Агония осени

(Агония осени).

Я посвящаю это всем тем, кто любил и кого связали:

Сладость  мгновений,  окутанных золотом,
Блики на воде, что дороже любого металла,
Игра  слов,  переплетённых  нитью  серебра,
Колыхание   листвы,  что   рождает  песню,
Ласковые  руки ветра, зарывшиеся в волосы,
Тайна сердец, скрытая под вуаль нежности,
Мелкая рябь на воде, словно осколки зеркала,
Память, как нить жемчужного ожерелья…

Его глаза, обращённые на вид из окна, выдавали его всего целиком. Этот взор мог быть только у человека, который много страдал, который понял жизнь. Седина нещадно посеребрила виски, оттенив ясные синие глаза. Мелкие морщинки вокруг них выдавали его возраст, но не уничтожили остатки прежней красоты, даже несколько подчеркнув её. В пронзительных глазах сквозила горечь и мысль. Если правда, что очи это зеркало души, то они выдавали его всего целиком. Узкая линия губ не делала лицо жёстким, а, наоборот, подчёркивала не дюжую внутреннюю силу. Руки, все в трудовых мозолях, при этом поражали эстетической красотой. Морщинки затронули и их, но так же не испортили, придав им усталость и солидность зрелости. Лоб, слегка прикрытый чёлкой, был довольно развитым, создавая ощущение вдумчивости. Подбородок довершал картину волевого человека. Само лицо, казалось, умерло, оставив отдельно существовать глаза. Эти два обвораживающих и обволакивающих создания, прямо и твёрдо смотрящих на жизнь. В них клокотал костёр жизни, само пламя мысли.

Облака проплывали над ним, отражаясь в зрачках. Нежная грусть Вивальди успокаивала слух, заставляя работать мозг. Это и есть настоящая музыка, не требующая слов. Её можно сравнить с расцветанием прекрасной розы на пустыне молчания и чувств. Его глаза закрылись, он вкушал гармонию, смакуя её целиком, пропуская через себя. Было что-то магическое в этом моменте – музыка связывала его невидимой нитью с тем человеком, что уже давно не существует. Это ощущение было тонким и пикантным. Пять лет назад он бы не понял этого, да это и не многим дано ощутить. Неожиданная мысль вывела его из состояния спокойствия – кто-то так же, как он сейчас, через пару сотен лет, будет смотреть на его картины и понимать чувства, бушевавшие в нём. Кто-то сможет оценить, понять их! Слабое чувство счастья слегка коснулось его глаз, на момент совершенно изменив этого человека. Его картины были глубокими, сильными, они производили впечатление на подсознание, проникнутые горечью, смешанной с надеждой. Мало кто понимал это. Его полотна раскупались за огромные деньги, но пресса недоумевала. Они считали, что в них нет стержня, отрицали связь с чем-то глубинным, не проникая в саму суть.

Он прекрасно понимал, что жить ему осталось меньше, чем полгода, гораздо меньше. Он смирился с этим, привык всегда быть на грани. А что ещё оставалось? Только его, никому не нужная жизнь. Взглянув на неё с высоты порога смерти, он осознавал, что она была растрачена на пустое, прошла незаметно и чертовски быстро.
 
Последние три месяца которые он провёл, зависая над пропастью, сделали его настоящим человеком, уничтожив существо, не понимающее ценности времени. Теперь и только теперь, когда он стал по настоящему взрослым, начал понимать то, что не видно на поверхности. Его перестало мучить одиночество, вызванное отсутствием людей и общения. В редкие минуты он жалел о том, что рядом нет человека, который мог бы выслушать его, но тут же понимал, что сам виноват в этом и грусть накатывала серебристой волной шторма. Даже на его похороны никто не придёт. Да и закопают его, скорее всего, как обычного бродягу. Его могила быстро разрушится и опустеет. На неё не упадёт ни одна слеза.

От этих мыслей защемило сердце. А может быть эта грусть, кольнувшая сердце от страстного одиночества Вивальди, отблеск его несчастья? Знаменитый на весь мир художник сейчас, на пороге смерти, одинок так, как не одинока ни одна бродячая собака.

У него ничего не было. Правда, был пёсик, названный в честь тех, кто радовал его слух – Beаtlеs. Просто Жук и всё. Это было его единственным ощущением того, что он ещё жив, что проклятая болезнь не свалила его, не положила на лопатки. Малыш словно почувствовал мысли хозяина и запрыгнул на его колени, на секунду прервав мысли, требовательно выпрашивая свою долю ласки. Жук любил его вне зависимости оттого, что он сделал, любил за то, какой он стал, а не за то, каким был когда-то.

Жизнь. Так мало пройдено и столько ещё предстоит! Те три месяца, когда он ожидал своей смерти, балансируя по краю лезвия, находясь на грани безумия, тянулись очень долго, мучительно и тягостно. То на него снисходило озарение и страстно хотелось жить, творить и чувствовать, то уныло опускались руки. Боль точила его, как солёная морская вода – твёрдые скалы. До сих пор держался, но только Бог знает, сколько ему ещё осталось испить из чаши страданий. Он знал, что его точило ложное чувство вины, что наказывал сам себя, но не мог с этим ничего поделать.

Мужчина резко выпрямил спину, которая затекла от постоянного напряжения последних дней. Собака, мирно дремавшая на его коленях, встрепенулась и тихо заскулила, почувствовав, как хозяин содрогнулся от очередного острого приступа. Что поделать – это, очевидно, было наказанием за годы бурной юности, за пренебрежение к боли других. Чтобы не слышать треска в ушах, он снова включил магнитолу, один из альбомов многострадальных, как и он сам, Queen. Приятная музыка зазвучала, и ему стало намного легче – ибо были люди, которые тоже понимали суровый естественный закон – бороться своими средствами, не впутывая человеческий прогресс, который всё только смешивал. Есть правда природы, суровый закон – естественный отбор. Посягая на него, человек опошлил саму суть мироздания. Тот, кому суждено жить, не нуждаются в помощи. Один раз он нарушил этот закон ради сына, самого любимого существа, вероятно за это и расплачивается теперь, вкушая из чаши острой боли, из сосуда страданий. Музыка плакала вместе с ним, обволакивала и звала за собой. Голос Фредди поражал своей силой и величием, отвергающим саму смерть, бросившим ей вызов. Да и разве он умер? Ничуть, до тех пор, пока люди слышат его боль и стальной стержень. Человек существует до тех пор, пока живы те, кому важны его труды и мысли.

Состояние лёгкого онемения прошло, он высоко поднял подбородок – надо продолжать жить, встать и идти за дровами. Будь он абсолютно один, он бы ни за что не стал бы этого делать, но есть ещё Жук, последний подарок Лилиан Людвигу. Как бы то ни было, пёсик не виноват в том, что у хозяина сегодня нет настроения. Он часто задумывался над тем, с кем останется Жучок после его смерти.

Гнать эти мысли прочь, ведь спутницей стала ночь… Подумав над фразой, что соткала паутина его мозга, он сделал то, что давно уже не делал – горько рассмеялся. Даже сейчас его мозг автоматически искал рифмы, что-то сочинял, пытаясь проявить хоть какой-нибудь талант, запертый им же самим. Эхо грустно вторило ему – стая ворон испуганно поднялась с ветви дерева и упорхнула в предрассветное небо. Это был страшный смех человека, который понимал суровый закон жизни, который был готов угаснуть, как свеча.

Неожиданно ему стало так холодно, словно кожу обдало словно ледяным снегом, хотя на дворе июль. Да, до сих пор он не мог смириться с тем, что произошло. Да и может ли человек привыкнуть к тому, что каждый день как последний, что нет никого, кто мог бы помочь, что боль постепенно уносит его рассудок, что смерть стоит позади?

Тогда, полгода назад ему казалось, что его кто-то душит, постепенно затягивая на шее стальную петлю. Ему было так плохо, что физическая боль, донимающая его сейчас, казалась незначительными уколами, как после ран, нанесённых рапирой - укус мухи. Горечь стала его спутницей и наставницей, заменив весь мир красок. С тех самых пор он больше не рисует и не пишет. А ради кого творить, коли, весь мир отвернулся от него?

Светлые сумерки радостно подхватили его в свои прохладные объятия, вырвав его из пелены печальных размышлений. Заходящее солнце в последний раз жестом преданной собаки лизнуло небосклон и скрылось, пообещав ещё вернуться. Он закрыл на минуту глаза, наслаждаясь умиротворением природы, потом, отодвинувшись от двери, двинулся к сараю за дровами. Ветхая дверь лениво скрипнула, приглашая вовнутрь отшельника, отвергнутого миром.
Слабые блики солнца ещё не показались из-за бугра, а он уже занимался повседневными делами, поджидая утреннего чуда – восхода прекрасной звезды, возвещающей радость для природы. В такие минуты с ним происходило нечто чудесное – он ощущал единение с окружающим миром.

Дверь в дом приоткрылась и показалась сначала голова, а потом и весь прохвост Жук – единственное существо в мире, любившее несчастного отверженного. Собака радостно виляла хвостом и подбежала к хозяину, ласково и подобострастно поскуливая. Он жестом, вместившем в себя всю нежность, клокочущую в нём, погладил верного пса за ухом и прошептал ласковые слова.

Воспоминания, словно рой диких пчёл, копошившихся в улье, грызли его душу. Он снова видел свою юность, друзей, добрая половина которых была уже похоронена, слышал слова, которые не смог сказать.
 
Перед ним предстала его свадьба. Невеста, одетая в белое, словно снег запорошил её мягкое и тёплое тело, радостный смех, словно лёгкий перезвон колокольчиков. Лилиан! Само её имя пахло чем-то ангельским! Она была так красива в тот день! Её светлые кудри волнами спадали по открытым плечам, словно созданным великим скульптором, а глаза блестели как два огромных изумруда, умело отшлифованных мастером. Именно такой он навсегда запомнил её – смеющейся, летящей на волнах счастья, воркующей голубкой.
Тот день был абсолютно безоблачным, солнце радостно грело прохожих своим теплом. Весна ласково распахнула свои объятия. Церковь блестела от назойливых лучей солнца, переливаясь яркими бликами. Стая птиц подлетела к пускающему водные струи прямо в голубое небо, фонтану, около которого он ждал свою невесту, всё ещё проклиная себя за эту слабость. Зачем ему нужна жена? Ему, великому художнику!

Они с Лилиан встречались полтора года, когда он наконец сделал ей предложение. Она радовалась в тот день, словно ребёнок, получивший долгожданную конфетку. Ей тогда только исполнилось двадцать шесть, а ему было уже сорок три года, лёгкая седина окрасила виски, но рука ещё не изменила ему, даруя искусству шедевры, прославившие его на весь мир. Лилиан давала ему вдохновение и он творил, жил этими картинами, жил в них самих. Он не был исключением из гениев, поэтому так же сильно увлекался спиртным, как и его друзья. Ему нужен был допинг, который расслаблял бы и сглаживал неудачи. Лилиан тихо страдала, но не показывала виду. Она находила его в многочисленных барах, платила, вытаскивала из участков, больниц и приводила в себя. Наступал кратковременный период подъёма, но потом следовал очередной скат. Он дошёл до того, что руки начали трястись, он опустился как последний алкаш. Общество не понимало его, приобретая картины, но не понимая их смысла.
Так что, почему Лилиан была счастлива в тот день, когда он предложил ей брак, художник не понимал. Родные отвернулись от неё, весь свет осуждал связь с порочным творцом. К тому же он продолжал ей изменять, шлялся по борделям и девочкам лёгкого поведения. Он был чертовски богат, но тратил себя на мелочи. Даже в тот день он не понимал, за что его любит Лилиан, маленький и чистый ангел. Она всегда была с ним ласкова, как с подростком, дарила ему тепло и ласку самоотречённо верила в то, что он изменится и всё будет по другому. Лилиан видела в нём то добро, которое он скрывал под лоском самоуверенности. Она смотрела на его картины так влюблено, что каждый раз уговаривала его не продавать полотно, оставить дома, но он не слушал её, дарил их «миру», как он сам называл это и пропивал полученные деньги. Лилиан молча глотала горькие слёзы, понимая, что муж губит себя, но ничего не говорила. Его злило это и бесило. Лилиан замкнулась в своём маленьком мирке и продолжала боготворить его, а он в это время пил.

Его принимали в высшем свете и прощали ему всё, даже то, как он обращался с женой. Хотя Лилиан и принадлежала этому обществу, была дочерью американского посла, только её обвиняли в её несчастиях. Они шутили, смеялись над его шутками, смотрели сквозь пальцы на его похождения.

Но тот день свадьбы он не забудет никогда. Играл орган, сияли свечи, священник торжественно ждал их. Они медленно двигались к алтарю, был слышен шелест её платья сквозь небесно – кристальную и немного тревожную музыку Баха. Он удивлённо смотрел на неё – в этом освещении она была такой хрупкой красавицей, что замирало сердце. Священник начал свою монотонную речь, и музыка органа утихла. Он смотрел на всё действо как на сон, не веря себе. Потом всё закончилось пьянкой, и он уснул в свою первую брачную ночь, заставив Лилиан плакать. Боже, каким же он был непроходимым тупицей! Он совершенно не обращал внимания на свою красавицу – жену, совсем не знал её, отдаляя от себя, побоявшись того, что она посмеётся над его болью.

Жук потащил его в дом, усиленно слюнякая штанинину. Пришло время обеда, поэтому малыш пришёл в такое неистовство. Хитрец знал – если хозяину не намекнуть, что пора есть, то тот и подавно не вспомнит.
 
Мерно похрустывая, малыш поглощал свою законную пищу. Он же ковырял ложкой в тарелке, пытаясь заставить себя поесть, но никак не мог поглотить и кусочка. Жук заворчал на него и презрительно фыркнул, негодуя – как можно не притронуться к такой вкуснятине?
Включённая магнитола снова источала сладкую музыку Вивальди, под которую любил подпевать Жук. Но он не слышал мелодии, он утонул в собственных мыслях. Музыка в последнее время часто звучала, она завораживала и облегчала боль, дарила сладость ощущения, что он не один, что слышит монолог людей, сочинивших эти композиции.

В тот день на свет, спустя полгода после свадьбы, в швейцарской клинике появился малыш. Он, как ни странно был трезв и ждал в приёмной, перебирая в уме все известные ему имена. Малыш долго не появлялся на свет, это заставило его нервничать. Он придумал превосходное имя для малыша – Людвиг, в честь великого Бетховена, который не останавливался ни перед чем.

Врачи сообщили, что ребёнок не здоров, требовалась срочная операция. Он дал им то, что они просили – согласие на неё и деньги, потом отправился в палату к своей жене. Лилиан была бледной до такой степени, что сливалась с подушками. Но её глаза радостно блестели, полные слёз счастья. Страдания последних часов придали ей особый шарм.

У нас с тобой родился сын! – Торжественно объявила она и вновь потеряла сознание.
Он вышел в коридор и закурил. Именно тогда задумался над тем, как низко пал. Жизнь предстала перед глазами в другом свете. Этот ребёнок перевернул всё. Он теперь так отчаянно желал, чтобы малыш выжил. Через два с половиной часа, врач сообщил, что операция прошла удачно и ребёнок здоров. Только тогда художник позволил себе уехать домой.

Он осмотрелся – солнце снова медленно, но неуклонно садилось за черту горизонта. Вот так теперь жил – от восхода, до заката. Снова приступ боли охватил его неожиданно, застав врасплох. Художник успел подумать только о том, что они участились, это означало только одно – смерть не за горами. Он поблагодарил Творца за ещё один день. Голова покрылась испариной, глаза слезоточили. Время словно остановилось. Он прекрасно знал, что это означает – приступ надолго выдернет его из перипетий реального мира. Сердце громко стучало в висках. Перед глазами возник жёлтый свет – признак того, что сознание ускользало. Он полностью расслабился, понимая, что борьба с болезнью бесполезна и откинулся на влажную траву, хранящую тепло полуденного солнца. Перед глазами запрыгали огоньки, танцуя и относя его сознание далеко за пределы этого места. Он больше был не властен над своим телом. Спокойствие нахлынуло на него жгучей волной. Боль стала его вторым я, его другом. Она проходила сквозь него, лаская бренное тело. Благодаря ней он знал, что всё ещё жив. Дыхание сбивалось, руки самопроизвольно сжались, схватив горсть земли. Небо закружилось и всей массой упало на него, пригвоздив к месту.

Когда очнулся, то увидел Жука, который уткнулся носом в его ноги и смотрел своими ласковыми глазами на хозяина. Тоска сжала сердце, затопив горячей благодарностью за то, что этот приступ не был последним. Вытерев тыльной стороной ладони лоб, он медленно поднялся с земли. Жук тут же подскочил и лизнул своим горячим языком руку хозяина. Он заметил этот трогательный жест, сердце смягчилось.

Лилиан стояла около окна и смотрела, как ко двору коттеджа подъехала машина, из которой выбрался пятилетний карапуз. Она представила, как будет рад малыш её   подарку – маленькому щенку. Людвиг так давно просил домашнего питомца! За ним проследовала Лариса, его гувернантка. Лилиан почувствовала, как радостно и гордо забилось сердце. Это был её ребёнок, маленькое чудо.

Ну как съездили? – Спросила довольная мать, уже зная ответ наперёд.
Всё было просто превосходно, он получил высший балл и будет зачислен. Я так волновалась, а он даже пальцем не повёл, как всегда!

Мама, я хочу есть! – Резко перебил он странных взрослых. Если их не остановить, то, ещё чего доброго, разревутся. Лариса, как и его мать тут же откликнулась на его зов и помчались готовить.

Он всегда чувствовал себя самым счастливым ребёнком из всех – его отец был знаменит на весь мир, а мать души в нём не чаяла. Папа тоже любил его, но почти всегда был занят. Высокая и строгая фигура отца внушала уважение и лёгкий трепет. Он никогда не повышал голос, но его приказы сразу же выполнялись. Отец иногда играл с ним и малыш очень этим гордился. Самое лучшее время – это праздник, когда папа приезжал домой. На последнее день Рождение отец подарил ему его собственный портрет с подписью: «Самому юному дарованию». Мама тогда долго плакала, когда смотрела на эту картину, хотя малыш и не понимал почему: портрет был правдивым и очень красивым.

Роскошь всегда окружала мальчугана, но он не замечал её. Малыш занимался целыми днями, ради того, чтобы не опозорить своего отца. Гувернантка удивлялась его памяти и устремлениям. Людвиг всегда и везде бродил с разными книгами, ни с кем не дружил, а жил своей собственной жизнью, которая вся заключалась в отце. Его строгие и живые глаза мерещились ему отовсюду. Мама тоже боготворила его. Он очаровывал всех. В нём было что-то магическое, наверное, отпечаток его таланта. Малыш сильно ревновал его к картинам, к той, другой стороне жизни.

Этот день был особенным – сегодня экзамены в младшую школу, которые мальчик сдал на высший балл. Скоро должен прилететь папа, чтобы поздравить его с этим событием. Тут Людвиг заметил маленького щенка, который копошился в углу. Ощущение полной радости захватило его целиком. У него будет маленький друг!

Зазвонил телефон и отец сообщил, что приехать не сможет, но заказал два места в самолёте до Нидерландов. Там шла какая-то выставка, поэтому папа не мог во время освободиться. Но это не огорчило мальчика – ведь скоро, очень скоро он увидит Его. Мама сказала, что щенка с собой не возьмут. Это огорчило его, но не очень сильно – сегодня такой день, даже лучше Нового года, не могут же исполниться все его пожелания! Мама сразу же начала носиться, собирать вещи, но потом почувствовала себя плохо и попросила Ларису полететь вместе с малышом. Это он-то малыш! Да Людвиг уже почти взрослый! Он же в школу ходить будет!

Сам ребёнок гордо взирал на суматоху, поднятую взрослыми из-за скорого перелёта. Лариса была так счастлива – побывать за границей для неё было очень важно. Людвиг тоже немного начал нервничать – что скажет папа, как отреагирует? Послышался яростный рёв турбин, самолёт начал набирать скорость. Людвиг вцепился в кресло – он никогда и никому не признавался в том, что страшно боялся летать. Хорошо, что подобное случалось редко. Когда с ним в самолёте находился отец, то не было страшно – с папой не может случиться ничего плохого. Да и разве сын такого знаменитого человека может быть трусом? Никогда. Людвиг сильно сцепил зубы и яростно зажмурил глаза. Самолёт взмыл в синеву небосвода, унося спутников далеко от земли.

Он с силой сжал челюсти – этот момент в его воспоминаниях был самым болезненным. Это всё он узнал только потом. Людвиг! Лучше бы он бросил всё и прилетел сам! Почему так случилось? Почему именно этот самолёт и этот рейс, оказались злополучными?
Людвиг заметил в иллюминатор, как загорелось крыло. Ему стало страшно, его охватила паника. Самолёт слегка накренился, стюардессы сновали кругом, призывали к спокойствию. Людвиг смотрел на происходящее вокруг словно сквозь туман. Кто-то вскакивал с места, некоторых рвало. Лариса истерично завизжала и он закрыл уши руками. Надо же было так случиться, чтобы самый лучший день его жизни обернулся катастрофой? Как он умудрился вдруг попасть в ад? Почему этот мир так не справедлив? Папа там ждёт, волнуется, а он уже никогда не прилетит к нему. Он же расстроится! Нет! Небо не может так поступить с папой. Людвиг расслабился, закрыл глаза и улыбнулся – дым разъедал их, лёгкие с трудом работали, вбирая в себя частички пыли и газа. Он не понимал и не принимал того, что уже никогда не увидит своих родителей. Людвиг был уверен в силе отца больше, чем верующие - в Боге. Всё вокруг объяла чернота. К земле стремительно приближались осколки самолёта и останки людей. Всё исчезло, поглощённое ослепительным взрывом, сожравшим жизнь.

Он тогда сначала не понял, что ему сообщили по телефону. Голова пошла кругом, ибо привычный уклад жизни рушился. Не может этого быть: Господь не мог забрать Людвига. Как это произошло? Потом ослепительная молния заволокла глаза и очнулся он уже в больнице. Только тогда остриё боли кольнуло безжалостной неотвратимостью. Физическая мука не так сильно била по нервам, как то, что гвоздь утраты перевернул мир. Он столько не сказал сыну! Как так могло произойти? Вся жизнь словно зеркало, разбилось вдребезги о мостовую. Боль с силой сжала сердце: он вспомнил о Лилиан. Как его жена отреагирует на случившееся? Ведь вся её жизнь состояла в этом ребёнке! Раскаяние выбило его из колеи: работа была ему важнее всего, вот за что его покарали. Но ведь ребёнок был не виноват в ошибках отца.

В палату заглянула медсестра. Она боялась ему что-то сказать. Он быстро сел и его лицо окаменело в ожидании любой новости.

У вас доброкачественная опухоль головного мозга резко начала прогрессировать и дала метастазы. – Это известие не тронуло его: он знал, что это когда-нибудь случится, а собственная жизнь не волновала больше.

Сколько мне ещё осталось? – Медсестра удивилась безразличию, сквозившем в голосе  приговорённого врачами на медленную, мучительную и верную смерть.

Врач говорит, что при таком же увеличении раковых клеток около трёх-четырёх месяцев. Но возможно больше, если вы пройдёте предлагаемое нами лечение и…- Он резко прервал её. Ему теперь не надо цепляться за жизнь, ибо сердце рухнуло камнем вниз. Зачем эта игра со смертью? В конце ведь победит она. Господь решил проверить его – ну что ж, он готов к испытанию.

Ясно, спасибо. Моя жена уже знает, что случилось с Людвигом?

Пока ей не сообщили.

Раскаты грома импонировали его мрачному настроению. Его вещи уже отнесли в багажное отделение. Он отправлялся домой. Только эта мысль билась внутри его разгорячённого рассудка.

В первый класс принесли напитки. Он протянул руку и взял стакан с вермутом. Глаза сами собой закрылись и мозг отнёс его назад, в прошлое на несколько дней. Он как на яву видел своего сына, зажмурившегося от страха перед полётами – Людвиг всегда скрывал его, но все прекрасно об этом знали. Его маленькие ручки, сжатые в кулачки, почувствовал его боль, когда разряженный воздух проникнул в лёгкие. Но самое ужасное, он почти физически ощутил веру сына в то, что отец спасёт, заставит изменить плохое.

Лилиан стояла внизу, встречая самолёт. Когда он один вышел из самолёта, она озабоченно спросила:

А где Людвиг? Ты его где-то по дороге забыл?

Сердце мучительно сжалось: его радовало только то, что она не смотрит телевизор и не слушает радио. Ему самому предстояло сообщить ей горькую весть, попытаться смягчить её, если это возможно.

Людвиг погиб в авиакатастрофе, когда летел в Нидерланды, его больше нет.

Он приготовился успокаивать её, утешать. Но такой реакции он не ожидал. Её лицо как-то вдруг осунулось и посерело. Она не требовала подробностей. Глаза её стали стеклянными, дыхание участилось. Руки сжались в кулаки. Она со свистом выдохнула:

Не может быть, я не верю тебе. Этого не могло случиться с Людвигом. Я не верю, не верю… Произошла ошибка, ведь правда? Так не бывает. - Голос Лилиан осип от волнения.

Он обнял её и заботливо усадил в машину. Её всю трясло. Она оттолкнула его от себя. Её разум не принимал эту весть. Она не могла понять, что Людвига больше нет.
Перед его домом столпилось много народу. Зеваки и журналисты. Это было через неделю после того, как погиб Людвиг. Он так сильно похудел от страданий за это время, что выглядел даже старше своих лет. Лилиан не смогла принять того, что сына больше нет, она искала его везде, ждала когда же он вернётся. Она замирала, когда звонил звонок, ожидая появления своего чада на пороге. Лилиан заставляла его страдать в два раза сильнее, ибо ему приходилось придумывать предлоги отсутствия сына.

Сейчас какой-то полицейский пытался остановить его. Какое-то странное предчувствие кольнуло в бок. Первой мыслью была мысль о Лилиан. Тут его мозг включился и он начал различать то, что ему говорят.
 
Сожалею, но ваша жена покончила собой. Она вскрыла себе вены в ванной. Мне очень жаль, но сейчас вы должны пройти со мной и выдержать не приятную процедуру опознания.
Глаза что-то защипало и какая-то влага потекла по ним, намочив своим холодом щёки. Внутри словно что-то лопнуло, залив онемением тело. Его сердце равнодушно отмеряло удары, которые звучали в ушах, как раскаты грома.

Он увидел свою жену в последний раз. Лицо улыбалось, а сама она, казалось, спит сном младенца. Кровавая пена скрывала её обнажённое тело. Лилиан выглядела как ангел, была ещё прекраснее, чем в день свадьбы. А ведь смерть унесла её с собой, забрала в своё ненасытное лоно. Ярость на мгновение вспыхнула и погасла, забрав с собой все остальные чувства. Опять смерть!

В те дни, когда были её похороны он жил как бы по инерции, не думая о том, что его постигло. Он что-то делал, с кем-то разговаривал, кого-то благодарил, но ничего не чувствовал. Боль подарила новое видение мира, открыла новую завесу скрытой ранее тайны.
Потом, стоя на могиле сына и жены (он распорядился, чтобы их похоронили вместе), почувствовал чего лишился. Весна молодости закончилась свадьбой, лето прервалось с уходом жены. Что же у него теперь? Осень? Одиночество окутало вуалью безнадёжности. Тогда его и «посетил» второй приступ.

Он собрал все оставшиеся картины на заднем дворе особняка. Эта горка бумаги отняла всё. Его мучил один вопрос: стоит ли искусство таких жертв? На ум пришёл Достоевский с его великим изречением про то, что прогресс не стоит и слезы младенца. Он резко наклонился и поджёг всю груду своих мыслей и чувств. Огонь страстно облизывал творения мастера живописи, от радости переливаясь разными цветами. Он не почувствовал ничего: ни боли, ни горечи, ни сожаления. Это было агонией его прежней жизни. Зачем стараться писать картины ради тех, кто не понимает? Ради тех, кто оскверняет прекрасное, втаптывает в грязь боль и радость? Его картины покупали те, кто имел много денег, а не те, кто действительно нуждался в них. Разве это справедливо? Горстку пепла унёс лёгкий ветер, а он всё стоял и смотрел на звёздное небо, зовущее в свои глубины. Это был последний штрих. Начались изменения в душе, устремление её к новым вершинам понимания.

Тогда судьба ещё раз преподнесла самый последний свой сюрприз. Он разбирался в ящиках стола и нашёл справки, которые показывали состояние здоровья его жены. Судя по ним ей пришлось долгое время лечиться от бесплодия. Это снова вывело его из колеи: он ничего не знал об этом. Словно ножом полоснули по болезненной ране. Тогда он уехал туда, откуда произошёл его род, разорвав все связи с внешним миром. Тихий обветшавший домик приютил скитальца. Он хотел себя покарать ещё сильнее, чем мог это сделать кто-либо другой. Так началась его новая жизнь, жизнь человека без имени, без родных.

Повеяло холодным ветром и он закрыл окно. Слёзы дождя резво побежали по холодному стеклу. Их горечь стучала в дверь и по стенам, просясь внутрь души. Раздался раскат грома и он вздрогнул. Горечь дождя поила его своей силой, он сливался с ним. Его рука потянулась к окну, обожглась о ледяной холод, но не отдёрнулась. Он трогал дождь своей душой, своим сердцем. Это было его маленькой тайной. Скорбь дождя была его собственной, стучала изнутри, вела за собой в иной мир.

Жук притих, даже не скулил и спрятался под кроватью. В это время он услышал зов. Это был чей-то крик одинокой души, мольба о помощи. Он даже не думал о том, что делает. Его рука сама открыла дверь. Он не взял плащ, хотя нити дождя ледяной паутиной заструились по щекам, нещадно давая пощёчины и в то же время бережно лаская. Освежающие струи воды не могли прервать странной эйфории, которая колыхала внутри него, расцветая тысячей цветов. Мысли были где-то далеко, за пределами этого тесного для души мира. Страна заходящего солнца стала его родиной и спутницей. Кто-то звал на помощь, нуждался в нём, в его участии. Это вывело его из состояния спокойствия и гармонии. Он бежал вперёд, через неприступную стену дождя, и увидел наконец машину, застрявшую в грязи. В машине, сьёжавшись, сидела женщина. Он открыл дверцу и вытащил её оттуда. Его руки стальным кольцом обхватили, успокоив. Лицо женщины исказил ужас. Он прижимал её к груди, как самое дорогое, как единственного на земле человека, закрывая от града, бьющего льдом по мышцам. Она чувствовала это тепло, идущее от неистового сердца и купалась в нём. Ему хотелось спасти её, уберечь хоть кого-то от гибели. Женщина ни о чём не спрашивала, просто дрожала от холода и держалась за него, что было сил. Страх сильнее холода сжимал её сердце. Одна посреди разбушевавшейся стихии…

Он принёс её в дом и устроил на диване, обложив одеялами. Ей казалось, что она попала в рай, хотелось молчать и слушать тишину. Она пристально смотрела на него. В нём читалась успокаивающая сила и неординарный ум. Он принёс ей горячий чай и душу залила благодарность. Его глаза обожгли дружеским теплом и участием. Давно никто не смотрел на неё так. Это был взгляд отца и брата, а не похотливый взор мужчины на симпатичную женщину. Ощущение полёта вскружило голову, отняв остатки сил.

Спасибо вам за всё. – Сказала она и сразу же поняла: этим словам не передать всего того, что чувствовалось.

Он по-доброму усмехнулся и кивнул головой. У неё в сознании стучало только одно: он понял. Ощущение собственной невесомости заполнило её. Что-то тёплое лопнуло внутри и разлилось по всему телу. Ей впервые в жизни не были нужны слова, хватало только мыслей. Это было так захватывающе! Волшебство нарушил чей-то оглушительный лай. Ах, это был его пёсик. Поняв это, она расслабилась и погрузилась в короткий сон без сновидений.
Когда она проснулась, то заметила на столе приготовленный завтрак. Её сердце опять тронула благодарность к этому человеку. Подумать только – знает его меньше суток, а с удовольствием отдала бы за него собственную жизнь. Перед ней, как живые предстали его пронзительно синие глаза, в которых плещутся маленькие искорки участия. Ей так сильно захотелось его увидеть, что она даже не притронулась к пище, ибо это было сильнее голода во сто крат.

Он сидел на мостике, построенном у небольшого круглого озера, располагавшегося за его скромным жилищем и смотрел на воду, которая словно дышала, слегка щурясь от яркого солнца. Сеточка мелких морщин тяжело легла на это мужественное лицо. Она подошла, села рядом и взяла его за руку. Он даже не повернулся к ней. Но её это не волновало. Всё унесла с собой волна безмятежно острого спокойствия.

Медленные колыхания листвы, растущей на берегу озера, рождали красивую мелодию гармонии, которую слышит только душа. Листья, словно люди, шептали свои сокровенные мысли. Эти мотивы полны нежности и простоты. Ласковый ветер бережно убирает волосы со лба. Она ощутила материнскую ласку природы, её спокойствие, что лечит израненную душу. Горячее лицо остужают порывы свежего ветерка. Вся нежность, что существует в природе, сейчас ласкает их. Необходимость чувствовать это сильна так же, как и потребность в воздухе. Она увидела вдруг то, чего не замечала никогда раньше. Это была пропасть, что отражала гладь воды, - символизирующая падение и бездна, к которой нужно стремиться – она над головой. Ощущение значимости этого открытия словно подняло её на новый уровень развития. Она почувствовала, что в природе всё закономерно и многогранно. Солнце ласкало, обнимало и согревало чуткими объятиями. Не существует в мире таких слов, что способны объяснить чувства, рождаемые в такой момент. Она подумала о том, что на свете не может быть большего счастья. Потом посмотрела на него и увидела, что он пристально следит за ней все понимающим взглядом. Ей стало так хорошо, словно в душе расцвели весенние цветы. Не совсем отдавая себе отчёт в своих поступках, она потянулась губами к его губам. Их соединил поцелуй. Его губы были мягкими и напоминали на вкус осень с её горечью и неповторимым ароматом уходящего тепла. Две души воспарили в пламенном объятии. Это был не страстный поцелуй, а поцелуй истинной нежности. Такой, что в ней можно раствориться, не было пошлости или дискомфорта. Как будто она целовала саму себя. Сердце рвалось на свободу, мечтало навсегда раствориться в этом моменте, занимающем куда больше места, чем любая вечность. Да и что такое время, для истинного чувства? Пение птиц связало их прочными узами, сильнее уз любого брака. Именно в тот момент она поняла, что любит этого человека, человека, которого она знает всего один день. Именно в этот момент он понял, что не зря прожил жизнь, что нашёл ту, свою вторую половинку, которая понимает его без лишних слов. Она оторвалась от волшебных губ и обняла его, её шёпот разорвал нить тишины, не навязчиво окутавшей их.

Я знаю, ты тоже чувствуешь это.

Да, да, я чувствую.

Именно тогда она впервые услышала его голос. Он оказался немного низким, но приятным и ласковым. Словно отблеск осени, которую олицетворял.

Мне кажется, что я знаю тебя всю жизнь, хотя не знаю даже твоего имени.

Ей было уже тридцать шесть лет, она была редактором одного небольшого издательства. У неё не было мужа – болезненный развод. Она достала секретную информацию о местоположении знаменитого на весь мир художника и сама отправилась его искать, потом попала в ливень и встретила свою вторую половинку, человека, чьи глаза пленяют, уносят на такие вершины, которых не достигнуть в одиночку.

Он смотрел на неё и ему хотелось подарить ей весь мир знаний и открытий, накопленных им за время одиночества. Объяснить вещи, которые можно только пережить. Они казались ему единственно правильными. Для этого нужно просто закрыть глаза. Эти вещи живут внутри нас, они дают почувствовать душу. Такие, как: капля росы на спящей траве, похожая на алмаз. Это показывает силу иллюзии. Каждый, кто понимает, что роса дороже камня – поэт в душе. Ещё это падающие хлопья снега: он искрится и кажется тёплым, живым, хотя на самом деле холоден. Это доказывает то, что только чувство интуиции способно отличить истину ото лжи…Много подобных примеров крутилось в голове беспорядочным роем. Они казались важными и правильными. Но нужно показать ей самое главное, то, что никто не должен знать. Счастье оттого, что есть на свете человек, которому он нужен, как топлёное молоко струилось по венам, как каскад сверкающих снежинок затмевало невзгоды и боль потерь.
Моё имя ничего тебе не скажет, я бывший художник. Главное это то, что я стал человеком, пусть не надолго.

Ей не нужно было слов, чтобы понимать его. Она пристально посмотрела в пронзительные синие глаза, в которых танцевали отблески неба. Ей хотелось, чтобы он всегда был рядом, чтобы ощущение его спокойствия и тепла согревали душу. Осознание его слов молнией пронзило мозг: он тот, кого она искала. Этого не может быть! Неужели природа так безжалостна, что заберёт его в своё лоно обратно? За что такая несправедливость? Ведь она только–только познала величайшую на свете радость, обрела свободу, позволяющую парить!

Все ее мысли отразились в глазах, он прочитал их, как книгу. Она была его вторым я. Слова им только мешали. Слёзы блеснули на её щеках. Он ласково стёр их и нежно смотрел в её глаза.

Я сам долго думал над этим. Мне кажется, что я знаю тайну, которая помогает мне не бояться смерти, презирать её. Я открою тебе всё, обещаю. Не нужно горечи или сожаления о том, что должно произойти. А сейчас, позволь мне пригласить тебя на танец, пусть нам подарит музыку сама природа.

Он протянул ей руку и она приняла её бережно. Мир закружился перед глазами яркими красками. Она закрыла глаза и слушала ритм, уносивший её в безоблачное небо любви. Раскрылись за спиной крылья счастья. Босые ноги неспешно скользили по траве. Сильное тело прижималось к ней, она ощущала его тепло и первозданную мощь. Слёзы струились по щекам, но на этот раз это были слёзы безграничного счастья. И действительно, границ больше не существовало, ибо Любовь бесконечна. Её руки впитывали в себя его очертания. Не важно, что будет потом, главное этот миг, застывший, как сама бесконечность.
Так началась история их любви. Любви, вытеснившей горечь и боль. Любви, которая возникла осознанно, а не спонтанно, как у не опытных юнцов. Это чувство может противостоять всему, даже самой смерти. Не видимая нить связала сердца, сделав их единым целым. Всё, что они имели, бросили к ногам этого чувства. У них было мало времени, но они заполнили его целиком самым важным.

Я хочу кое-что сказать тебе. У меня нет ничего, кроме этих последних дней и если ты обещаешь мне не впадать в депрессию после моей смерти, то они все, без остатка, твои. Я весь твой целиком, со всем, что имею.

Я люблю. Я счастлива встретить тебя, хотя и на склоне пути, надеюсь, что это чувство осветит мне оставшуюся жизнь. Пусть всё, что нам осталось, будет такой же сказкой, как всё до этого момента. Ты научил меня видеть магию в самых простых вещах и восхищаться полётом бабочки. Ты подарил мне то, чего не познает больше никто. Я буду счастлива только с тобой. Ты не смеешь просить меня не тосковать по тебе, это слишком высокая цена.

Он обнял её, выразив признательность за эти простые слова. Ими было сказано всё. Они не знали горя, только золотой лучик счастья вёл их за собой. Радость волной накатила на них. Они познавали друг друга. Он вернулся к рисованию. Она позировала ему часами. Он, как неугомонный работал всё время, пока приступы не уносили его в иной мир. Ему хотелось успеть, закончить её портрет, чтобы потомки вспоминали их историю любви и понимали, что есть нечто, что сильнее всего. Почему эта встреча не произошла раньше?

Господь соединил нас тогда, когда посчитал нужным сделать это. Я хочу отдать тебе всё, чем владею и что умею.  Пусть это полотно и эти стихи напоминают обо мне в моё отсутствие. Я дарю их тебе, чего никогда в жизни не делал.

Эти слова навсегда вплелись в её сердце серебряной ленточкой светлой печали. Музыка ушедших теней обвенчала их перед лицом Бога. Источник святой воды дал новую жизнь. Свет утренней звезды соткал им одеяло из облаков.

Он налил себе в ладони воды и молча протянул ей. Она наклонилась и стала бережно пить этот дар. Это была только их церемония, их ритуал перед звёздами. Это были особые слова, гласившие: «Вся моя жизнь принадлежит лишь тебе без остатка».

«Ласка зверя куда больше трогает, ибо зверь не умеет лгать, а он и есть хищник – орёл, гордо летящий на скалы, свою верную смерть, отчаянно отказываясь от помощи соплеменников». Она пришла к этому выводу, пристально наблюдая за ним. Его сила не умрёт никогда.

Однажды она смогла понять и то, как смог этот человек достичь небывалых вершин. Просто он страдал, плакал всей душой и сердцем, как лебедь, потерявший покой, а не глазами, как привыкли другие. Это и есть боль, страдание в самом чистом своём проявлении, и только так можно подняться вверх, воспарить над облаками, обрести могущество древних, забытое нами.

Она мало спала, оберегая его сон. Ей хотелось вобрать в себя этот мучительно – родной облик, чтобы вечно хранить его в сердце. Она смотрела на него – даже спящий, он не казался слабым, беспомощным. Сердце разрывалось на части от боли, когда лунный свет очерчивал сеть мелких морщинок и серебряные нити волос, переплетённых с паутиной чёрных. Любовь не остановила время, не подарила бессмертие, как пишут в сказках. Ей хотелось верить, что это чудо продлится, что болезнь не заберёт его. Однако, она понимала, что это тщетные надежды, ибо сама видела его прошлый приступ.

Это случилось три дня назад, когда они сидели на мостике. Он как-то странно посмотрел на неё и велел оставить его одного. Она заметила, как странно блестят его глаза, но не послушалась. Он откинулся на мягкую траву, закрыв глаза. Его стон перевернул всё внутри. На его лице выступил пот. Она подбежала к нему, положила голову любимого на свои колени. Он цеплялся руками за землю, как будто та могла удержать его, спасти. Словно сила предков передавалась через неё. Его голова металась, разрываясь от дикой боли. Она закрыла глаза и начала молиться. Кому? Чему? Она сама не знала. Голос внутри неё шептал: «Прошу, не сейчас, не так. Подари ещё не много времени. Он должен это узнать, прежде чем уйти! Я отдам всё за него. Взываю к тебе, услышь голос истинной любви!» В этот момент боль возлюбленного била её куда сильнее, чем его самого. Кто-то, очевидно, услышал её молитву. Его дыхание стало легче. Она обводила контуры любимого лица. Слёзы облегчения потоком струились из утомлённых глаз. Соль этих капель возрождала его к жизни. Всё стало как всегда, вернулось на свои места. Эта идиллия отчаянной любви длилась ровно два месяца.

Рано утром он почувствовал, как его голова налилась кровью. Это означало начало нового припадка. Он лёг на спину и ощутил нечто неуловимое, как бы говорившее: «Я забираю тебя». Тень страха на миг застила глаза, но тут же ушла, ибо он вспомнил свою тайну. Спокойствие всё поставило на свои места. Полоса яркого жёлтого света резанула глаза, затмив весь мир. Слабый стон разбудил её. Она сразу поняла, что ему плохо. Он заставил себя усилием воли открыть глаза и посмотреть на неё. В его взгляде сквозил приговор. Как же она могла уснуть? Её сердце болезненно сжалось. Губы что-то беззвучно шептали. Он сразу понял её и слегка улыбнулся.

Нет, не волнуйся дорогая, мне не очень больно. Но поэтому я и чувствую, что он последний, ибо даже страданий не осталось…Не плачь, милая моя…Я же ещё жив. Обними меня. В конце концов…я уже столько раз обманывал смерть! Я должен был умереть… пять месяцев назад. – Его голос прерывался, тщетно цепляясь за жизнь всеми своими корнями. Его тело сопротивлялось смерти, медленно входившей в пристанище любви.

Она повиновалась ему и её слёзы падали на его лоб, покрытый испариной. Её руки бережно гладили его щёки, обводя до боли родные контуры. Она не верила, что Господь может забрать его к себе. Его синие глаза ласково прощались с ней. Он улыбнулся ей самой нежной улыбкой. Она убрала мокрую прядь с его лба.

Я люблю тебя, даже больше, чем люблю. Мы будем вместе всегда, обещаю. Я отдал тебе всё, что у меня было.
Даже больше, чем думаешь. У меня будет ребёнок. Я назову его твоим именем и всегда буду рассказывать о тебе. Я буду любить его так же, как тебя.
 
Тень улыбки слегка приподняла уголки его губ. Она заметила, как его глаза широко раскрылись. Из лёгких вышел последний воздух. Но умер он счастливым. Она смогла сделать так, чтобы его уход не был омрачён. Она поцеловала его уста в последний раз и закрыла эти синие глаза, так любившие жизнь. Они совсем не давно смотрели на неё с любовью, а теперь остекленели навсегда. Их блеск потух навсегда, оставив миру бессмертную душу мастера в его произведениях. Осень порой должна уступать место зиме, как это ни печально.
Одна женщина, вся в чёрном, стояла на мостике, перекинутом через небольшое озеро.  Она открыла коробочку с прахом и бросила его по ветру. Рядом с ней ютилась маленькая собачка, грустно поскуливая, осознавая важность момента.

Ты так любил свободу, так что лети вместе с птицами в лазурное небо. Ты хотел смотреть на мир, так облети его весь. Твоя могила никогда не будет забыта, ибо она есть весь мир. Моя любовь всегда будет с тобой. Я смогла разгадать загадку твоего спокойствия. Она в тех бликах на воде, что падают через ветви этих деревьев. Эти блики роднили тебя с теми, кто жил давно и понимал, как ты смысл жизни. Ты знал, что она продолжается, что твоя душа будет жить в этих ветвях и лёгком ветерке. Твои картины пахнут тобой. Я видела их все. Люди любят их, они научились читать в них правду. Мой сын будет похож на тебя, я знаю. Твои глаза до сих пор стоят передо мной. Я люблю тебя сильнее с каждым днём, если это только возможно. Стоит закрыть глаза и ты предстаёшь передо мной. Я жду встречи с тобой, чтобы обнять тебя и воспарить. Ты подарил мне крылья любви, которые несут меня по вечности.


Осень жизни, как и осень года,
                нужно благодарно принимать.