Улыбка Тоомаса

Однажды я попал в небольшую и очень уютную страну на краю земли. Правда, страной ее тогда еще не называли, ведь на земле границ еще не было – их тогда еще не придумали.
В главном городе этой страны, в самом его центре, на крыше самого высокого и самого древнего здания стоит человек с флагом в руке и все называют его Старый Тоомас. Он стоит там так давно, что все уже к нему привыкли.
И забыли, что он живой.
Когда-то этой страной правил король, который очень боялся насморка и, потому, всегда старался держать нос по ветру. Вот он и приказал поставить на самую высокую крышу самого красивого юношу с флагом в руке, чтобы знать, откуда ветер дует.
Потом король умер. И все в королевстве так горевали, что совсем забыли и про приказ короля, и про парня на крыше.
Горевали они сильно и долго потому, что очень любили своего монарха. Ведь тот был очень глуп и очень труслив, а потому и вреда никому не причинил. От трусости. А безвредный король, согласись, это большая редкость. Но, так или иначе, а Тоомас, так звали парня на крыше, об этом ничего не знал. К тому же забраться на крышу ему приказали, а спуститься – нет. Потому он там и стоит до сих пор. Ведь он человек слова. Совсем как Фонарщик, друг Маленького Принца, помнишь?
О Тоомасе некому было горевать: его старые родители давно умерли, а девушке по имени Эльза, которую юный Тоомас любил, он так и не признался в любви. Нет, он не был трусом, просто он был очень сдержан и потому… Ну, просто не успел и все тут!
Потом, стоя наверху, он часто видел Эльзу на площади. Тоомас все время хотел окликнуть ее, но не имел на это права. Ведь его задание было особо секретным. А однажды он увидел, как Эльзу ведут под венец с его лучшим другом, и понял, что внизу его больше никто не ждет. Так он и остался на крыше.
Тоомас мерз в стужу и мок под дождями, но не уходил. Он знал, что нужен людям. И когда люди поднимали к нему глаза и говорили друг другу: «Смотри, дует Норд-Вест, значит завтра будет солнечно», Тоомас гордился тем, что эту новость люди узнали именно от него.
Там, наверху, всегда очень ветрено и бедняга Тоомас все время поворачивался боком, чтоб знамя не било его по лицу. Ветры так обдували его, что Тоомас в конце концов, стал совсем плоским и теперь ему просто неловко было бы спуститься вниз, даже если бы отменили приказ.
А приказа все не отменяли…
А еще потом-потом люди стали ставить себе на крышах всякие плоские штучки и называть их флюгерами. Они уже забыли, что человека со знаменем, который стоит на самой высокой крыше города, зовут Тоомас.
А вовсе не флюгер.
И только много-много лет спустя какой-то ученный нашел а архивах упоминание о Тоомасе и принялся всем рассказывать о сво-ей находке. Но люди только посмеялись над ним, потому что приняли эту историю просто за красивую сказку. Однако, человека над городом с тех пор стали называть Старым Тоомасом.
А флюгеры и сейчас называют флюгерами.
Старый Тоомас подружился с нами, с ветрами. И иногда, когда нам особенно некуда спешить, мы все забавляемся тем, что, поднявшись с городских улиц повыше, чтоб не мешать прохожим, часами крутим Старого Тоомаса, дуя на него с разных сторон. Тогда перед Старым Тоомасом мелькают горизонты, где находятся другие страны, в которые он никогда не попадет… А люди внизу часто недоумевают: «Какая странная выдалась погода! Ветра нет, а флюгер как с ума сошел».
Мы со Старым Тоомасом давно стали настоящими друзьями. Но никогда об этом ничего друг другу не говорили. Ведь Тоомас, как и все мужчины в этой стране, очень сдержан.
И, потом, настоящая дружба это не то, о чем принято болтать.
Часто на площади проходили свадебные процессии. И каждый раз сердце Старого Тоомаса сжималось и на его глазах выступали слезы. Но он так сильно и искренне радовался за влюбленных, что на площади все улыбались. Даже вечно угрюмая дворничиха Дора.
Утром на эту площадь мамы приводили гулять своих детей. Днем здесь проходили военные парады; девушки махали своим парням, а те гордо проходили мимо искоса глядя на девушек – в армии нельзя поворачивать голову без приказа – и все улыбались, хотя до встречи еще ой как далеко. А по вечерам влюбленные, сами не зная почему, стали назначать свидания именно на этой площади. Так Старый Тоомас стал покровителем всех любящих. Но ни он сам, ни они об этом не догадывались.
Неторопливо проходили день за днем, год за годом, век за веком. За это время люди придумали границы и визы, придумали пулеметы и холодильники, паспорта, пушки… Да мало ли они еще понавыдумывали всякой ерунды? А Старый Тоомас по-прежнему показывал, куда дует ветер.
И вдруг он однажды услышал, как голос Эльзы громко позвал его по имени. Он начал оглядываться по сторонам, но нигде на соседних крышах Эльзы не было.
— Тоомас! – снова раздалось с площади.
— Эльза! – в ответ прокричал его собственный голос.
Но ведь он молчал!
Он посмотрел вниз и не поверил своим глазам. Он увидел, как по площади бежит Эльза. Да, да, его Эльза, хотя он сам видел, как ее увозили туда, откуда больше не возвращаются. Когда же он посмотрел, куда бежит его Эльза, то увидел, что ей навстречу бежит он сам! Ты скажешь, что так не бывает? То же самое подумал и Старый Тоомас, но было именно так. Просто все в жизни однажды повторяется. Лица, имена, обстоятельства, поступки…
На площади новые Эльза и Тоомас подбежали друг к другу и остановились в двух шагах. Они стояли очень долго, не говоря ни слова и не приблизившись ни на шаг. Дело в том, что мужчины в этой стране слишком сдержанны, а женщины – слишком горды, чтобы первыми сделать самый важный шаг. Шаг навстречу.
Уже смеркалось, а они все стояли и стояли и Старый Тоомас внезапно понял что сейчас произойдет.
Когда-то, еще до армии, они встретились с Эльзой после длинной-предлинной разлуки и весь вечер простояли друг напротив друга, так и не проронив ни слова. И только перед тем, как уходить, Тоомас сказал: «Я, эта-а… я очень…».
И все!
Потом он горько сожалел о том, что был слишком сдержан и поклялся себе, что на следующий день позволит себе больше. Гораздо больше!
Назавтра они снова встретились. Целый день они молча бродили по городу, сидели в парке, кормили с ладоней птиц и уже перед самым расставанием, переборов свою природную сдержанность (ведь мужчины в этой стране очень сдержанны), Тоомас сказал: «Я, эта-а… я очень… я тебя очень, ну-у-у…»
И они снова расстались.
Придя домой, Тоомас обнаружил в двери какую-то бумажку. Когда он развернул ее, то понял, что завтра просто должен быть с Эльзой откровенным до конца. Потому что он держал в руках повестку. В ней говорилось, что завтра в полдень, когда на башне ударит колокол, он должен прибыть в казарму.
Наутро он прибежал на площадь за час до назначенного времени и быстрым шагом ходил взад-вперед все время повторяя про себя то, что собирался сказать Эльзе. Нет, мужчины в этой стране не забывчивы! Просто не каждый же день тебя призывают в армию. Даже в этой стране…
Они встретились. И Тоомас неожиданно для себя взял Эльзу за руку. Он так оробел от собственной несдержанности, что очень долго потом не мог сказать ни слова. Так они молча и простояли, держась за руки и глядя в разные стороны. Им было стыдно за то, что они так бурно выразили свои чувства. Да еще на площади!
Наконец Тоомас, набрав в грудь побольше воздуха, решился!
— Эльза! Я должен тебе сказать. Я, эта-а… я очень… ну-у-у… я тебя очень… – и тут ударил колокол. Мгновение Тоомас перепугано смотрел на Эльзу, а потом быстро сказал: «Я тебя очень… ну-у-у… рад был видеть» и умчался в сторону казармы.
А что было потом?
А потом ничего не было кроме дождей и солнца, кроме привычного одиночества и голубей. Да и те редко навещали Старого Тоомаса, ведь это так высоко.
— Я, эта-а… я очень… – донеслось снизу и Старый Тоомас понял, что надо наконец что-то сделать. Пусть не повезло ему, но нельзя же допускать, чтобы в жизни повторялось абсолютно все! Он знал, что что-то делать надо, но что? Он же ничего в этой жизни не успел узнать и ничего в ней не видел.
Кроме горизонтов.
Старый Тоомас ухватил за бороду пролетавший мимо ветер и полетел с ним сам не зная куда и зачем.
А этим ветром оказался я.
Я как раз летел в пустыню с облаком.
Пока мы летели Старый Тоомас рассказал мне свою историю и спросил у меня что он может для них сделать.
Но я молчал.
Это очень неприятно, но все самые простые и самые важные открытия мы должны сделать сами. За нас самих никто так и не поймет, что глупо бояться тех, кого любишь. Тут уж приходится выбирать что-то одно: или «любить» или «бояться». И никто кроме нас самих не догадается, что убегая от препятствий никогда их не преодолеешь. Это неприятная, но только наша работа: делать открытия, о которых будем помнить только мы. Ветры.
Старый Тоомас очень много прожил на свете. Он наверняка гораздо мудрее меня, а приставать со своими советами к мудрецам как-то это… И потом часто самый лучший способ помочь – это просто не мешать.
Я летел и мочал. Со стороны это могло казаться невежливым. Но уж лучше казаться невежливым, чем быть глупым!
И вдруг Старый Тоомас как-то странно посмотрел на меня.
Как все-таки славно бывает не болтать! Тогда многое можно понять и без слов. Можно понять например, что «потом» никогда не бывает. Бывает только «сейчас». И, если не будет «сейчас», то будет только «никогда».
Как же долго приходится жить пока поймешь самое простое!
А когда поймешь – успеешь ли этим воспользоваться?
Старый Тоомас посмотрел мне прямо в глаза, отпустил мою бороду, весело махнул на прощанье рукой и поспешил с попутными ветрами назад, на башню.
Он вернулся как раз вовремя. Внизу, на площади стояли люди. Мужчины были в военной форме, а женщины часто подносили к глазам платки. Ребята уходили в армию.
Старый Тоомас нашел глазами тех, из-за кого он покинул свой пост. Они стояли близко друг к другу и молча смотрели себе под ноги. Все-таки неудобно смотреть друг другу в глаза, когда вокруг столько народа. Тоомас, тот, что на площади, поднял взгляд на Эльзу и часто-часто заморгал.
— Эльза! Я должен тебе сказать. Я, эта-а… я очень…
— …тебя люблю! – вдруг громко прозвучал его собственный голос, хотя Тоомас-на-площади не проронил больше ни звука!
Люди начали озираться по сторонам, Эльза уткнулась головой в плечо Тоомасу, а Тоомас… Он так и не понял что случилось. Он просто стоял и улыбался, хоть мужчины в этой стране и сдержанны.
И тут грянул духовой оркестр.
Людям на площади стало не до чужой любви – да и когда им было до нее? – они засуетились и перестали искать глазами того, кто так громко сказал то, чего многие так никогда в жизни и не скажут.
Именно поэтому так никто из них и не увидел как Старый Тоомас улыбнулся.