Киви

               




 Стучат, стучат колеса, мотают свои километры. Проносятся с визгом встречные поезда, так что и вагонов не различить. Теперь прощайте, российские города, полустанки да речушки. Прощайте, только-только тронутые огненным пожаром осени зеленые дубравы. Мы спешим на Восток. День меняет ночь и когда, через сутки пути, покидаем пределы России нас ожидает приятный сюрприз. Оказывается, в ближнем зарубежье  российские рубли – уже валюта. За нее дают почти в два раза больше рублей старого образца, которыми  здесь пользуются. Знающие люди советуют не спешить с обменом. В Ташкенте новые деньги будут  в большей цене.
Ночной Ташкент встречает нас криками зазывал, меняющих деньги, теплым южным воздухом и огромным количеством машин, ждущих клиентов. Все улыбаются, предлагают свои услуги, все братья.
- Откуда ребята?
- С Тамбова! – отвечаем, чтобы не объяснять, где находится Мичуринск.
- О, Стамбул! Стамбул знаем - турки?
«Сами вы турки!» – думаю про себя и говорю вслух:
 - Да нет! Мы русские!
- О, Россия! Брат! Садись, довезем! Куда хочешь, довезем! 
Сразу несколько человек хватают за штормовку, тянут к машинам. Но нас девять. С рюкзаками. В легковушку не впихнешь. Водители пыл охлаждают. Подсказывают, где поискать автобусик.
Не проходит десяти минут, как новенький дизельный «Nissan», словно застоявшийся жеребец, рвет с места. За рулем, молодой парень, смуглый, с доброй улыбкой. Увидев на карте, затерянный в горах аул,  уточняет:
- Братаны, дорога-то туда есть?
- Есть, есть! – орем мы.
- Тогда едем! – отвечает шофер, да ногой педаль газа в пол.
Спит Ташкент. Ухоженные улицы безлюдны, хорошо освещены. Кругом тихо, пусто. Стрелка на спидометре ползет к отметке 100 км/ч и город без задержки остается позади. Ровная, прямая магистраль ведет нас в горы. Скорей бы уже. Скорей бы подальше от удушливых городских кварталов, от этой вечной суеты и беспросветности, от надоедливых проблем. Гони автобус – давай быстрее.
Болтаем. Смеемся. В окошки поглядываем. Вдалеке появляются огни Чирчикской ГЭС. Серая туша плотины, освещенная сотнями прожекторов, выступает из темноты подобно гигантскому динозавру. Голова динозавра растворилась в темном небе, ее не видно, а вот под брюхом приютился маленький поселок,  спящий в тепле, надежно прикрытый от холодных горных ветров.
Автобус ловко сворачивает на серпантин, начинает забираться вверх. Дорога еще не крута. Пятнадцати минут хватает, чтобы набрать триста метров высоты и, перевалив плотину, увидеть сдерживаемое бетонной преградой огромное водохранилище. Опоясанное огнями аулов, оно привольно разлилось  на многие километры и блаженно подремывает.
Глухая ночь. Звезды. Скалы. Асфальт. На горной дороге мы одни: ни встречных, ни обгоняющих. Ночью по горам не ездят. Опасно это. Теперь водитель сотню не выжимает, все чаще и чаще включает пониженные передачи. Скалы совсем стискивают  дорогу, фары постоянно то упираются в них, то проваливаются в бездну. Свистят тормоза на поворотах, летит щебенка из-под колес. Падаем ли, нет – не понять. Если неотрывно смотреть в окно, то запросто можно свихнуться. Каждую минуту  свет фар пропадает в темноте. Теряется. Дорога исчезает. Черная бездна распахивает свои объятья. И непонятно: для чего водитель продолжает крутить баранку – ведь мы уже летим в пропасть. Но крутится руль, цепляется резина за асфальт, вписывается автобус в очередной поворот. Вновь видно дорогу, скалы. Нам это не впервой такое,  нам привычно. К чему страхи, если в автобусе уютно, спокойно. Урчит мотор. Слегка покачивает. Глаза сами по себе начинают слипаться. Ночь. Ночью полагается спать.
Просыпаемся от тишины. От того,  что автобус не трясется на ухабах, не качает на поворотах. Стоим у моста. Водитель оживленно переговаривается с невесть откуда взявшимся местным жителем. Выходим. Нам объясняют, дороги дальше нет. Мост разрушен. Для убедительности ведут к нему. Идем. Выглядит конструкция действительно плоховато. Покореженный временем, собранный из  жердочек и  бревнышек, не прибитых друг другу, мост, кажется, готов рассыпаться от любой, даже самой незначительной нагрузки.
Внизу тьма. Гул реки, доносящийся снизу, позволяет определить, что мост не над бездной. Где-то есть дно. Местный житель  подходит к мосту. Вытянувшись, заглядывает через хлипкое ограждение в пропасть и сразу отскакивает. В отблеске фар видно, лицо лоснится от пота. В глазах страх.
- Слушай, зачем ехать этот дорога?! Объехайте! – говорит он. Я морщусь. Объезд займет более двухсот километров. Часов шесть потеряем. Молчим. Думаем. Водитель ковыряет ногой землю. Сопит. Значит, какой-то шанс все-таки есть. Тогда помолчим еще! Минуту. Потом другую,  третью.
- Ну, что?! – выдыхаю я.
Водитель скребет затылок.
- Мы можем доплатить! – добавляют наши. В небогатом Узбекистане это солидный аргумент. Водитель скребет затылок и наши предложения перевешивают. Стоимость рейса подскакивает на сто долларов, а автобус крадучись, осторожно въезжает на мост.
    Медленно, очень медленно мы минуем первые метры моста. Он стонет, он словно живой, вздыхает, пошевеливается. Автобус покачивает из стороны в сторону, он то проваливается в щели, то натыкается на некие преграды, то заваливается на бок так, что кажется, ничто не удержит.  Мы замираем. Вжимаемся в сиденья.
- Господи, пронеси!
Спустя секунды крен становится меньше. Автобус выправляется. Очередной метр моста остается позади. Молчим. Худо всем. Вижу, как за окном трос, поддерживающий мост, начинает медленно уходить вниз. «Значит близко опора»,- думаю я: «значит скоро конец». Трос уходит ниже окна и исчезает в темноте.
- Уфф!- перевожу дыхание, вытираю рукавом лицо. Физически ощущая, вот-вот  колеса должны коснуться асфальта
- Ну же!
Но автобус вдруг опять со скрежетом куда-то валится. Так сильно, что я цепляюсь за поручни, начинаю хватать ртом воздух. «Падаем, падаем, падаем!»- проносится в мозгу: «Падаем! Но почему?! Ведь выехать должны были!». За окном тьма. Опять ровно встали. Пронесло. Еще метр позади. Ползет, ползет покачиваясь автобус. Снова за окном появляется трос. Он снизу начинает уходить вверх. Я обалдело таращусь на него,  с трудом заставляя себя думать. Доходит – мы проехали только середину моста. Снова скрип, скрежет и звенящая тишина в салоне.
      Через полчаса, когда все это останется далеко позади, когда кончится асфальт и по днищу застучит гравий, мы забудем про мост. Забудем страхи, которые испытали, станем жить новыми. Автобус начнет останавливаться на поворотах, сдавать назад. Аккуратно вписываться в узенькую тропу оставшуюся от дороги. Мотор, надрываясь, станет чаще хрипеть, захлебываться. Мысль будет одна - сколько  протянем. Держись, родимый! Побелевшими руками водитель в очередной раз выкручивает баранку, бросает ногу с тормоза на газ. Автобус, пробуксовывая,  лезет чуть ли не вертикально в гору. Не осиливает. Откатывается.  Бросается вперед еще раз.  Снова нет. Мотор  глохнет.
- Все! – оборачивается водитель, - не могу! - Он устало распрямляет спину. Потягивается. Гасит фары. Нажимает кнопку, двери распахнувшись, впускают свежий горный воздух в салон. 
Ночь. Горы. Тишина. Под ногами земля твердая. Над головой звезды огромные, слегка подрагивающие, словно перезревшие плоды, которые кажется, сейчас начнут рушиться на нас. Подставляйте ладони и они будут полны зеленоватых, голубоватых и красных огоньков. Берите – это все ваше. Отчасти, ради этих минут мы и едем сюда. Ради этого чистейшего морозного воздуха, ради этих неведомых запахов, от которых кружится голова, ради звезд зовущих в путь. Приехали!
Ночуем прямо у дороги, с трудом втиснувшись в сторожку. Утром появляемся из нее к великому удивлению местных жителей. Они недоверчиво слушают наш рассказ, как мы добрались, качают головами.
- Нэт! – цокает языком один.
- Нэт, нэт! На автобус сюда нельзя проехать! – подхватывают другие.  Все весело улыбаются, глядя на нас как на клоунов.
- Но мы-то здесь! Не с неба же ночью свалились! – парируем в свою очередь. Еще раз, в деталях, рассказываем,  на чем ехали, размахивая для убедительности руками. 
- Могли доехать автобусом! – раздается уверенный голос сзади меня. Оборачиваюсь. Там старик в папахе с гордо поднятой головой. Все замолкают.
- Ночью автобусом могли! – повторяет старик, - Но именно ночью, когда водитель не видит, что творится вокруг. Днем бы ни поехал, ни за какие деньги. На этой дороге люди на «Уазике» седеют от страха, а тут автобус!
Позже мы узнаем, в аул третью неделю, после землетрясения, не могут пройти ни бензовозы, ни машины с продуктами – дорога обвалилась и кругом пропасти. Мы первые люди прорвавшиеся снизу. Ну, вот и отлично! Радуемся, что все проблемы утряслись, что доехали.
Выяснив обстановку спешим умыться, перекусить. Неподалеку бьет родник. Чистая ледяная вода небольшим ручейком катится вниз по склону к реке. Морозно. По берегам ручейка ледок. Располагаемся кто, где смог. Весело плескаемся. Настроение у всех не то, что на «пять»,  на «шесть с плюсом». Вот-вот появится солнце, станет тепло. Мы в горах, над нами, налитое яркой голубизной небо. Вокруг зеленые деревья.
Вернувшаяся с утренней прогулки, наша единственная барышня, Ольгуня, раздает всем, растущие здесь в изобилии, грецкие орехи. Они почти созрели, но пока еще в  зеленой кожуре.  Садимся за разделку. От обилия йода в кожуре руки быстро темнеют.
- Что это у вас? – вопрошает вечно опаздывающий Вовчик. Он как всегда проспал лишние полчасика и радостно наверстывает упущенное. Поднимаем головы, тупо смотрим на Вовчика. Перепутать разделку грецких орехов с чем-либо другим трудно. Ольга, почувствовав в этом вопросе подвох, бросила пару орехов Вовчику  и сквозь зубы процедила:
- Орехи грецкие!
Зная, что эта парочка любит меж собой беззлобно прикалываться, все замирают в предчувствии веселого продолжения. Вовчик ловит орехи, удивленно разглядывает зеленые плоды. Крутит в руках. Недоверчиво смотрит на Ольгу.
- Врешь! – вдруг вырывается у него, – Это не орехи!
- А, что же это?! – Ольга напрягается еще больше и как ежик готова свернуться в клубок, выставить колючки.
- Я знаю! Это – эти! Как их? – Вовчик обрадовано щелкает пальцами, делает умное лицо, - Это киви!
Засмеяться никто не успевает. В одно мгновение он трет зеленую кожуру ореха о штормовку, любуется на проделанную работу и с видом человека у которого могут тот час же отнять запретный плод вгрызается в него зубами. Со всей силы. С размаху. Клац!
В звенящей тишине раздается жуткий хруст. Скрежет. Всех передергивает дрожью. Потом сразу вопль. Вернее смесь рыка обреченного на смерть животного  с каким-то нечеловеческим визгом. Я долго не мог подобрать аналогов этому звуку и лишь спустя много лет в программе Би-Би-Си «Прогулки с динозаврами»  услышал нечто подобное. Так кричал смертельно раненный бронтозавр, которого живого поедали доисторические монстры.
Вопль Вовчика заставил горы содрогнуться. Перепуганное эхо метнулось несколько раз по ущелью из стороны в сторону и спряталось. Перестали петь птицы.
- А-а-а-а! Дура! Это орех! – хрипит с орехом во рту и выпученными глазами Вовчик.
- Будто кто сомневался! – пожимает плечами Ольга.
  Предмет застрял у Вовчика на четырех верхних зубах. Первая боль прошла и теперь он мычит,  крутит головой. Его жалко и одновременно смешно. Смех пересиливает. Летальный исход не грозит – жить будет. Начинаем давать советы:
- Вовчик, давай  кулаком снизу в челюсть - сразу доразгрызешь!
- Нет! Лучше ударить обухом топора,  выбить  орех с зубами!
- Что, вы! Орех лучше оставить на месте - можно показывать Вовчика за деньги, по аулам водить!
Вовчик мычит нецензурное. Усевшись на камень, расшатывает пальцами орех. Через пять минут мытарств орех страгивается  с места и медленно извлекается изо рта. Осмотр ротовой полости показывает следующее: зубы целы, на деснах немного крови, орех прокушен до середины. Спрятавшееся эхо появляется вновь, начинает приумножать наш хохот. Ольга, порывшись в кармане, достает новый орех.
- Вовчик, хочешь еще «киви»?
- Сама жри! – бурчит Вовчик. На глазах у него слезы.
Пока мы развлекались с орехами, солнце потихонечку стало выглядывать из-за хребта и ослепительно белый шар начал целиться прямо в глаза. Выжженная до черноты трава не оставляла сомнений в том, что здесь начнет твориться буквально через час-полтора. Ледок у ручья уже незаметно исчез, хотя ночная прохлада еще держится в тени у скал. Надо скорее под рюкзак, пока еще есть воздух, есть прохлада, пока можно дышать.
 Радость общения с сорока килограммовым рюкзаком  не затягивается. Он начинает надоедать буквально с первых шагов пути и все же первая тридцатиминутная ходка минует быстро, не напряжено. Свитера, штормовки, в которых мы грелись еще час назад, уползают в рюкзаки, а серпантин горной дороги вместе с пылью начинает наматываться на наши ботинки. Вторая ходка дается трудней. Солнце ползет вверх разогревая землю. Липкий пот начинает заливать глаза. Мы еще шутим на перекуре, хотя и не курит никто. Десять минут отдыха - вперед.
- Хоп! Взяли! Пошли! – помогая друг-другу надеваем рюкзаки, встаем. Снова – тридцать минут хода, десять перекур. Дорога, как назло, то вверх, то вниз. Под ногами то камни, то песок. Ноги от усталости начинают в песке увязать, на камнях норовят подвернуться. В общем, все не так как надо.
Жара быстро усиливается. На четвертой ходке, кружась в расплавленном мареве,  дорога,  редкие чахлые деревья, и далекие снежные пики вдруг пускаются в медленный вальс. Они перемешиваются с радужными кольцами, двоятся, вытягиваются, принимая диковинные очертания. Это глюки, теперь надо просто держаться. Весь мир, все мысли умещаются в тридцать минут хода, в десять минут перекура.
- Хоп! Встали! – рюкзаки ложатся на спины, дрогнувшие колени подгибаются, - Пошли! 
Дорога  начинает круче забирать в гору. Бешено пульсируя в висках стучит кровь. В горле сушь. Легкие разрываются, глотая обжигающий воздух. Язык словно обернут наждачной бумагой, и каждое его шевеление вызывает боль. Хочется упасть. Упасть на землю, зажать голову руками. Зажать так, чтобы она не взорвалась от бешеного давления.
- Пить! Пить! – эта мысль неотступно стучит в висках вместе с кровью, - Пить!
- Отдых! – хриплю я еле-еле. Все мгновенно слышат. Народ просто рушится на землю. Кто где остановился там и упал. Все равно нет ни тени, ни укрытия, ни деревца, ни былиночки, потому без разницы, где упасть. Пересохшие губы трескаются, начинают болеть. Падая, я на мгновенье закрываю глаза. Стрелка часов тут же перескакивает на десять минут вперед.
- Хоп! Встали!
Пошли. Все снова: солнце в глаза,  дорога,  танцующие горы. Пошатываясь,  вслед за дорогой сворачиваем в узкий каньон, стены которого на сотни метров уходят ввысь. Каньон узок, малодоступен палящим лучам. От журчащей в его глубине реки веет прохладой. Здесь царят полумрак, буйство растительности. Вдоль красноватой, глинистой дороги  огромные сосны и стройные кипарисы с изумрудно-зелеными ветвями, с дрожащими на них каплями росы. Обочина дороги заросла кустами шиповника покрытого розоватыми цветами и  увитого плетями ежевики. На проплешинах буйствует альпийское разнотравье, весь воздух в каньоне настоян на смеси тумана и  неведомых ароматов. Мы буквально пьем этот коктейль. Пьем вместе с ароматами, с прохладой, наполняя жизнью уставшие, высохшие легкие.
Дорога уводит вниз к небольшому деревянному мостику через бурный приток реки Пскем. Ледяная, бирюзовая вода пенится, бьется о камни и скалы, спешит вырваться из ущелья в отличии от нас.
- Обед! – легко вырывается из горла. Позади семь ходок. Можно сбросить рюкзаки, можно поесть, можно подольше отдохнуть. Пьем воду, готовим бутерброды, прочесываем заросли ежевики. Здесь в царстве прохлады и мрака она созревает к концу сентября.
Сверху подъезжают четверо всадников. Здороваемся. У мужиков черные, сожженные палящим солнцем лица. Киргизы. Сзади седел точат карабины. Везут что-то в мешках перекинутых через спины лошадей. Мужики спешиваются. Рассаживаемся кружочком. Курим. Болтаем о том, о сем – за жизнь. Здесь, в отличие от Грузии, не спрашивают, сколько нам платят за намотанные под рюкзаком километры. Они знают, зачем мы здесь и, может быть, не все из нас вернутся к дому. Но раз нам надо, то это наш выбор - они его уважают. Интересуемся их промыслом. Смеются.
- Щиповник вэзом! – спокойно врут мужики зная, что мы этому не поверим.
- Шиповник, так шиповник – нам без разницы! – соглашаемся мы. Потому что, так надо. Длинный язык в горах не почетен, небезопасен. Желаем друг другу удачи, прощаемся. Рюкзак на плечи. В путь.
Через пару ходок, когда палящее солнце съело остатки воспоминаний о прохладе, мы натыкаемся на могучий «Урал», безжизненно застывший в колее. Трое мужчин суетятся вокруг него.
- Заглох! Так его, раз так! – показывает водитель на двигатель. Молодого парня зовут Алишер, он искренне переживает случившееся. Два его напарника: уже подвыпивший, толстый узбек и еще более крепко принявший на грудь, русский дядя Ваня особенно не горюют. У них есть запас. В сторонке стоит молодой парень, геолог,  успокаивает плачущую жену. Той страшно ночевать в горах. 
  - Толкнуть бы! – объясняет Алишер, - Вас много, помогите!
Не помочь людям в горах – грех непростительный. Обступаем машину. Толкаем. В машине одиннадцать тонн весу, она не шевелится. Дорога на подъем, тоже не в помощь. Вверх  не разгонишь.
- Попробуете враскачку, я руль под откос выверну! –  кричит Алишер.
Под откос действительно машина сама пойдет, только бы ее из колеи вытолкнуть. Но откос-то - нет ничего. Дальше пропасть. Метров сто вертикального полета. Камни внизу большие да острые.
- Алишер, не дури! – возражаем мы.
- Ну не ночевать же здесь! – парирует он, - Прорвемся!
- А успеешь?
- Успею! – отвечает Алишер бледнея.
- Смотри, кабинку не закрывай! Хоть выпрыгнешь!
- Ладно!
Враскачку мы шевелим машину. Она медленно выходит из оцепенения, начинает покачиваться. С каждым нашим нажимом амплитуда колебаний увеличивается. Через десять минут раскачивания машина выходит из колеи, на мгновение замирает  и устремляется к пропасти. Проходит секунда. Вторая. Метры тают. Сердце холодеет. Ну, заводи же! Алишер! Заводи!
Он бросает сцепление. Сразу рев мотора, визг тормозов, клубы пыли … и машина стоит в метре от пропасти. Алишер улыбается, лоб покрыт крупными каплями пота, руки слегка подрагивают.
- Куда вам? - звучит риторический вопрос водителя, которого выручили.
- Вперед! – отзываемся мы.
- Едем!
Машина прет застоявшимся буйволом. Успевай держись. Пусть в кузове мало удобств, но вопросов о том, что лучше – плохо ехать или хорошо идти – не возникает. Поездка экономит нам два дня пешеходки. Вот она удача. И все было бы хорошо,  если не дядя Ваня. Его окончательно развозит,  язык развязывается словно шнурок. Начинает всех учить. Хочет быть главным. Его прямо-таки распирает от важности. Губенка выпячивается, слюна капает, редкие мысли путаются в голове. Ему хочется обниматься. Хлопать по плечу. Просит смотреть ему в глаза. За пять минут насмерть достает всех. Две минуты отборного Тамбовского мата  переключают Ваню на водителя.
- Алишер! – кричит он, - Алишер!
   Тот не слышит,  машина несется, подпрыгивая на ухабах.
      - Алишер, Алишер! – не смолкая, визжит дядя Ваня, вдобавок стучит кулаком по кабине. Машина тормозит.
      - Что?! – высовывается из кабинки Алишер.
      - Ты, мой ученик?! – то втягивая губы, то выпячивая их  произносит дядя Ваня. Слова он сначала пережевывает,  потом с трудом выдавливает, - Покажи им!
Алишер зло хлопает дверью, несемся дальше. Но дядя Ваня через пару минут опять тормозит машину.
      - Нет, ты, скажи! Ну, ты, мой ученик!
      - Да твой! Твой! –  лицо Алишера багровеет.
      - Ну, так ехай! – командует, словно барин, дядя Ваня.
Трогаемся. Проскакиваем небольшой высокогорный лесок. Он светлый, прозрачный,  весь, из березок. Они молоденькие, гибкие, стоят вплотную к дороге.
      - Ветки! – визжит, было примолкший дядя Ваня, - Ветки! Падайте все! – Он как командир увлекает нас примером. Поджав ноги, боком рушится на железное дно кузова, в тот момент, когда машина подпрыгивает на кочке. Удар получается крепким. Пару минут «командир» лежит не дрыгаясь. Видно, что  хорошо спикировал. Затем  стонет, трет бока, трогает уши, встает.
       - Алишер, Алишер! – опять в крик, - Алишер! Кулаком по кабине.
 Машина замерает.
       - Тебе нужны мои уши? - спрашивает  дядя Ваня.
       - Зачем? – жмет плечами высунувшийся Алишер.
       - Ну, так нужны уши или нет? – напирает на него дядя Ваня.
       - Ну, что ты, дядь Вань, давай доедем! Темнеет ведь! Отстань!
       - А чего же я без ушей-то приеду на метеостанцию?! Поотстегивает их ветками все! – вдруг навзрыд всхлипывает дядя Ваня. Алишер беспомощно смотрит на нас. Серега незаметно, носком ботинка, бьет дядю Ваню под коленку. Тот мешоком рушится вниз. Машина тут же трогается. Два кулака сунутые дяде Ване под нос удерживают его от дальнейших попыток встать. Еще через минуту он засыпает. Беспомощное тело начинает перекатываться под ногами.
Высаживаемся глубокой ночью на уютной полянке рядом с рекой. Даже в темноте ясно, воды в русле совсем немного - это верховья реки. Ставим палатки. Быстрее в спальный мешок с головой. Мгновенно засыпаем. Ночь.
Лагерь пробуждается к полудню. Сказывается разница во времени, и вчерашний рейд с рюкзаками. Над палатками солнце. Вокруг ярко-ярко голубое небо. На равнине такое небо можно увидеть, разве что в погожий сентябрьский день, и то рано утром после легкого морозца. Здесь же все кажется нарисованным, настолько нереально чистые, глубокие цвета: белоснежные пики гор, ровное (без ослабления цвета к горизонту) голубое небо и вода – бирюзово-зеленоватая, с редкими белыми барашками волн.
Сегодня мы никуда не спешим. Сегодня день отдыха. Можно позагорать, поиграть в карты, поизучать окрестности, искупаться в ледяной воде. Нашли дерево со вкусной перезревшей сливой, нашлась ежевика. Обследовали березнячок на предмет грибов, не повезло. Беспечная наша беготня прерывается мгновенно. Один неосторожный шаг и потревоженная черная, бородавчатая гюрза угрожающе выгибается зигзагом недалеко от палаток. Треугольная голова с немигающими глазами зловеще раскачивается из стороны в строну. Змея большая, толстая, более полутора метров в длину. Подходить к ней страшно. Она следит за нами, выбирает момент для атаки. Откуда тебя черт вынес?
 Пугаем змею веткой. Уходи! Она не боится. Мгновенный бросок в сторону ветки и снова боевая готовность. Вообще это общее заблуждение, о том,  что змеям только и дел, как, затаившись в траве стеречь зазевавшегося человека, чтобы напасть. Или в том, что они специально выставляют свой хвост на тропинку, дабы обвинить наступившего на хвост пешехода в  нападении первым. Такого нет в природе. Змеи живут своей жизнью, укромной, тихой. Менее всего хотят конфликтовать с теми, кто крупнее и на кого они не охотятся. Люди не в их вкусе, потому что никакая двухметровая змея,  не в состоянии вас проглотить. Грызть они не умеют.
- Иди отсюда! – ругаемся мы на змею, - Ползи себе!
Змея убираться не собирается. Это редкость. Обычно они не вступают в конфликты, а быстро прячутся. Мы замираем. Отходим от змеи подальше, но не выпускаем из вида. Змея, ползет вслед за нами, передвигаясь ближе к палаткам. Становится жутко. Одно дело читать про змей,  другое – иметь возможность оказаться лично покусанным гюрзой, в глухомани, где до ближайшего врача трое суток пути. Шансов на спасение будет немного.
     Змею приходится убить. Жалко, но жить с таким соседством невыносимо. Тело выбрасываем в воду, на течение. Остаток дня, посвященный сборке катамаранов, ходим только по тропинкам. Дергаемся, постоянно оглядываемся. Всюду чудится шипение. Со страху перетряхиваем все вещи и палатки – новых змей нет.
     К вечеру оба катамарана, надув свои упругие бока, гордо замирают на поляне. Завтра сплав. А пока ужин. Костер. Гитара. И ни слова об этой реке. Заповеди, что господь даст день и даст пищу (следовательно, нечего загадывать) мы придерживаемся свято.
     Утро стартового дня - самый нервный момент из всего похода. Народ возбужденный. Все бегают, суетятся. Несмотря на то, что весла у всех свои, идет вечный брех из-за лопастей и ручек. Завязочки для гермомешков постоянно воруются друг у друга. Я оттаскиваю свой рюкзак в сторону, пакую его и, словно летчик-истребитель постоянно оглядываюсь - нет ли на хвосте «Мессершмитта», который готовится зайти с тыла, что-нибудь выкрасть. Шея быстро начинает болеть. У других дела не лучше. Все злые. Вот-вот пойдут в ход ножи (вилки в поход принципиально не берем). Вещей укладывается, то слишком много, и кто-то остается в одних трусах, то слишком мало,  приходится надевать гидрокостюм поверх фуфайки, а он не лезет.
 Народ психует.  Топает ногами. Постепенно пыльная туча начинает заслонять солнце. Чихание в пыли вносит некоторое успокоение. Слава Богу, что это будет только один день. Сегодня вещам надо просто найти место. Завтра они сами будут занимать свои места, и ничего не будет теряться и путаться. Но вот первый человек подхватывает рюкзак, спасжилет, идет к катамаранам. Это сигнал. Все замолкают, быстро-быстро допаковывают вещи, да рысцой, рысцой за первым. Вдруг он там себе сделает что-то удобней, чем они. Каждый старается всунуть  рюкзак пораньше,  привязать покрепче. В результате небольшой неразберихи веревки запутываются, рюкзаки намокают, кому-нибудь отдавливают ногу. Самый нервный, а такие у нас бывают, взвизгивает трехэтажным матом,  орет, что может сделать это один, посылает всех, и начинает самостоятельно грузить катамаран. Этого-то все и ждут. Можно спокойно покурить,  негр пусть пашет.
     Наконец тяжелые, крупные рюкзаки привязаны вниз, легкие наверх. Запасные весла под рукой. Чальные концы свернуты. Все довольны: и собой, и тем, кто все приготовил. Такое дело, как положено  перекуривается. Затем сигаретки в целофанчик, его в каску, каску на голову. А солнышко светит  и греет. А вода бирюзовая-бирюзовая. И мы тут как тут - трогаемся.
Первый  же порог заставляет относиться к реке крайне серьезно. Хлеще азиатских рек на территории бывшего СССР ничего нет.  Порог-то всего «четверочный», а встретили камни нас строем, да вал накрыл с головой, так сразу стали крещеными. Глаза, промытые водой, впились в реку. Что там, да как? Второму катамарану легче - он сзади. А впрочем, кому тут легче, кому труднее одному Богу ведомо.
      Первые дни проходят без проблем. Река петляет в нешироком ущелье и еще не разу не встала на дыбы. Но с каждым притоком воды становится больше и больше. Все злее и злее волны бросаются на катамаран. Все труднее становится уворачиваться от камней, от прижимов к скалам. Иногда на стоянках нас навещают пастухи. Угощают медом. С наслаждением курят наши сигареты, здесь с этим туго. За чаем, как правило, рассказывают о реке. Как правило, сообщают о недавних трагедиях. То ли весной, то ли прошлой осенью здесь погибли люди. Киваем головами. Поняли. Отвечаем, все равно пойдем. Как им объяснить, что нет в Азии рек, где никто не гибнет, как и нет дорог, на которых не разбивались бы машины – но ведь ездят же люди. Все верят в свое счастье, лишь кому-то просто не везет.
      Через день солнце становится редким гостем. Река уходит в глухой каньон, закрывшись высоченными каменными стенами, и петляет, как лиса, путающая след. Теперь мы вблизи самых опасных мест. Горы придвинулись вплотную к воде, перекрывают ей ход и, где-то она должна начать свой прорыв сквозь базальтовый хребет. Но где? Очередной поворот -  река с нарастающей скоростью устремляется в сужение между отвесных скал. Впереди порог. Сбоку на галечной отмели стоит, подошедшая раньше, группа туристов. Чалимся. Идем к ним. Знакомимся - мужики из Тулы. Такая встреча всегда событие. Перекуриваем его. Обсуждаем, как проскочить. С виду все ясно. Туляки порог посмотрели. Нам показали. Не  подарок, но проходимый. Сообщают, что главные пороги впереди, через полчаса ходу. Встаем. Туляки  трогаются первыми.
     Их флагманская лодка изящной змейкой скользит между обломков скал. Вылетает на слив порога, ныряет в пенную бочку, пропадает и спустя секунды вырывается из пены. Следом идет вторая. Та же змейка, те же камни. Но мешкает   экипаж. Простоватым ему порог представляется. Не налегают ребята на весла. Захватывает их вода. Бьет  о скалы. Рвутся парни. Хрипят. Издали не слышно, конечно, но знаю – хрипят. Только поздно. Только бросает их боком о камень, да дно лодки мелькает в воздухе. И пена.
Я рта не успеваю открыть, а наш катамаран уже в струе. Какие к черту  команды! Спешить надо! Все это понимают. В ледяной воде, да еще когда тебя о камни долбит, жизнь коротка. Мы ближние. Некому туда быстрее нас поспеть. Тут суворовский закон строг. Не выручишь друга в беде – сука ты! Пожизненно сука! Не оправдаешься потом. Последнего слова не дадут. Не нужно оно никому. Потому трусь, ерзай на заднице, стискивай зубы, а вперед греби.
- Куда? – сзади крик громкий. Нам ошибаться нельзя в пороге.
- К обливнику, впритирку! – показываю я на проход. И змейкой мы, со слива в пенную яму. И вперед оттуда, без задержки. Разворачиваем катамаран прямо в струе. Оглядываемся, ребят ищем. Лодку помятую подхватываем. А они у берега. В камнях. Зацепились, машут нам, уже все  в порядке. Спасибо, да извините за беспокойство. Ну, и дай Бог, раз все хорошо. Выдергиваем из воды  поломанное судно, перевозим в удобное место, ставим. Ждем своих. Потом вперед. Тулякам еще ремонтироваться предстоит, а нам надо смотреть во все глаза. Близко опасность.
     Пронизывающий, ледяной ветер вырывается из очередного мрачного, черного каньона, мгновенным ознобом впивается в тела. Рев и гул воды слышен издали. Оно! Прибыли! Отвесные скалы уходят вверх на сотни метров. В глубине каньон еще темнее. Становится жутко. Никогда здесь не бывает ни солнца, ни тепла. Даже жалкий кустик не прилепился на упершихся в небеса гранитных стенах. Одна вода  ревет, да бешеной пантерой носится среди камней. Кидается со скалы на скалу, грызет камни клыками. Ломает их. И не поймешь: где камни раздробленные,  где клыки невиданные в русле валяются. Все вперемешку.
Стоп! Смотреть надо! Целых полчаса мы лазаем по скалам.  С разных сторон заглядываем. А все нет ясности, где проскочить можно будет. Запутан лабиринт. Сжимается сердце, холодеет. По берегу бы проскочить. Да стыдно-с. Не затем же ехали, чтобы отступать. Еще ищем. Но вот словно пробил где-то невидимый колокол. Потянулись все  друг к другу. Со скал спускаются, торопятся. Горят глаза. Значит есть маршрут! Осталось детали обсудить, а там:
- Экипаж к машине! Страхующие по точкам! Фотограф к аппарату! Вперед!
Весело теперь. Весело, что нашли, где проскочить. Да только гаснет веселье в перекуре, когда спасжилеты начинаем поддувать. Когда от каски ремешок к подбородку потуже приглаживается. Порог впереди!
- Готовы? … Ну, тронулись! – командую я хриплым голосом.
     Весла в руки, и вот уже растет полоска воды от катамарана до берега. Теперь не вернуться назад,  не переделать ничего. Скалы отвесные вздымаются вверх, неба клок в вышине болтается. И все. Вода, со все убыстряющейся скоростью тянет нас к порогу. Он близко. Но я почему-то не слышу ревы воды, не слышу, как гудят от напряжения скалы, а словно кролик перед удавом, смотрю туда, где вода, сорвавшись со скального выступа, исчезает в белой пене, в брызгах.
Мне страшно. Страшно настолько, что язык деревенеет во рту, в животе начинает холодить. Я представляю, как нас ставит лагом, поперек струи, заклинивает в камнях. На мгновение катамаран придерживает бег воды. Выгибается от напряжения, дрожит. Потом река, взревев от ярости, смертельно раненным зверем, бросается многотонной массой. Рвет катамаран. Закручивает в кровавую мясорубку. Перемешивает все. Все протирает о скалы и выворачивает. Много раз мне приходилось видеть обломки искореженных машин. Разбросанные по берегу куски обшивки. Намертво вбитые в трещины скал остатки неестественно вывернутых весел и труб от рам. Разбитые каски на берегу. Траурные таблички на скалах. Здесь тот, тот. Тогда-то, тогда-то. И все. Тут, на скалах,  тоже несколько табличек, словно глаза ушедших людей следят за нами.
- Как там?!- интересуется Серега.
- Близко! – отзываюсь я.
- Ну, пошли! – доносится сзади.
 Пошли. Заспешил по гладкой быстрине катамаран. Замелькали скалы. Скоро все начнется. Глянуть бы на себя со стороны. Глаза, наверное, огромные на выкате. Бешенные. Ни одной мысли в них нет. Порог уже видно. Видно ревущую воду, разбивающуюся об остро отточенные камни, тянущую нас на них. Скорее вперед! Впереди драка, и сворачивать никто не собирается. Только лямки на коленях удерживают меня. Натянулись, вот-вот лопнут. А я, как цепной пес, рвусь с этой привязи, да куда броситься выцеливаю. Мне бы слегка своей стороной катамарана по камню слева чиркнуть. Чтобы и его не порвать, да чуть пристопорить ход,  довернуть машину. Сзади мат-перемат. Брызги от весел. Я свое весло в воду, тоже со всего маха вгоняю и рву ее гребками. Рву! Рву! Все по-черту! Прет машина под озверевшими наездниками. Беситься река. Накрывает нас двухметровым валом. Забивает в легкие пену. Прячет  белый свет. Да только слабо ей сегодня. Да только пробкой вылетает катамаран из порога. Только вот уже затишье за обломком скалы, где крутиться на месте голубая вода. Даже солнце откуда-то бьет лучами. Разворачиваем с ходу машину  против течения, и за скалу – шасть. Стали на страховку. Ребята с берега веревочку крепенькую бросили. Все. Мы на якоре. Отдых. Пить только страшно хочется. Руки с трудом разжимаются, выпуская весло.
      Смена. Мы страхующие. Ждем вторую машину. Ее нет и нет. Солнце вниз, да вниз. Холодать прилично начинает. Значит подспустил катамаран у мужиков. Подкачивают. Но они работают и сухие. Мы без дела и мокрые. Ах,  ждать-то как тоскливо. Держись, солнышко, не уползай с неба. Да где же они?!
      Когда второй катамаран внезапно вылетает из-за скалы мы едва успеваем щелкнуть фотоаппаратами. Массивный он. Неуклюжий. Но пашут мужики как черти, разворачиваются прямо на сливе, бросают машину в проход между камней. Скрываются в пенной яме. Через секунду лезет нос катамарана вверх, вытаскивая седоков из плена. Тут же бросает их струя на острый зуб, торчащий из воды. Хрустит дерево о камень, звенят веревки. Срываются мужики с камня спиной вперед. Падают в пенный котел и снова скрываются под водой.
- Всем готовность! – орет Серега сзади, - Спасательный конец в руки! Ждем!
Тяжко сбрасывая с себя тонны воды, выныривает второй катамаран. Все люди на месте!
Гребут! Упираются. Уже проскакивают мимо нас, только кивнув приветливо. Мы следом. Все у нас в порядке! Теперь бы площадочку у реки найти, где переночевать будет можно и, считай, день чудесно отработали.
     Но нет площадочек хороших. Скалы кругом да камни. А вверх не полезешь – больше ста метров вверх по отвесной стене –  долгая забава. Вперед тоже не разбежишся. Еще один жуткий порог там. Пока мы искали площадочку, да головами полчаса крутили, шесть километров по реке проскочили. Приходится смотреть новый порог. Смотреть пятиметровый водопадный слив, который мечется из стороны в сторону  и гонит сотни тонн воды ежесекундно вниз. Внизу огромный пенный котел, в котором все бурлит и клокочет от закручивающихся струй. Порог, по технике прохождения, чуть проще предыдущего, но рев воды в нем такой, что не дает услышать собственного голоса. И скорость воды такая, что если не попасть в трехметровые входные ворота, образованные острыми камнями перед порогом, то «полетят клочки по закоулочкам». От нас тоже какие-нибудь клочочки останутся. А может, нет.
 Решать надо быстро. По науке - второй подряд порог высшей категории сложности не ходят. Тем более делать этого нельзя в вечернее время. Пупок надорвать можно. Но и ночевать в скалах – тоже не лучший выход. Погода в горах как капризная женщина. Расплачется в одно мгновение. Зальется слезами. Тогда все. Тогда вздуется река, и будет здесь как в преисподней. Мы ходим по площадке, от которой до воды метров десять. Да только все камни на площадке зализанные, да кругленькие. Значит бывает вода здесь! И, судя по следам на скалах, бывает и выше еще.
     Думай голова! Тебе решать! А солнце, как назло, все быстрее и быстрее за гору спешит. Ну! – я подгоняю сам себя – или идти или разгружаться. Все молчат. Ждут. Все понимают, вечер поздний, риск  велик. Ошибиться нельзя.
- Ну! – Я делаю каменное лицо. Собираю всю уверенность и коротко бросаю:
- Идем!
     По лицам вижу, этого ждали. Второй экипаж уходит на страховку,  наш к машине. Она подкачана, проверена. Звенит тугими боками. Когда успели?! Носом что ли мужики чуяли, пойдем порог. Улыбаются они. Довольные – ты думал, а мы уж знали! Теперь остается только пальцем ткнуть, где проход в скалах, да где увильнуть от камней надо. Да еще все это не перепутать.
- Готовы? – спрашивает Серега, он главный на катамаране.
- Готовы! – по очереди отзываемся мы.
- Помнишь где проход в камнях? – это он мне.
- Зюйд-зюйд-вест! – отвечаю я.
- Да ты не зюзюкай – пальцем покажешь! - И матом на меня, и отталкивает катамаран.
- Ну, поехали!
С воды водопада не видно. Он откроется за пять-шесть метров. Тогда ошибки будет исправлять поздно.
- Вон! – тычу я пальцем, - Тот желтый камень оставь слева!
- Все, вижу! – отзывается Серега. Мы вписываемся в воротца, прижимаем к себе весла, чтобы не поломать их и, через секунду с криками:
- А, мля! – срываясь с водопада, исчезаем в пенном котле.
- Дружненько! Вперед! – громко подбадривает нас Серега, используя при этом обширный арсенал непечатных, но очень проникновенных, витиеватых, выражений. Дружненько налегаем на весла. Завихрения струй еще пытаются нас затормозить, но поздно: катамаран вырывается из пенных объятий, ловит струю, уходит от порога. Еще через мгновение ныряет в тень, за скалу, становится на страховку.
     Второй катамаран заходит в порог лучше нас. Прицелившись заранее, ребята разгоняются перед сливом и давят многотонной массой катамарана этот водопад. Лишь скалы вздрагивают. Есть! Они устремляются вперед, мы за ними. Через пять минут все причаливаем в уютной гавани среди камней. Образовав небольшой заливчик, река, ревя свернула в сторону, а здесь растеклась ровным зеркалом. Намыла золотой песочек, по которому мы вышли на изумрудную, от сочной травы, идеально ровную лужайку. Спрятавшись, в темное ущелья, грохот реки ушел, оставил нам тишину.  Несколько невысоких белых березок окаймили полянку. Между ними приютились кусты шиповника и барбариса покрытые красными и синими ягодами. Кое-где мелькнула вездесущая ежевика.
     И сменит ночь вечер. И придет она к нам тихой и безветренной. Длинные языки пламени от костра будут взлетать вертикально вверх, освещая  раскрасневшиеся лица, бросая красные искры прямо в звездное небо. У нас сегодня праздник. Кружка со спиртом аккуратно поплывет по кругу, впитывая в себя и ночные запахи гор, и тысячи мерцающих звезд, и тепло огня. Крепкие огрубевшие руки не дадут ей ни дрогнуть, ни расплескаться.
- С праздником, ребята! – поздравляем мы двух «именинников», впервые прошедших свою высшую категорию.   
- Дай, Бог, вам новых красивых рек, а друзья всегда рядом с вами! –  каждый делает по доброму глотку из кружки. Хлопают увесистые кулаки ребят по спинам. Похрястывают кости, но ребята молчат. Им возмущаться не положено. Они сегодня в первый раз прошли по ребру возможного. Они почесывают спины, затылки, жмурятся на огонь. Кружка доходит и до них.
- Спасибо всем! – говорят они, - Спасибо, что взяли покататься! –  допив, наливают кружку заново. Праздник у нас. Самый трудный день позади.
     Дальнейший путь идем с быстрым просмотром. Несмотря на то, что река продолжает неистово метаться   среди обломков скал, уже известно – крайних опасностей впереди нет. Мы проносимся мимо небольших кишлаков, мимо ореховых рощ, мимо водопадов, срывающихся серебряными струями с отвесных стен. Теперь вперед. Держись река!
     Как и всякое завершение чего-то интересного Чирчикское водохранилище появляется совершенно неожиданно. Река с разлета напарывается на огромное озеро бирюзовой воды и растворяется в нем. Наш катамаран, потеряв привычную струю, начинает растерянно кружиться на одном месте. Кольцо маршрута замкнулось.
     Впереди нас ждет Ташкент, Бухара, потом – домой. Сбрасываем лишние вещи в камеру хранения и налегке уезжаем в город нашей мечты. Это Бухара. Всего ночь в пути, и мы в одном из древнейших городов мира. За окном троллейбуса мелькают типовые пятиэтажки, стандартные городские кварталы, спешащие на работу люди. Мы крутим головами, выискивая древности. На наших лицах разочарование. Древностей нет. Вот и конечная остановка. Выходим,  вслед за толпой устремляемся, по кривым тропинкам, через парк. В парке сумрачно, прохладно. Молчим. Парк позади. В глаза бьет ослепительное утреннее солнце. Над нами голубое - голубое небо и … на сколько хватает взгляда ни одной цивилизованной постройки. Мечети, минареты, какие-то мастерские, дымящие чайханы,  гомон людской. Это он - старый город!
- Бухара! – выдавливается из груди.
- Бухара! – выдыхают еще восемь человек.
Вдоль высокой крепостной стены расположился рынок. Но не уместился весь, растекся по десяткам примыкающих улочек и переулков. Гудит. Гудит, как тысячи рассерженных пчел. Тут все перемешалось в многоязычной толпе. Тут сотни рук протягивают тебе всякие ленточки, тряпочки, тапочки, халаты. Тут же на земле продают орехи, груши, лежит рассыпанный на платочках изюм. В мастерских, а то и прямо на улице ремесленники изготавливают ножи, медную посуду, расшивают золотом халаты, тюбетейки. Рядом едут арбы, запряженные огромными верблюдами и серенькими ишачками. Скрипят, подпрыгивают на камнях деревянные колеса. Нас постоянно дергают за одежду:
- Купи! Купи!
Нам улыбаются тысячи глаз. Счастливые, улыбаемся всем в ответ.
- Купи! Купи!
Восток- дело тонкое. Мы не спешим. Здесь нельзя суетиться. Здесь все это продается тысячелетиями. И никуда не делось. Значит за час, пока мы будем смотреть,  никуда не пропадет. Торгуемся непрерывно, дабы не торговаться здесь просто не вежливо. Пробуем янтарный виноград, светящийся на солнце. Улыбаемся продавщицам, стараемся сбить цену. Нам улыбаются в ответ  веселые узбечки, и уступают в цене: «Бери виноград, не пожалеешь!» Нам всем хорошо.
Еще бы в баньку сходить, да пообедать. Где ж тут банька? – спрашиваем  у прохожих. Странно им это.
- Туда иди, туда – тычут пальцем.
Кругом мечети, да минареты,  по-узбекски все написано. Где ж тут банька-то? – интересуемся мы после четвертого круга. Смеются прохожие. За руку берут, толкают в дверцу  невзрачную. Ступайте. Мы по лесенке верх. Там банщик: «Заходы, заходы, родной!». Пятнадцатого века эта  банька. Уютно в ней. Тепло. Раздеваемся. По низкому сводчатому проходу спускаемся в подземелье. Древность-то  какая! Наверное, еще гремели отзвуки походов Тамерлана, а эта банька существовала. Осматриваемся. Из общего большого зала убегают коридорчики к маленьким кельям, в стенах которых вырублены лежанки разогреваемые снизу горячим  паром. Хорошо на такой лежанке. Греются кости. Размягчается тело. Дремота находит. Сколько же здесь людей побывало за пять веков!?
- Отец, а Ходжа Насреддин здесь бывал?
- Обижаешь! Здесь все бывали. Насреддин – обязательно!  Там у крыльца кольцо видели? Ослика привязывал. Хороший был человек. Веселый такой. Все шутил.
      Через три часа мы снова на рынке. Здесь все по-прежнему. Только солнце взобралось высоко-высоко. Да небо все облачка растеряло. Да живот урчит. Жарко. Воздух, настоянный на запахе жарящегося шашлыка и еще десятков неведомых ароматов, расплавленным маревом поднимается над рынком. Обед. Мы занимаем низенький столик, рассаживаемся вокруг. На столе дымятся чашки с шурпой, аппетитно развалилась на блюде свежепожаренная рыба, истекающая жаром и жиром. Красные помидоры, лоснятся своими тугими боками, норовя треснуть. Кроме того огурчики, перчики, редиска, инжир, горы зелени, острая корейская приправа к мясу и, конечно дыни, арбуз и виноград составлял в то день наш стол.
Мы не спешим. После трех недель на концентратах - зачем спешить? Как говорил один знакомый узбек:
- Здэсь Восток! Куда спэшишь? Кюшать надо мэдленно!
Проходит час. Другой. Глаза у нас становятся узенькими. Лицо покрывается крупными каплями пота. По рукам течет жир. А стол, чтоб ему провалиться, не пустеет. Мы полусонными глазами обводим рынок. Мы ничего не хотим. Хорошо нам.
- Эй, урус, оставайся здесь жить! – кричат торговцы.
- Нет, мы домой!
- Какой домой?! Что ты! Что ты! Война у вас дома! Война!
Мы ошалело вскакиваем: « Как война?! Какая война!»
Было тогда 4 октября 1993 года.