Сказ о скинхеде АлешеПоповиче и его кожаной куртке

Исполняется нараспев, под гусли

Ой вы гой еси, ребятушки буйные, рать похмельная, бритоглавая. В куртки кожаны да в штанцы камуфляжные обряжены, в берцы пинальные, да с одной на всех извилиной. Вы, как есть, надежа микрорайонная, святой Руси оплот в одном флаконе с защитою; иноземцам же черным – гроза лютая.

Вот один такой – Леша по имени, Попович по фамилии, кстати, большой любимец участкового, был у местных скинхедов да за главного; типа, был он их духовным, типа, лидером. Был он статен и силен – сильнее всех, голову имел он саму бритую. Каждый день головушку брил налысо бритвою, протирал ее чистою тряпочкой. Чтоб блестела, значит, та головушка, ужас наводя на ворога лютого. И была у него наколка в виде свастики. И другая – в виде орла нацистского. И была у него наколка третья, и гласила она: «Слава Расии!» Словом, не парень Леша был – сокол ясный, орел нацистский. Он по пять литров пива за раз усаживал. Усаживал, да без ущерба для здоровия. Он качалку оборудовал в подвальчике, да всю окрестну пацанву да сманил туда. «Майн Кампф» они учили там наизусть, да железки тяжелые ворочали, под нацистские марши балдели все, да кричали «Хайль Гитлер», ядрена вошь.

А то вдруг возьмет да со товарищи среди бела дня да устроит на рынке акцию: всех хачей нерусских отпинают в хлам, помидоры ихние растопчут все. А то просто стоят вдоль тротуарчика, пиво пьют да бдят за прохожими. Да промеж собой все обсуждают их: кто на русского похож, а кто не очень-то. Так оно все веселее-то, чем занятья посещать в профтехучилище. А хачи-то – они, как есть, виноватые, что в учебе запор, в башке развал, что в микрорайоне шелудивом живут оне, скинхеды русские, а не в тридевятом царстве героиновом.

Но нашлось вдруг одно «но» в прикиде Лешином, закавыка одна обнаружилась: износилась его стара курточка, куртка кожана, темно-черная. На пятнадцатилетие подарена была та куртка Леше родителями. Много разных испытаний претерпела вместе со своим чеканутым владельцем-то: и от ментов убегала, и под забором ночевала, и от мороза защищала, и в блевотине бывала. А тут – на тебе: износилася, износилася да году не прожимши. И Женька Забулдыгин, правая рука Лешина, все над курткою хихикал потихонечку.

Делать нечего: как-то в воскресение, с банкомата сняв всю свою стипендию, он поплелся на базар да за курткою. И столкнулся по дороге со Светкою, одногруппницей своею распохабною. Уже будучи под газом ради праздничка, предложил ей:

- Гой еси, Светка-солнышко, выходи за меня замуж, красна девица!

Отвечала ему Светка презрительно:

- Пшел ты в баню тазы пинать, Алешенька! Я гляжу, ты совсем с глузда съехамши, раз ко мне, падла, лезешь ты свататься!!!

С чем и села в «Мерседес» к свому соколу, то ли новому русскому,  то ли киллеру. И уехали они восвояси-то, куковати Алешеньку оставили.

«Ну и хрен с ней!» решил Алеша-молодец.

И пошел на базар, да и купил куртку новую. Краше прежней та куртка оказалася. Производства, правда, азербайджанского.

«Зашибись!» решил наш удалец, куртку ту примеривши. «Зашибись еще раз!», решил он, вертясь да перед зеркалом. И побег к своим в качалку добрым молодцам, молодецкой хвастаться обновою.

По дороге, правда, мысль к нему закралася. Он столкнулся с нравственной дилеммою: «Это что ж такое получается: мы хачей гоняем со товарищи, и у них сами шмотки покупаем же. Вот и я сегодня отличился тож: у хачей купил куртку эту окаянную!» Хорошая мысля приходит опосля; но не таков был Леша добрый молодец. Не страдал он склонностью к рефлексии; отогнал он эту мыслю назойливу, и тем самым решил дилемму нравственну.

А в подвальной-то качалке за бойлерной, грянул пир на весь мир, да посреди водопроводных труб.  Грянул пир – в честь Лешиной обновки-то. Обмывать, короче, куртку начали. Собралася сотня добрых молодцев, да все с пивом, как один, да с крепкой водкою. Обмывали куртку Лешину напитком пенистым, полоскали в тазу с питьем сорокоградусным. Свово лидера честь по чести чествовали, говорили тосты по очереди. А когда горючее закончилось, малолетних воинов погнали за добавкою. Да под магнитофон, под панк-рок под расистский-то, закатили еще большее веселие: подвывали-пели хором всей кучею, хороводы водили, макивару ногами колотили, да как хачей с земли русской извести рассуждали все. А когда и эта порция закончилась, скинулись все по рублю целковому, по рублю расейскому, да купили да еще на радостях. Иные к тому времени уж выбыли – на полу спали в собственной рыготине.

А Леша-то наш буйный молодец, все никак не уймется, меры не знаючи;  у него ж душа горит, водяры желаючи. А денег-то в карманах и нетути. И, не помня себя, Леша-молодец, взял свою обнову богатырскую, выполз с нею на улицу, да и впарил ее с пьяных глаз первому встречному. Ничего себе оказался первый встречный тот: то ли дилер, то ли киллер, да при «Мерине»; да и баба при нем – на вид уж больно знакомая. Денег дал Алеше предостаточно: еще и к завтрему осталося. Вот таки дела богатырские: купил, обмыл свою курточку. Обмыл, с чем и пропил ее, мерзавушку. Вот такие парадоксы с дилеммами, вот такая душа загадочная. 

И с утра, опохмеляясь пред учебою, пред учебою да ратными подвигами, увидал он Светку-одногруппницу. И сказала ему Светка:

- Свет-соколик мой яхонтовый! Видала я тебя давеча синего! И решила про себя: не надобно мне нового русского, то ли дилера, то ли киллера. Импотент он, курва, и язвенник. Ты прости мне речи мои хульные…

- Ну так хули, - баил Леша нетверезый наш. – Выходи за меня, да и весь базар!..

И, практически сразу и без паузы, сыграли наши молодцы свадебку. И была та свадебка подобна обмыванию, обмыванию куртки новоявленной. А местами даже и покруче-то, так что я всего рассказывать не стану вам, чтобы лишний раз не травмировать психику.

И зажили они, короче, счастливо, зажили счастливо скинхед со своею скинхеженкой. Счастливо зажили Леша со Светою. А новый русский тот, дилер или киллер там, удавился, говорят, с тоски, в особнячке своем.

А у пары да у нашей да разудалой, родился сынок, назвали Никитою. Всем хорош малыш-крепыш, богатырский сын, весь в отца свово, богатыря русского. Да собою да хорош Никита свет Алексеевич: глаза в кучу, ноги врозь, на голове педикулез. Ходит по двору, как неприкаянный: собакам хвосты вяжет, воробьям фигушки кажет. Уж двадцатый год мальцу пошел, а он все с программою первого класса не справляется. Потому и учится в школе для гениев, для особо одаренных на всю голову. Называется та школа вспомогательной, опосля нее пойдешь сортиры убирать да пенсию от собеса получать.

Тут и сказке  конец, а кто всю эту пургу до конца дочитал (дослушал) – тот молодец, и тому я лично орден вручу, «За заслуги перед Отечеством».

2004