Родные люди

              Станок опасен тем, что не чувствует чужой боли
              и не останавливается от вопля влетевшего в него работяги


- Открываемся, - Витька бросил карты на стол. – Двадцать одно!
- Аналогично. Свара, - Диман торжественно предъявил шестерку, семерку и восьмерку бубей. – Желающие довариться есть?

   Сидящие вокруг стола работяги невольно отшатнулись: банк в три тысячи рублей для благоразумных отцов семейств, привыкших в перерывах «резаться в секу» по рублю за кон, казался запредельным.

     Диман сдал на двоих.
- Довариваю штуку в темную, - Витька подвинул к банку тысячную и весело оглядел напряженно ожидающие лица. – Вкладывайте деньги в воспоминания. Проиграю или выиграю, но этот день уже не забуду.

- Не забудешь, - Диман подвернул вечно расстегнутые длинные рукава рубахи и  сгреб свои карты,  ему предстояло оканчивать игру за две тысячи. Пряча карты в ладони, глянул, поводил горбатым носом-шнобелем по нижней - восьмерка червей. Кончиками пальцев осторожно потащил из середины вторую  - черва девятка. По его лицу скользнула невольная улыбка, и работяги задвигались облегченно, зашумели.

     Перерыв закончился пять минут назад, но нельзя не досмотреть захватывающий поединок, и цех встретил возвращающегося из конторы мастера непривычной тишиной. На производстве тишина в неурочное время – сигнал тревоги, и Михалыч поспешил по проходу между станками к курилке.
- Витька, Диман. Опять вы?

- Дядь Саш, - Витька работал в цехе с четырнадцати лет, и привычно обращался ко всем старшим с приставкой «дядь», за что и назывался порой «племянником цеха» по аналогии с известным «сыном полка». – Дядь Саш, месячная зарплата на кону. Три минуты, пока я отстою честь сверловщиков и утру нос сварным.
- Открываюсь за две штуки, - Диман показал две червы и джокер. – Чисто, не тянуть рабочее время. – Победно вздернул нос-шнобель, посмотрел на мастера. –  Задерживаюсь тут с игрочишками, когда план горит синим пламенем.

     Пришлось открываться и Витьке. Двумя пальцами небрежно, не поднимая от стола, опрокинул карты – три туза.
- О, чертан! – работяги выдохнули разом, начали подниматься, расходиться по рабочим местам. – Везет, как дураку махорки.

- Не везет, а идет, - Витька спокойно собрал и положил в карман купюры, сгреб ладонью и высыпал следом мелочь. Насмешливо посмотрел на все еще сидящего Димана и объяснил. – По праву избранного. Бог меня отметил. – Откинул волосы со лба, обнажив дорожку из темных родинок, расположившихся в виде неровного креста.
- Трепло, - Диман толкнул рукой карты и вышел из курилки.

    Михалыч присел на освободившийся стул, задумчиво следя глазами, как Витька прошел к стоящим в ряд сверловочным агрегатам. Протиснувшись между инструментальным ящиком и толстозадым напарником Николаем, мимоходом включил станок, опустил вращающееся сверло на стопку деталей, следом повторил движения на втором. Ткнул кнопку запуска на третьем, начал зенковать - обрабатывать края отверстий на просверленных  деталях.

    Пять лет назад  худенького мелкого застенчивого мальчишку привела в цех мать  - заводская кладовщица, при взгляде на которую невольно закрадывалась мысль,  что парень не должен был родиться, даже не мог быть зачат: вряд ли в городе нашелся мужик, способный выпить столько водки, чтобы ее захотеть, а окраинные улицы с редкими фонарями были недостаточно темны, чтобы самый озабоченный маньяк принял ее фигуру за женский силуэт.

     «Очевидно, непорочное зачатие» – усмехнулся тогда Михалыч, разглядывая угловатую, худосочную фигуру подростка. Хозяин сказал «пристроить», и пришлось поизобретать-подумать, куда определить недорощенное, недокормленное и недоучившееся создание.

    Мальчишка работал старательно: грузил, таскал, возил тележкой заготовки и готовые детали, убирал стружку. Через год встал к станку на самую простую операцию: просверлить и отзенковать четыре отверстия  на фланце.

- Витя, ты в курсе, что сверло надо изредка точить?
- А что его точить, если и так сверлит?
    Станок напряженно заурчал, сверло завязло в детали и сломалось.
- Ну?
- Сейчас, дядь Саш, наточу, - недовольно пряча глаза, пробубнил Витька.


      Подкинул Витька-«сверловщик» забот мастеру. Однажды срочно понадобилось просверлить фланец на восемь отверстий. Гордый поручением Витька с энтузиазмом принялся за работу. Через два часа встретил мастера смущенным взглядом, нерешительно протянул готовую деталь:
- Вот, типа…
- Ну, что? Молодец, - Михалыч уже пошел обратно, да остановился, глянул на деталь внимательней, пошевелил губами и начал пальцем отсчитывать отверстия. Не поверил себе, начал пересчитывать снова. – Так не бывает. Девять…  Это невозможно. Как ты умудрился?

- Сначала показалось расстояние между дырками большое, я уменьшил, а потом осталось пустое место, и я продырявил.
- Витя, знаешь, чем отличается сверловщик от сверлильщика?
- Типа, я?
- Типа, ты… Сверловщик сверлит отверстия, а сверлильщик делает дырки, железо дырявит почем зря!
- Из зарплаты высчитают?
- Иди к Диману, - Михалыч вернул фланец. – Пусть заварит твои дырки. Потом вместе просверлим.


   Вставать не хотелось. Жаркое лето с улицы заносило в цех расслабляющую истому. Голоса станков, сливаясь в однообразный напряженный гул, ровно давили на мозг, притупляя и успокаивая сознание. Откуда-то вывернулся Диман. Парень тащил за собой четырехметровую переливающуюся побежалостями на металле стружку, и пел, точнее, орал, стараясь перекричать станки, малопонятную песню.

    «Цирк уехал, клоуны остались!»
- Димка!
  Сварной, заметив мастера, пригасил пение, скрутил стружку мотком и бросил в ящик. Изобразил руками и лицом невинность, исчез в направлении сварочного поста.

      Вот еще чудо. Двадцать пять лет, а все никак не угомонится, шкода. То старую перчатку подпалит, и наслаждается, глядя на высматривающих пожар токарей, то в перерыве краны подачи эмульсии пооткрывает. Рабочий включает станок, а в него струя молочно-белой жидкости. Шустрый хлопчик на проделки, и как-то с рук сходит пакостнику.

    Однако, пора работать.
- Витя, оторвись на минуту. Через часик подвезут экскаваторный ковш. Надо будет «ухо» просверлить.
- На «немце?» – Витька вопросительно кивнул на крайний в ряду сверлильный гигант немецкой довоенной постройки.
- На нем. Отверстие большое. Привезут, измеришь и сверло подберешь. Ну и, закрепи покрепче.

- А нельзя было сначала просверлить, а потом приваривать «ухо»? – Витька сделал ударение на последнем слове, он, как всегда быстро, «въехал» в проблему и смотрел на мастера с легкой усмешкой.
- Умничать будешь не здесь, - Михалыч улыбнулся в ответ. – За тебя уже подумали. Просто возьми и сделай.
- Сделаем. Поставлю минимальную скорость и подачу. Просверлим.
- Дерзай.

       Прошли времена, когда приходилось оглядываться на Витьку, что он  в очередной раз «напортачил». Теперь ладный девятнадцатилетний паренек свободно управлялся с любыми сверлящими устройствами и разнообразной номенклатурой деталей и изделий. Сам оплачивал учебу в колледже.
- Кстати, - приостановился Михалыч. – У тебя диплом скоро?
- У-уже… - Витька заулыбался во весь рот. - И с осенним призывом отбываю в десантные войска.

- А с кем я останусь? – Михалыч глянул на Витькиного напарника, толстого малоповоротливого парнягу лет двадцати, неуклюже ковыряющегося под станком. - Николай, что там потерял?
- Сверло уронил. Вот. – Николай, пыхтя и отдуваясь, выпрямился и загородил своей фигурой проход.

    Михалыч взял сверло из его рук и поморщился: кромки неровные, углы разные.
- Пойдем, горемыка, покажу мастер-класс.
 
   Витька,  готовясь сверлить семидесятикилограммовый ковш, двигался неторопливо и осмысленно. Отточил и вставил сверло. Разместил, подогнал центр будущего отверстия. Струбцинами и прихватками закрепил изделие на рабочем столе.  Выставил нужные скорость и подачу. Пощелкал кнопками: «Вперед», «Назад», «Стоп».

- Махина, - напарник Николай хлопнул по станине ладонью. – Не боишься на таком чудище работать? Он ведь железный, ему все равно, что крутить: сверло  или сверловщика.
-  Железу хозяин нужен, - вклинился в разговор подошедший Диман. – А не как вы: то один на станке работает, то другой, а такую дуру сразу не остановишь.

- А я слышал, - Николай запыхтел, стараясь выложить историю, пока не перебили. - У девчонки-токарихи были волосы длинные, а работала без косынки. Так с волосами весь скальп шпиндель стянул.

- Эту историю в любом ПТУ мастера на первом курсе рассказывают, - скривился Диман, - а вот месяц назад в соседней автобазе водила чинил кардан, включилась скорость, и его, как фуфайку на кардан намотало. - Диман победно посмотрел на приятелей и еще повторил "крылатое" сравнение. - Как фуфайку.

- Не болтайте под руку, - Витька регулировал подачу эмульсии на сверло. – Перед этим станком  уже прошли толпы Витьков и Николаев, - глянул на сварного. – И прочих праздношатающихся Диманов, и он  сам определяет, кому подарить благосклонность, а кого наказать примерно: башку снести или пинка хватит.

   Еще раз осмотрел конструкцию и включил станок. Сверло, толщиной с мужскую руку, не быстро завращалось, коснулось железа и с напряженным урчанием стало погружаться в металл, закручивая толстую широкую стружку.

     Витька, понаблюдав за сверлением, отвернулся, поискал глазами и отошел к соседнему станку за кочережкой. Диман хитро подмигнул Николаю и, схватив со стола ворох ветоши, поднес к сверлу. Есть повод повеселиться, пока Витька размотает со сверла груду обтирочных тряпок. Увы, пакость не удалась. Прежде ветоши стружка захватила край рукава, и сверло, равнодушно вращаясь, стало его наматывать.

    Оглянувшийся на крик Витька, увидел упирающегося ногами в станину и орущего Димку. Бросился к станку, но путь закрывала толстая туша напарника.
- Как жить с такой жопой? - проломился, прорвался между Николаем и шкафом. Всей ладонью прижал кнопку «стоп!», но шпиндель продолжал вращаться.

    Сверло уже стащило и намотало на себя больше половины рукава рубахи, и Диман с трудом удерживал руку в двух-трех сантиметрах от сверла.

     «Такую дуру сразу не остановишь.» "А если попробовать?" - Витька без колебаний ткнул кнопку «Назад». Мощный агрегат, всхрапнул, будто схваченный за узду тяжеловоз, и остановился. Не давая станку раскрутиться в обратную сторону, Витька придавил «стоп». Сверло встало. Диман, всхлипывая "шнобелем", высвободился из рубашки, оставив  ее висеть на сверле. По его руке и плечам тянулись темно-красные полосы обожженной и содранной кожи.

  Михалыч, не успевший добежать до станка пару метров, остановился, выдохнул и улыбнулся: «А ведь на глазах вырос. Считай, как сын.»