Олька

                Олька.
   
   Мы зашли с ней в палатку у леса, чтобы купить пива и закуски. При выходе из магазина у неё забрюзжал мобильник. Посмотрев на номер звонившего, она нахмурилась.
   - Да ... Нет. Ты меня потерял ...
   Я был в хорошем настроении и поэтому меня позабивили её опереточные варианты.
   - Ну ты даёшь ! - рассмеялся я. - " Ты меня потерял ! "
   Я схватился за голову, потом положил ладонь на грудь.
   - Ах, ах ! Ты меня потерял... Ты в драм-кружках не учавствовала ?
   - Нет ! - смеясь отвечала Олька, и ударив меня в плечо, возмущалась, - Прекрати !
   - Отшила очередного поклонника ? Какого - сотого ? Слюшай, вах, скока у тэбя мушин ? Вах !
   - Прекрати ! - она колотила меня по спине.
   - Какой очаровательный женщин, слющай, вах ! Нет отбоя от почитателей такой неземной красоты !
   - Ну хватит, Паш ! - умоляла она. - Я сейчас уйду ...
   Она остановилась. Чтобы она уходила, я не хотел. Мне она была нужна.
   - Ну всё, всё. Больше не буду. Всё - забыли.
   И мы углубились в лес.
   Мы шли на карьер. Благо, погода стояла несколько дней действительно летняя. Можно было искупаться, позагорать. Я специально выбрал более долгую дорогу на водоём, более уединённую. В голове моей уже созрел похотливый план, который я сейчас и реализовывал, уводя девочку мою поглубже в лес. Купание - хорошо. И загар - тоже хорошо. Но сначала - любовь !
   Я уже был возбуждён. Организм уже пыхал, как вулкан, требуя срочного извержения лавы. Я слушал щебетание спутницы, а сам искал подходящее место. Наконец, достаточно удалившись от начала леса, я взял её за руку.
   - Идём сюда ...
   - Куда ? - невинно засеменила она за мной.
   Я уводил её всё глубже в кусты.
   - Сюда... сейчас... сюда...
   Я наверно был похож на маньяка. Вёл за руку девочку, что-то бормоча себе под нос. Девочка действительно бежала за мной коротенькими шажочками, как гейши ходят в туго обтянутых кимоно. И это возбуждало меня ещё хлеще. Я весь дрожал. Я думаю, она чувствовала это, и уже знала, что её ждёт. Поэтому подыгрывала мне.
   - Ну куда ? Па-аш ... - она как бы пыталась меня остановить, как бы сопротивлялась.
   Но куда там ! Я как ледокол пёр через ветки. Наконец перед нами открылась маленькая полянка, со всех сторон окружённая густым кустарником.
   Я бросил пакеты и поцеловал  в засос, языком выводя вензеля во рту Ольки. Пальцы мои мгновенно проникли в заветное место и погрузились в горячую влажность ...
   - А-а ... а-ас-с-с ... - засипела девочка.
   Я сбросил брюки, обнажив своего богатыря. Олька схватилась за него и опустилась на колени.
   - М-м ... - застонал я, и закинул голову. За нами, тысячами зелёных глаз наблюдали деревья. По голубому экрану двигались невинные облака. Лёгкий ветерок обдувал мой оголённый зад.
   " Как хорошо ..." . И я схватил мою девочку за волосы ...

   Минут через сорок мы лежали на пляже. Олька что-то рассказывала о работе. О её быстро продвигающейся карьере в одной известной фирме, торгующей женскими шмотками. В двадцать два года она уже была заместителем директора магазина и под руководством у неё были гораздо более старшие женщины.
   - Как мне быть, Паш, - если я стану строже, как советует мне директриса, то все продавцы будут считать меня стервой. Малолетней сучкой-карьеристкой. Если же не буду требовать с них, - никто не будет работать как надо.
Что посоветуешь ? - она с надеждой смотрела на меня
   Что я мог ответить ? Я сам всегда был в стороне от карьерных лестниц, нет во мне этого желания продвинутся, кем-то управлять. Не моё это. И понятия не имел, как надо вести себя Ольке. Однако я уже знал, что такое - русский работник. И что в большинстве он, этот самый работник, без палки действительно мало что будет делать. Или сделает всё "через жопу". И я был намного старше Ольки, поэтому она ждала от меня ответа, как от старшего товарища, больше прожившего и повидавшего.
    - Если честно - не знаю. - ответил я. - Слушай себя. Что тебе подсказывает твоя душа, твой внутренний голос, так и поступай. А то, что будут говорить о тебе другие, - плевать. У тебя своя жизнь, своя судьба, - вот и иди по жизни не обращая внимания на общественное мнение. Если ты захочешь быть хорошей для всех, начнёшь подстраиваться под своих подчинённых, - сожрут тебя тут же. И не успеешь оглянуться, как управлять уже будут тобой.
   - Да-а, легко сказать - слушай внутренний голос. А если этих голосов два, и говорят они разное ?
   Я смотрел на неё и во мне тоже разговаривали двое. Один говорил : " Ёлки-палки, она ж дитё совсем ещё,
Паша ! Тебя ж судить надо за совращение малолетних ! "
   Другой Паша отвечал : " Ага - ребёнок ! Эта дитё только что в лесу такие кренделя вытворяла - ого-го ! И ещё - этот ребёнок уже замдиректора магазина ! Она уже руководитель, не то, что ты, хоть ты и старше её почти в два раза ! "
   Периодически мы погружались в воду, делали небольшой заплыв и снова падали под лучи солнца. Пили пиво, ели фисташки. Олька что-то говорила. Я вроде бы слушал, а сам смотрел на неё и размышлял.
   " Зачем ты обманываешь её ? - спрашивал я себя. - Она наверно надеется, что у тебя  к ней любовь. Не смотря на свою "сексуальную озабоченность", она всё равно простая и искренняя девчонка, желающая, чтобы было "как у всех" : любовь, семья, дети. А ты, взрослый дядя, что ты хочешь от неё ? Только секс, только тело тебя интересует. Старый сатир..."
   Я смотрел на её белое тело. У Ольки была та самая нежная кожа, которая, или белая, или перегорелая, то есть варёнораковая. Она не обладала модельным строением и внешностью. Пухленькие, не особо длинные ноги с крупными икрами крестьянской наследственности. Довольно массивная попка. Талия еле-еле обозначалась.
Вроде бы ничего особенного. Но какая страстная ! Какая похотливая и готовая к любым экспериментам ! Правда, ещё много не умеющая, но с радостью и горячим желанием постигает науку любодейства ! И главное - не строит из себя "порядошную". Мне такая и нужна. Мы достойны друг друга.
    " А может и не нужна ей любовь, семья ? " - подумал я. -
" Скорее всего я устраиваю её как сексуальный партнёр, что уже не мало, впрочем ... Когда нибудь, Паша, она и тебя отошьёт вот так же, по телефону. Держась за руку, или за иную часть тела другого, более молодого самца, она артистично тебя пошлёт - "Ты меня потерял..."

   Близился Новый год. Мы продолжали встречаться  с Олькой.
   Однажды она позвонила мне и предложила встретить праздник в кругу их семьи, в загородном доме под Чеховым. У меня не было особого желания тащится куда-то в подмосковье, не испытывал я так же нужды в знакомстве с её родственниками. К тому же, я представлял, - какое это будет для меня скучное мероприятие.
   Но Олька меня упрашивала. И я понимал почему. Ей хотелось приехать "со своим" мужчиной. Хотелось похвастаться перед родичами "своим" мужиком. Чтоб не считали её самой "младшенькой". Она хотела показать всем, что она уже взрослая вполне, и все прелести взрослой жизни ей известны, и она владеет всеми приёмами отношений между полами. Пусть мама и папа знают - я уже взрослая женщина, а не малолетка студентка. И вообще - вы считаете меня малышкой, а у меня вон какой мужик есть, вон какой самец ! Завидуйте, сучки ! Без ложной скромности замечу - самец был действительно хорош.
   Я согласился. Не хотелось обижать Олюнчика моего. Она мне пока ничего плохого не сделала, поэтому я великодушно согласился - ладно, так и быть уж, поеду ...
   Дача была бревенчатая, в три этажа. Основательный такой дом, на огромном участке. Генеральская дачка-то. Дед у Ольки был генералом. В честь его названа одна московская улица.
   Папан Ольки тоже не лыком шит. Он был академиком каких-то наук. Работал в неком НИИ, разрабатывающим секретные военные технологии, непосредственно для российского военного флота.
   Мне он показался викингом. Не высокого роста, коренастый (понятно в кого у Ольки такая кость), рыжие вьющиеся волосы и такая же борода. Нацепи на него шкуры и дай в руки меч - настоящий викинг !
   Маман, напротив - обыкновенная русская домохозяйка. Спокойная, тихая, еле приметная.
   Когда я увидел старшую сестру Ольки, на её лице я прочитал весёлые истории бурного прошлого. Мужиков, наверно, сеструха меняла чуть ли не каждый день. Отрывалась, я думаю, по полной. Младшенькая ненамного отстала от сестры, в стиле поведения. В кого у них такие  ****ские гены, - в папу или в маму ? А может в бабушку или дедушку ? Возможно предок генерал-то был ещё тем ловеласом ?
   Были ещё какие-то родственники и знакомые. Все друг друга давно знают и только я новенький. Все пялятся, водят жалом, присматриваются и принюхиваются. Не люблю я такие ситуации - чувствуешь себя, как животное в зоопарке.
     Наконец случилось торжество. Все всем дарили подарки. Пили. Ели. Говорили мудрые тосты. Смеялись. Пили. Ели. Проводили конкурсы с призами. Смеялись. Ели. Пили.
  Я старательно изображал заинтересованность всем происходящим. Заставлял себя смеяться. Искренне я только пил и ел. И ещё хотел Олюнчика. Алкоголь всегда возбуждал во мне похоть. Вот и сейчас я играл роль прилежного обывателя, старающегося влиться в семью потомков русского генерала, а сам под столом сжимал ляжку Ольки.
   Она, разрумянившаяся от алкоголя и счастливая от того, что вот она в составе всей семьи и со "своим", взрослая, смотрела на меня блестящими глазами, говорящими : " Ну подожди немного ... Я сама тебя уже безумно хочу, но неудобно будет уйти прямо сейчас... Скоро, скоро ты меня разорвёшь... "
   Я терпеливо ждал. Ожидаючи, я хорошо напился. Поэтому орал громче всех, когда все высыпали на улицу и запускали петарды.
   Затем был какой-то нудный "философский" диалог о фотоискусстве с  родной сестрой отца Ольки. То есть её родной тёткой по отцовской линии.
   Я, пытался было, быстренько закончить разговор с тёткой и умчаться с моей милой на второй этаж, в долгожданную постель, но "донна Роза" оказалась прилипчивой, как репей. Разговор  плавно перетёк на политическую тему, где наши взгляды на будущее были диаметрально противоположны. Она была из того толпообразного отряда двуногих, внушающих себе, что они оптимисты и что они "смотрят в будущее страны с оптимизмом".
   - Я предпочитаю говорить не о будущем страны, - некоем аморфном понятии о населении на определённом участке планеты. - Сказал я ей. - Меня беспокоит будущее народа, живущего на этом клочке земли. И будучи частью русского народа, живя среди этих людей, и общаясь с представителями этого народа, я вижу в будущем не трусливое - "всё будет хорошо", и не пугающее - "всё хреново". Перспектива у русского народа одна - полнейшее вымирание. Вот такую реальность я вижу.
   А страна-то может быть будет и процветать, почему бы и нет ? Только русских в этой стране уже не будет. Или будут они жить где-то на задворках империи и принадлежать к разряду "малых народностей". И какие-нибудь экологи армяне, или дагестанцы, или, скорей всего, евреи, будут поднимать вопросы о сохранении "исчезающей народности с богатым культурным наследием" ...
   Тётка эта начинала меня доставать. Так, как я был "выпимши", и мне хотелось любви и ласки, а меня тут пытает очередная "оптимистка", то я стал заводится, чего собственно и хотела "мудрая" тётушка. Олька, чувствуя моё напряжение, дёргала меня за рукав. Не желая портить настроение милахе своей, я решил, что пора сваливать.
   - Ладно, мы пойдём, а то мы уже замёрзли. Приятно было пообщаться. - соврал я.
  Тётка провожала нас взглядом победительницы, удовлетворённая тем, что вывела меня из себя.
   Потом, гораздо позже, Олька мне расскажет, что тётка ей сказала обо мне : " Видит всё в негативном цвете ".
    Так же поведует мне Олька о том, как делили генеральскую дачу. После смерти  генерала, потомки, а это отец Ольги и его сестра, получили в наследство  нехилую дачу с огромным участком. После долгих лет споров, склок и дележа, пришли к соглашению. Старый дом остаётся у сына русского генерала. Для дочери русского генерала, на этом же участке будет выстроен новый дом. "Своя дача" будет у дочери русского генерала, хотя прежняя, вполне могла вместить семейства и сына, и дочери.
   Дачу для дочери русского генерала будут строить в складчину - половину стоимости оплатит сын русского генерала. И всё вроде бы хорошо. Но дочери русского генерала показалось и этого мало. Она потребовала, чтобы окна "старой дачи", выходящие на её "будущую дачу", были задраены наглухо !
    Дочь русского генерала ; сестра сына русского генерала ; тётка моей девочки Ольки ; "оптимистичная" любительница фото ; "позитивная" смотрительница будущего, - не хотела, чтобы кто-то из родственников пялился на "её" дом из окон дома её же родного отца.
   "...Не хочу быть столбовою дворянкой. Хочу быть владычецой морскою... "
   Слушая Ольку я пришёл к выводу, что я ошибался в реальности существования русского народа. Реальность не то, что русскому народу грозит вымирание. Реальность состоит в следующем - русский народ уже вымер...

   Зима закончилась, прошла весна, наступило лето. Мы продолжали встречаться с Олюнчиком. Правда всё реже.  У неё, наверняка, кто-то был ещё на стороне. Меня это мало беспокоило. Я предоставлял ей максимальную свободу действий. И, думаю, она с лихвой пользовалась этой свободой.
   Я же всё больше времени проводил "на земельном участке". Крестьянские гены взяли всё-таки своё к сорока годам. Мне стало нравится выращивать "сельхозкультуры". Я стал получать удовольствие от собирания урожая, от чувства, что это "выращено собственными руками". Кто бы мне сказал лет десять назад, что я буду "копаться в огороде" и балдеть от этого, я бы плюнул тому в лицо. Оказывается - зря бы обидел человека.
   Ещё одной причиной моего желания трудиться на огороде,  было уединение. Мне уже изрядно поднадоели "люди", или все те, кто так себя называет, с их вечной "муравьиной вознёй за обладание мелочами". Только там, на своих полу-глинянных, полу-чернозёмных сотках, в окружении червей, соловьёв, мышей, сорок, ворон и других - "одной со мной крови", я чувствовал душевное спокойствие. Я мог часами наслаждаться внегородской тишиной. Пока, конечно, не появятся какие-нибудь соседи по участку. Один принесёт с собой долбанный приёмник и врубит какое-нибудь "Радио-Шансон". Другие придут с бестолковыми, суетливыми визгливыми детьми и в течении нескольких часов будут их воспитывать, громыхая на всю округу хохляцким наречием.
   Отношения с Олькой подходили к логическому концу. По   всему было видно, что дорожки наши разбегаются.               
   Слишком большая разница в возрасте. По сути, я
годился ей в отцы - мне тридцать восемь, а ей двадцать. У некоторых моих ровесников дети таких лет. Одно дело, когда эта разница в более зрелом возрасте. Например ему сорок восемь, а ей тридцать. В таком случае она уже, пусть не намного, но умнее. Больше повидала в жизни, многое познала, как положительного, так и отрицательного. И уже, помимо секса, больше точек соприкосновения со старшим мужчиной. Какие-то моральные, интеллектуальные и культурные интересы могут быть общими.
   Я уже был загруженным жизнью дядькой, повидавшим и триппер, и "братву" ; подержавшим и нищенскую суму, и туго набитый кошелёк ; вкусивший любовь и предательство многих сучеств ; и уже утомившийся от русского бардака и болтовни. Я к этому времени уже нервозно воспринимал вопрос "как дела", и понял, что я стану "как все", только тогда, когда в морге вскроют мою грудную клетку, вытащат и выкинут внутренности, запихнут в деревянное НЛО, и закидают песочными всхлипываниями.
   Я периодически погружался в "депресняк", заливая его алкоголем. Один раз она видела, как я плакал, напившись и слушая песню Никольского "Мой друг художник и поэт". Эта песня вызывала у меня воспоминания о моём друге, безвременно ушедшем в иной мир и оставившем меня одного в мире этом. Будучи воспитанной в обывательской среде, Ольга конечно же приняла мои слёзы за слабость, ведь "массовая, поповая культура" вдалбливала ей с детства - "мужчины не плачут".
   Она же, напротив, только вступала в этот "ослепительно яркий, прекрасный мир", в "прекрасное далёко". Воспринимала всё по детски прямо и наивно. И хотела, как и большинство женщин, чтобы у неё было "всё как у всех".
Так, она просила, чтобы я встречал её после работы. Ей хотелось, чтобы коллеги видели её с самцом. Меня же не прикалывали уже все эти игры на публику.
   Разные взгляды на жизнь. Мало общего. Вообще ничего общего, кроме секса.
   Мы встречались, выпивали, трахались. И опять разбегались на неделю, а то и на две. Даже созваниваться стали редко.
   Одна из последних встреч происходила рядом с Олькиным домом, в каком-то открытом кафе.
   Родители были на даче. Я заехал за ней. Прямо на пороге квартиры я поставил её в "удобное положение по собачьи" и совершил "половой акт". 
   Потом она долго выбирала платье, в котором можно было пойти. Я предложил ей обтягивающее чёрное. Она возразила, что в таком платье видно выделяются трусики.
   - Так ты не одевай их ! И ничего выделяться не будет. - Посоветовал я.
   - Да ты что ... - неуверено пробормотала она. - Как-то неудобно.
   А в глазах у неё уже светилось безумное желание пойти  без трусиков, и только без них.
   - А по моему очень даже удобно ...
   Я подошёл к ней, быстро задрал юбку и погрузил два пальца в "лагуну наслаждения".
   - А... а-ах... - она закрыла глаза
   - Ну как, удобно ? - прошептал я.
   - О-о... очень даже...
   Через час мы сидели в кафе и пили вино. Был свежий летний вечер. Столики стояли на улице под деревянными навесами. Играла музыка.
   Разогреваясь спиртным, мы беседовали ниочём. Олька уже поднялась до должности директора магазина. О работе она мне что-то и рассказывала. Я изображал интерес, дабы не обидеть. Так как вылазку в кафе спонсировала мисс в чёрном обтягивающем платьице и без трусиков, надо было притворяться и терпеливо слушать. У меня в очередной раз был финансовый крах, а погулять хотелось. Поэтому я великодушно согласился на Олькино предложение оплатить поход в злачное заведение.
   Прошли те стародавние времена, когда я мучался совестью по поводу оплаты женщинами ресторанных похождений. В конце концов, я не бесплатно ел свой хлеб и пил халявное вино, - я отрабатывал физически, и отрабатывал неплохо, хорошо отрабатывал. Да отлично отрабатывал, чего там ! Можно сказать - расплачивался натурой. Назовёте моё поведение недостойным
мужчины ? Насрать. Считаете меня проституткой, альфонсом, жигало ? Насрать ещё больше.
   Тем временем, спутницу мою понесло танцевать. Она потащила и меня. Я подёргался пару раз и упал опять за стол. Сегодня мне не танцевалось, да и музыка была не та. Я не могу танцевать под что угодно. Если музыка мне не подходит, не заводит меня, я чувствую себя не в своей тарелке и не могу полностью "отдаться танцу", оторваться по полной.
   Я, сидя за столом, что-то жевал и наблюдал, как Олюнчик трясёт своими телесами. Она разрумянилась, глаза блестели, аки два алмаза. Она махала мне руками, призывая к себе. Я отмахнулся. И тут я увидел в глазах этой девочки с белоснежной кожей взгляд хищника, то есть хищницы. Видимо вино и движения телом так раззадорили молодой здоровый организьм, что ей стало невтерпёж.
   Она подошла и села рядом со мной. Накинула мне на шею петлю своих рук и прошептала :
   - Я хочу тебя ... - и впилась в меня губами.
   "Я хочу тебя" - клич, который меня всегда звал в бой.
    У меня много эрогенных зон на теле. И я всегда тщательно и с интересом изучал эти самые зоны у моих                спутниц по жизни, желая принести им удовольствия по максимуму.
   Говорят, что женщины любят ушами, а мужчины глазами. Это только отчасти правда. Одна из лично моих эрогенных зон - мой слух. Когда женские губы шепчут мне - "Я хочу тебя", я возбуждаюсь почти мгновенно.
   Я понял, что она хочет меня именно здесь, непосредственно за этим столом, в этом кафе. А кругом люди снуют, кто танцует, кто просто сидит, глазеет. Ох и отчаянная девчонка ! Общение со мной конечно же прибавило ей авантюризма, чувства свободы в выборе места для занятий любовью. Где мы с ней только не совокуплялись ! И как мы с ней только не изгалялись !
   Но что же мне делать ? Не могу же я её разложить прямо здесь, на столе. Нам  просто не позволят сотрудники. Наверняка будут лезть с советами, мешать будут. Какой-нибудь законопослушный посетитель вызовет милицию.
   Ну что ж, хочешь меня ? Получи ...
   Я глубоко проник языком в её глотку. Ещё глубже я вонзил свои два пальца в заветную горячую расщелину, которая уже истекала животворящим соком, и стал яростно делать поступательные движения. Она зарычала, впиваясь выпущенными когтями мне в шею. Я, то ускорял проникновения, то замедлял темп, стараясь растянуть удовольствие, не доводить дело до быстрого оргазма. А он мог возникнуть у неё от перевозбуждения. Кругом люди, многие смотрят и догадываются, что происходит. По нашим движениям трудно было не дагадаться. Хотя широко раздвинутые ноги Ольки были под столом, она, распалившись, делала очень выразительные движения тазом навстречу моим пальцам, и не понять, что происходит, мог только младенец.
   Процесс продолжался долго. Наконец Олька закричала прямо мне в рот и ноги её быстро сомкнулись, как огромные ножницы. При оргазме она всегда непроизвольно скрещивала ноги, причём с неимоверной силой. В это момент надо только вовремя убраться.
   Вот сейчас я и не успел. Рука моя осталась захлёбываться её соком. Я сидел и ждал. Вскоре зажим ног ослаб, глаза её открылись и "балдёжным" взглядом уставились в небо.
   - Господи, как хорошо. - прошептала она.
   Я вытащил руку, взял салфетку со стола и стал впитывать ею живую воду с моей кисти. Музыка гремела. Несколько пар выделывали "коленца". Другие были за столами. Некоторые косились на нас. Я был доволен - день прошёл не зря. Откуда у меня такая страсть - получать удовлетворение от "шокирования" людей ?
   Потом мы ещё много пили и ели. Напились достаточно.
   Домой возвращались шатаясь, придерживая друг друга. Была уже глубокая ночь. Улицы пустынны. В безлюдном подземном переходе Олька снова набросилась на меня и я было завёлся уже, хотел взять её тут же, и она этого хотела, но вдруг из-за угла выскочил какой-то гастарбайтер и "обломал нам всю малину".
   Когда мы добрались-таки по адресу, оказалось, что папа её приехал и ночует дома. Кому-то может быть сей факт и расстроил бы все планы, но только не нам. Бедный папа, наверно и в страшном сне не мог представить, что сейчас за стенкой вытворяет его дочь и что вытворяют с его дочерью. Нас уже ничто не могло остановить. Мы только закрывали рты друг другу, когда один из нас должен был кричать. А таких моментов до утра было несколько.   
   Когда уже совсем рассвело, мы услышали шебуршание отца, он вставал. И мы рухнули в глубочайший сон.

   Прошло время и я понял - это была прощальная гастроль. Больше я Олюнчика своего не видел. Только слышал по телефону. Как я и предполагал, я был отправлен в отставку, как и другие до меня, с помощью мобильной связи. Что-то типа пафосного : "Ты меня потерял ..."
   За мной следовал молодой кубанский паренёк, современный колхозник, эдакий деревенский "бычара" с наглою рожей и здоровой нервной системой, позволяющей жрать солёные огурцы, запивая козьим молоком.
   Скорее всего она выйдет замуж за него, или за подобного. Пропишет его в Москве. Родит ребёнка и "забабеет". Разжирев, станет одной из мильонов русских баб.
   Муж, по деревенской своей натуре, будет "бухать", периодически бить "бестолковую" суженую. Она будет плакать, но терпеть.
   Иногда, согнувшись над ванной, вся в пене, стирая "мужьино" вонючее бельё, она вдруг вспомнит своё "развратное" прошлое, свои безумные молодые поступки и Пашку.
   Пашку, всегда готового, "как пионер", для любви где угодно и когда придётся. Пашку, способного выдумать такое, что от одних только воспоминаний мокреет между ног. Пашку, который хоть и не говорил пышных фраз : "  Я тебя люблю ", но, наверное, по своему любил... И страдал по своему...
   Но из комнаты послышится голос пузатого мужа, лежащего на диване и смотрящего футбол. Рядом бутылка  "Арсенального крепкого".               
   - Ольга, налей-ка мне щец ! Жрать охота ... Бля, ну куда ты бьёшь, мудак ?!   
    И внучка русского генерала быстренько вытрет руки и побежит разогревать щи.