Падал снег...

Над мёртвым городом шёл снег. Человек в грязного цвета тулупе поверх армейской брони (что местами виднелась из-под верхней одежды) и старой меховой шапке, задрал голову ввысь и смотрел на мрачное небо. За плечами мужчины висел ранец и винтовка. Обут он был в изношенные замшевые сапоги. Бородатый, грязный. Вполне современный представитель остатков человеческого общества. Небесные хляби сыпали свои зимние дары, именуемые снегом. И это был не тот снег, яркий пушистый и белый, каким его видел когда-то Дмитрий. С неба валили серые хлопья, больше походившие на пепел. Но между тем они были холодны и, когда попадали на одежду, таяли, превращаясь в мутные капли. Мужчина не любил зиму. Холод, постоянно надо думать о надёжном тёплом укрытии на ночь, да и темнеет рано. Всё это было лишним минусом в суровой реальности.

Человек медленно брёл по городской улице. Серые многоэтажные дома с выбитыми стёклами, облезшими фасадами, в большинстве своём полуразрушенные. Небольшие строения с остатками некогда пёстрых витрин, по-видимому магазины. Изгнившие и разъеденные ржой остовы автомобилей. Кое-где можно было лицезреть дорожные знаки и указатели, изувеченные временем и природой. На одном из них Дмитрий даже сумел разглядеть надпись: «Харьков – 70 км, Курск – 200 км». Мужчина вспомнил, что когда-то слышал подобные названия, это были имена городов. По крайней мере, первый он точно знал. Но больше с ними ассоциаций ни каких не всплывало.

Дорога, как ни странно, была в относительно неплохом состоянии. Асфальт, хоть и потрескавшийся, заваленный мусором и всевозможным хламом,  но всё же по нему можно было нормально идти. Скорее всего, город не облюбовали ни банды, ни кто-либо ещё, иначе всевозможные атрибуты выдали это. Мразь, что сбивалась в кучи и занималась разбоем, очень любила всякого рода символы, отличающие их от иных. Флаги, надписи на стенах. Хотя, какая к чёрту разница, мерзавец ли ты из шайки Кольки Длинного или ублюдок из братства Сани Ткача? Нет, людей, по крайней мере, в большом количестве, тут не было. Хищников, скорее всего тоже.  Стада кентавров или летунов обычно после себя оставляют кучу следов. Человекоподобные мутанты? А вот эти могли быть. Только дикие. Те жертвы радиации, что не утратили разум и способность мыслить, обычно сбивались в группы и существовали в духе того социума, к которому они некогда принадлежали. А вот обезумевшие, подвергшиеся критическому облучению твари, бывшие когда-то людьми, вот эти могли обитать в подобных заброшенных поселениях. Они утратили речь, интеллект их был крайне низок и жили эти дикари только руководствуясь инстинктами. Впрочем, из всех опасностей, что дарил современный мир, эти животные были самой малой. Дмитрий больше всего опасался людей. Да, они были менее выносливые и сильные, чем теже руки-смерти или чужие, но зато они были умнее и изворотливее. А оружие только предавало мощи этим исчадьям Земли.
Бредя по улице и разглядывая окружающий пейзаж, человек искал надёжное укрытие, где можно было бы переждать ночь. Один из домов, на котором каким-то чудом сохранилась даже табличка «Щорса 38», показался Дмитрию вполне приемлемым. Во-первых, он почти не подвергся разрушению и выглядел надёжно, во-вторых, он очень удобно располагался. Не в глубине массива таких же высоток, как и он, а на углу перекрёстка. С его окон очень хорошо просматривалось всё окружающее пространство.

Человек завернул к одному из подъездов дома и подошёл к дверному проёму. Металлический привратник, что некогда висел на петлях и защищал жильцов строения, валялся метрах в двух от входа. То ли дверь вынесло чем-то, то ли её сняли… Дмитрий вошёл в мрак строения, держа на изготовке снятую с плеча винтовку, и немного постоял. Глаза привыкали ко тьме, а кроме того мужчина вслушивался, ища какие-нибудь звуки, сигнализирующие об опасности. Но глухая тишина ни чем не нарушалась, и человек стал подниматься по ступенькам. Первый этаж был стандартный для таких жилищ: лифт (явно не работающий), квартиры и лестница вверх.
Дмитрий неспешно, создавая как можно меньше шума, стал подниматься по каменным ступеням. Дойдя до четвёртого этажа, он остановился и решил зайти в одну из квартир. Особо высоко забираться он не видел смысла. Ближайшая к нему деревянная дверь не оказала достойного сопротивления и с лёгкостью поддалась, когда Дмитрий навалился на неё. Из открывшегося помещения повеяло запустением и смертью. Нет, это была не вонь разлагающихся трупов, не смрад гниения, просто это был запах давно покинутого умершего дома. Сложно описать словами, но мужчина почему-то именно так воспринимал его.
Дмитрий прикрыл за собой дверь, на сколько это было возможно, сбросил на пол рюкзак и положил рядом с ним оружие. Квартира была пуста, и человек мог ничего не опасаться. Мужчина решил бегло осмотреть свой сегодняшний ночной приют. За входной дверью была маленькая прихожая, где и стоял сейчас Дмитрий. Справа были две маленькие комнатушки, в которых человек узнал санузел и ванную. Прямо была комнатка побольше, скорее всего являвшаяся кухней. А слева находилась ещё одна, скорее всего жилая. Осмотрев помещения для естественных нужд и готовки, Дмитрий вошёл в комнату, где обитали люди. Свисавшие лохмотьями истлевшие обои,  останки дивана, шкаф, окно с выбитыми стёклами. У окна остов телевизора, а напротив него мужчина увидел маленький кусочек далёкого сказочного детства. Покрытая пылью, из зелёной превратившаяся в серую – искусственная ёлка с украшениями. Шары, гирлянда, треснутая звезда на макушке. Под деревцем среди груды разбитых украшений и ветхого хлама лежали выцветшие коробки, в которых можно было узнать подарки. Сразу вспомнился тот, злополучный Новый Год 2014 года, когда семилетний мальчик Дима радостный бегал по дому, держа в рука игрушечный самолётик, изображая его полёт. А родители сидели у экрана телевизора, прильнув к нему. Вспомнилось, как отец тогда сдавлено сказал: «О, Боже!», а мать в слезах выбежала из комнаты. А потом были взрывы, грохот разорвавшихся бомб и яркое зарево, предзнаменовавшее новую жизнь…

Только сейчас Дмитрий задумался, а какое же сейчас число. Хотя он и год-то не мог припомнить сегодняшний... И тут в голове мужчины промелькнула одна мысль. В начале она показалась глупой и в месте с тем она была какой-то доброй и тёплой. Дмитрий зашёл в туалет и нашёл в углу там кусок старой тряпки. Он аккуратно, стараясь не задеть ни дерева, ни коробок с подарками убрал ветошью валявшийся мусор. Принёс в зал свой рюкзак, и достал два огарка свечи, что приберёг на всякий случай. Поставив свечи поодаль от ёлки, он зажёг их. Дмитрий извлёк из своей сумки небольшую тряпку, которую использовал как скатерть, и остатки запасов пищи. Пару банок рыбных консервов, початую бутылку водки и упаковку сухариков. Сходя на кухню, человек, нашёл там вполне пригодный бокал, протёр его лоскутком ткани,  и поставил его рядом со скатертью. Распечатав упаковку сухарей и банку с консервацией, Дмитрий налил немного водки. Запах горящих свечей, блики на ёлки и еда напомнили мужчине давно забытое ощущение. Это было ощущение праздника. А ведь после ядерной войны даже и слово такое перестало существовать. Ибо что уже праздновать можно, после такого мирового «фейерверка»?
Дмитрий поднёс бокал ко рту. По грязной, заросшей щетиной щеке на бороду скатилась скупая мужская слеза.

- Ну, здравствуй,  - проглотив водку грустно сказал человек, - Новый Год.

Над мёртвым городом шёл снег. Опустившаяся тьма захватила дома и улицы в свои мёртвые объятия. И лишь в одной из квартир блестел маленький лучик света, будто надежда на что-то хорошее…