Театральный фонарь

Жил-был театральный фонарь. Он так давно начал работать в старом провинциальном театре, что уже и сам не смог бы вспомнить когда это началось. Разумеется, если бы стал вспоминать.
Когда-то он, как и все молодые фонари, мечтал, что его поставят где-нибудь на центральной площади самого крупного города, а там… Аж дух захватывало от таких перспектив. Но не все мечты сбываются.
Его одногодков так раскидало по свету!
Некоторые попали на вокзалы и там они встречали и провожали поезда, мечтая когда-нибудь уехать с ними. И, конечно же, так никуда и не уехали.
Некоторые попали на паровозы и завидовали своим однокашникам на вокзалах, мечтая стоять и смотреть на проходящие мимо поезда…
Другие фонари попали в старинные парки и часто видели как под утро Луна плещется в озере. Она ведь такая чистюля, что когда хоть немного измажется в звездной пыли – тут же прячется от людских глаз в тень Земли. Так и получаются лунные затмения.
Некоторым одногодкам фонаря выпало работать даже в богатом особняке. Правда, включали их там крайне редко, но что поделать? У каждой работы свои недостатки. Но зато они научились рисовать на мокрых ветвях голых деревьев светящиеся в ночи круги. И каждый год они освещали первое пришествие снега.
А некоторые фонари попадали в такие места, что тут же краснели. И уже навсегда.
Театральный фонарь работал в старом провинциальном театрике фонарем общего света. Ну, такая должность… Он горел пока зрители входили в зал. Это всегда было немножко долго, немножко слишком дежурно, но всегда – для него! – в предвкушении праздника.
Надо сказать, что жители в этом городке были людьми сердобольными и, когда им не нравилось то, что происходило на сцене, они не хлопали «потому, что так положено в театре», а кидали на сцену помидоры и яйца. Они, видимо, думали, что актеры проголодались и потому так плохо играют. А директор театра, когда зрители подкармливали актеров прямо во время представлений, никогда почему-то не давал общий свет. Наверное это одно из театральных суеверий – давать общий свет только на аплодисменты. Вот и получалось что, когда театральный фонарь общего света включали, он всегда был свидетелем успеха. Бывали даже триумфы…
Теперь ты понимаешь, что ему приходилось по большей части спать на работе. Поэтому все остальные фонари считали его лентяем. Ведь все фонари трудяги. Театральный фонарь общего света не хотел с ними ссориться, не хотел никого ни в чем убеждать и просто перебрался от них подальше. Так он стал жить на колосниках высоко над сценой. Там всегда пыльно, душно и полно летучих мышей, но театральный фонарь общего света никогда на это не жаловался. Во-первых потому, что летучие мыши, например, никогда ему не мешали. А во-вторых… Так ведь в каждой работе есть свои недостатки!
На колосниках всегда тихо, работать ему приходилось не часто и больше всего на свете он любил свои сны.
Когда он спал днем, сны его были легки и прозрачны. Иногда немного печальные, иногда чуть слащавые, иногда уморительно смешные. И всегда со счастливым концом. Просыпаясь, он слышал детские аплодисменты. Они не такие, как у взрослых. Они совсем не такие. Кто их не просто слышал, а однажды услыхал, тот их уже никогда не спутает ни с какими другими. А театральный фонарь общего света слышал их немало. Он очень любил слушать детские аплодисменты и потому обычно долго горел после дневного сна, чтоб наслушаться их.
По вечерам ему снились самые разные сны. Иногда ему ничего не снилось и тогда зрители прямо на представлении угощали актеров помидорами и яйцами. Иногда снились такие печальные сны, что театральный фонарь общего света просыпаясь, видел в зале заплаканные глаза зрителей. Но те все равно улыбались и хлопали. И чем лучше был сон, тем дольше горел театральный фонарь общего света, заставляя зрителей аплодировать и аплодировать без конца.
Но больше всего театральный фонарь общего света любил премьеры. Это не рассказать в двух словах.
Премьера – это когда зрители задолго до спектакля раскупают все до одного билеты и приходят в зал с букетами цветов. И пусть это полевые цветы – на это никто не обращает внимания.
Премьера – это когда вечно враждующие директор и режиссер, сгорбленно сидят рядом за кулисами, нервно курят одну сигарету на двоих и пытаются хоть как-то друг друга успокоить.
Премьера – это когда пожарник не делает им замечаний за курение в неположенном месте, а молча стоит где-нибудь в уголке и сосредоточенно пьет чай, тихонько стуча зубами по краю стакана.
Премьера – это когда капризная прима, как первоклассница, заискивающе расспрашивает у всех хорошо ли сегодня сидит на ней костюм и, не дослушав ответа, убегает к себе в гримерку, чтобы в сотый раз поправить безукоризненно наложенный грим.
Премьера – это когда маститый комик, давно забывший когда он в последний раз улыбался, и который из всех театральных реплик твердо помнит только «Кушать подано», с самого утра меряет шагами театральное фойе и, часто вытирая лысину скомканным платком, безостановочно бубнит «М-м-м-ми, м-м-м-ми, м-м-м-ми»…
Премьера – это когда даже театральный сторож, выпивоха и баламут, приходит в свежевыглаженной рубашке, тожественный и тихий, как принц на коронации. И от него пахнет мылом.
Все готовы. Все ждут когда придет великая тишина, под которую и заснет театральный фонарь общего света. Таким снам ничто не смеет мешать. Их не смеет нарушить ни один шорох в зале, ни один вздох. Даже конфетные фантики в детских руках перестают шуршать. Даже театральные стулья забывают про свой ревматизм и перестают скрипом жаловаться друг другу на старость когда засыпает театральный фонарь общего света. Так взрослые на цыпочках выходят из детской в новогоднюю ночь, чтоб своим шумом не спугнуть Деда Мороза.
И приходит великая тишина.
И к старому театральному фонарю общего света медленно приходят сны. Когда сны снятся ему впервые, тогда их и называют премьерами. Именно для этих снов сутками в театральных мастерских трудились молотки и кисти, сохли клей и краски, послушно ложились румяна и грим на покрытые легкой испариной лица. Именно для этих снов без отдыха трудились ведра и тряпки, швабры и веники. Только для этих снов и появился в далеком провинциальном городе даже сам театрик.
Засыпая, театральный фонарь общего света знал, что теперь только с грохотом аплодисментов, который сорвет с мест всех зрителей в зале и всех летучих мышей на колосниках под софитами, только тогда в нем снова вспыхнет жизнь. Ведь все фонари живы только когда в них жив огонь.
Старый театральный фонарь общего света давно заметил такую закономерность: на премьеры зрители никогда не приносят с собой ни помидоров, ни яиц. Наверное они догадываются, что перед премьерами актеры всегда плотно кушают и потому играют просто замечательно. Это потом у них начинаются внезапные приступы голода. Особенно частыми и сильными они бывают как раз на следующий день после премьеры. Тогда их и приходится подкармливать…
Когда-то театральному фонарю общего света снились дебюты, премьеры и просто спектакли таких мастеров, о которых теперь ходят только легенды. И, просыпаясь, он восторженно освещал их триумфы. Этих мастеров помнят все. А других, не менее великих мастеров, теперь уже никто и не помнит. Странного в этом ничего нет. Просто однажды все актеры в мире собрались вместе и решили, что кто-то из них обязательно должен поехать в столицу – надо же кому-то работать и там. Там ведь тоже есть зрители…
Вот про тех, кто не уехал, теперь уже никто и не вспоминает.
Сначала театральный фонарь общего света был газовым фонарем, а потом люди натолкнулись на электричество.
Но я потом тебе расскажу про ошибку.
Так вот, с тех самых пор, как люди натолкнулись на электричество, в театральный фонарь общего света стали вкручивать электрические лампочки. Это для фонарей что-то вроде очков. А, поскольку лампы подбирали все-таки люди, а не сами фонари, случалось, что лампочки бывали то слишком слабыми, то слишком сильными.
Но на снах старого театрального фонаря общего света это никак не отражалось.
Очки не мешают снам.
А однажды, после внезапного ночного дождя с четверга на пятницу, от которого сгорела вся электропроводка и после которого перед театриком вдруг появилось озеро, пришла пора заменить старый театральный фонарь общего света другим, более современным. Потому, что люди решили, что он сгорел.
Старый театральный фонарь не понесли в лавку антиквариата. Его бы там просто никто не взял. Ведь он был сделан, во-первых, в такой маленькой мастерской, что ее название никому ничего не говорило и, во-вторых, в году, в котором, как на грех, не было ни войны, ни чумы, ни голода, ни засухи, ни даже сколько-нибудь приличного стихийного бедствия. И кто такой год запомнит? Ну, и кому такой фонарь, спрашивается, был нужен? Потому его попросту отнесли на свалку. Но сам фонарь об этом так никогда и не узнает. Потому, что фонари живы только пока в них жив огонь.
Ему на смену пришел новый фонарь. Сделали его не в какой-нибудь там маленькой мастерской, а на огромном заводище. Да с таким названием, что одно оно стоило дороже всего старого провинциального театрика. И устанавливали его долго и тщательно, изведя при этом не один коробок спичек. Вот новый фонарь и старался светить изо всех сил. Все фонари трудяги. Но теперь ему приходилось освещать только банкеты и презентации. Театральные триумфы, премьеры, да и просто спектакли куда-то подевались.
— Похоже, это старый театральный фонарь общего света от злости прихватил их с собой. И сейчас, наверное, он их держит где-нибудь у себя на свалке. А люди здесь, конечно, ни при чем. – так говорили друг другу дежурные светильники. Самые несносные сплетники всех театров мира. Они все время горят за кулисами и думают, что все видят. Они видят действительно много. Иногда слишком много. Но они горят только за кулисами и только в коридорах, потому и считают, что премьеры и театральные триумфы приходят в театр сами собой. Как ток по проводам или вода по трубам. Вот дежурки и злились. И посылали летучих мышей по ночам на свалку, чтоб они там поискали спектакли, премьеры и театральные триумфы.
Но там их не было…
Их не было ни в подвале театрика, ни на чердаке, ни в подсобках…
Нигде.
Их просто не стало.
Сны старого театрального фонаря сами по себе в театр не вернутся. Чтобы однажды они туда снова пришли надо принести со свалки старый театральный фонарь общего света и зажечь его. Ведь фонари живы только пока в них жив огонь.
Когда подрастешь и сможешь ходить куда захочешь, пожалуйста, сделай это. Хотя бы постарайся.