Шрам

У него была красивая буква "Ш": длинная, мягкая. Он задерживался на ней, полузакрыв глаза. Иногда я специально заглядывала ему в рот, чтобы в очередной раз убедиться, что у него не раздвоенный язык.

Когда он спал - он сопел. А я часто долго не засыпала, чтобы дождаться той фазы его сна, когда "Ш" с усилием протиснувшись между зубами и чуть-чуть открытыми губами, выбиралась наружу. Иногда мне было жаль её упускать - тогда я ловила её своими губами, а утром отдавала ему обратно.

Все остальные буквы были обыкновенные, некоторые даже не совершенные.

Я расклеила по всему дому записки со словами с "Ш". Особенно с теми, где "Ш" в середине - потому что "шина" и "глушь" звучат не так красиво как "вишня" или "крепдешин". Я ходила за ним следом и ждала, когда он наткнётся на очередную записку. Всякий раз замирала и блаженно закрывала глаза, когда он начинал недоумённо бормотать: "Лошадь...". Или: "Кушетка..." Ну, или.

К слову "шебуршишь" я одевала любимое платье.

Его "Ш" успокаивала, умиротворяла и служила осью моего мироздания.

Я выучила все три острия "Ш". Исходила их вдоль и поперёк, изрезалась, изранилась, извелась.

Когда "Ш" иссякла, я покинула его.

Новой осью мего мироздания стала "Р". Мятежная, зовущая, дрожащая.