Две стороны лжи

Тридцать три часа, сорок две минуты и пятьдесят одну секунду на ногах не каждый выдержит. А если ко всему прочему не отсиживаться перед экраном телевизора, а брести туда, куда глаза глядят, лишь изредка поглядывая на часы, – изощренная пытка для молодой горожанки, удаляющейся прочь от шумной столицы. Не помню, когда ела в последний раз, что пила и пила ли вообще. Губы потрескались, платье запылилось, а вчера чуть не расплавилось, позволяя жестокому солнцу медленно себя пожирать. Хочется выть от тоски. Есть ли виновные в том, что произошло? Отец – чопорный банкир, Бог с ним. Мать последняя истеричка, сестра конченая дрянь, готовая резво пройтись по головам близких людей ради достижения своих эгоистичных целей. Кто еще? Кто у меня был, есть… остался? Приятели, знакомые, соседи – вереница лиц, завешанных натянутыми улыбками, а те словно тяжелые шторы, через которые не пробиться истинному нутру. В печенках сидит вся эта шумиха, кутерьма, надменный театр сотен, тысяч актеров, облаченных в одинаковые маски. Я не хочу так больше! Свободная душой птица не станет радоваться золотой клетке и когда-нибудь обязательно вырвется на волю.

Представился чудный случай: день рождения главы семейства, торжественная подготовка, терпение, готовое лопнуть в любой момент. Пафосный ресторан, реки алкоголя, коллеги, виновник торжества, а еще его дочь, сбежавшая домой раньше всех и собравшая вещи в надежде поскорее покинуть стены собственного дома. Это было просто, даже слишком. Никто обо мне не вспомнил и вряд ли вспомнит теперь. Мобильный ночевал в мусорном баке, так что я не слышала навязчивых причитаний в трубку и была лишена слезливо-тошнотворных слов прощения, которые, возможно, и не прозвучали бы. Надо было раньше думать, раньше стараться заметить меня, понять, прочувствовать. Им наплевать, так что всеобщая тоска не продлится долго. Сорвав украшения и не взяв с собой денег, я направилась на северо-запад. Туда, где не слышно бесконечного рева двигателей и голосов людей – в мир спокойствия и единения с природой, ее нежности и чуткости, которая будет обращена ко мне одной.

Дорога… длинная, длинная, черт – такая длинная! Поначалу сонно плетущаяся вдоль побережья, а после игриво выглядывающая из-за причудливых деревьев и заставляющая идти по ней, не останавливаясь ни на шаг. Вскоре смрад цивилизации окончательно покинул мои легкие. Там не осталось ничего, кроме чистого кислорода – свежего и лакомого. Автомобили все реже колесили туда и обратно. Я не считала их, различая лишь по цветам. Вот смешная зеленая кроха, похожая на черепашку, а четверть часа назад я видела красную развалину с ободранными покрышками. Некоторые водители считали нужным остановиться рядом и спросить, не нуждаюсь ли я в помощи. Неужели так плохо выгляжу?! С синяками усталости в пол-лица и обветрившейся кожей… может быть. Но «скорая» не спасет. Больничные стены не удержат в себе мою печаль. Катитесь все, сама справлюсь.

На второй день отшельничества, около полудня, когда запас сил подходил к концу, я поставила чемодан на обочину и оценила туманным взглядом горизонт – мир моего будущего. Если честно, он был чрезвычайно похож на мир прошлого, так что обернись я вокруг своей оси пару раз, ни за что бы не догадалась, откуда забрела в эту глушь. Совершенно плоская земля, поросшая редкой, выжженной травой. Ясное небо, обволакивающее беглянку со всех сторон. Разразись гроза, молния бы сразу угодила мне в макушку! Но грозы не было, как не было и ощущения ночной свежести на губах, когда даже крохотные светлячки взмывают над полями и упиваются изысканной прохладой. Боже, ну что мне остается? Вернуться назад? Нет уж! Лучше помереть тут от жажды, чем гнить в затхлых фешенебельных апартаментах. Сколько еще ждать, а главное – чего? Еще чуть-чуть, и должен появиться какой-нибудь знак, сердцем чую. Пусть асфальт под ногами треснет, если я сделаю хоть шаг, не дождавшись его. Упрямство – второе счастье.

Судьба, по-видимому, была ко мне благосклонна. Не прошло и пяти минут, как вдали замаячила едва различимая черная точка. Она двигалась медленно, сливаясь с жаром дороги и трансформируясь на глазах. Расплывчатая клякса напоминала то облако густого дыма, то нечто похожее на дрожащее созвездие, ориентир – наподобие Южного креста, только в мрачной гамме. Крупицы песка мельтешили перед лицом, тепло ударяло в виски. Хотелось разглядеть замысловатую ниточку, ведущую к спасению. Надеюсь, это не галлюцинация. Рехнуться всегда успею. Символичное чудо увеличивалось в размерах до тех пор, пока не стало похоже на… старый, помятый грузовичок? Да, это воистину «счастливый» случай. Осталось лишь поднять большой палец и устроиться рядом с водителем. Перспектива не так уж хороша, но в то же время приемлема. Остановись подле меня роскошный лимузин, я бы плюнула в лицо шоферу, а тут… Рискнуть? Чем черт не шутит.

Не думала, что когда-нибудь мне посчастливится сидеть рядом с трогательным деревенщиной, зажавшим сухую травинку зубами, и сдерживать себя от неуместного смешка. Баранку сжимал крепкий, мускулистый мужчина лет тридцати на вид. Кожа его была румяной, чуть обожженной на шее и плечах, выглядывающих из-под лямок джинсового комбинезона. Кружилась голова, поэтому образ был расплывчат и затуманен, но чего я точно не забуду, так это глаза насыщенного болотного цвета с карим отливом. Их глубина представлялась мне тиной, в которой проросло прекрасное дерево, чья кора должна искриться наливной спелостью даже туманной ночью. Наш герой указал на потрепанное сиденье, а затем растерянно и так наивно хлопнул длинными ресницами, что я, нисколько не сомневаясь в правильности своего выбора, швырнула вещи в кузов. За окошком мчалась травяная «пустыня», а ветер приятно развевал волосы, хлещущие меня по лицу, на котором впервые за долгое время появилась улыбка.

– Меня зовут Дональд, – представился незнакомец, – а тебя?..
– Моника. Рада встрече.
– Красивое имя. Французское?
– Не угадал, – протяжно зевнув, простонала я. – Греческое. Хотя какая разница?
– И правда… никакой, – смутился задумчиво сдвинувший брови путник. – Просто ты похожа на француженку.
– Бог мой… Ты, наверное, и француженок-то никогда не видел, я права?
– Видел! Моя мать любила журналы мод, там было много красивых фотографий. Мне особенно запомнилась девушка в голубом берете на фоне Эй… Эйфелен…
– Эйфелевой башни?
– Да, точно. Так вот, ты напомнила мне ее. Наверное, губами… и это платье.
– Не платье, а тряпка. Бесполезный хлам, на который потрачена куча шуршащих бумажек.
– Ну-у-у… эта тряпка. Она тебе к лицу.
– Мне на свое лицо даже смотреть страшно, так что немедленно прекрати льстить!
– Но я не вру, честно! Не веришь? – Голос прозвучал обиженно.
– Я уже никому не верю. Извини. Так что там с фото?
– Башня высотой была не больше самой леди, та как бы держалась рукой за ее верхушку. Причудливый снимок, придумают же! – Дон сдержанно усмехнулся. – И как у них это получается?
– Тебя так легко обмануть. – Я откинулась на спинку сиденья и забавно поджала губы.
– Кхм… Не местная? – Громила решил сменить тему.
– Местная. Теперь местная.
– А куда направляешься?
– В никуда…
– Как это? – Взгляд водителя на мгновение стал недоумевающим.
– Можешь высадить, когда надоем.
– Так нельзя, ведь пропадешь одна! Близкие есть?
– Нет. Никого нет.
– В таком случае, – попутчик глубоко вздохнул и в упор посмотрел на меня, – ты ведь не очень много ешь?

Я ответила звонким смехом, который до этого всеми силами старалась подавить. Лучшего не придумаешь. Лучшее – невозможно. Позже эфемерная радость опьянила сознание, веки медленно опустились, и окружающий мир перестал меня интересовать. В итоге проспала всю дорогу самым сладким младенческим сном, а пришла в себя только к вечеру, когда огненный диск коснулся крыши дома, в котором мне предстояло поселиться.

Вывалившись из кабины, я почувствовала тяжесть во всем теле. Хозяин предложил самой осмотреть местность, пока он разгружает покупки. Внутри дома было как-то… уж слишком скромно. Думаю, это лучшее определение. Вроде все то же самое, что и в моем прежнем жилище: кухня, две спальни, раздельный санузел и даже комната для гостей, с одним лишь отличием – не было ни одного предмета роскоши. Жесткие деревянные кровати, ржавеющий умывальник, тонна пыли в каждом углу и отсутствие привычных картин на стенах. Неужели мы с простыми людьми так похожи, но все-таки такие разные? На заднем дворе находилось некое подобие озера, больше похожее на лужицу, подле которой росла высокая трава. Спуск был пологим, но от этого не менее скользким, видимо из-за илистой почвы. В воде отражался закат цвета золотистых апельсинов, а рядом мило стрекотали кузнечики.

Около дома возвышалась покосившаяся пристройка, в которую, как мне сперва показалось, никто давненько не заглядывал. Дверь висела на одной петле, а сквозняк продувал убогое сооружение насквозь. На толстых гвоздях, кое-как вбитых в ветхие стены, висели рабочие инструменты: пассатижи, пилы, даже огромные садовые ножницы. Повсюду были щели, сквозь которые внутрь проникал тусклый вечерний свет, и только один угол оставался в объятиях сумрака. Я долго всматривалась, пытаясь понять, что же там находится. В конечном итоге, будучи очень любопытной, все-таки решила пересилить все детские страхи и сделать несколько шагов вперед. С каждым мгновением пульс учащался. Мысленно я настраивала себя на то, что ничего жуткого в сарае быть не может, а времена Фредди Крюгера давным-давно прошли. Сердце стучало словно отбойный молоток.

Коснувшись тени кончиком носа, я облегченно вздохнула, как вдруг кто-то вякнул под ногами. Вздрогнув, я едва не раздавила черного кота, который нарезал вокруг моих ног лихорадочные круги и терся о них своей блестящей шкуркой. Прислонив ладонь к груди, я только и успела перевести дыхание. Внезапно сквозь непроглядную темень начал проступать силуэт. Высокая фигура двигалась навстречу мне, контуры лица становились все отчетливее. Это был мужчина. Постойте... Дональд? Когда он подошел вплотную, я стремительно отпрянула назад. Темные очки украшали его переносицу, а на лице появилась борода. Но когда он успел? Это какой-то бред. Не веря своим глазам, терла их до боли, а человек по-прежнему молча наблюдал за мной.

– Это не смешно! – взвизгнула я. – Что ты тут делаешь? Мы только что виделись, почему ты так изменился?!

И снова в ответ проникновенная тишина, смешанная с легким, почти незаметным гулом ветра во дворе. Когда страх окутал меня от макушки до кончиков пальцев, отрезвлением стал мужской крик, донесшийся из дома: «Моника! Я тут на стол накрыл, иди сюда!» Я мигом выскочила из сарая и присела на крыльцо, чтобы прийти в себя. Прошла минута. Затем две. Разум отказывался анализировать происходящее, катастрофическая усталость сделала свое дело. На кухне меня ждали свежие сэндвичи, черный кот, а еще широко улыбающийся Дон.

– Проголодалась? Знаю, что не густо, но я так старался. Надеюсь, ты оценишь.
– Кто это был? – На моем лице появилось волнение.
– Где? – Дональд развел руками.
– В домике возле озера. Видела там мужчину, безумно похожего на тебя. Только у него… – Я обхватила пальцами свой подбородок. – В общем, вы все-таки разные.
– А я-то думаю, почему у тебя вид такой встревоженный! Это Родни. Мой брат.
– Вы близнецы? – продолжала я, присев за стол и по привычке схватившись за нож с вилкой.
– Хм-м… да, это так. – Новый знакомый почесал затылок и закусил губу, словно стесняясь этого. Он выглядел не менее взволнованным, как будто собирался поведать мне что-то важное, но не решался. – Я ведь не предупредил, что у меня есть родственник. Я вообще тебя ни о чем не предупреждал, но ты ведь не в обиде, верно? Он странный немного. К тому же слеп. Ты только не беги от нас! Зла бедолага еще никому не причинял. Сидит в своей конуре, как крот. Боится из нее выползти. Но когда выходит, становится другим человеком, понимаешь? Это темнота на него так действует. Мы были у доктора, тот сказал, что у Родни маниакально-депрессивный синдром. Но я отказываюсь верить в байки для слабаков. Он сильный, выдержит.
– И давно с ним такое? Это опасно для окружающих?
– С рождения, сколько себя помню. А опасности нет, говорю же. Иначе я бы давно был трупом, – усмехнулся мой новый приятель, запирая на засов черный ход. – Не ходи к нему. Так будет лучше.
– Хорошо… – только и смогла вымолвить я. – Почему ты не ешь? Вкусно ведь.
– Я не голоден. Может быть, позже.

С этими словами Дональд вышел из-за стола и по-свойски подмигнул напоследок. Ночь уже завладела окрестностями, и сразу же после трапезы я отправилась в свою комнату, чтобы отдаться во власть Морфею. Всю ночь мне снились кошмары. Главным из них был тот, в котором я попала в огромные песочные часы. Воздух заканчивался, а время все капало и капало мне на голову. В стеклянных стенках сосуда отражалось мое лицо. Оно двоилось, множилось, губы шевелились, с разными интонациями ругая виновницу родительских мигреней. Проснулась я в холодном поту. Больше никакого недосыпа!..

Летние деньки поочередно накрывали этот уютный уголок мира, в котором было все для счастья. Календарные листки летели к остальному мусору. Единственным минусом была та самая пристройка, которую я поначалу старалась обходить стороной. Периодически мне приходилось оставаться вдвоем с Родни, когда главе нашего странного семейства нужно было уехать за продовольствием. Тогда я не решалась приблизиться к покосившемуся убежищу, но, в конце концов, интерес был слишком силен и в один прекрасный миг выплеснулся наружу в виде моего наглого вторжения на чужую территорию. К удивлению, внутри было пусто. Мрачный угол находился в глубине за кипой картонных коробок из-под всякой утвари. Там не было ничего, кроме деревянного табурета и начатой пачки сигарет, лежащей на нем. Вскоре крик друга послышался со двора, и мне пришлось незаметно выбираться.

Страх и желание коснуться чего-то запретного граничили во мне невероятно тесно. Хотелось знать, кто скрывается под очками, насколько братья разные. В Дональде я замечала много примечательных черт: он двигался с особой медлительностью, был сутуловат, но при этом очарователен и жизнерадостен. От звука его шагов сотрясалась земля. Наше знакомство стало чем-то светлым, добрым. Мы часто разговаривали. Не скажу, что была конкретная излюбленная тема – все, что ни попадалось нам на глаза, становилось поводом для обсуждений. Все, кроме сарая. Эту тему мужчина всячески обходил стороной, оно и понятно – не каждый сможет с привычной улыбкой рассказывать про калеку-брата. Мне почему-то казалось, что они очень близки не только по крови, но и по духу, даже несмотря на то, что Родни я видела всего единожды. Вокруг нашего поместья витала атмосфера тепла и любви к ближнему, и это меня чрезвычайно радовало.

Пары месяцев не прошло, как округ настигла череда проливных дождей. Хорошо, что я в свое время убралась с той пустынной дороги, иначе сейчас пришлось бы несладко. В засухе тоже были свои плюсы, теперь же стрекот кузнечиков заменило лягушечье кваканье. Жабы парами выпрыгивали из озера, которое увеличивалось на глазах. В один из пасмурных вечеров Дон предупредил меня о том, что у Родни началось обострение болезни. Сказал, чтобы не тревожила его, не беспокоила. Но сердце мое было полно сожаления – хотелось утешить несчастного или хотя бы проведать. Я, как уже повелось, ослушалась друга и незаметно выбралась из дома, тотчас очутившись на месте. Дверь все так же колыхалась на ветру, а внутри царило спокойствие, и даже молотящие по крыше капли дождя не нарушили дивную ауру. Родни снова не оказалось. Новая пачка сигарет лежала на том же табурете. Единственным, что меня удивило, стало отсутствие одного из предметов на гвозде возле входа. И именно оно стало для меня роковым.

Вечером, зайдя к себе в комнату, я сбросила старый комбинезон, позаимствованный у Дональда, и, облачившись в ночную сорочку, выключила свет, стараясь на ощупь найти путь к постели. Забравшись под одеяло, я укуталась в него, но матрас оказался особенно жестким. Нехотя встав и просунув распахнутую ладонь между ним и простыней, я с ужасом нащупала там садовые ножницы, не так давно исчезнувшие из каморки Родни. Их лезвия от кончиков до основания были влажными, холодными и во мраке отливали черным цветом, будто измазанные нефтью. Нетрудно было догадаться, в какой цвет они окрасились, когда я резко ударила по выключателю.

Руки дрожали, разумом я понимала, что нельзя кричать. Бросив инструмент на кровать, босыми ногами я спустилась по ступеням, пытаясь тихо позвать друга и удостовериться в том, что он жив. Дождь лупил по гладким окнам, вокруг было темно, хоть глаз выколи. И лишь силуэт на стуле заставил меня боязливо обхватить замерзшими пальцами шнурок, тянущийся от настенной лампы. Дональд сидел, склонив голову над поверхностью стола. Его глаза были закрыты, а щеки и белая майка оказались сплошь усеяны кровавыми брызгами. Рядом валялась начатая пачка сигарет. Это была последняя капля. Я ринулась за брошенными ножницами, но они в буквальном смысле исчезли. Кровать же была аккуратно застелена.

Голову разрывало на части. От волнения ноги отказывались меня слушать, а перед глазами то и дело вспыхивали образы из снов: мое лицо, его копии, неустанный шепот губ. Добравшись до кухни, я заметила, что стул пуст, нет и следов крови вокруг. Неужели это огромная, пульсирующая в моем мозгу галлюцинация?! Выбежав на улицу и стоя под проливным дождем, я впервые закричала изо всех сил так, что казалось, стекла вот-вот треснут в рамах. За спиной послышались чьи-то шаги. Это была судьба, встречи с которой я боялась больше всего на свете.

Когда я обернулась, то заметила в руке Родни ножницы. Дождевая вода смывала с них кровь, та стекала на землю, впитывающую все до последней капли. Сумасшедший кричал что-то про брата, в его бреду я едва могла разобрать отдельные слова. Стена воды с шумом накрывала наши тела. Убийца твердил о том, что все это нереально, что он – мое внутреннее «я», мрачная сторона, погубившая и вытеснившая светлую. Самое ужасное, что я ему верила. Шелест влажной листвы стал просто невыносимым. Не выдержав напряжения, я бросилась к озеру, решив уничтожить темную сторону вслед за невинным Дональдом, и, поскользнувшись у самого берега, полетела в омут.

Спустя некоторое время полиция вышла на мой след, волнение родителей оказалось сильнее предрассудков. Бездыханное тело вынесли из воды под истошный вопль матери. На этом инцидент исчерпал себя, только мелочи могли напомнить о нем: деревянный табурет, очки и кусок щетинистой материи, рядом с которым величаво возвышалась баночка театрального клея.