Дихотомия самобытности и отсталости в аналитически

                ДИХОТОМИЯ  САМОБЫТНОСТИ  И  ОТСТАЛОСТИ  В
                АНАЛИТИЧЕСКИХ  МОДЕЛЯХ  РОССИЙСКОЙ  ИСТОРИИ
                (  ОПЫТ  ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО  СИНТЕЗА  )




                1

Данная концепция возникла с одной стороны как антитеза, в ахиезеровском [1] смысле, а с другой стороны, как синтез ранее существовавших диаметрально противоположных  историософских концепций российской  истории:
1) Концепция изначальной противоположности историй России и Западной Европы. Впервые 
   она на философском уровне была сформулирована П.Я. Чаадаевым в его  «Философических
   письмах» [2], а затем подхвачена, хотя и в несколько измененном виде славянофилами, 
   Н.Я. Данилевским [3], русскими религиозными философами, евразийцами и Л.Н.Гумилевым
   [4], сменившими отрицательные оценки на противоположные.
Но эта концепция игнорировала очевидные моменты сходства российской и западноевропейской истории, что позволило «западникам» сформулировать альтернативную концепцию:
2) Концепция изначальной схожести наших историй. Правда, в силу  разных неблагоприятных
   факторов, мы просто отстали от Западной Европы, но если приложить необходимые усилия,
   мы могли бы догнать и даже перегнать её. Впервые эту мысль опять же в философском
   плане выдвинул все тот же П.Я. Чаадаев.
Эта концепция в свою очередь не учитывала явные элементы своеобразия нашей истории, поэтому неоднократно и обоснованно подвергалась критике со стороны славянофилов и их последователей.
       Таким образом, сформировались две принципиально противоположных парадигмы русской истории, которые можно было бы условно охарактеризовать как  «качественную» и «количественную» модели. Они отражали, на наш взгляд, противоречивое положение России в мировой истории.
       Почему появилась необходимость именно концептуального осмысления русской истории, тогда, как известно, Запад не испытывал потребности в таком осмыслении: там господствовали концепции географического детерминизма и расового превосходства. Мы предполагаем, потому, что Россия резче ощущала, чем другие народы, свою особость, а также имела у себя необходимый теоретический арсенал в виде западноевропейской науки и философии.
      Таким образом, возникли две возможные модели российской истории:
1)  Самобытность. Российская история рассматривалась как  принципиально отличная от
    западноевропейской, разворачивающаяся в других геополитических условиях. Все
    многообразие особенностей нашей  истории сводилось к понятию «самобытность», а,
    следовательно, причины «отсталости» России  никакого значения не имели. Отсюда
    выводился и возможный план действий на будущее: не заимствования «чуждой» для России
    западноевропейской культуры, а развитие собственных потенций, «начал», как в то
    время было принято выражаться;
2)  Отсталость. Подчеркивалось принципиальное единство возможных исторических условий, в
    которых развивались Россия  и Запад, но причину  всех несчастий видели в неравенстве
    внешнего окружения.Все особенности русской истории сводились к понятию «отсталость»
    ( «задержка» ). Отсюда выводился и возможный план  действий на будущее – догоняющее
    развитие.      
       Но через некоторое время выяснились следующие обстоятельства:
а) причины самобытности и отсталости за некоторыми незначительными исключениями удивительно походили друг на друга, что невозможно было признать случайным;
б) догоняющее развитие, особенно в своем чисто количественном аспекте, не способно было приблизить Россию к западноевропейскому стандарту.
        Таким образом, русская историософская мысль уже к концу XIX в. оказалась в тупиковой ситуации: ни одна из возможных моделей русской истории не описывала её адекватно, и уж тем более не могла дать практических советов по исправлению положения.
       Это вызвало к жизни, так сказать, «вторичные концепции», которые однако воспроизводили, только уже на новом уровне, ту же парадигмальную дихотомию, характерную для эпохи противостояния славянофилов и западников середины XIX века. Первой подобной попыткой стала, на наш взгляд,  концепция развития русской культуры П.Н.Милюкова [5]. Она уже учитывала наличие непохожести русской и западноевропейской истории ( «теория контраста» ), но в конечном счете П.Н. Милюков настаивает на неизбежности русского развития по западноевропейскому пути, начиная с реформ Петра I  ( которым он уже, правда, не придавал такого значения ). Недостатком построений Милюкова является, на наш взгляд, то, что он настаивает на континуитете, органической преемственности Российской истории ( что, впрочем, характерно и для С.М. Соловьева ).
       Русская история однозначно континуальна. Но эта континуальность имеет не динамический ( органический, имманентный ), а статический характер; она не интенциональна, а субстанциональна. Все прерывы постепенности, разрывы «длительной временной протяженности» и т.д. ( от Петра I до наших дней ), носили внешнеобусловлен-ный, локальный характер. Если бы  в основе теорий П.Н. Милюкова и С.М. Соловьева не лежал неизбывный прогрессизм и иррациональное желание приобщиться к ценностям западноевропейской цивилизации, то они бы обратили внимание на эту деталь, что
освободило бы их от массы противоречивых заявлений. Русская история, в отличии от западноевропейской,  с одной стороны континуальна, а с другой стороны претерпела не один разрыв постепенности. Но если на Западе этот разрыв носил естественный характер, что выражалось прежде всего в его внутренней детерминированности, что позволяло сохранить преемственность культуры ( Пак М.Н., Югай Г.А.[6] ), то наш насильственный характер
преобразований привел к разрушению этой преемственности в русской истории и появлению феномена «двух культур», вместо одной целостной, мало связанных одна с другой. Их иногда, на наш взгляд, ошибочно, называют субкультурами в пределах одной русской культуры, но это преуменьшает степень их противостояния.
     Второй такой попыткой стала концепция евразийцев, получившая наибольшее развитие в теории этногенеза Л.Н.Гумилева. Она подводила наукообразную базу под тезис о принципи-альном различии российской и западноевропейской истории. Теперь оно рассматривалось как «возрастное» по своему характеру. Л.Н.Гумилев считал, что все народы проходят принципиально одни и те же стадии развития. Россия, следовательно, не отстает от Западной Европы, а просто более «молодая». Так снимается проблема отсталости и комплекс неполноценности связанный с ней. Но у теории Гумилева остался один незначительный недостаток: она не учитывала содержательный момент, на что не преминул указать уже
Фернан Бродель.
     Самобытники никогда не отступали от своего тезиса об уникальности России, хотя иногда признавали полезность некоторых заимствований ( Н.Я. Данилевский, Н.С. Трубецкой [7]) и возможность синтеза на базе христианских ценностей ( Владимир Соловьев ).Концепция Гумилева, например, явно утверждает невозможность вообще как-либо изменить историю народа, кроме внешнего воздействия ( пассионарные толчки, вражеские нашествия и т.д. ).
     Сторонники концепции «отсталости», наоборот, изначально стремились к синтезу, предпринимали попытки соединения представлений о своеобразии России с доказательством ее движения по пути общему для всех народов. В этих концепциях дихотомия своеобразия и отсталости находится как бы внутри, в отличие от самобытников, чьи концепции внутрнее не-
противоречивы и цельны. Но, к сожалению, противоречива и разорвана сама наша жизнь, и концепции самобытников не отвечают реальности. Концепции сторонников простой отсталости вроде бы соответствуют противоречивости нашей действительности, но они внутренне противоречивы и не могут добиться логическими средствами соединения несоединимого, что на примерах концепций К.Д. Кавелина и П.Н. Милюкова очень хорошо показал Н.П. Павлов-Сильванский[8]. Как профессионалы, они были вынуждены констатировать значительное своеобразие российской действительности, но, как западники, хотели представить Россию как страну идущую тем же путем, что и остальные страны мира, поэтому ведущей стороной противоречия им виделось общее, что в  условиях России явно не так.
     Т.о., как внешняя, так и внутренняя дихотомия аналитических моделей русской истории остается до сих пор не преодоленной. Россия самобытна, но, на наш взгляд, не более чем история Англии, Франции и других стран Европа ( КИТ[9] ). Это не противоречит тезису об их изначальной схожести ( становящаяся самобытность ). При этом «родовой быт» не может быть признан за основу объединения, т.к. он характерен для всех народов мира,
пусть и по-разному, на чем настаивал Н.С. Трубецкой. Речь, на наш взгляд, должна идти о типе разложения общины, который может совпадать, а может и не совпадать у разных народов. Для европейской цивилизационной волны V-IX вв. – это дружинный тип.
     Таким образом, тупиковость ситуации не была преодолена и «вторичными» концепциями:  каждая сторона продолжала настаивать на своем. Это проявлялось кроме всего прочего и в том, что подспудно признавалось право на существование только двух альтернативных точек зрения – «самобытность» и «отсталость». Свои взгляды мы относим уже к концепциям третьего порядка, когда попытки одностороннего теоретического толкования проблемы сменяются анализом реального положения дел и поиском практического выхода из
создавшегося положения.
        Мы считаем, что на базе старого дихотомического подхода охарактетеризовать положение дел в российской истории невозможно: ни концепция «отсталости», ни концепция «самобытности» не могут адекватно описать все феномены нашего бытия. По нашему мнению, необходимо внешнюю дихотомию парадигм заменить внутренней дихотомией парадигмы.
Ибо, с одной стороны, мы почти уверены в том, что Россия была именно самобытной страной и потенции ее развития не вели к генезису капитализма западного образца – техногенного общества ( здесь мы радикально расходимся  и с С.М. Соловьевым, и с П.Н. Милюковым, и с Н.П. Павловым-Сильванским, настаивавшими на принципиальном единстве субстрата русской
и западной истории ). А, с другой стороны, мы имеем генезис эндемичного русского
капитализма на Севере и Волге в XVI–XVII вв. ), целую череду заимствований отдельных интерьеров западноевропейской культуры, что приводило к «горизонтальным сдвигам» ( «растянутой социальной структуре» Н.С. Трубецкого ). Все это делало Россию внешне похожей на большинство западноевропейских стран. Это противоречивое соединение аутентичности с постоянными внешними влияниями и создавало ту странную взрывоопасную
ситуацию, столь хорошо знакомо каждому жителю России.
       С точки зрения С.М. Соловьева и П.Н. Милюкова петровские преобразования это возвращение России к своим истокам, органическое продолжение её истории. С нашей точки зрения петровские реформы прерывали, хотя и не полностью развитие русской истории и уводили ее в направлении не органичном для русской цивилизации. Соловьев и Милюков исходили из идеи о принципиальном единстве всей человеческой истории, несмотря на время и место ее разворачивания. На эту ошибку указали евразийцы, и в последних изданиях своих «Очерков по истории русской культуры» Милюков попытался  ее исправить, но на наш взгляд, не очень удачно.   
       Таким образом, характер отсталости России можно определить не только как стадиальный ( по тому же пути, но медленнее – марксисты и позитивисты ), или как цивилизационный ( В.Г.Федотова [10] ), но и как структурный ( самобытная доминанта развития – «духовно-хозяйственная константа», «длительная временная протяженность» – должна быть предварительно сломана, а затем заменена на инородную ). Отсюда и вытекают наши подходы, как к русской истории ( начиная от норманнского завоевания и принятия
христианства и кончая перестройкой, ускорением и гласностью ), так и к западноевропей-ской ( переход от традиционного общества к техногенному, слом длительной временной протяженности по Ф. Броделю [11] ). Мы считаем, что «естественное» течение Российской истории было насильственно прервано по чисто внешним причинам ( кульминация - петровские реформы и все позднейшие перипетии нашей истории ) и с тех пор мы имеем тот странный конгломерат пластов, который и обуславливает своеобразие русской истории, по крайней мере, последних 300 лет. Дело в том, что традиционный уклад жизни и мысли русского человека за все это время сломать не удалось, несмотря на явные изменения. Петровские преобразования носили поверхностный характер и не затронули глубинных основ «народной
жизни», хотя уже внесли в душу народа смятение ( недаром Петра I называли антихристом ). Дальнейшие события привели к тому, что по мнению А.С. Пушкина, государство было единственным европейцем в России ( хотя даже это заявление, на наш взгляд, далеко от истины, если вспомнить знаменитое высказывание Н.М. Карамзина ). Этот разрыв между формой жизни и ее содержанием и позволил сделать В.И. Ленину вывод о том, что декабристы были страшно далеки от народа, хотя пытались выразить его волю ( здесь, кстати, при желании можно усмотреть явные отголоски марксистской теории «перманентной революции» ). А современное положение дел показывает, что западные институты, слишком поспешно пересаженные на российскую почву, «не работают» в условиях русского менталитета.
       В настоящий момент в представлениях о русской цивилизации царит полный хаос. Она интерпретируется и как восточная, и как западная, и как самобытная. Те же разногласия имеются и относительно представлений о западноевропейской цивилизации. Например, Семенникова Л.И. утверждает, что «Западная Европа – это особая цивилизация, отличная и
от греко-латинской и современной, близкая восточному типу».[12] На наш взгляд, западно-европейская, как впрочем, и греко-римская цивилизация,отличалась от восточной изначально типологически, так как это были разные способы и волны разложения общины. И в Западной Европе, и в Греции и Риме не было изначально преобладающей хозяйственной силы.Отсюда древнегреческая и древнеримская демократия и «демократия» так называемого раннефеодаль-ного периода Западной Европы и Руси ( народные собрания, вече ). В силу ряда причин это равновесие было сломано, как впрочем это случилось и в позднем Риме, и македонской Греции, но понятие о свободе у жителей Западной Европы осталось, хотя в основном в негативном плане ( свобода от, а не для ). Было ли что-нибудь подобное на Востоке ?
Нам про это, к сожалению, ничего не известно.
     Поэтому западноевропейскую цивилизацию лучше относить не к разновидности восточной, как это делает Л.И. Семенникова, а просто к примитивным обществам, как это сделал Ж. Ле Гофф [13], которого трудно заподозрить в «европофобии».    
     Особенности западноевропейской цивилизации и, в частности, указанная нами основная типологическая особенность, послужили в дальнейшем основой для ее эволюции в сторону современного общества. Были и некоторые другие особенности. Например, очень раннее разложение и фактическое исчезновение общины в XII-XIV вв. и замена ее гражданскими образованиями типа коммун. Община сохранилась в основном только в зонах будущего «второго издания крепостного права».
     Это и позволило славянофилам считать Россию чем-то особенным по сравнению с Западной Европой. Л.И. Семенникова пусть и по-своему, но также утверждает изначальную противоположность Европы ( «азиатчина» ) и России ( Греция ). Но дело не только в блестящей культуре, сколько в инновационном потенциале, который имела Западная Европа, особеннно, по мнению Ле Гоффа, с 1000 года, и, которого не было у поздней Византии.
       Здесь выявляется явный парадокс в построениях Л.И.Семенниковой, считающей, что Россия была ближе к Греции, чем Западная Европа, строящая свою цивилизацию на обломках греко-римского мира. Проблемы, которые были в центре внимания исторической науки – континуитета и дисконтинуитета, синтезного и бессинтезного путей развития –  игнориру-
ются автором, что приводит, на наш взгляд, к многочисленным искажениям русской истории.
       Концепция же изначальной схожести и даже тождественности Западноевропейской и Восточноевропейской ( русско-православной ) цивилизаций не противоречит дальнейшему выводу об их противоположности. Гораздо дальше от этой концепции находятся построения Л.И. Семенниковой, которая утверждает, что Западная Европа первоначально была даже бли-
же к Востоку, а Россия к Греции.[14] Затем в Западной Европе произошли известные трансформации и она превратилась в современную цивилизацию, а Россия, наоборот, в результате складывания Московского царства, была отброшена со своих передовых позиций
( а Грецию Л.И. Семенникова считает предшественницей современной западной цивилизации [15] ), даже по сравнению с Западной Европой, назад в «азиатчину» ( точнее не назад, так
как у нас никогда не было азиатчины, а на Восток ), то есть сравнялась с изначальной точкой развития Западной Европы ( движение не вперед, а назад ( инверсия ). И только с реформами Петра I мы стали вновь осваивать начатки передовой цивилизации, т.е. вернулись к своим собственным «греческим» корням, в отличии от Западной Европы, для которой они хотя и были в наличии, но были ей чужды изначально, поэтому она и пошла по азиатскому пути.

                2

     Концепцию же изначальной схожести можно сформулировать следующим образом: в ходе технологической революции ( I тыс. н.э.) совершился переход к цивилизации на обширной территории Европы от Бискайского залива и Ирландии до Черного моря и Уральских гор.[16] Разновременность перехода различных культур и племен к цивилизации, его направленность
с Запада на Восток и Северо-Восток, была связана с разными природно-климатическими условиями. Но в целом сформировался один единый тип социально-экономической организации общества, на основе сходных процесссов технологического развития ( освоение железа ) и типа ( дружинный ) разложения общины. Дальнейшее развитие этого обширного региона привело к его дивергенции как минимум на 3 основных составляющих, локализованных во
времени и пространстве. Все эти образования находились друг с другом в сложных динамических взаимоотношениях. Очертим условно каждый из этих 3 типов [16а]:      
1. Западноевропейский ( Англия, Франция, Нидерланды и некоторые другие территории –
   Западная Германия, например );
2. Центральная и Южная Европа ( Восточная Германия/Заэльбье/, центральная и юго-
   восточная Европа, можно сюда же включить Испанию, Италию, Грецию, а также Прибалтику,
   как часть германской ойкумены, Украину и Белоруссию периода действия Магдебургского
   права, т.е.примерно до сер. XVII в. );
3. Восточная Европа ( в основном это территория России, но сюда можно включить и часть
   Юго-восточной Европы – Болгарию, Румынию, часть не колонизированной итальянцами
   Югославии, а также Грецию на определенных этапах  ее существования.
     Динамизм в соотношении этих типов выражается в том, что:
а) менялся состав так сказать стран-участниц каждого типа в разные периоды истории.
   Например, А.В.Облонский писал: «...Испания XVI в. гораздо меньше похожа на «Запад»,
   чем восточноевропейская Польша того времени».[17]
б) каждый из них сближался и удалялся друг от друга в течении разных периодов истории.
   Возьмем ту же Польшу. Почему она в XVI в. превосходила Испанию, а к демократическим
   преобразованиям приступила пусть и немного, но позже? Например, Ф. Бродель
   писал: «...важно, чтовторичное закрепощение в XVI в. в Польше вернуло под гнет кретья-
   нина, уже имевшего опыт прямых рыночных отношений с городом и даже иноземными
   купцами. Все это было решающим: один единственный такой поворот глубоко изменил
   положение тысяч людей».[18]
     Следовательно, Польша отделилась от первого типа, вступив с ним в противополож-ность, а Испания хоть и не двигалась в направлении к свободе, но и крепостничества не допустила. В чем причина подобного положения дел ? Тот же Ф. Бродель писал по этому поводу: «Однако мне кажется, что «вторичное закрепощение» было оборотной стороной торгового капитализма, который в положении дел на Востоке Европы находил свою выгоду, а для некоторой своей части – и самый смысл существования. Крупный земельный собственник не был капиталистом, но он был на службе у капитализма амстердамского или какого другого, орудием и соратником. Он составлял часть системы».[19] Правда, это не единственное существующее объяснение, а по отношению к России оно оспаривается значитель-
ным количеством отечественных историков.[20] Тем не менее это высказывание можно принять за методологическую базу разграничения исторических типов существующих в Европе. Это показывает как изменившись один тип, может изменить сущность другого типа и не затронуть третий, оставив его как бы на будущее ( до эпохи петровских преобразований ).
     Часто говорится, что для более или менее точного разграничения этих типов нет объективных критериев, ни географических, ни геополитических. Признавая всю сложность этой проблемы и даже учитывая сложную динамическую связь между этими типами и постоянно меняющиеся, «текучие» границы и непостоянный состав, мы считаем, что такая задача
принципиально разрешима обычными теоретическими средствами.
     Первое, что можно утверждать со всей очевидностью - типы 1 и 2 ближе друг к другу, чем тип 3 к каждому из них. И дело здесь не только в единстве религии ( католи-чество, а с XVI в. еще и протестантство ). Есть гораздо более фундаментальное основание для такой близости и отстраненности от 3 типа – России.[21] Дело в том, что примерно по восточной границе Польши проходит изотерма 0;, которая резко меняет взаимоотношения человека с окружающей средой. Это обстоятельство, по нашему мнению, и привело к тому, что Россия, будучи формально-географически европейской страной, никогда не была европейской  реально-исторически.
     Второе, временное расхождение 1 и 2 типов, объединившее 2 и 3 типы, произошедшее в течении XVI в., также можно достаточно четко определить. На наш взгляд, границей этих двух типов стала зона распространения т.н. «вторичного закрепощения крестьян». Именно тогда разошлись исторические судьбы Польши и Испании: если первая попала в  зону этого процесса, то вторая избежала такой участи. Конечно, и в данном случае есть свои исключения. Уже неоднократно цитированный нами Ф. Бродель писал: «Так коснулась она
( личная свобода крестьян – В.К. ) королевства Неаполитанского и даже Калабрии, которая несомненно, не была передовой зоной...».[22] Тем не менее этот критерий дает достаточно четкое, с допустимыми погрешностями, разграничение 1 и 2 типов. И одновременно это критерий сближения 2 и 3 типов, т.к. вторичное закрепощение коснулось не только второго типа, но постепенно распространилось и на 3 ( предположительно в к. XVI в., окончательно по Соборному Уложению 1649 г. ). Следовательно, речь идет о фундаментальных сдвигах внутри этих типов: одни страны откалываются от своих типов и начинают переходить в направлении других. Периоды временного отчуждения сменяются временем нового сближения.
     Во избежание дальнейшей путаницы мы предлагаем ввести следующие понятия: становящийся Запад и отступающая Европа. Запад – это страны с окончательно устоявшейся капиталистической системой; становящийся – это страны направляющиеся к капитализму ( «промежуточная цивилизация» А.С. Ахиезера[23] ). Отступающая Европа – это страны превращающиеся в европейский Запад. Россия в этом смысле никогда не была европейской
страной ни по религии, ни по этническому субстрату ( романо-германскому ), но она периодически становилась отступающей Европой, особенно в период петровских преобразова-ний, промышленного переворота, столыпинских реформ и т.д.
     В свете всего сказанного мы категорически возражаем против мнения о том, что не происходит экспансия Запада, о чем, например, пишет В.Г. Федотова В.Г.: «...мир в целом не превращается в западный. Не происходит этого и со странами «второй Европы», что характеризует этот регион не только со стадиальной, но и с цивилизационной точки зрения».[24] Нам кажется, что само понятие «вторая Европа» внутренне противоречиво, и если
некоторые страны, расположенные до изотермы 0;, явно пытаются присоединиться к Западу, то другие, по ту сторону, даже если и хотят, то не могут. На этом же настаивает и сама В.Г. Федотова, делая вывод о Восточной Европе как «вечно второй».

                *    *     *      *     *

     Теперь можно перейти к содержательной характеристике этих типов:
1. Изначально «примитивное общество» ( Ле Гофф ) в результате стечения ряда благоприят-
   ных обстоятельств и условий ( например, тех о которых пишет тот же Ле Гофф –
   особенности церковной организации и т.д., а также географических условий ) смогла
   перейти от цивилизационной организации к созданию техногенного общества ( не
   исключается использование периферии в качестве донора ).
2. То же самое изначально примитивное общество в результате отсутствия благоприятных
   условий и складывания неблагоприятной ситуации, но при наличии явно благоприятного
   географического фактора, до поры до времени чувствовало себя включенным в Западноевро-
   пейское общество, но с некоторых пор стало отходить от него ( XV-XVI в. ). Новое сбли-
   жение наметилось только в XIX в.
        Этот вариант наиболее близок западноевропейскому, но не тождественен ему. Хотя эти территории по ряду признаков: а) климатическим условиям ( до 0; ); б) религиозному единству ( например, та же католическая организация в Польше ); в) положительные инновационные ( в терминологии Чаадаева «традиционные» ) моменты; г) близость к Западу и др., очень близко подходили к 1 типу, но не смогли самостоятельно перейти к нему. Поэ-тому для ближайшей периферии этого типа характерно установление умеренных право-тоталитарных ( тоталитарно-авторитарных ) режимов ( Германия, Италия, Испания ), а для дальней – лево-тоталитарных режимов, со стадиальным отставанием ( т.н. «страны народной демократии» ), пусть и не без некоторого вмешательства внешних сил.
3. То же самое изначально примитивное общество, которому технологического потенциала
   хватило только для перехода к цивилизации, но не для дальнейшего прогресса. Поэтому
   оно, вследствие складывания самобытной цивилизации, смогло поставить задачу
   интеграции в западное общество на очень поздних ступенях своего развития и только под
   внешним воздействием.
     Этот вариант типологически наиболее удален от первого, вплоть до возможного утверждения об их противоположности, что и сделал П.Н. Милюков в своей теории «контраста». Но эта удаленность носит не изначальный, онтогенетический, а благоприобретенный, филогенетический характер. По мнению Милюкова, противоположность России и Европы постепенно сглаживалась; по нашему мнению она увеличивалась. Здесь мы по
взглядам сближаемся с Л.И. Семенниковой, хотя и считаем, что имела место скорее не инверсия, а дивергенция. Ее результатом стало несомненное качественное своеобразие России. Т.о., несмотря на определенную изначальную схожесть социально-экономических и политических структур ( раннефеодальная империя, вотчина-феод, феодальная раздроблен-ность, сеньориальный способ производства и т.д. ), что и позволило Н.П. Павлову-Сильван-
скому сделать вывод о тождественности Запада и России, этот тип в силу неблагоприятных климатических ( после изотермы 0; ), внешнеполитических ( нашествия кочевников с Востока и т.п. ), религиозных и других причин оказался неспособным к прогрессивному развитию и несмотря на некоторые сходные элементы ( периферийное участие в реформации и возрожде-
нии, всплески автогенеза капитализма и т.д. ) образовал самостоятельный тип восточноевропейской ( русской ) цивилизации, близкий по своей структуре к восточным деспотиям, хотя и не совпадающий с ними.
       В чем в данном случае видится коренная противоположность между 1 и 3, а отчасти и 2 типом, который окончательно, социально-экономически оформился в XVI в., если признается их изначальная, если не тождественность ( на чем всегда настаивали прямолинейные западники ), то по крайней мере сходство. Не означает ли это, что Россия в силу каких-то неблагоприятных условий просто не смогла реализовать некоторые потенции,
аналогичные для нее и Западной Европы? Что и позволило говорить о ее схожести с Западной Европой, как это делали западники.
     В общем-то не означает. Почему? Когда мы говорим об изначальной формальной идентичности социальной организации любого человеческого общества, это, конечно, означает, что любой человеческий коллектив в силах достичь аналогичных результатов с любым другим коллективом, если будут обеспечены сходные условия существования. В этом формальном моменте просматривается фундаментальное единство всего человеческого рода, поскольку еще никто не доказал, что, например, попадая в принципиально иную среду, сильно отличную от той, в которой он родился, младенец несет на себе какой-то ее отпечаток. Пока лучше подтверждено обратное, а именно универсальная обучаемость человека и возможность его существования и приспособления к любым, даже очень неблагоприятным условиям.
     Но в том-то т дело, что условия, в которых оказываются человеческие коллективы принципиально разные. Некоторые племена «застряли» на стадии первобытного общества, некоторые не могут преодолеть планку традиционной цивилизации, другие успешно ( и что самое важное самостоятельно[25] ) перешли на стадию техногенного общества. Потенции ( в
принципе ) одни и те же, но результаты из-за давления внешних условий, в первую очередь географического фактора, очень разные. Поясним это на примере России.
    Допустим, что в Европе и России сформировались изначально сходные социально-экономические механизмы. Но в силу благоприятных внутренних и внешних условий Западная Европа, по крайней мере, не позднее 1000 г., как утверждает Ле Гофф, пошла по пути накопления новаторских элементов, которые постепенно подготовили почву для трансформации традиционного общества, каким была Европа на протяжении 1000 лет, с V по XV вв., в современное техногенное общество. Россия же, наоборот, в силу неблагоприятных влияний, не смогла пойти по пути накопления новаторских элементов, а вынуждена была свернуть на дорогу приспособления к этим неблагоприятным условиям, в силу чего она постепенно трансформировалась в самобытное общество, не отступившее от своих первоначальных установок с одной стороны, а с другой – сформировавшая на их основе новые приспособитель-ные механизмы, превратившие ее в общество застойного ( циклического ) типа, т.е. количественные различия сменились качественными.
     Не означает ли эта концепция повторения тезиса о количественной отсталости России от Западной Европы с одной стороны (1), и тезиса о возвращении русских в ходе петровских преобразований к своим изначальным истокам – с другой (2)?
    Нет, на наш взгляд, ни 1, ни 2 тезисы неверны по самой своей сути:
(1) Борьба с неблагоприятными условиями означала не просто отставание России от Западной Европы в чисто временном плане, а выработку специфических компенсаторных механизмов, в том числе и ментальных, что в конечном счете позволяет говорить об образовании самобытной русской цивилизации. Т.е. мы не просто отстали в гонке по одной дороге, а ушли в разные стороны по принципиально разным дорогам, что привело в конечном счете к образованию принципиально разных социокодов, а, следовательно, и непониманию и подозрительности между европейцами и русскими. Хотя мы не исключаем и отдельных элементов параллельного развития, особенно на ранних этапах нашей истории.
(2) Петровские преобразования не означают возвращения к истокам, т.к. там ( в них) не были заложены предпосылки ( а только формальные, неактуализированные потенции ) для подобного хода развития. Эти предпосылки формируются в ходе взаимодействия формальных потенций с благоприятными условиями, в ходе чего и появляется линия на накопление
новаторских элементов, которая в дальнейшем и способствует трансформации традиционного общества в техногенное. Поскольку в России формальные потенции не могли быть реализованы в следствии отсутствия благоприятных условий и наличия неблагоприятных, то у нас этой инновационной линии не образовалось, а возможные предпосылки оказались стертыми вновь сформировавшейся традицией. Следовательно, не было и тех истоков, к которым следовало бы возвращаться.
     Т.о., в России, на наш взгляд, сложилось самобытное общество ( КИТ ), традицион-ного типа, которое в большей своей массе враждебно относилось к любым, значительным и незначительным, эффективным и бессмысленным, попыткам своего реформирования, даже, если принять во внимание явные и тайные ошибки реформаторов, начиная с Петра I и кончая
современностью. Поэтому методы внедрения их всегда были более или менее насильственными и носили верхушечный характер. Поэтому у нас появилась традиционалистская реакция, сформулировавшая впервые в лице славянофилов альтернативу «вестернизаторским» проектам, хотя и не отрицавших отдельных положительных моментов этого процесса, и как следствие – победы контрреформ и феномен «обратной перспективы» ( т.е. утраты завоеванных рубежей, откаты назад ). А переход на западноевропейские рельсы развития не осуществился у нас и до сих пор !
     Из всего сказанного прямо следует вывод, что для перехода к западной цивилизации, если будет поставлена такая задача, нам нужно не просто перенимать западные институты и принципы организации экономики, и разработать не просто программу выхода из кризиса, а именно трансформации в западное общество. В противном случае мы не сможем выйти из кризиса и превратимся в общество стагнирующего типа с неимоверной разницей между верхами и низами и неразвитым средним классом. И как следствие новая волна деструктивного традиционализма. Задача стоит, т.о. следующая: соединить западные принципы с элементами конструктивного традиционализма. Т.е. мы рассматриваем процесс модернизации России не как превращение в западную страну, о чем писал в свое время П.Я. Чаадаев, настаивая на принятии католичества, как основе «традиционного» общества, а именно как трансформацию в современное техногенное общество во многом формализованное и только отчасти окрашенное в национальные цвета.

                3

     Побочным следствием нашей концепции является переосмысление и собственно европейской истории. Потенциальность, охарактеризованная нами ранее, означает кроме всего прочего и то, что в случае попадания в неблагоприятные условия эти потенции могли быть парализованы и не произошло бы накопление инновационных моментов. В этом случае изо-
бражение европейской действительности эпохи средних веков не просто как прогрессивной
( или, если хотите, прогрессирующей – т.е. развивающейся в определенном направлении ), а заранее обреченной на генезис капитализма, т.е. как эпохи прогрессивного развития – формации, на чем изначально настаивали марксисты ( рабовладение – феодализм – капитализм )[26], вряд ли допустимо. Этот тезис подтверждается и тем фактом, что «прог-
рессивная» Западная Европа долгое время отставала во многих отношениях, как от настоящего Востока ( можно, например, сравнить график параллельных изобретений в Европе и Китае), так и от мусульманских стран, которые долго, не исключено, что до XII-XIII вв., а может быть и позднее, превосходили Европу как в культурном [27], так и в технологическом отношении, несмотря на более позднее начало развития ( Европа – V в.
– Арабы – VII в. ! ). Потенциальность в данном случае означает только одно: у Западной Европы был кролик для рагу, но можно было его и упустить; у других стран в это время была в лучшем случае кошка. При том потенциальность носила внешний характер по отношению к социальному организму.
        Т.о., в западноевропейской истории наиболее важное значение, с нашей точки зрения, приобретает проблема континуитета и дисконтинуитета, преемственности и прерывности. Некоторые наши ученые не преодолев, а может быть и не желая преодолевать определенные стереотипы эпохи господства марксистской философии, рассматривают западноевропейскую историю как непрерывную, как это делали в свое время славянофилы
и западники одновременно. Более того, если раньше прерывность там все же усматривалась – переход от феодализма к капитализму, то теперь частенько капитализм рассматривают как естественное продолжение интенций феодальной эпохи, объединяя всю историю Европы одним понятием западноевропейской локальной цивилизации.[28] Современные же исследователи, например, уже упоминавшийся нами Жак Ле Гофф, усматривают все же определенный перелом и датируют западноевропейскую цивилизацию временем от V до XV вв.[29] Нечто подобное, хотя и на неимоверном путаном современном жаргоне, утверждает и Л.И. Семенникова, которая
рассматривает западноевропейское общество в качестве прогрессивного только с эпохи Возрождения и Нового Времени, понимая Возрождение буквально, т.е. как возвращение к античному типу прогресса, свернутого в «мрачную» эпоху европейского Средневековья. Об этом же, применительно к истории Западной Европы, писал и Фернан Бродель: «Любая длите-
льная временная протяженность когда-нибудь ломается – никогда единым махом и никогда вся целиком, но появляются разрывы».[30] Исходя из этого, любое сравнение истории Европы и России без учета такого стадиального разлома вряд ли будет правомерным и большая часть путаницы в оценках обусловлена, на наш взгляд, именно этим обстоятельством. Т.о.,
приобретает важнейшее значение проблема перехода от традиционной цивилизации к техногенному обществу и степени такого перехода, т.е. та проблема, которую В.Г. Федотова считает почему-то истинно русской.
     Так встает дилемма: если истории Европы и России были тождественны, то в чем проявлялось это тождество ? В застойности, на очевидности чего в истории Западной Европы настаивают Ж. Ле Гофф и Л.И. Семенникова, или в прогрессивности, в чем уверен Н.П. Павлов-Сильванский ? Если русская история была прогрессивна по своей сути, то и у нас должен был произойти разрыв постепенности. Но Павлов-Сильванский, наоборот, выступал
против наличия такого разрыва в теориях С.М. Соловьева и П.Н. Милюкова и считал нашу историю имманентно континуальной. Он проделал большую работу  и достаточно убедительно доказал схожесть многих социальных институтов России и Западной Европы, но его ошибкой, на наш взгляд, было то, что он вывел из этого факта и однонаправленность развития.
     Наиболее важный вывод из наших рассуждений в данном случае состоит в том, что, если подходить не дифференцированно к истории отдельных стран и регионов Европы, то невозможно дать адекватную характеристику многим явлениям, как русской, так и западноевропейской жизни. Таких, например, как коммунизм и фашизм, споры вокруг содержательной интерпретации которых, не утихают до сих пор. Мы, в частности, никак не можем согласиться с характеристикой фашизма и коммунизма как порождения западной цивилизации о чем писали, например, та же Л.И. Семенникова и А.А. Зиновьев.[31] При оценке этих явлений, на наш взгляд, необходимо учитывать, что они зародились или на периферии 1 типа развития, или даже можно сказать, что во 2, т.к. Германию периода XIX – п.п. XX вв. условно можно отнести к этому типу, вследствие тех событий, которые потрясли эту страну в XVII в.[32] Мы склонны в этих явлениях видеть скорее не продукт западной
цивилизации, а реакцию традиционного общества на ее распространение.
        Относительно нового осмысления истории России можно сказать, что самый главный вывод – это необходимость преодоления дихотомического ( «трихотомического») стиля мышления, в категориях «мы–они», «мы и другие», «лучше–хуже» и т.д. Применительно к России это может означать следующее. О России обычно рассуждают в понятиях Восток–Запад: являлась ли Россия восточной страной, или, наоборот, европейской. Вот один из примеров таких рассуждений: «Поскольку процессуально, исторически Россия всегда модернизирующаяся страна ... проблема российской идентичности осуществляется в терминах Восток-Запад, отражающих соотношение традиционного ( незападного ) и современного ( западного) обществ
и переход от одного к другому как процесс модернизации».[33] Иногда применяется и т.с. «трихотомический» подход, когда Россию рассматривают не как механическое соединение восточных и западных черт, а как самостоятельную сущность – Евразию.  Формула в этом случае приобретает вид: Запад–Евразия-Восток. Все эти рассуждения, на наш взгляд, являют-
ся схоластическими. Метод же решения этой проблемы наметил еще Н.Я. Данилевский, предложивший считать каждый культурно-исторический тип самостоятельной сущностью, а также выступив против приписывания исключительного застоя Востоку и исключительного прогресса Западу. Но в силу ряда особенностей его концепции, он не смог сделать необходи-
мые шаги для решения этой проблемы.[34] Наиболее придвинулся к решению этой проблемы, на наш взгляд, П.Н.Милюков.[35] Он собрал достаточно богатый фактический материал для выводов о своеобразии русской природы, а, следовательно, и о ее возможном влиянии на общество. Более того, он даже сделал вывод о последовательности смены почвенно-климатических зон. Но он не сделал решающего вывода о последовательности влияния этих зон на общество и соответственно последовательности изменений этих общественных образований под влиянием природной среды, т.е. о том, что в рабочем порядке мы называем для себя «географический периодический закон». В настоящий момент можно сказать следующее: представления о чисто количественных ( западники, позитивисты, марксисты ) или чисто качественных ( славянофи-лы, почвенники, евразийцы ) различиях русской и европейской истории не противоречат друг другу, как это представляется дихотомическому мышлению, а, наоборот, взаимодополняют, но образуя новое единство, новое качество. С одной стороны, создание техногенного общества включает в себя разрушение традиционного. Аналогичные процессы происходили и в Англии, и во Франции, и в Германии, и в России. Отсюда создается иллюзия чисто количественного отставания одних стран от других и о догоняющем развитии;  здесь черпаются аргументы для доказательства чисто количественной природы отставания России от Запада. С другой стороны, несмотря на аналогичность, схожесть и даже параллельность протекавших процессов модернизации, одни из них имели внутреннюю природу и внутренние побудительные мотивы ( а, следовательно, и внутреннее сопротивление в них было ослаблено, и поэтому ни в Германии, ни во Франции, ни тем более в Англии мы не находим такого феномена как «духовная оппозиция», жесткого дихотомического противостояния западничества и славянофильства: аналогичные процессы были выражены там, в гораздо более мягких формах ), а другие были навязаны извне или имели неорганическую внутреннюю природу ( например, петровские преобразования ), а, следовательно, можно говорить о качественных  различиях, т.с. о самобытности той или иной цивилизации ( = традиционного общества ) и о его способности ( или неспособности ) совершить самостоятельный переход к современному техногенному обществу. Поэтому, часто начинают путаться, когда кого-либо напрямую спрашивают: есть ли у России собственный путь развития, отличный от западноевропейского в большей степени, чем, например, отличается английский от французского ? Такой вопрос был задан А.А.Зиновьеву во время телепередачи «Час пик»[36]. И он, замявшись не смог на него ответить. С нашей точки зрения этот вопрос не должен вызывать затруднений. У России, естественно, был свой путь развития, качественно отличный от западноевропейского, но с периода петровских реформ Россия, при сохранении черт самобытности ( «длительной временной протяженности» ), обладает и возможностью перейти на рельсы западного типа развития, т.е. сменить качественные формы отличия на количественные и отличаться от Франции не больше, чем от нее отличается Англия. Т.о., в истории современной России сочетаются и качественные, и количественные отличия от Западной Европы.
     Т.о., можно сделать вывод, что изначально сходные институты в истории России и Западной Европы дали дивергентное различие, в результате воздействия различных природных условий, но в конечном итоге между этими регионами наметился не простой количественный разрыв, а сложились самобытные социально-экономические организмы, со специфическими социокодами. В России неблагоприятные природно-климатические условия заблокировали возможность создания эффективного инновационного механизма; в Западной Европе, наоборот, относительно благоприятные природные условия и некоторые привходящие обстоятельства позволили создать этот механизм и через накопление положительных элементов совершить самостоятельный переход от традиционного общества к техногенному. И если В.Г. Федотова настаивает на преобладании качественного аспекта в отставании ( второсортная ) Европы, то согласно нашей точке зрения у России есть шанс трансформировать эту отсталость в ко-
личественную путем преодоления неблагоприятного влияния окружающей среды на основании современных научно-технических достижений.
 
Примечания

[1]  См.: Ахиезер А.С. Об особенностях современного философствования ( Взгляд из
     России ) // Вопросы философии, 1995, № 12, с. 3-20.
[2]  Чаадаев П.Я. Статьи и письма / Сост., вступ. статья и коммент. Б.Н. Тарасова. – 2-
     е изд., доп. – М.: Современник, 1989. – 623 с.
[3]  Данилевский Н.Я. Россия и Европа / Сост., послесловие и комментарии С.А.Вайгачева. –
     М.: Книга, 1991. – 574 с.
[4]  Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. 3-е изд., стереотипное. – Гидрометеоиздат,
     1990. – 528 с.
[5]  Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. В 3 т. Т. 1. – М.: Прогресс,   
     1993. – 528 с.
[6]  Пак М.Н., Югай Г.А. Новоевразийская концепция российской цивилизации ( философский
     аспект). // Вестник МГУ, сер.7, философия, 1996, № 3, с. 62-75.
[7]  Трубецкой Н.С. История. Культуры. Язык. / Сост. В.М. Живова; Общ. ред. В,М. Живова;
     Вступ. ст. Н.И Толстого и Л.Н. Гумилева. – М.: Издательская группа «Прогресс»,
     1995. – 800 с. – ( Филологи мира ).
[8]  Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России / Статьи С.О.Шмидта и С.В. Чиркова;
     прим. С.В. Чиркова; отв. Ред. С.О.Шмидт. – М.: «Наука», 1988. – 696 с.
[9]  Культурно-исторический тип ( сокращенно – КИТ ) – термин введенный в науку   
     Н.Я. Данилевским ( См.: Данилевский Н.Я. Указ соч. )
[10] См.: Федотова В.Г. Судьба России в зеркале методологии // Вопросы философии,
     1995, № 12, с.21-34
[11] См.: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIIIвв.:
     [В 3 т.]/ Пер. с фр. Л.Е. Куббеля. – М.: Прогресс, 1986. – т. 2. Игры обмена. –
     1988. – 632 с.
[12] См.: Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. –  М.: Курсив,
     1995. - 608 с., с. 62.
[13] См.: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада: Пер с фр. / Общ. ред.
     Ю.Л. Бессмертного; послесл. А.Я. Гуревича. – М.: Издательская группа
     Прогресс. Прогресс-Академия, 1992. – 376 с., с 113, 153, 212 и др.
[14] Здесь можно при желании усмотреть отголосок новаторской концепции И.Я. Фроянова о
     русских городах как городах-государствах ( полисах ). См., напр.: Фроянов И.Я.,
     Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. – Л.: Изд-во Ленигр. ун-та. –
     269 с.    
[15] В отличии, например, от А.К. Захарова, который считает античность тупиком
     исторического развития ( см.: Захаров А.К. Еще раз о теории формаций //
     Общественные науки и современность, 1992, № 2, с. 46-55, с. 51. ).
[16] См.: Ле Гофф Ж. Указ. соч.
[16а]Нужно отметить, что сходные построения, хотя и в связи с несколько другими 
     научными задачами, были сделаны  в работе: Раков В.М. «Европейское чудо» ( рождение
     новой Европы в XVI-XVIII вв. ): Учеб. пособие. – Пермь: Изд-во Пермского ун-та,
     1999. – 254 с. Но на момент написания данной статьи нам об этом ничего не было
     известно.
[17] Облонский А.В. Перекрестки российской истории: упущенные шансы // Общественные
     науки и современность, 1992, № 3, с. 85.
[18] Бродель Ф. Указ. соч., т.2, с. 249.
[19] Там же, с. 264.
[20] Библиографию см.: Корецкий В.И. Формирование крепостного права и первая
     крестьянская война в России. – М.: Наука, 1975. – 392 с.
[21] Данилевский, например, прямо характеризует эту отстраненность как ненависть Запада
     по отношению к России. ( См.: Данилевский Н.Я. Указ.соч. ) Следовательно, здесь
     кроме физической пролегает еще и идеологическая граница.
[22] Бродель Ф. Указ. соч., т. 2, с. 249.
[23] На наш взгляд, этот термин неудачен, множить количество цивилизаций ради промежу-
     точной стадии, пусть и очень длинной не стоит ( См.: Ахиезер А.С. Указ соч..)
[24] Федотова В.Г. Указ соч., с. 30.
[25] Но некоторые не согласны с этим утверждением. Многие почвенники-антисемиты
     связывают становление западноевропейского капитализма с влиянием еврейского
     капитала.
[26] См.: Кантор К.М. Немецкая идеология Маркса-Энгельса и русский марксизм ( к проблеме
     социокультурных взаимоотношений России и Германии ). // Вопросы философии, 1995, №
     12, с. 88-108.
[27] Арабы, например, гораздо дольше, вплоть до IX в, не отвергали достижений античной
     философии, тогда как в Византии в 529г. была закрыта последняя античная философская
     школа, и Европа знакомилась с произведениями Платона и Аристотеля по арабским
     переводам (!), а интегрировали их, поэтому т.н. «мусульманское возрождение» падает
     на ХI-ХII вв., как впрочем и грузинское и некоторые другие.
[28] См., напр.: Пак М.Н., Югай Г.А. Указ соч.
[29] Ле Гофф Ж. Указ. соч.
[30] Бродель Ф. Указ.соч., т.2, с.249.
[31] См.: Семенникова Л.И. Указ. соч., с.73; Зиновьев А.А. Запад. Феномен западнизма. 
     – М.: Центрполиграф, 1995. – 461 с.
[32] См.: Майер В.Е.Крестьянство Германии в эпоху позднего феодализма: Учеб. пособие для
     студ. вузов, обучающихся по специальности «история». – М.: Высш.шк., 1985. - 191с.
[33] Федотова В.Г. Указ. соч., с. 23.
[34] См.: Данилевский Н.Я. Указ. соч.
[35] Милюков П.Н. Указ. соч.
[36] «Час пик», 30.07.1996