Линия Маннергейма, вторая глава

2
Василий Петрович ушел крайне недовольный собой.  Совсем не так собирался он  разговаривать.  Но с самого начала все пошло наперекосяк.  И она явно сказала не обо всем.  У него было чутье на подобные вещи, и обычно ему удавалось, если надо, вытрясти все, что человек говорить и не собирался вовсе.  Но чертова девка пыталась умничать, а этого он не любил.  Но ничего, думал он, изображай кого хочешь, разберемся.  Если бы не глупость с глазами. Тьфу, зараза… Теперь ему стало стыдно за себя, а тогда…  Он никак не мог сообразить, как же с ним такое приключилось.  Он, взрослый, уверенный в себе мужик, сверяя личность, привычно смотрел на переносицу.  Азы идентификации: от переносицы во все стороны, по глазам, носу, бровям.  И вдруг - почувствовал себя едва ли не девятилетним мальчишкой.  Потому что увидел глаза доктора.
Доктор Варакин жил в поселке задолго до его, Василия Петровича, рождения.  И говорили про него всякое.  К девяти годам он успел наслушаться небылиц про доктора и не знал, верить им или нет.  Вот если бы я сам увидел, думал он, то сразу бы понял…  Но оказалось, что и после их знаменательного знакомства, он так и не смог разобрать, что же за человек  такой – доктор.
Капитан и не подозревал, что помнит об этом так хорошо.  Все было очень давно. 
Он много всего повидал, работая в милиции, был опером, хорошим опером, как говорили.  Ему нравилась работа, несмотря на маленькую зарплату, бытовые неудобства и уход жены.  Он пережил его тяжело, но из профессии не ушел. 
Во всем, что случилось с ним потом, отчасти был виноват доктор.  Петрович призвал бы его к ответу, если б смог.  Но пределы досягаемости ограничены даже у представителей милиции.  Над другими мирами у них власти нет.
В девять лет он впервые близко увидел этого непонятного человека.  Мать послала его за доктором, чтобы утихомирить не в меру разбушевавшегося отца.  У главы семейства нрав был крутой и по трезвости, а уж в подпитии он начинал крушить все, что попадалось на пути.  Трое мужиков не могли удержать его, через несколько минут борьбы валились на землю с разной степенью увечий, хотя отец и не отличался богатырским сложением. Так, обычного вида был мужичок.  Но стоило ему выпить…  В него словно вселялась какая-то сила, и сладить с ней не было никакой возможности.  Говорили, что это чухонское наследство, берсерк.  Мальчишку непонятное слово  пугало и завораживало одновременно.  Взрослые, к которым он приставал с вопросами, только отмахивались.  Мать, завидев идущего навеселе отца, всегда старалась спрятать детей куда-нибудь подальше от его неудержимого  гнева.
Тот день, второе мая, Вася запомнил на всю жизнь.  Они с мальчишками играли возле старого дота, не решаясь забраться внутрь.  Войти туда считалось равносильным подвигу.  Приятели рассказывали друг другу страшные истории, что в доте живут призраки погибших финнов.  И по ночам доктор общается с этими призраками, отчего внутри стоит невыразимый вой.  Кто-то вроде видел это собственными глазами.  Самый взрослый из них, забияка Семенов стал смеяться над малолетками, говоря, что все это «фигня».  И заявил, что полезет в дот с кем-нибудь, чтобы проверить эти сказки.  Они так и не смогли выбрать жертву, поэтому полезли все. 
Внутри было темно и страшно.   Семенов как раз посмеивался над ними, сплевывая на пол, когда они услышали «это».  Что это был за звук, никто из них так и не смог определить.  Но он был жуткий, нечеловеческий, то ли стон, то ли плач, то ли вой, сопровождаемый еле слышным скрежетом.  И он приближался к ним откуда-то из подземелья.  Опрометью они вылетели из дота, набив себе шишек по дороге, и храбрый Семенов несся впереди всех. 
Отбежав на безопасное расстояние от страшного места, они принялись доказывать друг другу, что и не испугались вовсе, а так... 
Тогда они вернулись к своему излюбленному занятию – подглядывать за доктором сквозь щель в заборе.  Там было много чего-то такого, ужасно любопытного и непонятного.  Например, ветряки.  Зачем они нужны доктору, эти разных конструкций ветряки, было неясно.  Говорили, для электричества.  Но зачем ему свое электричество, если оно и так есть в каждом доме, оставалось загадкой.  Подглядывать за доктором тоже считалось у них занятием опасным, потому что, как неоднократно слышали они, тот может видеть даже сквозь стены.  Тогда что для него забор - так ерунда.
Доктора во дворе не было.  Им быстро наскучило глядеть на вертящиеся стаканы и лопасти, и они разошлись по домам.  Да и день уже шел к вечеру. 
Не успели Вася с матерью поужинать, как калитка распахнулась, и во двор со страшным ревом ворвался отец.  Он волок за волосы Ленку, старшую сестру, и та уже не просто кричала, а прямо заходилась в вое.  Мать кинулась к ним, но отец отшвырнул ее с дороги, словно пушинку, и продолжал тащить дочь к сараю, где у него хранились рыболовные снасти.  Мать поднялась с земли и побежала следом.  Отец хлестал дочь, выкрикивая что-то нечленораздельное, мать отчаянно кидалась на отца, но каждый раз отлетала в сторону.  Вася пытался помочь матери, как мог, но куда им было противостоять страшной силе «берсерка».  Через некоторое время в калитке появилась чья-то голова, а затем и фигура целиком.  Это был запыхавшийся и прихрамывающий одноклассник Лены.  Он-то и помог хоть как-то прояснить картину случившегося.   
Отец увидел, что его пятнадцатилетняя дочь сидит в обнимку с парнем, и решил отучить ее «быть шалавой».  Поначалу он, правда, набросился на юнца, а уж затем принялся за девчонку.  Не зная, что делать, мать попросила Васю сбегать за доктором, а сама вместе с провинившимся парнем побежала к сараю, крича вслед сыну:
-    Поторопись, Васечка,  убьет ведь девку!
Василий летел по дороге, что было сил, и только на половине пути сообразил, что сподручнее было бы поехать на велосипеде, но не стал возвращаться.  Запыхавшийся, он никак не мог сладить с калиткой и стал кричать, срывая голос:
-    Доктор, доктор, скорее… батя там Ленку убивает… у него …этот… «бисеркир» этот… доктор…
Доктор появился довольно скоро.  Он открыл калитку и втянул мальчишку внутрь.
-    Тихо!  Не ори, – приказал он Василию, и тот мгновенно замолк.  – Дыши глубоко.
-    Папка… там папка… - завел было парнишка по новой.
-    Я сказал, помолчи! Закрой глаза. 
Вася послушно выполнял все, но внутри его разрывало от страха, что он не сумеет объяснить все правильно.
-    Теперь открывай глаза.
Мальчишка повиновался и увидел перед собой глаза доктора.
-    Там… - начал он, но осекся.
-    Тсс, - доктор приложил палец к Васиным губам.  – Смотри мне в глаза.
Это были самые странные глаза, которые он видел когда-либо.  Они вообще не походили на человеческие органы зрения.  По внешнему краю радужки шла темная полоса, и она была какая-то … живая. Продвигаясь к зрачку волнами, постепенно она отвоевывала себе все большее пространство.  Вася заворожено следил за процессом, и ему было так жутко, как никогда в жизни.  Он понял, что до этого никогда и не знал, что такое страх. 
Эти глаза смотрели куда-то внутрь самого Васиного существа, и он понял, что доктор все-все-все про него знает.  И вдруг сообразил, что давно рассказывает,  зачем прибежал к доктору, не говоря при этом не слова.  Доктор словно читает все это внутри него.  Все, о чем Вася думает, доктор знает.  Как он это делает, было непонятно.  Это, наверное, глаза такие, они могут не только видеть, но и слышать.
Он не помнил, как они оказались у них дома.  Пришел в себя только когда увидел, как доктор что-то сказал отцу, и тот мгновенно сник.  Затем батя упал на землю, что-то промычал и  затих.  Это было так невероятно, что некоторое время все молча смотрели на обездвиженного и безопасного отца, не говоря ни слова. 
Все остальное помнилось смутно.  Хлопоты вокруг сестры, которая была к тому времени без сознания, машину скорой помощи, забравшую сестру и мать, прибежавших на крик соседей.  Вася тоже рвался поехать в больницу, но его не пустили.  Перед тем, как соседка увела мальчишку к себе, доктор подошел к нему, и сказал:
-    Молодец.  Ты храбрый, - а затем, помолчав немного, добавил куда-то в сторону, - а с отцом вам недолго мучиться осталось.  Скоро он перестанет буянить.
Вася порывался еще спросить, как он собирается вылечить отца, но доктор только покачал головой, мол, не спрашивай.
Не прошло и месяца, как отец поехал на рыбалку и утонул.  Сестра еще лежала в больнице после операции, мать практически круглосуточно дежурила у нее, а Василий по-прежнему жил у соседей.  Мать, узнав о несчастье, перекрестилась и вздохнула.  Вася так и не понял, от огорчения или облегчения.  Хоронить было некого, поскольку тело отца так и не нашли, -  бурное течение  реки, видимо, отнесло его неизвестно куда.  И у них началась новая жизнь.
Сестра долго болела потом, и доктор ее лечил.  Как он это делает, не позволялось видеть никому.  Вася хотел потихоньку подглядеть, но мать, застукав его за попыткой, строго-настрого запретила.  После того, как доктор выходил от сестры, он садился во дворе и закуривал, прикрыв глаза.  Мать начинала суетиться, предлагала угощенье, и доктор соглашался выпить чаю.  Чай мать заваривала отменный, с разными травами, и доктор с удовольствием его попивал да нахваливал.  Мать заливалась краской от смущения и робко интересовалась, как проходит лечение. 
-    Не волнуйтесь понапрасну.  Организм молодой, полный сил, будет она у вас как новенькая.
-    Ой, спасибочки, доктор.  Уж и не знаю, сумею ли отблагодарить, – мать пыталась поклониться чуть ли не до земли.
-    Встаньте, пожалуйста, и не делайте так никогда.
-    Ну, как же… ведь если б не вы, убил бы Ленку, ирод.  Царствие ему небесное, – и мать осенила себя крестом,  - уж и умереть по-человечески не сумел.  Ни могилки тебе, ни креста.  Грех на нем, видать, большой.  Прости, Господи, душу его горемычную.
 -    Благодарите Василия.  Теперь он у вас глава семьи, – и доктор показывал головой в сторону мальчишки, который наблюдал за ними во все глаза.  -  Понял?  Теперь ты отвечаешь за мать и сестру.
Вася чувствовал себя героем-спасителем и был страшно горд.  Счастье вливалось в него полноводной рекой оттого, что в этой новой жизни он занимает такое важное место, и что доктор его похвалил.  Он не совсем понимал, как должен отвечать за сестру и уж тем более за мать, но все равно это было приятно.
Доктор ему наконец-то объяснил, кто такие «берсерки».  Это были древние викинги, принимавшие перед сражением настой из мухоморов, отчего у них напрочь пропадал страх.  Они рвались в бой, сметая все на своем пути и наводя ужас на все живое.  В этом состоянии, которое считалось «священным безумием», они становились уже не просто воинами, а настоящими демонами войны.
-    А батя, …как же… откуда … он вроде эту …обычную водку пил, а никакую не  «мухоморовку»? – интересовался Вася.
-    В самое яблочко вопрос, - отвечал доктор, -  тут так просто и не объяснишь.  Все дело в генах.
- А это чего такое?
- Наше самое главное наследство.  То, что мы получаем от родителей.
-    Мне пока еще ничего не давали.
-    Все у тебя уже есть, - смеялся доктор, - но его нельзя увидеть или потрогать, потому что находится оно внутри.
-    А как же оно туда попадает?
-    С кровью передается.  Тебе – от отца с матерью, а им в свою очередь от своих родителей и так дальше до самых древних предков, о которых ты и не знаешь ничего.  Но какая-то их часть живет в тебе и может проявиться самым неожиданным образом.  Например, «берсерком».  Понял?
-    Нет.
-    Ну, хорошо, смотри.  Ты и сестра - похожи между собой?
-    Как бы не так!  Она же девчонка,  а я…  Ничего общего!
-    Но ведь волосы у вас одного цвета?
-    А глаза разные!  У нее мамкины, а у меня, как у отца, темные.
-    Вот видишь, ты все понимаешь, оказывается.  Это значит, что она будет больше походить на мать, а ты на отца.
- И у меня тоже будет этот … «бесеркир»?
- Все будет зависеть от тебя.
-    Как это?
-    Если будешь пить, как отец, может и будет. 
-    Водку?  Да ну ее, она противная,  и жжется сильно.  Я попробовал как-то.  Вино и то вкуснее.
-    А ты, оказывается,  уже разбираешься в спиртных напитках! – смеялся доктор.  – Ну и поколение пошло!..   
Именно тогда он всерьез озаботился, чтобы и близко не подпустить к себе никакого «священного безумия».  Образ разъяренного бати так ярко вставал перед ним, что больше всего на свете не хотелось стать таким же, как отец. 
Василий Рядовой был, наверное, самым малопьющим опером не только в своем районе, но и во всем Петербурге.  От пива он, конечно, никогда не отказывался, но всякие там крепкие напитки… 
Быть трезвенником для мужика дело вообще непростое, а уж в милицейской среде – просто нонсенс.  Постоянные шуточки и подкалывания, прихваты на «слабо» и прочие радости удовольствия не приносили. 
Пришлось в свое время подумать - как перехитрить природу.  Как говорил их криминалист: «Если у тебя есть проблема, – исследуй ее, и ты поймешь, в чем корень».  Находить причину своих ожидаемых бед Василий не собирался, поскольку она и так была прекрасно известна. Но вот как будет вести себя организм, столкнувшись с алкоголем – это его интересовало более чем серьезно. 
Проведя тщательный опрос знакомых и вооружившись разными пособиями по «культуре пития», он вначале досконально изучил теоретический курс, а затем перешел к практике.
Закрывшись в комнате в общежитии, он потреблял разные напитки и внимательно следил за своей реакцией.  Пил на повышение градуса, затем на понижение градуса, смешивал спиртное в невообразимых сочетаниях и количествах.  Он наблюдал за собой с дотошностью ученого, ставящего научный эксперимент, результаты которого непредсказуемы.   
В итоге нашел, что искал и, удовлетворенный исследованиями, влился в ряды нормально пьющих мужиков. 
Оказалось, что присутствие сахара в крепких напитках действует на его организм как снотворное.  Поэтому после изрядной дозы принятого было достаточно рюмашки-другой какого-нибудь тошнотворного ликера, чтобы он заснул крепким сном.  Но ликер в их ассортименте встречался нечасто, и поэтому в ход шли более привычные средства.  Сироп, например, или просто сахар, растворенный в водке.  Когда он чувствовал, что потеря контроля близка, просто принимал находящееся под рукой средство. 
Сбоев у него не случалось.  Система была отработана до совершенства.
Единственный случай, когда он напился прямо-таки до чертиков, произошел, когда его разжаловали.  Случилось это, если копать глубоко, из-за доктора.  И хотя самого доктора давно уже не было не только в  жизни опера Рядового, но и чьей-либо еще, влияние этого удивительного человека на Васину личность было столь велико, что времени оказывалось просто неподвластным.
В детстве он хотел стать военным.  Для паренька из деревни – обычное дело.  Но в школе с мечтой получился конфуз.  Когда на уроке говорили о разных профессиях, на вопрос: « Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» - он по своей детской наивности ответил: «Генералом».  С тех самых пор кличка «генерал Рядовой» намертво приклеилась к нему.  Он переживал по этому поводу до тех пор, пока доктор как-то не сказал:
-    Фамилия у тебя хорошая, зря ты ее не любишь.  А что дразнятся, так это ничего, характер помогает закалять.  Он тебе ох как в жизни понадобится, характер этот.  А друзья еще гордиться будут, что учились с тобой в одном классе.
Вася поверил, как всегда, безоговорочно.  Эта вера помогала пережить и постоянные подшучивания в армии: « Ну что, Рядовой с большой буквы, генералом тебе не бывать», - и вообще любые насмехательства над фамилией.  Он к тому времени уже знал, что сможет чего-то добиться в жизни, раз доктор так сказал.  Он, сколько его знали в деревне, не ошибался.
Последний раз он видел доктора в пятнадцать.  Тот сам пришел к ним домой, а они с мальчишками в это время носились по окрестностям, благо были каникулы.  Когда Вася узнал, что доктор просил его зайти, то, не слезая с велосипеда, покатил к дому на отшибе.  Добравшись, он застал у ворот черную «волгу», она иногда приезжала за доктором, видимо, по важному делу.  Двигатель уже работал, и машина собиралась тронуться с места, когда Вася отчаянно замахал руками, спрыгивая на ходу с велосипеда.
Доктор высунулся из-за двери, увидел Васю и дал знак водителю.  Машина остановилась.
-    У меня мало времени, - сказал он, выбравшись наружу. -  Поэтому не задавай никаких вопросов. 
Они отошли чуть в сторону.  Доктор выглядел очень серьезно. 
-     Тебе в жизни будет нелегко.  Но ты сможешь со всем справиться и все выдержишь, если будешь помнить две вещи. 
Первое – ты должен, когда станешь старше, научиться правильно пить.  Понял?  Правильно пить.   
И второе – тебе нельзя врать.  Запомни.  Никогда.  Ни при каких обстоятельствах не иди на поводу у чьих-то мнений.  Делай, как знаешь сам.  Иначе все разрушишь.
-    Разрушу? – не понял Вася. – Что?
-    Потом узнаешь.  Потом.  Все.  Прощай.
Вася стоял, озадаченный этими словами, глядя вслед уносящейся машине.  Он не сообразил тогда, зачем все нужно было говорить в такой спешке, на ходу.  Но доктор больше не вернулся, и Вася понял, что он хотел с ним попрощаться.  Если бы удалось прийти вовремя, узнал бы гораздо больше.  Он всю жизнь потом жалел.  Об этом дне, в котором так много чего прошляпил.  С того времени он больше не подходил к велосипеду, как будто тот был в чем-то виноват.  Верный друг до сих пор так и пылился, заброшенный в сарае среди прочего ненужного хлама. 
Он долго думал над тем, что значит,  всегда быть честным.  Ему не раз приходилось и приврать и прихвастнуть, чтобы произвести впечатление.  Честным по-настоящему, до конца он был только с доктором.  Но как тому соврешь, – он же все насквозь видит.  А с другими-то  зачем?  Ведь это же получается во вред себе.  Если всегда и всем говорить правду, горя не оберешься.  Никто и никогда так не делает.  Доктор, наверное, имел в виду что-то другое.  Но как теперь узнаешь, спросить уже не у кого.  Приходилось кумекать самому. 
Этот период мучительных раздумий совпал с началом взросления.  Все считали, что у него, подростка, кардинально поменялся характер по причине возмужания, но на самом деле он боялся что-либо говорить, предварительно не проверив, соответствует ли его ответ тому, что он на самом деле думает.  Он отмалчивался до последнего и, даже припертый к стенке, никогда и ничего не говорил напрямую.  Кружил вокруг ответа, боясь приблизиться к нему настолько, чтобы между ним самим и его ответом не осталось хоть малейшего зазора, щели, в которую всегда можно было ускользнуть. 
В итоге это создало ему многочисленные жизненные проблемы.  Его причислили к породе молчунов, которые «себе на уме», а таких любят редко, скорее остерегаются.  Одноклассники отдалились от него, в армии, после непоступления в военное училище, ему тоже пришлось нелегко.  Василий уже подумывал, что как-то не так понял совет доктора, но тут наконец-то повезло. 
Перед самым дембелем вызвали его к начальству и предложили пойти в школу милиции.  Он по своей привычке не ответил ни да, ни нет, а ушел в раздумья.  Через некоторое время сообразил, что в милиции тоже служба и звания, и впервые за долгое время ответил твердое «да».  Это полностью совпадало с тем, что он хотел.
На работе отрицательные качества стали превращаться в плюсы.  Умение долго молчать и ходить кругами около нужной темы оказалось ценным преимуществом опера Рядового.  Его уважали коллеги, и ценило начальство.  Стали подходить и чины.  В общем и целом, не считая разных частностей, он был доволен судьбой. 
Ничем не примечательное дело о драке с поножовщиной между подростками положило конец его карьере.  Там не было никаких неясностей, всех задержали по горячим следам и допросили.  Растерянные подростки давали сбивчивые показания, но в целом картина была ясна. 
Путаница началась после того, как пострадавший от ножевого ранения парень умер в больнице.  Все основные свидетели дружно отказались от своих показаний и принялись переводить стрелки на мальчишку, который появился на месте позже всех.  С этим Василий Петрович уж как-нибудь разобрался бы, но тут начались странности.   Начальство, не проявлявшее особого интереса к делу, стало вдруг оказывать на него давление, всячески показывая, какой вариант расследования предпочтительнее. 
Тут уж его внутренний голос не просто заговорил, а прямо-таки заорал, причем сплошь в нецензурных выражениях.  И он уперся.  Вначале пытался доказать что-то законно, а потом, когда дело зашло в тупик, попер против всех.  Выиграть ему, конечно же, не удалось.  Он ругался на совещаниях, спорил с начальством, угрожал всем, кому только мог, чтобы отстоять невиновного. 
Парнишку, как ни странно, он все-таки отстоял, а вот себя не смог. 
Из органов его выгнали по первому же формальному поводу.  Внутренне готовый к подобному, он, тем не менее, ушел в запой на третий же день вынужденного безделья.  …После того, как его комната превратилась в руины, и он двинулся «бороться с нечистью» дальше, испуганные соседи вызвали милицию.  Приехавший по «скорой» врач констатировал белую горячку.  Врачебная бригада с помощью добровольцев несколько часов героически пыталась отправить его в больницу.  Больше всего это напоминало попытку изловить и обезвредить взбесившееся животное какой-нибудь особо злобной породы.  В итоге его взяли хитростью, в очередной раз наглядно доказав превосходство человеческого разума над миром дикой природы.
Очнулся он в больнице под капельницей.  Рядом сидела выплакавшая все глаза мать.  После долгой реабилитации, мстительно навязанной ему бывшим начальством, он вернулся в родной поселок и принялся лечиться рыбалкой.  Каждый день он отправлялся на лодке не столько ловить рыбу, сколько побыть в одиночестве на природе.  Неизвестно какой по счету тихий закат принес умиротворение его душе.
Через некоторое время стараниями бывших коллег Василий смог вернуться в милицию, правда, лишь в качестве участкового инспектора.  Но, учитывая сомнения врачей в его полном излечении (врач, доставивший его в больницу, так и смог простить те восемь швов, которыми залатали его голову) это было просто очередным подарком судьбы.
Работать участковым в поселке оказалось делом нехитрым.  По сравнению с оперскими буднями, по которым  Василий Петрович отчаянно скучал иногда, это было похоже на курорт.  Происшествий в поселке практически не наблюдалось, не считая хронической кражи велосипедов – основного средства передвижения деревенских жителей.  Правда, на турбазе, особенно в сезон, случалось ему утихомиривать не в меру загулявших граждан, но это так, детский сад, да и только.  Лучшим в местной работе была возможность разъезжать вместе с рыбнадзором и гонять браконьеров.
Охота на несанкционированных любителей половить рыбку, особенно в промышленных размерах, велась в Ярви серьезная.  Их шугали и раньше, но года три назад за это дело взялись по-настоящему. 
Случилось это после того, как турбаза перешла в частные руки.  Построенная еще в советские времена и давно пережившая период своего расцвета, турбаза Ручьи разделила участь всего народного хозяйства СССР.  То, что не смогли растащить оставшиеся без работы поселковые жители, постепенно разрушалось и порастало травой.  В доперестроечные времена практически все население Ярви работало на турбазе.  Поселок, можно сказать, состоял при турбазе Ручьи.  С потерей основного места работы народ стал разбегаться кто куда. 
И лишь недавно эта плачевная ситуация стала меняться в лучшую сторону.  Один из бывших местных, у которого хорошо шли в городе дела, долго и упорно пытался купить турбазу.  После затянувшегося на несколько лет переговорного процесса, ему наконец-то удалось надавить на нужные рычаги и прибрать территорию и все, что на ней осталось, в частное владение.
Поначалу поселковые злобно косились на развернувшееся строительство, но после того, как  переименованная в Семеновские Ручьи (по фамилии владельца) обновленная турбаза заработала на полную катушку, местные жители смогли оценить по достоинству все преимущества русского капитализма. 
У них вновь появилась работа да и платили хорошо, а поселок стал потихоньку из разряда вымирающих превращаться в устроенное место.  А поскольку ездили на турбазу не столько отдохнуть на природе, сколько на хорошую рыбалку, то следить за тем, чтобы рыбных ресурсов в местных водоемах было достаточно, стали очень строго.  Местный рыбнадзор со временем стал известен на всю округу, и встречи с ним боялись пуще бандитов.  Василию Петровичу погони за незадачливыми браконьерами в какой-то мере напоминали о славных буднях уголовного розыска и позволяли немного взбодриться.
Он так прикипел к своей жизни, что когда его вновь позвали на оперскую работу в район, вместе с первоначальной радостью пришло удивление.  Ему жаль было уходить от самодостаточности в прежнюю жизнь с постоянным присутствием начальства и бесконечную нервотрепку.  Уговоры знакомых из РУВД, которым хронически не хватало грамотных сотрудников, были приятны, но мало действовали на него.  Он дал согласие, лишь когда сам понял, что хочет вернуться. 
На его место никак не могли найти достойную замену, чему Василий Петрович был даже рад.  Он оставался участковым еще больше месяца, потом работал практически на два фронта, поскольку новый человек продержался на месте не больше недели.  Он и сейчас присматривал за осиротевшим участком, отчасти по просьбе начальства, отчасти потому, что считал его своим.  Все равно местные жители приходили по привычке к нему, если что-то случалось.  И сейчас, когда работник турбазы, возвращаясь со смены домой, наткнулся на тело женщины, первым делом принялся звонить Петровичу.
Капитан Рядовой ехал на своей «ниве» в район.  Следователь хотел, чтобы Василий Петрович как следует отработал местный контингент.  Поскольку первоначальная версия была построена именно на причастности кого-то из Ярвинских к убийству.  Пока зацепиться особо было не за что, кроме Валерии Белозеровой.
По дороге он пытался сложить имеющиеся факты и определить, какое отношение к делу может иметь эта самая внезапно объявившаяся внучка.  А что она как-то причастна, Петрович не сомневался.  Чего-то недоговаривала, слишком долго рассматривала фотографии и вообще вела себя, словно…  Черт с ней, с внучкой, никуда она не денется.  Предположение, что она может оказаться убийцей, было ему неприятно.  Все-таки внучка доктора.  Хотя, действительно ли она приходится доктору родственницей, не мешало бы проверить.  Мало ли что можно сказать.  Глаза, правда, как у доктора.  Этого не подделаешь.  Такие глаза повесомее любых документов.  Как говорил доктор, наше главное наследство.  Интересно, а вдруг она тоже… по этой части, подумалось вдруг.  Тогда как? 
Ну уж нет.  Всякую чушь и бред – в сторону.  Вернемся к фактам.
Женщина умерла от удара тяжелым тупым предметом по затылку.  Камнем, вероятно, сказал криминалист.  Но это он и без него сообразил.  Если бы эти самые эксперты сказали, куда мог подеваться тот камень, пользы было бы гораздо больше.  Его что, унесли с собой?  Здоровенный булыжник?  Каменюк разных форм и размеров вокруг валялось предостаточно, но ни на одном не было обнаружено следов крови или волос.  Первоначальное предположение, что женщина упала и ударилась головой о валун, было отброшено сразу, как только криминалисты сказали, что глыба, на которой она лежит, не имеет никакого отношения к ее смерти.  Она умерла, или, скорее всего, ее убили где-то в другом месте, а затем почему-то перенесли и уложили головой на камень.  Скорее всего, ее тащили к доту, видимо, хотели сбросить внутрь.  Там уж точно она пролежала бы очень долго, прежде чем ее смогли бы обнаружить.  Но что-то помешало осуществить эту затею.  Спугнули, что ли?  Или нервы ни к черту?  А, может быть, просто сил не хватило?
В общем, предположений можно было настроить предостаточно.  Но пока оставался невыясненным самый главный вопрос – кто такая убитая, и что она делала в  поселке.  Никто ее не видел, никому она не была известна.  За каким чертом немолодая женщина потащилась в лес?  Грибы-ягоды еще не наросли.  Приехала, чтобы просто погулять на свежем воздухе -  ерунда какая-то выходит.  Ведь не на свидание же собралась,  возраст вроде не тот, хотя сейчас женщины за пятьдесят вовсе не считают себя старухами.  На турбазе тоже никто ее не ждал и не видел.  Да и что ей там делать?  Рыбу ловить?  Или мужа загулявшего разыскивала?  Но вроде бы всех, кто находился на турбазе, проверили.  Вопросов уже было достаточно, а вот ответов явно не хватало.  Василий Петрович почувствовал давно забытый зуд. 
По приезду он сразу же отправился к следователю, чтобы разузнать, не установили ли личность погибшей.  Результаты вскрытия ничего нового не дали.  Разве что умерла потерпевшая не в субботу, как предполагали, а на день раньше.  В пятницу между девятью и одиннадцатью часами вечера.  Кроме того, выяснилось, что лет тридцать назад у нее, по-видимому, была серьезная травма головы, и ей делали трепанацию черепа.  Это уже было кое-что.   Можно поискать в больницах.  Мест, где могут делать подобные операции, в городе не так уж много.
Пока они разговаривали со следователем, у Петровича мелькнула мысль проверить городские такси.  Если женщина не приезжала на маршрутке, значит, остается три варианта.  Либо на частнике, либо на такси, либо ее привез убийца.  Или убийцы.  Могла, конечно, электричкой добраться до ближайшей станции и уж там взять машину, но это казалось маловероятным. Никто бы не взялся ее везти, так что остается та же самая маршрутка или автобус, который ходит два раза в день.  Такой способ передвижения выбрал бы уж самый тупой.  Хотя, как знать.  Убитая, судя по одежде, глупой не была.  Если женщина около шестидесяти может позволить себе хорошую качественную одежду, то уж с головой у нее точно должно быть все в порядке.  В таком возрасте не приходится рассчитывать на богатеньких спонсоров, а думать самой.  Даже если у нее богатый муж, то удержать его возле себя – тоже задача не для скудоумных.
В четвертом по счету таксопарке нужный вызов значился.  Он помчался в город искать таксиста.  Пришлось задержаться там до следующего дня, чтобы выяснить все, что его интересовало.  Новая информация полностью оправдала подозрения.  Эта чертова внучка влипла по полной программе. 
Он гнал свою старенькую «ниву», выжимая из нее последние силы, и ласково уговаривал потерпеть, не сломаться сейчас, уж потом он подлатает свою красавицу по всем правилам, у знакомых спецов.  Машина кряхтела, громыхала, но исправно ехала вперед. 
Теперь он не позволит себе расслабиться.  Она выложит все, что ей известно.  Он прикидывал, как бы сподручнее выстроить разговор, хотя не был до конца уверен, что глазастая внучка уже не сбежала куда-нибудь.  Ну, ничего, далеко не уйдет.  Теперь он много знает, не все, конечно, но достаточно. Так что найти ее будет не так уж и сложно.  Не матерая преступница, в конце концов. 
Он свернул с трассы в сторону поселка, вовремя заметив указатель.  Фу, чуть не проскочил, облегченно вздохнул он, надо бы разобраться с этим, а то его почти не видно.  И нечего думать за рулем.  Сел в машину - смотри на дорогу, а не занимайся черт знает чем.  Подъезжая к поселку, он сбросил скорость, и машина благодарно заурчала в ответ.  Он вновь испытал прилив нежности к своему драндулету и пообещал при первом же удобном случае отвезти его в ремонт.
Дом доктора был уже совсем недалеко, когда машина заглохла.  Он хотел было разразиться гневной тирадой, но решил, что это будет несправедливо.  «Нива» все-таки довезла его, пусть не до самого конца, но теперь и пешком дойти можно.  А ведь могла сломаться где-нибудь на трассе.  Нет, все-таки машина заслужила, чтобы показать ее хорошему доктору.  Он аккуратно закрыл дверь и пошел пешком по дороге. 
Остановившись неподалеку от дома и закурив, он решил для разгона оглядеться.  Вкуса у сигареты не было никакого, но это помогало сосредоточиться. 
Она копалась возле дома, что-то сажала, вроде бы цветы.  Он вспомнил, какие здесь раньше росли лилии, много, самых невероятных расцветок и форм.  Весь поселок ходил посмотреть, а если получится, то и взять на развод.  Когда же  это было – лет сто тому назад?   
Интересно, подумал он, если доктор знал все, что случалось потом, может, и эту ситуацию он тоже предвидел?  Он вспомнил пигалицу, которая бегала, еле поспевая за доктором, и как-то даже ему вроде сказали, как ее зовут.  Какое-то имя было … Значит, Валерия Белозерова и есть та самая пигалица.  Точно, доктор как-то даже представлял ее. 
-    Моя внучка.  Лера.  В меня пошла, - с гордостью показал он худенькую девчушку лет четырех.  Он тогда даже позавидовал девчонке, повезло ей с дедом.  Счастливая.
Теперь судьба этой счастливой внучки в его, Васиных руках. 
Следующая мысль, которая посетила его голову, была идиотской.  Ему  сразу же захотелось отделаться от нее.  Но… она уходить не пожелала.
Может быть, доктор специально подстроил все так, чтобы капитан оказался здесь, в Ярви, в это время? 
Бред.  Это уже не влезало ни в какие ворота.  Самый настоящий бред.   
И что же он должен делать?  Помочь ей?  А если она виновна?   Как же насчет того, чтобы всегда оставаться честным?  Попробуй тут разберись, голову сломаешь.  Эх, думай - не думай, а делать что-то надо.  Хватит курить, начнем разговаривать по-другому.