Как одна чашка узнала, что такое чай

Однажды утром чашку внесли в большую комнату.
Не стану тебе рассказывать что было до этого. Это очень отдельная и очень длинная история. Кстати, не такая уж она и интересная. Просто чашки раньше никогда-никогда не было. А потом однажды она стала быть. Как все мы.
Так вот, чашку внесли в большую комнату, где было много народа. То, что комната была большая, чашка, конечно же, не могла видеть: чашки видеть, как известно, не могут. Но тот, кто не видит, очень хорошо слышит. Поэтому чашка слышала, что в комнате со всех сторон издалека звучало много разных веселых голосов. В основном детских. А потом, когда пропало что-то шуршащее и гладкое, что окружало чашку со всех сторон и немного мешало слушать, когда, казалось бы, все голоса должны были стать слышнее, они вдруг стихли. И среди общей тишины детский голос совсем рядом с чашкой тихо сказал: «Ух ты-ы-ы»…
Женский голос тихо, тоже очень рядом, но с другой стороны спросил: «Нравится»?
Дело в том, что тот, кто плохо видит или не видит вовсе, не только умеет хорошо слышать и слушать, но еще и чувствует очень тонко. Впрочем, может быть, это просто чашка была тонкой? Но так или иначе, в том, что это был именно женский голос, чашка ничуть не сомневалась. А вот кому принадлежал детский голос, девочке или мальчику, отличить было невозможно. Просто голоса взрослых очень много говорят об их хозяевах. На них отпечатывается вся жизнь. Какая у них жизнь, такие и голоса. А детский голос…
…Тихо журчащий родник, бьющий прямо из сердца земли, что он может рассказать о кипящей в ее теле и рвущейся наружу огненной лаве, которую земля еле сдерживает в себе? Что он может рассказать о землетрясениях, об этих мучительных судорогах земли, которые обращают в прах целые города? Что может рассказать тихо журчащий родник о том, как однажды земля не выдерживает и лава исторгается из нее чудовищными вулканическими взрывами, которые стирают с лица земли целые острова.
Тот самый стон, от того, что он такой громкий, люди не слышат. Они слышат рев. А это стон…
Если бы люди умели слушать!
Родничок, который еле тащит на себе упавший осенний лист с ползающим по нему муравьем, что знает этот родничок о бешенстве потоков лавы, которые погребают под собой города с тысячами тысяч людей? Что? Он с этим еще не сталкивался, а потому – ничего не и расскажет. Так и детские голоса…
После того, как в комнате среди всеобщей тишины детский голос сказал чашке: «Ух ты-ы-ы» сразу со всех сторон начали кричать: «С днем рожденья»! и другое всякое. А потом чашка оказалась в детских руках. И близкий детский голос очень строго сказал: «Буду пить только из нее».
Тут же чашка стала наполняться чем-то очень горячим, сладким и немного вяжущим, а потом внутри все закрутилось и что-то начало сильно и приятно бить в бока.
Под звуки негромкой беседы множества голосов женский голос где-то совсем рядом сказал: «Осторожней, не разбей ее. Она такая… красивая. И тонкая». Чашка была очень скромной и, потому, когда услышала такой откровенный и неожиданный комплимент, ей очень захотелось улыбнуться и покраснеть. Но чашки не умеют этого делать.
И тут ее коснулись детские губы. Осторожно, немного подрагивая, они подержали ее за край и тут же отпустили.
Женский голос в это время говорил: «Чашки вообще-то нужны для того, чтобы в них что-нибудь такое наливать и потом это что-нибудь такое пить. Это я на всякий случай. Вдруг забудешь и начнешь разводить в ней краски. Чашке это, конечно, не понравится, но она тебе ничего не скажет. Ведь она не только не умеет говорить, но даже и видеть не умеет».
Детский голос спросил: «Прямо ничего-преничего»? В этом голосе были не столько недоверие и настороженность, сколько удивление и почти боль за тех, кто не может видеть, не может говорить.
— Да, представь себе! – ответил женский голос.
Чашка медленно качалась в детских руках и никак не могла понять, за что ей было отпущено такое счастье: прийти в такой мир? В мир, где тебя переполняет что-то горячее, сладкое и слегка вяжущее. В мир, в котором женщины так мудры, что знают даже то, чего, кажется, просто не могут знать. В мир, где дети так доверчиво держатся за тебя рукой. И так касаются своими губами. Чашка очень ждала когда это снова произойдет. Тот, кто испытал прикосновение детских губ, тот никогда этого не забудет…
Детские губы снова подержались за край чашки и снова ее оставили.
— Да, да, – продолжил женский голос, – чашки ничего не видят. И это очень правильно. Только представь себе чего бы они могли насмотреться! Трудно себе вообразить что-нибудь более ужасное… Представь только: в тебя наливают что-то такое противнючего цвета. Ну, например, сильно слабый чай. А потом, как в наказание за это (главное, за что? за то, что ты занимаешься своим делом?) потом, как в наказание за это, к тебе начинает тянуться чей-то рот. Он медленно открывается и там, как в каком-нибудь надоевшем ужастике, медленно появляются чьи-то зубы. Хорошо, если собирается попить малыш, у которого два зуба сверху, один снизу и рядом пробивается еще один. Это не страшно. Это даже приятно. Забавно так! Знаешь, такой чашкой и я бы согласилась побыть. Ну, немножко, конечно…
А если собирается пить, например, чья-то неумытая после прогулки физиономия? Которая, к тому же, забыла с утра почистить зубы?! Все чашки точно посходили бы с ума! А теперь представь себе что понавытворяли бы сумасшедшие чашки. С утра до вечера они скакали бы по комнатам, гонялись бы за кошками, поливали бы всех подряд остатками чая и потом всю ночь напролет сумасшедшими голосами горланили бы дурацкие песенки… Нет, все-таки правильно, что чашки ничего не видят! Кстати, а у тебя-то зубы почищены?
— Ма! А это папа мне чашку принес? – спросил детский голос.
Все голоса внезапно смолкли, будто их выключили.
И среди длинной, как сон, тишины прозвучал женский голос. Правда, он прозвучал не сразу, прозвучал очень громко и почему-то слишком весело: «Так! Оставляй свой чай! Мы все идем кино».
Детские руки поставили, почти бросили, чашку, все вокруг закричали: «Ура! В кино!» и вдруг чья-то рука несильно толкнула чашку.
Чашка падала со стола и улыбалась. Теперь она точно знала что такое чай!
Правда, она так никогда и не узнает почему так радуются дети, когда вместе идут в кино.
И еще.
Она так и не узнала, что женский голос был голосом безымянной актрисы из старого провинциального театрика.
Она так и не узнала, что безымянная актриса этим вечером играла в безымянной премьере безымянного театрика.
Она так и не узнала, что это была последняя премьера, потому, что именно в этот вечер пошел тот самый дождь, после которого не стало в театрике театрального фонаря общего света.
И, значит, не стало больше ни триумфов, ни премьер, ни просто спектаклей в том старом провинциальном театрике.
Как хорошо, что она этого так и не узнала.