Танки на крышах. Ч. 1, гл. 33 б

               
                33б
         На открытой площадке перед входом в дом я вдруг увидел маленькую худенькую девушку, почти девочку, с изумительной миниатюрной фигуркой. Только ее высокая, развитая грудь говорила о том, что она уже вышла из детского возраста. У нее были большие, выразительные, потрясающе красивые и совсем не африканские глаза, носившие следы какой-то глубоко спрятанной печали. Но самое главное - в них читался разум. Ее очень приятное лицо в целом тоже не было типичным, а волосы доросли почти до самых плеч. Кожа была светлей, чем у большинства танзанийцев, какого-то шоколадного цвета, как кофе, в который плеснули немного молока. Только губы были типично африканскими.
         Она о чем-то разговаривала с женщиной, которая была одной из наших соседок. Я остановился, как вкопанный, не в силах оторвать взгляд. Элеонора, заметив мою реакцию, ушла наверх, не ожидая, пока я, замерев, налюбуюсь.
         Они закончили разговор, и соседка направилась на улицу, пройдя мимо меня, а это «мимолетное виденье», проводив ее взглядом, коротко скользнуло им по мне и, повернувшись, направилось в сторону лестницы. Нам было по пути. Я как завороженный пошел за ней следом, любуясь ее гибкими движениями. Она, не замечая меня, продолжала подниматься по ступенькам.
   - Девушка, - позвал я ее. - Подождите.
         Я догнал ее на площадке между первым и вторым этажами.
   - Что вы здесь делаете? - задал я ей нахальный, почти полицейский вопрос, даже не поздоровавшись.
   - Квартиры убираю. Это моя работа. Вам нужно что-нибудь убрать или вымыть? Или постирать? Я умею.
   - У меня все выстирано. И даже поглажено, - ответил я, в душе искренне  сожалея, что это действительно так.
         Я продолжал на нее смотреть почти неотрывно. Она мне отчаянно нравилась. Ее лицо нельзя было назвать классически красивым, но и не красивым оно не было тоже. Особенно, когда она улыбалась. А выражение глаз, вся ее тщедушная фигурка и даже поза, в которой она застыла со слегка наклоненной набок головой на тонкой длинной шее, вызывали какое-то сочувствие, сострадание, желание обнять, нежно прижать и защитить от какой-то неведомой опасности.
   - Как тебя зовут? - спросил я наконец.
   - Сара, - ответила она с чисто еврейским «р».
         Несмотря на то, что это было библейским именем, я никогда не воспринимал его всерьез из-за обилия анекдотов с этим неизменным женским персонажем. Но сейчас оно мне понравилось.
   - Сара, - повторил я, стараясь быстрей привыкнуть.
   - Не «Сара», а Сара, - сказала она, улыбнувшись и произнеся «р» как-то по-разному. - По буквам это «л» и «х». Получается «Салха», но когда говоришь быстро, звучит, как французское «р».
   - Понял, - уложил я в голове полученную информацию. - А когда ты сегодня освободишься?
   - Может быть, через час или два. Все зависит от работы.
   - У тебя есть телефон?
   - Да.
   - Можно я позвоню?
   - Можно.
         Я записал ее номер в свой телефон. Она пошла наверх в моем сопровождении, но этажом ниже нужного мне, позвонила в одну из квартир. Я подождал, пока она скроется внутри, с сожалением проводив ее взглядом.
   - Что, понравилась? - спросила меня Элеонора, когда я вошел в дом.
   - Ты не представляешь до какой степени.
   - Смотри, чтобы не получилось, как с Орин.
   - Как с Орин у меня уже никогда и ни с кем не получится. Она была талантливым и незабываемым учителем.
         У меня было два часа свободного времени, и чтобы заполнить их, я сначала позвонил Эркину. После обмена приветствиями и вопросами-ответами, я попросил его купить для меня и передать с Павлом две сувенирные замбийские рубашки. Он напомнил о цене, но теперь это уже не имело значения. Семь бед – один х...  Потом я включил комп, перечитал последние страницы написанного и что-то переписал заново, что-то подправил, где-то убрал, местами добавил. Периодически я болтался по балкону с сигаретами, вглядываясь в прохожих внизу, всякий раз невольно выискивая среди них глазами этого «воробышка». Ровно через два часа я позвонил.
   - Алло, - ответил мне тонкий голосок с какой-то невыразимой грустью.
   - Это я, - сказал я, совершенно забыв, что и не представлялся.
         Но она узнала меня по голосу.
   - Ты еще не освободилась?
   - Давно. Я уже в городе.
   - Где в городе? - немного расстроился я.
   - Около центральной почты. Отсюда автобус до моего дома.
   - Ты уже едешь домой? Я хотел с тобой встретиться, - настроение по закону гравитации стремительно неслось мордой в асфальт.
   - Я могу подождать здесь, - сказала она с прежней интонацией.
   - Еду! - настроение, по закону качелей, взлетело в поднебесье.
         Я отключил телефон.
   - Элеонора! Где здесь центральная почта? - крикнул я ей на кухню.
   - В центре. Минут пять на такси.
         Я вылетел из дома, хапанул первого же таксиста, и вскоре был уже у входа в почтамт. Здесь была конечная остановка нескольких автобусов, и желающих ехать хватило бы на целый сектор стадиона. Но я все же разглядел в толпе эту маленькую девочку, сидевшую с низко опущенной головой на одной из скамеек. Со счастливой улыбкой я подошел. Увидев прямо перед собой чьи-то начищенные туфли, она подняла на меня свои большие глаза и едва заметно улыбнулась.
   - Устала? - спросил я.
   - Нет. Работы было не много.
   - А почему ты такая грустная?
   - Я не грустная. Я всегда такая.
   - Пойдем куда-нибудь. Только я пока не знаю города. Ты будешь моим гидом.         
         Она поднялась в задумчивости, чуть помялась, а потом едва заметно пожала плечами.
   - Я его тоже почти не знаю.
   - Ты приезжая?
   - Я из другого города, но здесь уже давно. Просто я нигде не бываю.
   - Тогда давай пройдемся где-нибудь поблизости. Сюда вернуться мы всегда сможем.
         Мы пошли вдоль улицы, постепенно отдаляясь от толпы. Вскоре мы свернули в другую улицу, где было потише, потом еще в одну. Вскоре мы оказались на широкой, тенистой, но почему-то малолюдной улице. По дороге мы болтали о чем-то неважном, как казах, едущий по степи: «что вижу, о том и пою». Болтал в основном я, потому что разговорчивостью она не отличалась. Я пытался ее чем-нибудь рассмешить из желания видеть ее улыбку. Иногда у меня получалось.
         Пропутешествовав так минут пятнадцать, мы увидели кафе, отгороженное от улицы лишь рядом высоких кустов с яркими цветами. Мы зашли и оказались там единственными посетителями. Для воскресенья час был еще ранний и завсегдатаи пока не появились. Выбрав один из столиков под широким тентом рядом с цветами, мы расселись.
   - Что мы сегодня пьем? - спросил я ее тоном алкоголика, так, как будто мы это делаем ежедневно, но меню на этот день недели просто вылетело у меня из головы.
   - «Пепси».
   - А пиво? - чуть удивился я.
         Африканцы обожают, а от белого – ждут, любую халяву, и стараются использовать спонсорство с максимальной отдачей.
   - Я его только один раз пробовала. Мне не понравилось.
   - Ну может быть, вино, джин, бренди, водку?
   - Я ничего не пью. Я их никогда не пила.
         Настаивать с моей стороны было бы насилием. В своих отношениях с женщинами, с которыми только-только познакомился, я не делаю этого никогда. Подошедшему официанту я заказал «пепси» и два пива.
         Продолжая шутить и расспрашивать о мелочах, я продолжал исподволь рассматривать свою новую знакомую. Она мне нравилась все больше и больше. Шутки она понимала, но ни разу не рассмеялась громко, и это тоже было не характерным: африканцы – очень шумливый народ. Но она и не была чистой африканкой. Ее слегка удлиненное лицо носило явные следы арабской примеси. Кроме того, от нее пахло какими-то легкими духами, что уже просто выходило за рамки. Практически все африканские женщины издают «аромат» давно немытых тел. Может быть, только за исключением каких-нибудь моделей, «мисс» или жен высокопоставленных чиновников и преуспевающих бизнесменов.
         Официант принес нам заказ. Мы отхлебнули, сделав паузу в разговоре, как бы отметив переход на следующий этап.
   - Расскажи мне о себе, - сказал я вдруг совершенно серьезно.
   - А что? - подняла она на меня удивленные глазищи.
         Кто это в Африке интересуется чьей-то жизнью? И кто в Африке будет всерьез и искренне рассказывать что-то о себе?
   - Все что захочешь. Сколько тебе лет? - вдруг вспомнил я главный вопрос, который должен был задать еще там, на лестнице.
   - Двадцать два, - сказала она, стараясь скрыть вранье.
   - Неправда. Тебе семнадцать, - накинул я ей пару годков.
   - Откуда ты знаешь? - в глазах опять удивление.
   - Вижу, - расстроился я.
         Если ей семнадцать, то вполне возможно, что ее совершеннолетия придется долго ждать в «казенном доме» где-нибудь очень далеко от нее.
   - Если совсем честно, то мне восемнадцать.
   «Ну, восемнадцать, это уже не школьный возраст».
   - Ты выглядишь моложе.
   - Мне все так говорят, потому что я маленькая.
   - А кто твои родители?
   - У меня их нет, - она опустила голову.
   - Извини, - посочувствовал я.
   - Ничего, я уже привыкла.
         Она немного помолчала, задумавшись, и видимо перебирая в памяти картины прошлого и портреты родных. Я неторопливо, по глотку, высасывал свое пиво и заговаривать не решался. Но она вскоре заговорила сама.
   - Я наполовину ливанка. Мой отец оттуда. Когда он узнал, что мама мной беременна, он ее избил и сбежал. Он потом приезжал несколько раз. Каждые полгода на 5 – 6 дней. У меня еще две сестры и брат. Мы жили в Аруше. Это город на севере Танзании, недалеко от Килиманджаро. Моя мама имела бизнес, у нее было два больших магазина. Мы хорошо жили. У нас был большой дом, огромный двор с садом и пальмами, четыре машины. Когда мне было восемь лет, мы с братом ездили в Ливан к отцу. Оказалось, что у него там другая семья. Там нас все ненавидели. Мы быстро уехали, и я тогда решила, что больше никогда не поеду. А потом, когда я уже училась в седьмом классе, маму убили бандиты. Пришли как гости, от отца привет передали. Мама угощала их всякими блюдами. А потом они ее застрелили. Из-за денег и камней. Меня тогда не было дома, я опоздала всего на полчаса. Но если бы была, они и меня бы убили. Это было четыре года назад. Отец с тех пор больше не приезжал. Мой брат после этого продал все ценное, что было в доме, и все машины. Деньги забрал себе и уехал в Ботсвану. С тех пор я его больше не видела. Сестры вышли замуж. Дом принадлежит мне, но я пока несовершеннолетняя, поэтому они сначала использовали меня, как служанку: «принеси», да «подай», а потом, когда я высказала свое недовольство, и вовсе прогнали. Хорошо хоть успела школу закончить. Я уехала сюда, хотела учиться, но для этого нужны немалые деньги. Я нашла хорошее место менеджера фирмы, которая называлась «Rita – Company». У меня был свой офис. Кое-кто из сотрудников говорил даже, что с моим появлением компания стала пользоваться большим спросом. Не знаю, думаю, что просто сама компания стала более известной. У меня там была одна подруга. Мы хорошо дружили, но со временем она стала какой-то странной. Она начала отбивать парней, которые хотели со мной познакомиться. Я не возражала, потому что мне самой они были не нужны. Молодые парни кроме, как о сексе, ни о чем не думают. А однажды я нашла кошелек. В нем был паспорт и 3000 долларов. Подруга прыгала от счастья и говорила о том, что мы на них купим. А я нашла этого человека и вернула ему его утрату. Он меня долго благодарил, а подруга назвала дурой. А в другой раз мы с ней везли в офис фирмы целый кейс денег, и она стала меня уговаривать сбежать с ними. Я отказалась и ей в руки чемодан не дала. После этого она перестала со мной разговаривать. А потом меня стал домогаться шеф компании. Однажды, когда в офисе никого не было, налетел, чуть не изнасиловал. Я сумела его оттолкнуть и убежала. Пришлось уйти. Денег на учебу так и не заработала. Кроме того, два года назад, по пути из Аруши, я попала в серьезную аварию. У меня была травма головы, перелом руки. Еле выжила. После этого врачи не советуют мне учиться. Поэтому, кроме работы по дому, я ничего не умею. Все, что я зарабатываю, хватает только на еду и квартиру. Трудно, конечно, но я ни на кого зла не держу. Я даже иногда молюсь за них, прошу Бога их беречь. Когда мне исполнится 21 год, я уеду домой. Тогда я смогу владеть домом. Может быть, удастся вернуть мамин бизнес.
         Я слушал ее молча, не перебивая, забыв о своем пиве. Щемящее чувство острого сострадания этой малышке больно било меня изнутри с каждым ее словом. Столько пережить за такую короткую жизнь! И при этом не испоганиться, сохранить чистую душу, не пойти на всякого рода унижения, не превратиться в «помойную яму». Для африканки это слишком нетипично.
   - Ты здесь совсем одна?
   - Почти. У меня в Даре есть две тети, дядя и две сводные сестры. У одной из сестер я жила первое время. Она тогда замуж собиралась. Ее жених приезжал к ней по вечерам, поэтому они выгоняли меня на улицу. Иногда до полуночи. Я сидела на скамейке, и меня жестоко кусали комары. А когда она забеременела, она стала настоящей стервой. Спать мне разрешалось только в ванной на цементном полу, завернувшись в тонкую тряпку. А дважды она на ночь выгоняла меня из дома совсем. Идти мне было некуда. Хорошо хоть, нашелся один добрый секьюрити около магазина неподалеку. Сжалился и позволил спать на его картонках, постеленных прямо на ступеньках у входа. Никому из моих родственников я не нужна, поэтому бываю у них очень редко и ненадолго. Только, чтобы отвезти что-нибудь их детям.
   - Они сами очень бедные?
   - Нет, они богатые. У них свои дома, машины. Дядя и одна тетя даже врачи. Они хорошо живут. Дядю иногда по телевизору показывают.
   - Если они богатые, почему же они не помогают тебе?
   - Им это не нужно. В Африке вообще так не принято, здесь никто никому не помогает. Только арабы поддерживают друг друга. Может быть, поэтому они такие богатые.
   - У тебя есть бойфренд?
   «Ни мне “мешок с кулаками” не нужен, ни тебя подставлять я не собираюсь».
   - Сейчас нет. Уже около полугода. Был один. Тоже метис, наполовину индиец. Мы три раза только встречались. Но он потребовал от меня то, на что я никогда не соглашусь. Я ему отказала. Он больше не появлялся.
   «Интересно, что же это такое, на что ты никогда не согласишься?».
   - Он требовал что-то невероятное?
   - Анальный секс. Они здесь все на этом помешаны. И индийцы, и особенно арабы. Ничего другого им не надо. Изнасиловать могут. Как звери какие-то безумные.
         Ее голос приобрел заметную жесткость.