Хипыч

Братья Сапрыкины, бритоголовые, приземистые, в черных майках, топтались у магазина, шныряя взглядами по прохожим. Им нужен был третий, чтобы купить в складчину бутылку водки.
- Погодь, это ж кто там пылит? Никак Хипыч? – сказал один из них, младший.
Долговязый, с длинными седеющими волосами до плеч, к магазину действительно шел Хипыч.
- Как всегда один, как всегда смурной, - процедил старший из братьев, взгляд его стал злобным.
В райцентре Хипыч появился весной. Говорят – приплыл по реке в безвесельной лодке. Вернее, лодку прибило к берегу, а в ней – залетный. Поселился Хипыч в развалюхе покойной Кручинихи. И зажил незаметной, обособленной от мира жизнью. Мясо не ест, покупает только хлеб да молоко. И все чего-то пишет по ночам в сторожке, что на «объекте», где братья Сапрыкины, выпущенные из лагеря на «химию», добывали себе хлеб насущный.
Кто он, залетный? Ясно одно – странный, не такой, как все. Это раздражало братьев. К тому же залетный явно игнорировал их, зазнавался.
«Теперь не уйдет!» - одинаково подумали они, поджидая Хипыча на крыльце магазина.
Застигнутый врасплох, Хипыч попробовал отказаться от выпивки, но братья, настаивая, цепко взяли его под руки и увлекли в магазин.
- Это все, что имею, - сдался Хипыч в магазине, отдавая старшему Сапрыкину деньги. – А теперь я, пожалуй, пойду...
- Так нельзя, - мягко, но с явной угрозой в голосах, возразили братья.
На улице Хипыч попытался вырваться из их рук быстрым движением, как бы желая взлететь. Его отпустили, но вручили ему бутылку водки: теперь не улетит!
Раздавить белоголовую Сапрыкины решили в парке. Там в зарослях сирени было местечко, прозванное бухариками «трезвяк».
По дороге Хипыч взмолился:
- Оставьте меня в покое!
- А вот уж хрен! – подтолкнул его в спину старший Сапрыкин. – Хочешь гордым свалить? Сегодня не получится. Сегодня наш день. Ты лучше скажи, что это за круг у тебя на прикиде?               
- Инь и Янь, - пробормотал Хипыч. На нем была китайская куртка с даосским знаком, вышитым на спине.
- Яна? – обернулся идущий впереди Хипыча младший Сапрыкин: -  Ну-ка валяй про Яну! Что это за бикса? Почему не знаем? – и братья загоготали.
А Хипыч, как мог, боролся с тоской. Поглядывал в небо, которое уже переливалось розовыми и лиловыми тонами.
Как, должно быть, хорошо сейчас за городом среди деревьев, трав и камней! Было там озерцо с прозрачной водой, в которое днем смотрелись облака, а ночью – звезды. Хипыч любил приходить к этому озерцу. Он знал, что долго не протянет: застарелые болезни пожирали его тело, и оно таяло, как свечка. Но там, в поле у озера, лежа в травах, он чувствовал, что все в нем идет как бы само собою: как водопад, как свет солнца. И приходило ощущение, что он уже сам трава, и нет ни бед, ни радостей, ни эпохи, ни Добра и Зла. Но вдруг появлялся полевой мышонок и, не боясь Хипыча, ел с ладони хлебные крошки вперемешку с табаком...
А было время, когда Хипыч наивно верил, что Зло можно отделить от Добра и победить. «Ведь все, что тебе нужно, - это любовь!» - пел он под гитару на улицах. Песни длинноволосого уличного музыканта с иконописным лицом не нравились милиционерам. И однажды, когда Хипыч пел песню Джона Леннона: «Дайте миру шанс!» - его арестовали и бросили в КПЗ. Все было...
А в девяностых Хипыч понял, что понапрасну разбазарил себя, борясь за химеру. Система рухнула, но мир не стал лучше. Все так же большинство людей цеплялось за деньги, вторая масса – за власть, третья масса жаждала отдать себя власти. Никто не хотел жить в себе, быть свободным! Хипыч почувствовал себя в пустыне. И стал искать забвения в наркотиках. Но первой от сверхдозы героина умерла его любимая жена Люси, уйдя навсегда в небо с алмазами...
Отрезвев от горя, Хипыч сам вытащил себя из трущоб, где медленно вымирали последние романтики, братья во Роке. Но дом... Дома у Хипыча не было. Спас Тибет, куда он добрался по торговым китайским путям с помощью старых друзей, знавших тамошних проводников. Там, в одном из буддистских монастырей, он научился уходить в небесный дым без зелья. По-новому осознал старую фразу: «Царство божие внутри нас». Но затосковал по России. Его дом был здесь...
- Слышь, дай-ка сюда пузырь, а то уронишь ненароком...
Невидящими глазами Хипыч посмотрел на братьев Сапрыкиных: куда, и зачем его ведут эти двое?..
- Бутылку, гад!
«Не мешать естественному ходу вещей», -  вспомнил Хипыч.
Но закон древних китайских мудрецов на этот раз не сработал, и его пальцы, сжимавшие горлышко бутылки, медленно разжались...
И Хипыч – о, чудо! – вновь ощутил себя свободным.
Он уходил по дороге в сторону заката, поглядывая на старые тополя, трепещущие на ветру молодой листвой, когда его нагнали озверевшие братья.
Били Хипыча в кустах цветущей сирени. Сперва братья работали кулаками, а когда Хипыч упал на усеянную пробками черную землю, в ход пошли каблуки... «Туфли оботри...» - последнее, что услышал он, уносимый ветром в пространство...
Похоронили Хипыча добрые люди. Крест на его могилу сделал я. Сосновый, добротный. Лежит Хипыч на краю кладбища, у самой дороги. За дорогой – поля, бесконечные нивы. Хорошо. Привольно.