История о спичечном коробке

В этой истории придумано только название. Ну, надо же было историю как-то назвать? Вот и пришлось выдумывать. А, вообще-то, эта история (или сказка?) никак и не называется. В жизни ни одна история и ни одна сказка не имеет названия. Потому, что в жизни нет ни одной истории и ни одной сказки. Ведь все истории и сказки как-то начинаются. И как-то заканчиваются. Сказки, например, почему-то часто заканчиваются свадьбами. Можно подумать, что после свадьбы вообще кончается жизнь! Многие, правда, скажут, что так оно и есть, только ты им не верь. Просто обычно так говорят люди, у которых плохое настроение. Но это ты и без меня знаешь. А, так, ну, если уж совсем честно, то начало одной истории или сказки – это всегда конец другой. И наоборот. Не знаю почему, но это так…
Ты помнишь, как делают спички? Находят подходящее дерево, рубят его, потом распиливают на доски, потом доски разрезают и расщепляют так, чтоб из них получились маленькие одинаковые палочки, потом эти палочки намазывают серкой, кладут в коробок, приклеивают к нему этикетку, дают высохнуть и готово! Получается новый спичечный коробок.
Однажды спичечный коробок увидел свет. Когда это случилось, он еще ничего не помнил. Ведь ты тоже не помнишь, как началась твоя жизнь, правда? Она просто началась – и все тут. Я сказал, что спичечный коробок совсем ничего не помнил? Вот, опять соврал. Ужасно не люблю врать, но само как-то выходит…
Спичечный коробок отчетливо помнил запах. Только запах. Правда, запах этот был как-то «не отсюда». Он был какой-то огромный и спокойный. Трудно описать запах вообще, а когда не знаешь, что и чем пахнет – так и подавно. Запах никак не подходил к тому, что с рождения окружало спичечный коробок. Он напоминал спичечному коробку что-то совсем другое. Чему нет названия. И чего не может быть на этом свете. Так думал спичечный коробок, принимая пропахший соляркой, раскаленным металлом и застоявшейся ржавой водой цех за весь мир. Ничего другого в своей коротюсенькой жизни он просто еще не видел.
Этот запах никогда не подошел бы к огромным черным, в масленых потеках, станкам, которые жадно и весело вонзали свои острые блестящие фрезы в кричащие от боли доски, рвали их на куски, чтоб потом из этих самых досок получились спичечные коробки.
Этот запах совсем не подошел бы к модно раскрашенной новенькой тележке, которая целыми днями игриво сновала между этими станками, подмигивая им синими мигалками на крыше, кокетливо повизгивая тормозами на поворотах и внезапно заворожено замирала только когда в цех въезжал длиннющий лимузин, который привозил в своем хромированном брюхе черный пиджак.
Это запах этот тоже совершенно, ну, то есть, никак не подходил и самому черному пиджаку. Пиджак, как только появлялся в цехе, сразу же начинал энергично и с несокрушимым достоинством, переходить от станка к станку, размахивая при этом рукавами.
А следом за пиджаком, но всегда именно ЗА ним, гуськом семенили серые халаты. Они повторяли все передвижения пиджака по цеху. Только когда тот, подойдя к очередному станку, принимался снова размахивать рукавами, серые халаты окружали его плотным молчаливым кольцом и покорно ждали, когда он закончит размахивать рукавами и двинется к очередному станку. Чтоб снова покорно просеменить за ним и снова покорно смотреть как он снова будет размахивать рукавами.
Сами же станки никак не реагировали на появление черного пиджака. Они, в отличие от него и от серых халатов, занимались настоящим делом – помогали родиться спичечным коробкам. Тот, кто занят стоящим делом, не станет отвлекаться на всякую ерунду.
Так вот, этот запах ни с какой стати не подходил черному пиджаку. Но распространялся именно от него! Спичечный коробок не мог понять, почему это так. Как может этот скучный, идеально сшитый и безукоризненно отглаженный отрез ткани, который, наверное, за всю свою жизнь так и не придумал ни одного нового жеста для своих рукавов, как он может пахнуть мокрой хвоей громадной сосны, растущей на горном склоне? Спичечный коробок еще просто не знал, что такое одеколоны и духи, которыми пользуются люди, чтоб обмануть друг друга и показаться совсем не теми, кто они есть на самом деле.
Тем более, он не знал что такое «хвоя», «сосна», «склон»…
Спичечный коробок, конечно, ничего этого не знал и ничего больше не помнил, но каждая его спичка помнила многое. Помнила жуткую, слепящую боль. Будто что-то целое рвали, щипали и раскалывали на части. Помнила прикосновение чего-то влажного, что тут же начинало затвердевать и стягивать, как стальным обручем. Много еще отдельных воспоминаний бродило в спичечном коробке. Только сам он про них даже не знал. У нас у всех так. В нас живут воспоминания, о которых мы даже не подозреваем. Они спят в нас до тех пор, пока их что-нибудь не разбудит. Ну, например, запах. Не веришь? Тогда найди взрослого, которому доверяешь, и спроси у него. Они, взрослые, конечно, не умнее тебя. Просто они живут немного дольше и чуть больше знают.
Хотя много знать и быть умным – это совсем не одно и то же…
Я опять не о том!
Я о том, что спичечный коробок наконец-то получил свою этикетку. Ее налепили в спешке и, потому, чуть набекрень. Как кепку сыну, которого выпроваживают во двор погулять. А у других коробков этикетки сидели ровно. И потому все они были одинаково безлики. Как товарные вагоны. Или как серые халаты. Одна из первых мыслей спичечного коробка была: «Набекрень как-то веселее»…
Потом он со своими товарищами попал в темноту. Это их погрузили в ящик на кузове старого грузовика. Но они об этом не знали. И, потому, перетрусили, прижались друг к другу потеснее (так не очень страшно даже в темноте) и примолкли. Но только на время.
Старый грузовик повез их в магазин.
Он опять ехал по одному и тому же маршруту.
Уже который день!
Уже который месяц!!
Уже который год!!!
Старый грузовик ехал сквозь яркий и теплый осенний день, не видя и не желая видеть ни солнца, ни желтых и красных осенних листьев, которые уже умерли, но так и не покинули своих мест, чтоб красота не исчезла с ними, ни маленьких блестящих луж, в которых отражались медленные паутинки, седые волосы бабьего лета. Грузовичок ехал, отдышливо хрипя тормозами, очень сердито и явно чаще, чем того требовалось, клацая коробкой передач, и думал:
«Я бы отдал пол кардана, чтоб хотя бы один день мне не давили на педали».
«Я бы отдал всю трансмиссию за день тишины. У воды».
«Черт побери эти подшипники! Скрипят».
«Черт побери! Мне всю жизнь жмут на тормоза!»
«Всю мою жизнь!»
«Жмут все, кому не лень!»
«Но завтра!»
«Но завтра я им!»
«Завтра я им окончательно сломаюсь!»
Этот грузовик был очень стар и, потому, обычно под конец дня, всегда сильно уставал, начинал раздражаться по любому поводу и без него. К тому же к вечеру начинали сильно скрипеть ступицы. Они здорово натирались за целый день беготни по цеху и болели. И к концу дня постоянно тупо ныла передняя правая тормозная колодка. Уже который год! Однако утром, когда в старый грузовик наливали немного чистого масла, да еще заправляли хорошим бензином аж под крышку, он молодцевато выскакивал из гаража, глупо пибикнув проезжающей мимо модно раскрашенной тележке. Но та бегала между вспотевшими станками и, конечно же, думала совсем не о грузовике. Она мечтала только о лимузине! Старый грузовик, конечно, ни за что не смог бы с ним соперничать, да, впрочем, он никогда и не думал о таких пустяках.
Коробки, тесно прижавшись друг к другу в кузове грузовика, тихо тряслись в темноте, мелко стуча спичками. То ли от страха, то ли на ухабах. А потом им это надоело. Потом они стали толкаться. Сначала тихонько. Как бы невзначай, чтоб не скучно было. Потом сильнее. Потом расхохотались всеми спичками, вместе сильно толкнули, выставили бок ящика и разбежались по всему кузову старого грузовика. Потом они долго-долго играли в казаки-разбойники, прячась друг от друга и тут же выдавая свое укрытие приступами хохота. А двое из коробков, наверное самые отчаянные, даже выпрыгнули из кузова. Где они теперь?
Спичечный коробок вдруг остановился. Со стороны могло показаться, что он зацепился за щепку в кузове, но он остановился. Он лежал и смотрел вверх. Он впервые увидел небо.
И запаха не было: он ниоткуда не доносился.
И не было запаха.
Но он был!
Запах промокшего дерева. Запах хвои горной сосны, которая взвалила на себя облако, пронзив его собой. Чтоб облако отдохнуло. Там, высоко, недоступное всем, парило оно. Огромное облако. Именно оно и вызывало в памяти тот самый запах. Потому что так пахнуть могло только оно!
Наверное, коробок долго бы еще так лежал и мечтал о том как он станет облаком, но тут вмешались руки. Просто грузовик приехал к магазину и грузчики стали переносить коробки в подсобку. Такая уж у грузчиков работа – все брать руками. А коробок этого не знал и снова изрядно перетрухнул. Спичками. Так он впервые познакомился с руками. Он подумал сначала, что все руки на свете такие. Шершавые и зеленые с двумя пальцами. Один палец широкий-преширокий, а другой – тонкий. Спичечный коробок тогда еще не знал о том, что грузчики всегда работают в брезентовых рукавицах. Впрочем, он никогда этого и не узнал.
А потом была темнота, которая, как обычно, закончилась светом.
Обычно когда люди уходят откуда-то на ночь, они гасят свет. Можно подумать, что если нет людей, то нет и света. Многие из них так, кстати, и думают. И говорят: «После меня – хоть потоп!» и потом такое вытворяют…
А потопа все нет и нет.
Но я опять не о том!
Настало утро и в магазин пришли продавщицы. У них тоже такая работа – все брать руками. Правда, они иногда не берут, а хватают, но спичечному коробку повезло. Руки его взяли. Это были натруженные, слегка припухшие руки с ногтями, покрытыми толстенным слоем красного лака. Руки положили коробок на прилавок. Потом по прилавку звякали всякие круглые железки и шуршали разноцветные бумажки: все это люди называют одним словом «деньги» и думают, что они многое значат. В смысле, «деньги» значат, не люди, конечно. А сами люди очень по-разному относятся к другим людям в зависимости от того, у кого сколько этих круглых звонилок и этих самых разноцветных шуршалок. Количество рук, ног, пальцев, глаз, как, впрочем, и всего остального у всех людей приблизительно одинаковое, вот они и решили различать друг друга по звону и шелесту. 
А еще про шуршалки и звонилки люди все время говорят: «За все надо платить!» И верят в это. Вероятно, это так и есть…
Интересно, сколько каждый день им приходится отдавать этих самых звонилок и шуршалок за то, что встает солнце? Или за то, что есть воздух? Или за то, что ребенок надежно держит взрослого за руку когда они вместе шлепают по мартовским лужам?
Я опять отвлекусь, но люди, правда, довольно забавные и милые зверики! Хоть и странные.
Они, например, придумывают одному и тому же предмету разные названия, а потом этими названиями друг друга сбивают с толку, да еще и злятся друг на друга за это.
Например:
То, что прилипло к подошвам обуви, они называют словом «грязь».
То, на чем растет их пища, они зовут «чистый чернозем». (Интересно, где они его видели чистым?)
То, что они собой попирают, когда у них окончательно пропадает чувство юмора, они гордо именуют: «Твердая почва под ногами». (Такая ли уж она твердая?)
Или:
Один город они называют «столица» и спешат туда, спешат…
А превеликое множество других городов и городков они презрительно называют: «провинция». И спешат оттуда, спешат…
А те места, где кроме них встречаются и другие крупные зверики, например коровы, они просто обзывают: «деревня». И так, знаешь, брезгливо мизинчиком в сторону: «Фи»!
А ведь все это – просто земля.
Или еще у них есть одна странность: больше всего на свете они хотят жить поближе к небу.
Для этого они забираются на самые высокие горы.
Для этого они возводят высоченные дома, называют их небоскребами и селятся там.
Для этого они строят неуклюжие тяжеленные железяки, называют их самолетами, заливают их баки вонючей жидкостью, отдают много-много звонилок и шуршалок за одну другую, единственную для каждого бумажку, которую называют билетом, набиваются в самолеты и думают, что от этого некоторое время поживут в небе.
Только небо-то начинается не там, не наверху. Оно начинается там, где заканчивается земля. Там, где рождается звук. Каждый человек рождается только в небо, и никуда более. С момента своего рождения люди уже живут в небе. Еще до того, как они сделают свой первый шаг по земле, до того, как они впервые засмеются, еще до того, как они впервые по-взрослому заплачут, даже еще до того, как они вообще впервые закричат, они уже – небожители. Но никак до сих пор не могут этого понять. Интересно, сколько раз еще должно взойти солнце, сколько дождей еще должно пасть, сколько ветров еще должно умереть, пока люди поймут это?
У людей есть много еще и других странностей, да только я ведь не о людях.
Я – о коробке.
Он лежал на прилавке, смотрел вверх и снова не видел над собой неба.
Вместо неба был опять потолок. Потолок небольшого магазина.
По потолку лениво ползали зеленые сытые мухи. А в самом магазине привычно и нудно пахло селедкой и прокисшим молоком. Когда по прилавку отшуршали шуршалки и отзвенели звонилки, спичечный коробок познакомился с другими руками. Они были пожилыми, морщинистыми, с длинными пальцами и слегка подрагивали. Они взяли коробок, и он тут же оказался в тесном и темном месте. Радом с ним негромко позвякивали четыре звонилки, смятая шуршалка и тихо что-то сам себе шептал старый, сильно потертый трамвайный билет. А чуть поодаль, в глубине кармана, виднелась молчаливая густая расческа. Она держалась отдельно от остальных обитателей кармана и всем своим видом показывала, что остальные ей не р;вня, и что она вообще здесь оказалась случайно. Потом и спичечный коробок, и его соседей по карману стало слегка покачивать и, в такт шагам, он постепенно задремал. Благо, соседи ему попались не болтливые и не приставали с глупыми расспросами.
Внезапно руки вырвали коробок из сна. Теперь он был уже не в кармане. Теперь он чувствовал вокруг себя большое пространство, но по-прежнему, ничего не видел. Было темно. Недалеко от него незнакомый голос произнес: «Опять свет отключили». Руки раскрыли спичечный коробок и он тут же почувствовал, что опустел на одну спичку. Все спичечные коробки отлично знают сколько спичек им отпущено. И когда уходит хоть одна спичка они чувствуют как пустота внутри становится, хоть не намного, но больше. И так с каждой спичкой…
Коробок ощутил несильный толчок сбоку.
Его первая спичка выпустила небольшое облачко удушливого дыма и тут же погасла. Может быть и спички бы зажигались получше, если бы черный пиджак поменьше размахивал бы рукавами, а занялся бы каким-нибудь полезным делом? Например, вышиванием…
Тот же голос устало произнес что-то невнятное и коробок снова ощутил, что пустота внутри стала на одну спичку больше, снова почувствовал толчок в бок и вдруг увидел, как рядом, совсем рядом с ним, родился небольшой огонек.
Это зажглась его спичка.
Которую держала рука.
В том, как огонек постепенно рос, медленно отдаляясь от спичечного коробка, была какая-то тихая торжественность. Дремотная и завораживающая. И спичечный коробок увидел, как от того маленького огонька зажигается еще один. И потом еще. Он понял, что это он, именно он помог родиться маленьким огонькам, которые медленно, как в волшебном сне, раздвигали тьму постепенно и настойчиво разгораясь, все ярче освещали комнату.
И пускай растет пустота внутри – не беда. Не жаль, что одна за другой уходят спички. Пусть уходят, если от них рождается огонь!
Даже хорошо, что коробок находился в руках и что это именно они зажгли свечи. Не важно кто командует, ты или тобой, если вместе у вас получается победить тьму!
Темнота даже хороша, если в ней есть свет.
Например, старый театральный фонарь.
Или свеча.
Или… Ну, да ладно, и так понятно!
Коробок лежал на столе возле большой книги. Рука медленно переворачивала листы и от этого огоньки свечей подрагивали, грозя потухнуть. Впрочем, это была обычная шалость огня. Он не собирался гаснуть. И не гас еще очень-очень долго, даже после того, как спичечный коробок уснул под тихий шелест перелистываемых страниц.
Коробку снилась синева. Она была вокруг него и над ним. А внизу, далеко внизу, лежала земля. Коробок прямо под собой видел речку, а там, далеко, где зелень травы смешивалась с зеленью садов, виднелись дома. Это был город. Или городок. Когда ты в небе, совсем не важно знать что там, внизу. Важно помнить куда ты летишь. И зачем летишь, если летаешь. А во сне спичечный коробок летел! Он был огромным, прозрачным и легким. И это от него пахло хвоей промокшей сосны на горном склоне! И это его несли по небу чьи-то сильные и надежные руки! Но только не такие, как у людей. Эти были намного надежнее и сильнее. И были они из самог; неба! Во сне спичечный коробок почему-то знал, что летит куда-то очень далеко и что путь ему предстоит трудный и даже опасный. И непонятно откуда он еще знал, что это очень важно: долететь до того места, которое во сне называлось непонятным и от того пугающим словом пустыня…
Потом знакомые руки снова вырвали его из сна. Он снова ощутил, как пустота внутри снова стала больше, снова почувствовал привычный уже толчок в бок и знакомый, хоть и не очень-то приятный, запах загорающейся спички.
Спичечный коробок не понял зачем нужно было лишать его еще одной спички, ведь было совсем светло и зажигать свечи уже не имело никакого смысла. Потом он увидел, что его спичку несут к какому-то белому блестящему ящику и от нее на этом самом ящике вдруг загорелся синий огонь, а через некоторое время запахло чем-то незнакомым. Запах был ярким и неожиданным. Это был запах кофе.
Когда узнаешь что-то новое, всегда приходится за это отдавать за это что-то привычное. Так спичечный коробок, постепенно теряя спички, открывал для себя незнакомый океан запахов, в котором живут люди. Часто даже не замечая его.
Спичечный коробок постепенно терял спичку за спичкой и пустота внутри неумолимо становилась все больше и больше. Поначалу спичечный коробок не видел в этом ничего страшного. Только немного неприятно и все. Но потом эта пустота стала его пугать. И однажды он как-то внезапно и окончательно понял, что наступит момент, когда в нем останется только эта пустота! Одна пустота и ничего больше!! Его пугало не только неизбежность этого, но и то, как порой бессмысленно пропадают спички. Некоторые просто не загорались с самого начала, а некоторые и вовсе не имело смысла зажигать, если оценивать смысл по запаху. Хотя, как же еще оценивать? Запах костра, горящих осенних листьев или запах горящей свечи были, конечно, самыми радостными для него и даже, в какой-то степени, изысканными. Запахи кухни – тоже куда ни шло, а вот дым от сигарет, копоть от горящей смолы или чад горящего мусорного бака? Нет, этому просто не находилось хоть какого-нибудь вразумительного объяснения! И, главное, абсолютно никого не волновало как спичечный коробок относится к тому, для чего у него отбирают его собственные спички. Их просто отбирали, да еще норовили посильнее пнуть его спичкой ему же в бок!
Хорошо, что ему так и не довелось узнать других запахов огня. Например, запаха пожара. Или запаха войны. Что ни говори, а хорошо знать не все.
Спичечному коробку довелось узнать много человеческих рук, которые так отличались друг от друга, что, казалось, просто не могли называться одним и тем же словом. Он тепло вспоминал руки первого своего хозяина. Они не были такими сильными, как большинство других, но от них всегда исходила какое-то тепло и надежность. К тому же именно эти руки подарили ему причастность к победе над темнотой.
Постепенно спичечному коробку пришлось смириться с тем, что ему почти никогда не доводилось участвовать в чуде рождения света и он научился поначалу просто терпеливо переносить вторжения чужих рук, а потом он даже стал гордиться тем, что приносит людям посильную пользу. Ведь они, в сущности, так беспомощны и неуклюжи…
И вдруг случилось то, что и должно было случиться. В один из теплых осенних вечеров из спичечного коробка ушла последняя спичка. Спичечному коробку даже не довелось узнать для чего ее использовали потому что, едва на него обрушилась эта настолько же ожидаемая, насколько и неожиданная пустота, как его тут же выбросили. Он шлепнулся прямо на дорогу, где так и остался лежать с разинутым ртом и устремленным вверх взглядом.
Было еще не очень поздно. На небе еще были видны вечерние серебристые облака и постепенно проступающие сквозь них первые звезды.
Спичечный коробок внезапно вспомнил тот самый запах, который он носил в себе, казалось, еще до рождения. Запах горящих сосновых поленьев, конечно, немного его напоминал, но в нем не было той мощи, той прозрачности и такого простора. И этот запах вытеснил из коробка пустоту, наполнив его такими воспоминаниями, которых у спичечного коробка просто и быть-то не могло! Спичечный коробок совершенно отчетливо вспомнил, как летел к земле с завораживающей высоты. И была в этом падении какая-то пронзительная обреченность. Он так же отчетливо вспомнил внезапную боль в конце этого одинокого полета. Вспомнил, как после этой боли он стал медленно уходить в рыхлую и еще теплую землю. А потом его воспоминания пошли в таком фантастическом направлении, что он невольно начал гордиться богатством своего воображения. Например, он ясно вспомнил, что сразу после того, как стал погружаться в землю, почувствовал, как перетекает – как бы это выразить? – в нового самого себя, глубоко спящего в уютной земле. Он вспомнил себя зернышком, которое сразу же после пробуждения стало упрямо пробиваться вверх, медленно, но безостановочно расталкивая комочки земли. Вспомнил, как потом огромной сосной стоял на горном склоне и держал на своих плечах уставшее облако, которое давно и сильно хотело, но уже наверняка не сможет долететь до пустыни. И вспомнил себя же тем самым облаком, которое плакало от обиды и бессилия, пропитывая своими слезами сосновую хвою и кору. Свою же кору! Свою же хвою!
Самым странным было то, что все эти воспоминания были настолько яркими и отчетливыми, что просто не верилось в то, что всего этого просто не могло быть на самом деле! Они нахлынули так внезапно и так жадно, будто только и ждали этой страшной пустоты…
Спичечный коробок пролежал всю ночь, глядя на звезды и продолжая вспоминать все новые и новые детали и подробности своих прошлых жизней. К утру у него уже не было никаких сомнений в том, что все это происходило с ним на самом деле и он был уверен, что был и дождевой каплей, и облаком, и зернышком, и горной сосной, приютившей его когда он был облаком. Той самой сосной, из которой потом и были сделаны и он сам и все те коробки, с которыми он носился по кузову старого грузовика.
Этот грузовик сейчас и ехал прямо к нему. Он вез новые спичечные коробки в тот самый магазин, где и началось такое долгое путешествие спичечного коробка.
Несмотря на раннее утро у грузовика было прескверное настроение. Вчера он только выписался после длительной и тяжкой операции, которую люди цинично называют капитальным ремонтом. У него это была не первая такая операция и перед самым ее началом он всерьез опасался, что больше не выдержит. И тогда его отправят уже не на ремонт. На переплавку. Он ехал небыстро потому, что новые детали еще не притерлись и все внутри убийственно ныло и болело. Он медленно приближался к тому месту, где лежал спичечный коробок.
Просто удивительно насколько оскорбительными и циничными могут быть стечения обстоятельств. Спичечному коробку предстояло быть раздавленным тем самым грузовиком, с которого и началось его такое длинное короткое путешествие! И спасти его могло только чудо.
Оно и произошло.
Помнишь, ты поймала огромную ночную бабочку и решила подыскать ей домик? Этим самым домиком и стал спичечный коробок, который ты подобрала прямо на дороге, помнишь? И хотя дорога была совершенно пустынной, тебе здорово перепало от матери, которая в это утро шла вместе с тобой в зоопарк.
С тех самых пор спичечный коробок живет у тебя на подоконнике и очень редко бывает, чтоб в нем кто-нибудь не жил.
С тех самых пор его больше не мучает страх пустоты потому что он внимательно прислушивается к тому, как чужая новая жизнь внутри него не дает ему покоя постоянным шевелением и редкими резкими толчками.
С тех самых пор он, честно говоря, ждет не дождется, когда хотя бы на короткое время он опустеет и снова сможет спокойно полежать и повспоминать как он был облаком.
Видимо, когда его бросили на мостовую, он себе здорово вывихнул фантазию