Американская рыбалка

               
 
Как мой друг попал работать в Америку,  уже к делу не относится. Ну, попал и попал. Конечно в те далекие, советские годы сделать подобное было абсолютно нереально, примерно так же, как сейчас стать мэром Москвы. Но жизнь без исключений не бывает, и мой друг, именно так, в виде исключения,  угодил работать в самое сердце капиталистического рая, в город Вашингтон.
Город этот в отличие от монстров, типа Нью-Йорк и Лос-Анджелес был в несколько раз меньше, более спокоен, патриархален, погружен в уличную зелень и океанскую свежесть, которой щедро с ним делилась Атлантика. Хорошо было жить в Вашингтоне -  местный народ не печалился,  приезжие не плакали. Правда, у нас в посольстве было чуть иначе. Вновь прибывших пугали страшилками о провокациях и шпионах. Меньше трех в город не пускали. Новички вздрагивали от колесного скрипа, собственного дыхания, но мало-помалу привыкали, успокаивались и находили способы для удовлетворения мелких житейских радостей.
Существовали такие радости и у моего друга - был он заядлым рыбаком. Настоящим, знающим повадки рыб, способы их ужения, умело отличающего спиннинг от мормышки. Многое  знал. Многое умел. А вот применить навыки вдали от родины не получалось. Не складывалось. Хотя в этом самом Вашингтоне, прямо поперек города, протекала целая река Потомак. Река достаточно широкая, полноводная, плюс  с чистой прозрачной водой, мало загаженной солярочными пятнами,  пакетами и бутылками. Не Москва-река.
Окинув все эти прелести профессиональным взором, мой друг определил:  рыба в такой реке есть, и рыба должно быть хорошая. Но вот возможен ли вылов этой рыбы иностранным гражданином, да еще в штатовской столице, он не знал. Спросить у знающих людей стеснялся. Не хотелось несерьезным вопросом беспокоить сотрудников занятых проблемами совсем иного уровня. Вдруг засмеют. Но когда рыбалка начала ему сниться даже ночами, когда любая прогулка по городу приводила на берег вышеупомянутой реки, а идея стала навязчивой, как телевизионная реклама женских прокладок, он все же решился. Спросил: «Можно ли?!» И получил ответ: «Да, пожалуйста! Покупаешь снасти, удилище, да вперед за орденами!» Все оказалось проще простого.
Простота решения проблемы так окрылила моего друга, что при ближайшей возможности отправился он в город за покупками, за рыболовными принадлежностями.  Найдя соответствующий магазин, удивился обилию всяческих мудреных приспособлений, узнал там, что удочки бывают не только бамбуковыми или ореховыми. Узнал, что поплавкам совсем не обязательно быть из гусиных перьев с красными полосками. Много чего узнал. Но сразило его наповал не обилие всякой всячины: крючочков, поплавочков, садочков, скамеечек - сразили цены на эту всячину. Получалось, купить хорошую удочку в Вашингтоне стоило примерно так, как приобрести видеомагнитофон японской фирмы «Sony». За такой видак в ту пору в родном Мичуринске запросто можно было просить однокомнатную квартиру. Рыбалка выходила крайне дорогой, даже нереально дорогой. Крепкий затылок  рыбака попросил, чтобы его почесали.
После почесывания задуманную рыбалку пришлось отложить. Съездить летом домой в отпуск, отдохнуть и, возвратившись к осени, провезти через государственную границу Соединенных Штатов Америки коробочку со всяческими не американскими рыболовными принадлежностями. Таможня к этой коробочке отнеслась равнодушно, угрозы экономике своей страны в ней не увидела. Пропустила. 
- Ура! - закричали дети моего друга, - завтра идем на рыбалку!
- Нет! - ответили им - не идем! Во-первых, у нас нет червей, на которых можно эту рыбу ловить, а во-вторых, через две недели в Америку приезжает с визитом Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С.Горбачев. Все посольство будет готовить его встречу. Рыбалки потом!
Дети опустили головы. Шмыгнули носами, уточнили, а так ли необходимо встречать какого-то секретаря, если это мешает рыбалке. Два легких подзатыльника популярно им пояснили, есть такие вопросы, которые задавать не следует.
В посольстве действительно начинается горячка. Отменяются все выходные, все выходы в город. Все пашут на подготовке визита, будто рабы на римских каменоломнях. Высшие чины висят на телефонах, общаясь с Государственным департаментом США, согласовывают протокольные вопросы. Средний класс шлифует газетами окна, натирает паркет щетками, драит медные дверные ручки до золотого блеска, готовит культурно-концертную программу. Остальные, метут парковые дорожки, моют листья на деревьях.
Через неделю все сверкает. В паркет смотреться можно. Оконных стекол как  нет. Гравий на дорожках один к одному уложен в шахматном порядке. Деревья сказочно хороши, словно великий русский художник Иван Шишкин приложил здесь свою руку. Одно все портит – трава. Она, зараза, согласно физиологическим законам, к осени стала желтой. Желтое – это непорядок. Желтый цвет – цвет расставания.  Посол со своей должностью расставаться не хочет и, прервав переговоры с Госсекретарем США, подключается к хозяйственной деятельности. Здесь он, по своей должности, самый  умный. На него смотрят с открытым ртом, с нескрываемой надеждой. Посол думает. Думает быстро и мудро. Надежды оправдываются.
Решение есть, но требуются дополнительные расходы. Их оглашают. От суммы объявленных  расходов финансист хватается за сердце. Хозяйственники бросаются за телефоны, и уже утром следующего дня под присмотром комитетчиков в ворота советского посольства въезжает грузовик с белозубыми американцами. Они лихо начинают выгружать огромные рулоны. Укладывают их на газоны, быстро раскатывают. Появляется готовый травяной покров, со сверкающей изумрудной зеленью. Все восхищенно охают. Гордятся послом, а американцы в три дня делают территорию посольства похожей на новое футбольное поле. Теперь у нас зеленая трава даже лучше чем перед Белым домом. Завидуйте!
За сорок восемь часов до визита генсека народ облегченно выдыхает: «Ну вроде бы все как надо. Только штришки подправить.  Только мелочи». На эти мелочи уходит целый день, еще вечер, а заботливые садовники вплоть  до ночи поливают изумрудную зелень из шлангов, чтобы она цвет не потеряла.
Наступает предпоследнее перед встречей начальства утро. Солнце золотыми лучами заползает в парк. Балуется, искрясь в чистейшей воде фонтанов. Озаряет проделанную работу. Все впечатляет. Кругом полное великолепие. Первыми, в шесть утра, солнышко встречают садовники. Протирают спросонья глаза, аккуратно сморкаются в платочки, обозревают парк, дорожки, оглядывают газон и …  лишаются дара речи.
Газона, как такового - нет. Вернее он есть, но в тоже время его нет. Он съеден. Вернее даже не съеден, а он весь перерыт. Все лужайки, все полянки и все, все, все перекапано. Кругом, куда ни глянь, везде ямки, кучки, кучки. Полное впечатление, что ночью по газонам прошлась армия кротов, или табун землероек. Еще с вечера ровнейшая сочно-зеленая трава старательно испоганена некими  животными, и то тут, то там чернеют десятки то ли норок, то ли ямок, как после артобстрела.
Шок! Кошмар! А как иначе подобное назвать, если вчерашняя гордость дизайнеров напоминает побитый молью старый бабушкин платок. «Сволочи!» - выдыхают восемь глоток. Кто-то из садовников, тех, кто послабее, осаживаются на землю. Запах корвалола примешивается к утренней прохладе. Поправить причиненный вред, наверное, невозможно, значит, всех уволят, всех вышлют домой.
Задом чующие беду прибегают с выпученными глазами особисты. Задают вопросы. Кидаются к ямкам. Трогают их. Щупают. Нюхают землю и, ползая на коленях, ищут зловредных зверьков. Зверьков нет. Зато на краях ямок четко видны следы от лопаты.
За сердце хватаются уже особисты. Кердык! Это не садовники, это они не досмотрели. Проспали врага в собственном доме! Головы офицеров пухнут. Редкие волосы выпадают. А утро, согласно законам природы,  толкает солнце все выше и выше. Скоро посольство оживет. Часа через два о происшествии будет знать сам чрезвычайный и полномочный. Что делать никто не знает. Но жить  хочется. Стоять и плакать некогда. От привезенного газона,  при раскройке, остались куски. Они целы. В них надежда, в них спасение. Обрезки быстро пускают в ход. Одни засыпают ямки, другие нарезают кусочки, третьи укладывают. Хватает часа. К утреннему выходу посла из своего дома все сверкает абсолютной девственностью. Зелень как не тронутая. Беды не заметили.
Особисты уходят просматривать видеокамеры по периметру. Им надо определить место проникновения врага. Садовники расползаются по территории еще раз что-то подстричь, да подравнять. Правда, один из садовников возвращается на газон, оглядывается и, убедившись, что его не видят, проходит к кустам роз, опускается на колени, аккуратно извлекает из колючек банку, завинченную крышкой, которая вся утыкана маленькими отверстиями. Рассмотрев банку, садовник сует ее под куртку.  Идет в гости к моему другу.
Друг не спит. На нем культурная программа: песни, речевки, пионеры, концерт. Он тоже загнан заботами и за эти дни сильно осунулся. Они с садовником проходят на кухню, садятся пить кофе. Звучит утренняя история. Друг мой трет шею: «Ну и дела в королевстве Датском!» Садовник меж тем достает из-под куртки банку, ставит ее на стол. Отвинчивает крышку, показывает содержимое. Банка полна розовато-красных червей. Они шевелятся, сплетясь в единый клубок. На вопросительный взгляд друга садовник поясняет:
- А  ведь это твои наворочали,  они все перерыли, кроме некому!  - тихо произносит он. Друг хватается за сердце. Охает недоверчиво. Качает головой:
 – Нет! Не могли! Такое не возможно!
 Потом осторожно проходит в детскую комнату, к кроваткам и видит руки сыновей торчащие из под одеял. Они черные, в земле. Под ногтями грязь. Все сходится. Ноги подкашиваются. Артериальное давление подпрыгивает. Сердце трепещет.
Достается из холодильника бутылка виски. На часах половина восьмого, а голова просто так соображать не хочет. Как раз время выпить по первому стаканчику. Лица выпивших морщатся. Реалии высвечиваются таковые – высылка на Родину в течение двадцати четырех часов, следом волчий билет на всю жизнь. Кошмар. Но садовник понимающий. Клянется молчать, тем более этих двоих пацанят обожает все посольство, да и сам он их любит.
Друг в сердцах рвется немедленно расписать ремнем детские задницы не то что в полоску, а и в клеточку, и зигзагообразно. Шепчет: «Поубиваю!» Садовник его тормозит,  кается. Отчасти  тоже виноват. Два дня назад сдуру бухнул Сашку и Алешке, что для лучшей приживаемости травы и рыхления почвы в землю выпустили специально привезенных красных калифорнийских червей. Целую тысячу штук.
Друзья выпивают еще виски, морщатся, потом сходятся на том, пойманных червей пересчитывать совсем необязательно - скорее всего вся тысяча старательно из земли извлечена,  перекочевала в банку. Зеленая трава, ей что – она и без рыхления два дня протянет. Крышку на банке заворачивают, прячут в холодильник. Ну не выбрасывать  добро!
Через день начинается визит Горбачева. Два дня все не спят, два дня все стоят на ушах. Этих два дня выматывают людей больше, чем столетняя война между Англией и Францией. Но вот итоговые коммюнике подписаны, речи сказаны, пенистое шампанское отпито из фужеров. Ревут двигатели правительственного самолета, провожающие машут шляпами, белоснежный лайнер тает в облаках. Все!
Через час причастным к встрече генсека посол объявляет благодарность и дает три выходных дня. Выстояли. Победили. Пляши, радуйся,  гуляй - не хочу! Делай, что душе угодно! Отдых  заработан.
Теперь, раз все гости убыли и пришла пора тишины, наступил тот счастливый день и счастливый час, когда семейство моего друга радостно выдвинулось к реке Потомак. Все четверо, в полном составе.
Утром берега знаменитой реки пустынны, безлюдны, а для рыбалки это  самое оно. Поэтому снасти без помех аккуратно раскладываются на песочке и представляют собой то, что в простонародье называется «закидушка на резинке». Леска с крючками,  квадратная резинка, потом поводок, который, по науке, должно венчать увесистое грузило. Но грузила нет. Его вообще из России не брали, потому что везти вдобавок к крючкам через границу еще и связку самодельных свинцовых грузил отлитых в столовой ложке товарищ мой не решился. Он умный. Знает, на границе спросят: «Зачем?!» Реально объяснить,  как при помощи этого можно ловить рыбу, нельзя. В непонятки играть с таможней  - боязно.
Правда, таможня позади, а река, вот она - впереди. Лови – не хочу, лишь грузила нет. Раз нет, значит, надо найти. Все бросаются на поиски. Начинают рыскать. Начинают оглядывать берег, заглядывать под камни, ворошить песок. Увы, не находится даже двух бутылочных пробок. Поиски расширяют. Время увеличивают. Опять пустота. Тут еще суетой четырех белых людей у реки заинтересовались  двое чернокожих бездомных, решивших, на их территорию бесцеремонно посягают. Бездомные подобрались ближе и стали внимательнее следить за происходящим. Активные поиски продолжались еще с полчаса. Не выдержав, двое местных, ввиду явного захвата территории,  поинтересовались, какие предметы чужаки ищут.
- Груз, - ответили им.
- Какой такой груз? – не унялись аборигены.
- Рыбу ловить, - честно отвечают им мимоходом.
Такие слова серьезно озадачивают чернокожих жителей Америки, они примолкают. Поиски между тем в разгаре, даже вышли от реки на ее высокий берег. Тут надо сказать, по этой реке в стародавние времена с помощью веревок тягали баржи, правда, используя не как в России бурлаков, а применяя лошадиную тягу. Вернее мулов. Это такая помесь осла и лошадки. Потом мулов сменил паровозик. Потом на баржах появились моторчики, а паровозики следом за мулами канули в лету. Но они-то канули, а рельсы для паровозиков остались, остались шпалы, и насыпь из щебенки. Вспомнили рассказ Чехова? Похоже немного?! Однако, если вы думаете, что мой друг отправился к рельсам на манер чеховского героя откручивать гайки, то глубоко заблуждаетесь. Ни в коей мере он не хотел и не делал этого. Он был законопослушным гражданином, и арестовываться американской полицией в его планы не входило.
Он,   просто подбирает  валяющийся железнодорожный костыль. Грязный, изъеденный ржавчиной, но для грузила абсолютно подходящий. С находкой спешит обратно. Шаг широкий, костыль в кулаке. Сбылась мечта человека! Видевшие это чернокожие аборигены интересуются между делом, для чего мистеру ржавый предмет.
- Рыбу ловить, - честно, как пионер, отвечает мой друг.
Фраза эта еще сильнее обескураживает чернокожих жителей самой важной белой страны. Они задумываются о наличии в словах большого мистера скрытого расистского уклона, намека на слабые умственные способности черных бездомных.  Главное, они понимают, этот мистер сам иностранец. Он приезжий. Его коренной тамбовский акцент и за океаном в карман не спрячешь. Потому взгляды черных бездомных из любопытных превращаются в подозрительные.
Мой же товарищ, не обращая ни на кого внимания, привязывает к поводку найденное грузило, в смысле костыль, раскладывает аккуратно леску и резинку по берегу, потом, раскрутив, как пращу, поводок с грузом, ловким броском отправляет его подальше от берега. Вслед за грузом несется резинка, за ней леска с крючками и в метрах пятидесяти от берега все это плюхается в воду. Костыль издав звук «бульк!»,  тонет в голубых волнах Потомака. Следом тонет вся снасть. Далее, да будет вам известно, леска выбирается обратно, на крючки насаживаются злосчастные красные калифорнийские черви, а потом… Вот тут-то самое главное … Потом рука, державшая леску разжимается, и крючки с наживкой сами по себе строем уползают в воду. Леска натягивается. Привязанный к ней колокольчик мелодично позвякивает. Рыбалка начинается.
Бездомные, все это видевшие, начинают усиленно протирать пальцами глаза. Вот так рыбу в Потомаке еще никто и никогда не ловил.
Зрители изо всех сил смотрят на мужчину,  тот, ничего не видя, смотрит на колокольчик. Колокольчик висит, не шевелясь. Дети с мамой отошли на безопасное расстояние, чтобы не мешать папе настроиться. Папа горяч и на расправу скор. А уж пойдет ловля, тогда у всех будут свои закидушки, все будет нормально. 
Так проходит порядка пятнадцати минут, солнце пригревает, по волнам веселой гурьбой скачут яркие зайчики, в небе кричат чайки. Женщина с двумя детьми о чем-то беседуют в стороне. Кругом покой, тишина. Наверное, мужчина безумный, решают промеж себя чернокожие аборигены, раз он готов столько времени смотреть на два метра лески, уходящие в воду, и ждать неизвестно чего. «Точно, больной!» – ставят окончательный диагноз еще через десять минут бесплодного ожидания. Он безумный и больной, а жена с детьми привели его подышать речной прохладой, да отдохнуть от психушки. Жаль беднягу!
Но тут вздрагивает колокольчик, весело блямкает, друг правой рукой дергает леску в сторону и вверх, потом, почувствовав на крючке рыбину, неспешно начинает ее выуживать. Леска приятно врезается в пальцы, рыбак чувствует напряжение, упорство рыбы, не торопится. Торопиться здесь ни в коем случае не следует. Здесь, как на свидании с девушкой, нужна настойчивая деликатность. Однако, чем ближе к берегу, тем агрессивнее и ожесточенней сопротивление рыбы, тем замысловатей виражи ее по воде, тем глубже в кожу врезается леска. Рыбак не спешит. Терпит. Рыба, пометавшись, устает. Сдается. Выдернутая, дрыгается в руках. Это большеротый американский окунь, на полкило весом. Пытается выскользнуть, но из русских рук  просто так не сорвешься. Окунь без задержки переправляется в небольшой садок к громадной радости двух ребятишек.
Потерявшие, от увиденного, дар речи зрители смотрят выпученными глазами на моего друга, как на Давида Копперфильда. Тот, не спеша, нанизывает червячка, плюет на него, разжимает руку. Десять крючков тут же, построившись в колонну по одному, строем будто барабанщики, уходят в водную гладь и там исчезают. Такое добивает зрителей окончательно. Пока они подбирают свои американские слова для объяснения увиденного, рыбак, как ни в чем не бывало, снова дергает леску. Снова извлекает из реки рыбину, отправляя ее вслед за первой. Повторяет действие с червем. Разжимает руку. Крючки строем бегут в воду. Опять только колокольчик и два метра лески.
После третьей пойманной рыбы бездомные опасливо подходят к рыбаку, кашляют в кулак, просят мистера объяснить им, с помощью какого невероятного устройства крючки сами по себе двигаются, а рыбы потом из воды появляются. Мой друг чешет голову. Хмыкает. Задумывается. Любопытные жители Америки ждут. Проходит пара минут, а молчание  никак не нарушается. Один не знает, как начать объяснение, другие думают, хочет слукавить. Но вот  в чем проблема: товарищ мой по профессии педагог,   с английским у него благополучно,  да с университетской скамьи он знает, сложнее всего объяснять простые вещи: грузило, резинка, леска, крючки –  вот что тут объяснять?!
Вы сами-то это объясните? Нет! А мой друг, он заслуженный учитель Российской Федерации, он палочкой рисует для бездомных на песке схему данного устройства. Что между А (палочкой, воткнутой в берег) и B (костылем, утопленным в воде), есть еще С (резинка) и D (леска с крючками). «За одно тянем, другое растягивается, насаживаем червячка, отпускаем, резинка сжимается  - все уползает в воду. Понятно?»
Непонятливые вашингтонские бездомные молчат. Смотрят на схему, на буквы, на линии, вычерченные на песке, и понимают, вот сейчас, здесь, прямо на берегу реки им только что нарисовали устройство русской атомной бомбы. Нарисовали в деталях, нарисовали очень подробно. Они не знают, что ответить на заданный им вопрос, и интересуются: «А моторчик-то где спрятан?»
Дар речи теряет друг.
- Какой моторчик?!
- А какой леску утягивает!
- Так ведь резинка же!
- А ее кто накручивает?!
Схема на песке рисуется еще раз.  Еще раз все объясняется. При этом из-за болтовни два раза пропускается поклевка. В лексике моего друга начинают проскакивать ненормативные русские словосочетания. Жена и дети предусмотрительно еще более отдаляются. Настойчивые аборигены не отстают: «Так, что с моторчиком?» 
В это время по берегу, вдоль реки едет патрульная полицейская машина. Сидящие в ней люди следят за порядком на вверенном участке. Утро спокойно. Кругом  тихо. Правда, у воды двое чернокожих бездомных настойчиво наседают на белого мужчину, а его жена с детьми боязливо стоят в сторонке. Машина тормозит. Крепкие парни, положив правую руку на кобуру пистолета, пружинистым шагом спешат к реке.
Визит полиции не радует ни моего друга, ни бездомных. Все замолкают в тягостном ожидании.
- Они вам угрожали, мистер? - палец одного полисмена тычет в чернокожих, второй полицейский привычно занимает позицию за спинами аборигенов.
- Да, нет! Так, всего лишь рыбалкой интересовались! – отвечает опасливо мой друг.
- Это точно, мэм? –  полицейский поворачивается к женщине с детьми.
- Да, конфликтов никаких! – тихо подтверждает жена моего друга, прижимая к себе детей. Полицейский снимает правую руку с кобуры и, уловив нездешний говорок, интересуется, из какой страны семья прибыла в столицу штатов.
- Из СССР, - говорят ему.
- О, русские! Перестройка! – качают головами полисмены, - так, что вы говорите, здесь делаете?!
- Рыбу ловим! – жмет плечами мой друг.
Полицейские окидывают глазами пустынный берег,  ничего похожего на рыболовные снасти нет. Осматривают еще раз. Замечают садок, колокольчик, леску.
- У вас, уплыла удочка?! – интересуются они.
- Да я как-то вообще без нее! – нерешительно жмет плечами мой друг.
Тут блямкает колокольчик, и рыболов, понимая, что не успевает нагнуться, виртуозно поддевает леску ногой, резко дергая ее в сторону. Увидевшие это люди теряют дар речи,  а очередной большеротый американский окунь извлекается на свет божий, потом переправляется в садок. Забыв про зрителей, мой друг лихо насаживает свежего червя на крючок, смачно плюет на него,  разжимает руку.
Снова,  крючки выстраиваются в цепочку, покачиваются,  уползают в воду. Полицейские снимают темные очки. Протирают глаза. Всматриваются в реку. Но там, кроме пляшущих волн и двухметрового куска лески, ничего нет. Большого мистера просят объяснить принцип действия механизма. Мистер объясняет. Полицейские легко понимают основы действия закидушки. Смеются. Поражаются русской смекалке, хлопают в ладоши и на прощание интересуются …
- А моторчик-то где…?!
            - ……………….
Следует еще пять минут объяснений, следует маленькая лекция. Все слова полицейские понимают, а общего понимания нет. Закипающий изнутри рыболов, опять хватается за палочку,  рисует на песке очередную схему. Снова появляются буквы A, B, C, D. Следует рассказ о резинке. О грузиле. Не помогает. Теперь уже полицейские догадываются - это схема русской атомной бомбы, но сами все равно назойливо интересуются моторчиком.
Произносятся слова: «Ети, вашу мать!» Накопившаяся злоба смачно сплевывается в песок. Произнесенную фразу американцы понимают и без перевода,  но моторчик увидеть  хотят. «Где он?»
Похоронив окончательно испорченную рыбалку, мой друг тащит из воды леску. Она понемногу выбирается, потом появляются крючки с красными калифорнийскими червями, потом резинка. Рыболов натягивает ее изо всей силы и чувствует, как груз страгивается с места, медленно ползет по дну. Хорошо, главное не менять ритма движения, тогда груз не застрянет, не оторвется. Так оно и случается. Через минуту из воды на поводке появляется железнодорожный костыль.
- Вот и все! Видите! Больше ничего там нет! – устав от объяснений, грозно кипятится мой друг, суя полицейским в нос мокрый костыль.
Полицейские осматривают внимательно костыль, интересуются его происхождением – откуда мистер взял. Им объясняют, взял с железной дороги: «Вон, с насыпи».
- Вы, выдернули его из шпалы?
- Нет! - буквально кричат в ответ. Блюстителей порядка ведут к нужному месту. Показывают, откуда поднят костыль, где есть даже небольшой отпечаток. Костыль бережно укладывают по месту жительства. Полицейские смотрят. Вроде сходится. «O, key!» - улыбаясь, говорят они: «Все, нормально!»
Возвращаются обратно. Мой друг, стараясь не показать насколько его нервы на пределе, спрашивает - может ли он уйти. Ему согласно кивают две головы в фуражках: «Если вы не ловите рыбу, то ради Бога, идите. Здесь свободная страна».
Рыбак быстро сматывает леску, сует собранные снасти в пакет – они, заразы,   не лезут. Упрямятся, застревают.  Особенно мешает закидушка. Ее ломают о колено, чтоб не упрямилась. Запихивают. Вещи собраны, и мой друг, не обращаясь ни к кому, произносит слово, которое сказал на открытии выставки художников авангардистов лидер нашей страны в 1961 году. Снова плюет на песок. Вываливает рыбу из садка в воду и уходит. Семья безропотно спешит следом.
Чуть позже полицейские садятся в машину, заводят двигатель, не спеша отъезжают. Обращаясь к напарнику, водитель спрашивает: «И чего этот русский так психанул - не понимаю?»
- Да просто техника у них дерьмовая и тяжелая!
- Это ты к чему?
- А к тому, что костыль-то он вытащил, а вот тяжелый моторчик от удочки, наверное, застрял. Застрял и оторвался. Ему жалко - понял?!
Полицейская машина, переливаясь сине-красными огнями, медленно укатывает по улице за поворот. Солнце подкрадывается к зениту. Берег реки по-прежнему пустынен. Два чернокожих бездомных, отпивая из банок холодное пиво, неспешно философствуют, рассматривая  чертежи русской атомной бомбы на песке. Наступает сентябрьский полдень.