Кладбищенский вор

Вот уже два года Мершон вел бродячий образ жизни. Постоянно перебираясь с одного места на другое, и нигде подолгу не задерживаясь, он обошел таким образом почти всю страну, умудряясь при этом не умереть с голоду и даже зарабатывать. Дело в том, что Мершон обладал рядом талантов. Среди них была ловкость рук и умение подмечать что и где «плохо лежит». Он был вором. Не грабителем с большой дороги, поджидающим, пока какой-нибудь простак свернет на узкую тропинку, и даже не профессиональным преступником, а именно вором. Себя он называл «искателем удачи». В доме булочника открыто окно, а на столе лежит свежевыпеченный хлеб — вот и завтрак. Какая-то дама задержалась у лотка на рынке, выбирая фрукты — и несколько монет перекочевывают из ее кошелька в карман Мершона. Некий господин устраивает прием - и Мершон тут как тут, выполняет роль прислуги, чтобы затем сбежать с мешком столовых приборов... Ничто не могло ускользнуть от взгляда этого типа, а большинство из вещей - и от его рук. Спал он где придется, но большую часть времени шел, выбирая такой маршрут, чтобы в итоге оказаться в каком-нибудь городе или, на худой конец, деревне.

Любознательным путникам он представлялся паломником, идущим из монастыря в монастырь и цитировал одну и ту же часть из Библии, в сущности, это были единственные несколько строк, которые он знал.

Однажды Мершон поднялся на залитый солнечным светом холм, и увидал перед собой гостеприимную долину, в центре которой раскинулась небольшая деревушка. Чуть поодаль он разглядел дом, отличающийся от других размерами, а с противоположной стороны, на самом отшибе — темное пятно. Видимо, это было сельское кладбище. Еще некоторое время Мершон оставался на вершине холма. Он поужинал, а с наступлением темноты решил спускаться. Огни один за другим гасли по всей деревне. Осторожно, так, чтобы собаки не почуяли приближения незнакомца, Мершон обошел по краю деревни и направился на кладбище. Луны и звезд не было; небо затянули тучи. В этом мраке, никем не замеченный, Мершон пробрался к кладбищу. Еще издали он разглядел высокое строение в центре — им был склеп.

Ему не впервой было грабить могилы. Живым кольца и ожерелья нужнее, чем мертвым — так Мершон рассуждал. Суеверным он не был, мертвых не боялся. Временами ему такое приходилось видеть! Однако неприятности тут же забывались, когда в его руки попадали желаемые вещи.

Пробираясь среди крестов и надгробий, Мершон не забывал об осторожности: пригибался низко и то и дело оглядывался. Издали его трудно было разглядеть, а вблизи он казался похожим на горбуна — мешок со всеми пожитками, чтобы было удобнее идти, Мершон взвалил на спину.

Так, никем не замеченный, он добрался до склепа. Здесь он скинул свою ношу и принялся осматривать замок. Сейчас отсутствие лунного света было весьма некстати, и Мершон потратил много времени, стараясь впотьмах нащупать запоры. Оказалось, дверь закрыта на замок. Однако и это не могло остановить Мершона. Орудуя отмычкой, он бурчал себе под нос.

«Дураки! Кто кладет в гроб золотые часы? А перстни? А ожерелья? Чтобы они сгнили затем вместе с покойником? Нет уж!»

Мершон мечтал об ожерелье, которое он швырнет к ногам какой-нибудь простушки. Об орденах, снятых с мундира давно почившего генерала. О золотых застежках, резных пряжках, бриллиантовых булавках, платиновых запонках...

Спустя некоторое время замок, наконец, поддался. Путь был свободен. В этот момент в небе появилась луна. Ее свет залил кладбище: кресты и надгробия стояли ровными рядами, словно молчаливые покойники в ожидании Страшного суда. Стали видны и другие подробности: слегка износившаяся лепнина, обрамляющая двери склепа, пара каменных ангелов с цветами в руках, застывших по краям, скупая надпись «REGUIESCAT IN PACE», что значило «покойся с миром», а над всем этим — герб, украшенный веткой лозы и лентой с единственным словом «ИНВАРИУС». Что ж. Теперь Мершон знал имя того, чей склеп собирался ограбить. Он вошел внутрь.

Здесь мрак был намного гуще, но не настолько, чтобы ничего не было видно — под самым потолком на расстоянии вытянутой руки были прорублены несколько небольших окошек, через которые лунный свет попадал внутрь.

Мершон внес за собой мешок, притворил дверь и огляделся.

Изнутри усыпальница казалась гораздо меньше, чем снаружи. По обе ее стороны располагались плиты с именами и датами смерти. Одна из этих плит рухнула, не выдержав битву с вездесущим временем. В открывшейся нише Мершон разглядел кости.

В самой середине помещения располагался каменный постамент по пояс высотой, и Мершон предположил, что на него во время церемонии похорон ставят гроб. Всего было шесть могил с разными именами, но каждое из них неизменно заканчивалось именем «Инвариус»: Шарлотта Пуше-Инвариус, Вильгельм Инвариус и так далее. По всему было видно, что это семейная крипта, в которой нашли покой несколько поколений одного рода; последний скончался около пяти лет назад.

Все это Мершон разглядывал несколько минут. Однако он уже и так потерял довольно много времени, пробираясь по кладбищу, чтобы позволить себе тратить его впустую. Он приступил к работе.

Сперва Мершон решил исследовать ту нишу, где не было плиты, очевидно это было самое старое захоронение. Он встал на корточки, запустил внутрь руку и принялся шарить наугад, ощупывая пыльные кости. Гроб давно сгнил, как и одежда покойника, но украшения все еще должны были сохраниться. Но Мершон ничего не находил. Он почти влез в нишу с головой, двигаясь в темноте на ощупь, но единственное, что ему посчастливилось найти — это пара оловянных пуговиц, затерявшихся среди костей и пыли.

Бормоча проклятия, Мершон выбрался из ниши. Однако отчаиваться он не стал — впереди ждало еще три захоронения. Правда, при этом вставала одна проблема: с собой у него не было никаких инструментов, с помощью которых можно было бы снять каменные плиты, загораживающие вход.

Мершон огляделся, подыскивая что-либо пригодное, но ничего не нашел. Он выбрал наугад одну и попытался отодрать ее пальцами, но из этого ничего не вышло — плита, закрепленная раствором, сидела крепко.

И тут его осенило! Посмеиваясь, он вернулся к первому захоронению и выбрал длинную берцовую кость, крепкую на вид. Мершон поскреб ее ногтем, затем подложил под ногу, обутую в сапог, и с усилием отломил.

Теперь у него было орудие – острым краем вполне можно было поддеть плиту. Сначала он несколько раз провел по швам вокруг одной из плит, счищая раствор, затем, используя кость как рычаг, попытался сковырнуть плиту. Та поддалась почти сразу, обрушившись к ногам Мершона и подняв в воздух столб пыли.

Грохот стоял такой, что Мершон испугался, как бы кто-нибудь не услышал. Минуту он прислушивался.

Вскоре он вернулся к делу. Преодолевая запах разложения, Мершон, как и в первый раз, встал на корточки и, подтянувшись на руках, буквально вполз в нишу. То что он увидел перед собой спустя минуту, видимо когда-то было здоровым и сильным мужчиной, но теперь его тело съежилось и высохло как прошлогодний гриб. Все, что можно было разобрать – это скрюченные на груди пальцы и сморщенное безносое, как у сифилитика, лицо.

Однако внимание Мершона было занято другим – в темноте на груди мертвеца тускло поблескивали награды – медали, ордена. Мершон сорвал их все до единой. Ему даже не понадобилось расстегивать булавки. То, что осталось от парадного мундира, рассыпалось от легчайшего прикосновения.

Затем настала очередь украшений. На одном из пальцев мертвеца Мершон увидел кольцо с гербовой печатью. Вот только снять его было не так-то просто. Грабитель могил и так и этак пытался разжать скрюченные пальцы трупа, но все было тщетно. Наконец, он просто по очереди отломал их все.

Точно таким же образом Мершон разделался с третьей могилой, и четвертой, и пятой.

Увлеченный работой, он и не заметил, как в склепе постепенно стало светлее, а сквозь крохотные окошки вверху понемногу вырисовалось серое небо. Ночь подходила к концу.

Скоро должно было взойти солнце, а оставаться на кладбище до утра не входило в планы Мершона. Но была еще одна гробница! Такой человек, как Мершон, разумеется, ни за что не упустил бы лишней возможности обогатиться.

И вновь в ход пошла кость. Счищая раствор, Мершон мимоходом бросил взгляд на имя, выбитое на плите – Бартоломеу Инвариус, и дату смерти – всего пять лет назад. Руки Мершона дрожали, и хотя пока ему ничего не угрожало, он предпочел бы исчезнуть с кладбища еще до восхода солнца.

Он спешил, как мог. С Мершона сошло семь потов, прежде чем плита, наконец, поддалась. Он уже готов бы торжествовать победу, как вдруг услышал звуки музыки.

Играли, кажется, на трубе и барабанах с таким темпом и в таком размере, который не спутаешь ни с каким другим. Мершон остолбенел. Это была похоронная музыка, и она становилась все более отчетливой. Побросав вещи, он подбежал к окну, подтянулся на прутьях решетки и выглянул наружу.

По дорожке, ведущей от деревни к кладбищу, приближалась похоронная процессия. Идущих было человек двадцать; впереди шли музыканты, отбивающие все те же несколько нот, за ними шестеро в черных одеяниях несли гроб на своих плечах.

И они направлялись к склепу!

Мершону понадобилось всего несколько секунд, чтобы оценить свое положение. Вот он здесь, в склепе, могилы разрушены, кости перевернуты, а в нескольких метрах на полу лежит мешок с награбленным. Такое дело не могло кончиться добром. Если его поймают, то расправа будет мгновенной – казнь на месте, и это в лучшем случае. Однако куда страшней было попасть в руки инквизиции – и тогда его ждали бы пытки, одна страшнее другой…

Первым его порывом было просто сбежать, но он решительно отмел эту мысль. Солнце уже почти встало, и его света было достаточно, чтобы ни одна человеческая фигура не ускользнула кладбища незамеченной. Его обязательно увидят, а затем лишь вопрос времени, когда местные крестьяне поймут что произошло, и снарядят погоню. По этим горам уйти не так-то просто, так что Мершону пришлось бы проделать нелегкий, хотя и короткий, путь. Нет, бегство было слишком опасным. Нужно было придумать что-то еще, где-то спрятаться…

Да, спрятаться! Бросив последний взгляд наружу, Мершон принялся убирать с пола разбросанные кости и осколки плит, заталкивая все это в пустые ниши. В этот момент он возблагодарил бога, что большинство плит оказались целыми.

Теперь гробница выглядела почти так же, как и тогда, когда он вошел сюда впервые, лишь последняя могила с именем Бартоломеу Инвариуса оставалась открытой.

Между тем звуки музыки стали громче. Похоронная процессия подошла слишком близко. Недолго думая, Мершон схватил мешок с награбленным и нырнул в нишу, где лежал Бартоломеу Инвариус. Труп его еще недостаточно разложился и источал отвратительный запах, но не это сейчас было главным. Оттеснив мертвеца к стенке, Мершон положил между ним и собой мешок, а затем кое-как дотянувшись до плиты, закрыл ею нишу.

Как раз в этот момент двери склепа распахнулись. Первым шел священник, следом еще двое – нарядно и по-строгому одетые – видимо друзья или поверенные покойного, а за ними – полтора десятка разношерстного люда. Глядя, как в крипту вносят гроб, Мершон затаил дыхание.

Гроб поставили на постамент в центре. Затем священник отслужил панихиду, во время которой Мершон мысленно считал про себя — неизвестно зачем. Считать он умел только до двадцати, и сосчитал таким образом несколько раз, прежде чем священник закончил. Дьявол его побери!

Когда тот закончил произносить последние слова, гроб опять подняли и понесли к ближайшей нише. Следом появился некто, кто нес в руках плиту. Мершон сквозь щель в камне прочитал надпись на ней: «Альфредо Инвариус».

Казалось, никто не заметил, что склеп вскрыт, а замок взломан. Это немного успокоило Мершона, который каждую минуту ожидал раскрытия. Минуты томительно текли, пока рабочие устанавливали плиту на место, закрывая навсегда нишу с гробом Альфредо Инвариуса.

Затем слово взял один из людей в черном. Тот оказался душеприказчиком усопшего. Он говорил о банковских вкладах, завещании, недвижимости и имуществе. По его словам все это, за исключением небольших подарков слугам и некоторым друзьям покойного, отходило церкви.

- А так как граф Альфредо был последним представителем рода Инвариусов, — подытожил душеприказчик, — То согласно его последней воле отныне и навсегда этот склеп будет опечатан, а вход замурован.

Мершон чуть было не вскрикнул, но вовремя спохватился и зажал рот рукой. При этом он случайно задел труп Бартоломеу и тот, перевернувшись, упал на него сверху. В лицо Мершону посыпались сухие жучки и чешуйки червей.

- Что это за звук? – насторожился душеприказчик.

- Наверное, крысы, — пожал плечами священник, — На кладбище их тьма.

- Что ж, последняя воля покойного оглашена и должна быть приведена во исполнение. Господа!

Сквозь щель в плите Мершон видел, как похоронная процессия покинула склеп. Дверь закрылись. Только сейчас он смог перевести дыхание и освободиться из объятий Бартоломеу. При этом другая его рука нащупала мешок с награбленным добром, и это вернуло Мершону самообладание.

Еще около получаса он лежал, прислушиваясь к звукам снаружи. Поначалу он слышал чьи-то голоса, затем до него донеслись звуки ударов, будто камень о камень, и только затем воцарилась долгожданная тишина.

Убедившись, что остался абсолютно один, Мершон выбрался из ниши.

Выглянув в окно, он никого не увидел. Солнце садилось. Подумать только, он провел в склепе целый день!

Это прибавило Мершону уверенности. Отцепившись от прутьев решетки, он вновь забросил мешок на плечо и направился к выходу, решив сначала слегка приоткрыть дверь и проверить, нет ли кого снаружи.

Он толкнул дверь, но та не поддалась. Это значило только одно – его заперли. Наверняка склеп замкнули на ключ, а сверху наложили что-то вроде сургучовой печати… Не беда! Не был бы Мершон настоящим вором, не имейся у него на такой случай универсального ключика. Приложив ухо к замку, Мершон орудовал отмычкой до тех пор, пока не услышал характерный щелчок пружины. От такой легкости у него вскружило голову и он рванул дверь на себя, забыв об осторожности…

И замер. Улыбка медленно сошла с его лица.

Спустя секунду он задрожал всем телом, отшвырнул мешок, и с силой, небывалой для его небольшого роста, набросился на кирпичную стену.

КИРПИЧНАЯ СТЕНА! Снаружи вход в склеп был замурован! Раствор уже успел высохнуть, и не было ни малейшего намека на хотя бы единственный просвет в кладке.

- Эй! Эй! Помогите!

Мершон ударил по стене ногой. Разбежался и ударил плечом. При этом ему уже было все равно что с ним сделают, когда найдут. Он хотел одного – выбраться.

- Кто-нибудь! Я здесь!

Он вновь разогнался и ударил плечом. Хрустнула кость. Краткая вспышка мелькнула перед глазами Мершона, он почувствовал будто кто-то надавил внизу под шеей, а затем в воздух брызнула кровь. Из того места, где была ключица, теперь торчал короткий и уродливый осколок желтоватого цвета.

- Помогите! Помогите!

Мершон забарабанил о стену, но и эти крики остались без ответа.

Тогда он вновь подбежал к окну, кое-как подтянулся на прутьях и принялся звать на помощь, однако расстояние до деревни было слишком большим, чтобы его могли услышать.

Выбившись из сил, Мершон опустился на пол и зарыдал. Потом, придя в себя, перевязал рану, вновь подтянулся на прутьях окна, которое даже не будучи забранным решеткой было слишком узким, и принялся умолять о помощи. Но все бесполезно.

Ночь он встретил, сидя на полу в мрачном, пропахшем смертью, склепе. Как и накануне, луны на небе не было, и Мершон сидел в полной темноте, слушая, как где-то поблизости шуршат и скребут своими когтями крысы, почуявшие труп Альфредо.

Эти меленькие существа были практически невидимы во мраке, но хорошо различимы – иногда какая-нибудь крохотная тень мелькала у вытянутых ног Мершона, но, видимо, почувствовав, что легко поживиться не удастся, исчезала.

Утром в склепе все было, как и прежде. Мершон открыл глаза – оказалось, он задремал. Сквозь крохотное зарешеченное окно светило солнце, по положению которого вор догадался, что сейчас уже полдень. Из последних сил он подтянулся на прутьях решетки. Его рана страшно болела, вся рука онемела.

- Кто-нибудь… Помогите… Я…

Кричать он не мог. А спустя секунду упал на каменный пол склепа.

Он все еще лежал, когда солнце начало свой путь на запад. Он был жив и в сознании, но двигаться не мог. Там, где осколок ключицы прорвался наружу, кожа почернела и вздулась. Рука больше не слушалась. Единственное, что оставалось Мершону, это повторять пересохшими губами: «помогите, кто-нибудь…», но его никто не слышал.

А ночью пришли крысы...