Письма бывшего белогвардейца

...Врач Татьяна Сергеевна Петрова по крайней мере дважды спасала жизнь моей матери. Добрая душа… Да вот как интересно Бог сводит людей: её дедушка с бабушкой бежали в Сибирь из Екатеринбурга, как и предки Марии, тогда – в 19-м году. Бабушка умерла там от сыпного тифа в 20-м году, а дед с детьми вернулся домой (впрочем, дом скоро отобрали, поскольку он стоил больше десяти тысяч, а это возбранялось) и умер в 24-м. Звали дедушку Александр Егорович Субботин, а бабушку – Евлампия Осиповна. Причём это была уже вторая его жена. Первую звали так же, но она померла, и Александр поехал по уральским сёлам и снова нашёл себе Евлампию Осиповну.

Его 14-летний сын Виктор Александрович Субботин тут же, по возвращении в Екатеринбург стал зарабатывать себе на кусок хлеба (к тому времени он успел закончить 3-классную школу, два класса гимназии, потом – два класса школы второй ступени). В начале 20-х годов работал порученцем в совете полковых судей Приуральского военного округа, потом – письмоводителем в Чусоснабарме, кладовщиком на строительстве Кизеловской ГРЭС. И уж с 23-го года – в банковской системе: курьером, делопроизводителем, счетоводом, бухгалтером, кредитным инспектором, начальником кредитного отдела, управляющим отделением. Участвовал в Великой войне, награжден орденами и медалями, в автобиографии написал: "Два раза награжден часами, имею 20 благодарностей в приказах Верховного Главнокомандующего генералиссимуса тов. Сталина". В 47-м году вступил в Коммунистическую партию, а в 52-м кто-то написал донос в областную партийную газету "Уральский рабочий":

"Субботин В.А., управляющий Октябрьским отделением Госбанка в Свердловске при вступлении в партию скрыл своё происхождение. Его отец – крупный богач г. Екатеринбурга, занимался крупными грузоперевозками, у него ходило более 100 лошадей. Он в бывшем Екатеринбурге по нынешней улице Вайнера владел несколькими домоми, эксплуатировал много рабочих. Обо всём этом Субботин скрыл от партийной организации".

Субботин В.А. – это дядька Тани Петровой. Как попал к нему этот донос? Точнее – копия, писанная рукой самого Виктора Александровича. Бог весть… Есть ещё рукописная копия справки Новоалексеевского сельсовета:

 "7. 06. 1952 г. Выдана Первоуральскому (неразборчиво) МГБ в том, что Субботин В.А. 1905 года рождения происходит из семьи кулака. Его отец Субботин Александр Егорович содержал ямскую станцию в деревне Старые Решота до 1906 года. Имели постоянных батраков, например Банников Михаил Гаврилович, Колесов Аверьян и др. Вообще бОльшая часть жителей деревни работали на Субботиных (сейчас в русских деревнях работать вообще не на кого – и они исчезают. – Б.П.).
В 1907 году Субботин А.Е. выехал в Свердловск (Екатеринбург), где тоже имели ямскую на своих лошадях. В Старых Решотах оставались два дома, в том числе один двухэтажный, что и удостоверяется. Пред. с/с Бурков, секретарь Михрюкова".

Чуть не весь 52-й год Виктору Александровичу пришлось оправдываться. Сначала писал "Объяснение" секретарю Октябрьского райкома ВКП(б) тов. Векшигоновой А.Н. (9.02.52), потом – в свою парторганизацию:

"Сообщаю, что мой отец Субботин Александр Егорович до 1907 года находился в хозяйстве своего отца (деда) , который действительно держал ямщину в дер. Старые Решота. В 1907 году отец отделился от хозяйства деда и переехал на постоянное жительство в г. Свердловск (быв. Екатеринбург).

Мой отец никакой ямщины самостоятельно ни в дер. Ст. Решота, ни в Свердловске не содержал. По приезде в г.Екатеринбург в 1907 году мой отец поступил служить и служил в торговой фирме братьев Второвых. Имущественное положение отца после раздела было таково: имел в собственности один дом, одну лошадь и корову, никаких двух домов в городе он не имел. Что же касается двух домов в дер Ст. Решота, то таковые отцу не принадлежали. Ими владели два его брата Егор Егорович и Тихон Егорович, которые после смерти деда продолжали содержать ямщину в гор. Свердловске. Какое количество лошадей они имели, я не знаю. У них были два дома в Екатеринбурге – по той же улице, где проживал отец (ул.Вайнера).

При установлении советской власти  отец продолжал служить в советских учреждениях до самой своей смерти, т.е. до 1924 года. Имевшийся у отца дом был национализирован, так как оценка его выражалась в стоимости около 11 тыс руб., а в то время все дома с оценкой свыше 10 тыс. руб. национализировались. Отец из бывшего своего дома не выселялся и жил там до самой смерти. Права голоса мой отец не лишался.

При моём вступлении в ряды Ленинского комсомола в 1924 году и позднее при чистке рядов комсомола этот вопрос, т.е. путанье моего отца с его братьями был проверен и обсуждаем комсомольской организацией. И это не подтвердилось, что мой отец держал ямщину, и я был принят в комсомол, а также чистку прошёл без замечаний.
Вот всё, что я помню и знаю. В.Субботин. 9.09.52 г."


Ах, если бы знал доносчик некоторые ещё более ужасные обстоятельства… Старший брат Виктора Субботин Фёдор Александрович дрался с красными в белой армии, а потом бежал в китайский Харбин и в Америку. Правда, в 20-е годы он переписывался с сёстрами, жившими в Екатеринбурге-Свердловске, а потом (уже после оттепели 56-го года) возобновил переписку. Таня Петрова в 90-е годы путешествовала в Америку, к его детям, и там добыла такой документ:

"КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ
из послужного списка подпоручика 25-го Екатеринбургскаго адмирала Колчака полка горных стрелков
СУББОТИНА Фёдора Александровича
Родился 28 февраля 1898 г., из граждан Екатеринбурга, окончил в 1915 г. Екатеринбургскую мужскую гимназию. Студент Петроградскаго политехнического института. Окончил ускоренный курс военного времени в Павловском военном училище.

ПРОХОЖДЕНИЕ СЛУЖБЫ
4 мая 1917 г. на правах вольноопределяющегося вступил юнкером в Павловское военное училище. Первого сентября произведен в прапорщики приказом по Армии и Флоту. 16 августа прибыл для службы в 149 пехотный запасный полк, 18 авг. назначен офицером (младшим) учебной команды. 24 декабря после захвата власти большевиками сам демобилизовался. 27 июля 1918 г. по занятии (белой армией) Екатеринбурга вступил добровольцем в Первую офицерскую роту. 7 августа назначен младшим офицером студенческой роты, 9 августа отбыл на фронт. 17 сентября офицерская, студенческая и добровольческая роты сведены в 25-й Екатеринбургский адмирала Колчака полк горных стрелков. 21 октября за отличие в боях против большевиков произведен в чин подпоручика. 21 ноября назначен командиром 6-й роты, 19 февраля 1919 г. эвакуирован с фронта по болезни, комиссией врачей эвакуационного госпиталя в Екатеринбурге уволен со службы.

11 августа вновь поступил на военную службу в подчинение поручика Голубева, состоявшего в распоряжении Верховного правителя, и исполнял обязанности коменданта поезда "Помощь армии" имени Верховного правителя. 15 марта 1920 г. после захвата власти политическим центром в г. Иркутске отбыл в Харбин, где комиссией врачей госпиталя охранной стражи уволен от службы.

БЫТНОСТЬ в ПОХОДАХ и БОЯХ
1917 года 3-го и 5-го июля в составе юнкеров Павловскаго военного училища участвовал в подавлении 1-го возстания  большевиков в г. Петрограде.

С 9-го августа 1918 г. по 19-е февраля 1919 года – в боях и походах против большевиков в составе армии Адмирала Колчака".

В августе 1964 года он написал сестре своей Александре Александровне Субботиной, матери Тани:
"Дорогая сестра Шура, не хватает слов выразить, насколько я благодарен тебе за твоё письмо. Вот уже две недели я читаю и перечитываю его. Я ведь не знал никаких подробностей вашей жизни. Вот уже 30 лет с тех пор, как я получил письмо от вас в 1934 году, писанное Маней. С тех пор переписка прекратилась.
Как ты, Шурочка, права, что мы почти не знаем друг друга. Мы разстались в 1920 году. Меня после воспаления легких отправили в Иркутск. Перед моими глазами жива сцен последнего прощания: папа, мамочка, Вася и все вы. Я до сих пор вижу, как сестра Лёля (она была такая тихая) стояла у двери и молча плакала. Ей было 12 лет, а тебе 11 в то время. Разлука была такая окончательная. Ваша жизнь и моя так окончательно отделились. Будучи теперь в отставке – больше времени думать и вспоминать прошлое, как бы мысленно снова пережить.

Жизнь прожить – не поле перейти. И вам всем, особенно тебе, Шура, выпали на долю и радости, и горести. Очень хотелось бы знать больше о твоем сыне Борисе. Мы не вполне поняли, что случилось. Ты пишешь, что живёшь надеждой его встретить. (Борис ушёл один в поход на Уральский Север – и не вернулся больше никогда. – Б.П.)
Приятно знать, что ты не одна, т. к. Таня ещё с тобой. Это должно скрасить твою теперешнюю жизнь.

Теперь знаю, что жизнь у Мани хорошая – муж, взрослые и женатые дети и внучата. Печально, что Лёля потеряла мужа и вдовствует, как и в твоём случае. Опять же её дочь Люба с нею и на хорошей дороге – в недалёком будущем. Надеюсь, что Маня и Лёля мне напишут о себе. Я даже не знаю их замужних фамилий, а также и твоей. Судя по адресу, ты носишь нашу фамилию.

(Виктор Александрович так описал своих сестёр в анкете: "Сестра Лундина Мария Александровна, родилась в 1904 г., дер. Ст. Решёта. Сейчас не работает, адрес: Свердловск, Втузгородок, 2-й профессорский корпус…
Сестра Леликова Ольга Александровна, родилась в !907 г., г. Екатеринбург. Рабочая парфюмерной фабрики.
Сестра Субботина Александра Александровна, родилась в 1909 г., г.Екатеринбург. Врач 1-й горбольницы".)

Вот уже 44 года с тех пор, как судьба нас разделила. Я в Америке с 1923 года, т.е. 41 год. Мы все за это время стали американцами в полном смысле. Не могло быть иначе. Только в глубине души я до сих пор русский. Приехавши сюда я ни в каких организациях не состоял, т.к. они были полны интриг, а я не хотел ни словом, ни делом быть против моей родины и народа. Все силы пошли на стройку моей жизни в новой стране. Мои дети с школьного возраста почти перестали говорить по-русски, да и мой язык "поистоптался" немножко. Я перевёл и послал детям твоё письмо, чтобы они знали о своих родных в СССР.

Вот уже 11 лет с лишним по смерти Любы – матери моих детей, моей незабвенной жены. Она, как и я, была за всё русское – и не дружила с беженцами, и не любила интриг.

Девять лет тому назад я женился. Моя жена – американка, уроженка штата Пенсильвания. Наш брак очень счастливый. Мои дети, невестки-американки и внучата её очень любят. С нами живёт её мать-инвалид. Ей 83 года, у неё был апоплексический удар 5 лет тому назад и несколько сердечных припадков с тех пор, но она немножко ходит – от дивана до стола, до кровати, до уборной. Мы не можем её оставить больше чем на 2-3 часа.

Хотя капиталов у нас нет, мы всё же смогли выстроить себе очень хороший дом (с квартиркой для тёщи) в очень живописной местности – в горах на высоте 3000 футов. Чудные огромные деревья: сосна, кедр, дуб и другие породы – от двух до трёх футов в диаметре. Жена и я любим работать на воздухе, и наша усадьба теперь выглядит, как парк. Здоровье, как я и писал, в хорошем состоянии. Жене моей 58 лет, а мне – 66.

Шурочка, если у тебя будет желание писать, напиши, сколько лет было мамочке, когда она умерла – и папе. Напиши о других Субботиных, о сыне Васи – Борисе, который был лётчиком, о семье Тони Аржанниковой, нашей самой старшей сестры, да и вообще о родных, которые живы.

Передай привет всем, кто меня немножко помнит. А главное, не грусти, найди силы жить полной жизнью – во имя тех, которые нас навсегда покинули.
С большой любовью брат Федя".

Это август 1964 года. А в мае было такое письмо:
"Дорогие сёстры Маня, Лёля, Шура, получил грустную весть о смерти дорогого и незабвенного брата Вити. Вот уже больше 30 лет как мы не были в переписке. Сколько грустных и безпомощных мыслей… Какая у нас всех была молодость и какая чудная и крепкая была наша семья. Тяжело на душе. Я так и не знаю, какова была жизнь Вити, каким он был взрослым человеком, была ли у него семья, дети. Долго ли он страдал от последней болезни. Я также почти ничего не знаю о вас… Галина Николаевна мне писала, что Шура – доктор и что она потеряла мужа несколько лет тому назад. Это всё, что я знаю.
Вкратце о себе, о сыновьях. Борис старший, ему 37 лет, доктор наук по электронике. У него двое детей: Марк девяти лет и Кира – семи. Виктору – он был назван в честь незабвенного Вити – 32 года. Он гражданский инженер. У него трое детей: Эрик восьми лет, Сюзан – шести и Ранди – 1 год. Я их всех вижу два или три раза в год. Мы живём вдали от суеты в горах Сьерра-Невада – 150 миль от Сан-Франциско.

Не знаю, кто из вас получит (и получите ли) это письмо.
С глубокой скорбью о Вите и любовью к вам ваш брат".

Виктор не мог писать ему в Америку. Его бы как-нибудь наказали. Изнали из партии, с работы? Наверное… Во всяком случае, он писал в автобиографии (14.12.53 г.): "Под судом и следствием не был. Был за границей (Польша-Германия, 1944-45 гг.) в составе действующей армиии. Родственников, лишенных избирательных прав, судимых и репрессированных не имею, также НЕ ИМЕЮ И ЗА ГРАНИЦЕЙ. Во время Отечественной войны родственников на оккупированной немцами территории не было, также не были в плену и в окружении. Семейное положение: женат, жена Панькова Татьяна Павловна работает ст. экономистом в Металлургавтоматике, родственников не имеет. Детей нет".

А в остальном… Примерно тогда же (18.12. 53 г.) он получил характеристику в своей парторганизации: "Работу Госбанка знает хорошо, глубоко изучает финансово-экономическое состояние промышленных предприятий и хозяйственных организаций, находящихся на обслуживании в Октябрьском отделении Госбанка.
Вместе с партийной организацией проводит в жизнь коллектива постановления партии и правительства СССР.
Политически грамотный и систематически работает над повышением политического уровня путём посещения экономического семинара при Райкоме. Аккуратно выполняет партийные поручения".

Конечно, если уж проблемой социального происхождения его отца занимались местные представители Министерства госбезопасности, то брат за границей, да ещё бывший белогвардеец… Страшно подумать. Фёдор там у себя в Америке правильно понимал положение, а потому и не писал 30 лет – до 1956 года:

"6-го февраля 1956 г. Мои родные сёстры, я даже не знаю, в чьи дорогие руки придёт это письмо. Только сегодня получил первую весть, что вы, мои сёстры, живы. К сожалению, Галя (дочь Коли Логинова) не упоминает о Вите. Она написала, что Васи и Коли в живых уже нет. Было очень грустно узнать об этом.

Много воды утекло за эти годы. Были смутные времена: мировая война – и всё как-то смешалось. Я не знал, кому и куда писать. И, может быть по глупости, боялся повредить, если бы стал разыскивать. Я вас всех преданно и глубоко люблю, но жизнь так сложилась, что мы, наверное, навеки разделены".

Печаль невыносимая: навеки разделены… Помяни, Господи, всех скорбящих в разлуке. Они так и не увиделись никогда.

Я немножко знал мать Тани Александру Александровну, милую седую женщину, рано потерявшую мужа и сына. Каждый год мы приходили 15 июня к Тане на день рождения… Подружки вспоминали свою раннюю молодость. Вспоминали, как в 56-м отправились в Сысерть готовиться к экзаменам в институт. Как валяли дурака, катались на лодке, ныряли, плавали… Жили в частном домике у какой-то бабушки. Потом приехала мама Ляли Фурщик и увезла её в город – из-под "тлетворного влияния" Маши и Тани. Кстати, где-то там выяснилось, что матери Маши и Тани когда-то учились в одной и той же школе на берегу Исети, за дендрарием. Этот красно-кирпичный дом там до сих пор стоит – пока что его почему-то не сожгли и не разрушили наши хозяева жизни. Я там хожу-прогуливаюсь иногда вместе с внучкой Машенькой.

НОСТАЛЬГИЯ
(письма бывшего белогвардейца)
С 1927 по 34-й год Фёдор Субботин писал письма в Россию. Их сохранила Александра Александровна Субботина, мать Татьяны Сергеевны Петровой, Тани, подруги Марии. (В это же время мой дядя Ваня, Иван Михайлович Марков, писал письма своим друзьям в Канаду – Васильеву и Дерману.)

Осt. 31, 1927. Сан-Франциско.
Милая, дорогая Шурочка:
Мы все трое поздравляем тебя с днём Ангела. Шлём самые сердечные пожелания окончить университет. Мы очень и очень хотим тебя видеть доктором. Завтра я получаю моё жалованье и смогу перевести десять долларов. Я их перевожу Мане, как и раньше, а они уж будут переводить тебе. До сих пор ещё не получил от Мани, да и вообще из дому письма с подтверждением получения двух предыдущих переводов.

Спасибо за твоё хорошее письмо. Рад, что ты начала второй год.
Как хорошо, что Витю освободили от военной службы. Я знал, что его не возьмут, так как у него ещё мальчиком было очень плохое сердце. Было бы трудно, если бы его взяли. Так как я понимаю – он является большим помощником вам. Жалко, что он не пишет мне.
Очень беспокоюсь о Мане. Удастся ли ей найти работу?

Шурочка, пиши мне подробнее и чаще. Нужно поддерживать духовную связь друг с другом. Может быть, ещё много лет пройдёт, прежде чем Бог поможет нам опять увидеться. Трудно рассчитывать, чтобы я смог вернуться скоро – даже из-за материального положения. Проезд стоит больших денег, а нас уже трое. До сих пор нам не удавалось что-нибудь скопить. Только купили собственную мебель пока что.
Напиши, когда Вася и Липа ждут ещё прибавления семейства.
Крепко, крепко целуем нашу родную Шурочку.
Федя, Люба, Борис.

Ноября 1, 1927. Сан-Франциско.
Дорогая Шурочка:
Как мы рады за тебя, что ты учишься. Правда, тебе приходится трудно, т.к. кругом нехватки, но уже то, что жизнь полна, что есть интерес к работе – этого одного достаточно, чтобы скрасить жизнь.
Желаем тебе сил, ума и здоровья.

Я бы очень хотел, чтобы ты поехала в Москву с экскурсией, о которой ты писала, но, к сожалению, не могу ничем сейчас помочь. А те регулярные мои 10 долларов, я думаю, недостаточны. Ну, если ты не уехала, то случай ещё представится. Я всё надеюсь, что когда-нибудь я смогу вам прислать и больше, но пока что еле-еле свожу концы с концами.

На днях опять переведу Мане деньги. Ты жалуешься, что Маня тебе не пишет. Я не знаю, отчего это. Неужели вы способны поссориться или отдалиться друг от друга? Напиши ей сама.
Я Мане напишу на днях, т.к. очень беспокоюсь, устроилась ли она. Мне её очень жаль, т. к. ей пришлось и приходится до сих пор много нести на себе. По-видимому её жених – постоянный и хороший молодой человек, т. к. они всё ещё терпеливо ждут, когда смогут пожениться.

Вот, Шура, и у тебя скоро может появиться женишок. Будь очень осторожна в этом деле. Женщине приходится так много нести на себе. Во всяком случае, я очень хочу, чтобы ты сначала кончила университет. Это настоятельно необходимо.
Лёля и Витя мне совсем не пишут. Лёля, вероятно, из застенчивости, а Вите совсем не простительно. Я Лёле напишу к Рождеству сам. 

Пиши мне подробнее о себе, о всей жизни и мелочах, т. к. всё же я смогу тогда представить, как вы живёте. Очень бы хотелось иметь со всех карточки.
Мы, слава Богу, живём благополучно. Люба тебя целует и шлёт привет. У Бориса уже 4 зуба. Я его зову "зубастая щука", а он смеётся. Становится совсем взрослым. Он почти никогда не плачет, игрет сам с собой, т.к. по-здешнему ребят на руках носить и нянчиться с ними не рекомендуется.

Мы всех поздравляем с наступающим Рождеством Христовым и Новым годом, желаем всего самого лучшего. Не забывай, какими хорошими и незабываемыми родителями нас одарил Господь Бог. Не убивайся очень, что их нет, т. к. это такой уж непременный закон. Будь сильной духом, заботься о себе и создавай свою собственную жизнь.
Крепко целуем.

Дек. 27, 1927.
Дорогая Шурочка, мы очень рады, что твои занятия идут успешно, и желаем тебе сил и здоровья для дальнейшей работы.
Пишу тебе на третий день Американского Рождества – уже сидя в конторе. Мы встретили Рождество по-американски, т.к. большинство приходят поздравлять в этот день. Но всё-таки настоящий праздник будем праздновать по русскому стилю, т.е. 8 января по-здешнему. У нас большая ёлка – Борису очень нравится, потому что масса разноцветных игрушек.

Как-то встретите и проведёте Святки вы. Хорошо, что вы опять будете вместе. Нет ничего дороже и нет более сильной привязанности, чем семья. Старайтесь всегда быть ближе друг другу.

Мне всегда очень тяжело сознание, что я надолго оторван от всех. Неизбежность делает эту тоску и боль тупой, ноющей раной. Всегда, когда начинаю думать о нашей прежней жизни, о дорогих покойных папе и мамочке, – всегда чувствую себя таким несчастным и одиноким. Но, конечно, распускаться не приходится, т.к. жизнь идёт и требует сил и энергии.

Вот теперь новые заботы и тревоги – наш дорогой сынок. Слава Богу, пока мы только радуемся – он такой здоровенький и счастливый. Уже стоит на своих ноженьках. Приходится не спускать с него глаз, т.к. он ни минуты не бывает спокоен – всё двигется, куда-то торопится, лезет.

Я очень радуюсь, что тебе пришлась по душе медицина. Да и твоё желание выбрать специальностью детские болезни – мне очень симпатично. Прибавь к этому акушерство – и будет обширное поле для полезной работы.

По моему мнению, лечить болезни – хорошо, конечно, но лучше всего способствовать тому, чтобы вырастало здровое и умеющее заботиться о здоровье молодое поколение. Иными словами, наиболее благотворной деятельностью я считаю предотвращение болезней и способствование распространению простых и элементарных знаний о медицине и гигиене среди обыкновенных людей.
Я тебе когда-нибудь опишу, как прекрасно эта область разработана в Америке.

Не благодари меня за присылку денег. Я считаю моим долгом сделать всё, что могу. Конечно, нам приходилось и приходится тяжеленько, но всегда, если только смогу, я буду посылать. Если всё будет благополучно, то можешь надеяться на мою посильную поддержку регулярно и каждый месяц. Только болезнь или безработное состояние могут помешать, но пока Бог хранит.
Люба шлёт привет и целует. Передай привет всем нашим.
Крепко тебя целую, родная сестра.
Любящие Федя, Люба, Борис.

24 марта, 1928. Сан-Франциско.
Дорогая Шурочка:
Христос Воскресе! Трижды целуем и поздравляем с днём Светлой Пасхи. Желаем хорошо освежиться душой и отдохнуть от трудных занятий. Второй курс ведь, насколько я знаю, самый трудный. Так много сухой теории, которая с трудом усваивается и усыпляет. Но напряги свои силы и волю – и одолей этот курс. Если даже будут неудачи – не унывай. Не бойся, если даже придётся провалиться на некоторых предметах. У тебя, я вижу, твёрдое намерение закончить и выбиться на путь широкого и полезного труда. И конечно, тебя временные трудности и разочарования не испугают.

Самое главное – не переутомляйся. Я как большой, очень большой радости ожидаю твоего окончания. Это будет для меня праздник. А кроме того, если ты окончишь, только подумай, как были бы счастливы папа и мамочка. Мамочка особенно, она всегда была готова отдать последнее, чтобы мы учились. Я помню, как её радовали мои успехи. А её радость и для меня была как живая вода – и я с удовольствием учился.

Очень рад за то, что тебе удалось добиться стипендии. И тебе, и нашим будет немножко легче. Я по-прежнему буду посылать ежемесячно, пока всё благополучно.

У нас всё хорошо. Бориса Люба уже не кормит. Он питается коровьим молоком, манной кашей и тёртыми овощами (морковью, шпинатом и артишоками). Здесь круглый год можно иметь зелень. Кроме того, он с первого месяца пьёт рыбий жир. Сейчас ему 10 месяцев, весит 27 фунтов.

Я был очень рад вашей карточке. Вы все такие большие и такие милые, что я, кажется, ещё больше вас люблю.
А карточка милого папы вызвала слёзы на глазах. Так его жалко – и особенно жалко потому, что я его так и не увидел, хотя и мечтал об этом, и не облегчил хоть немного его жизнь перед смертью. Ему так и пришлось трудиться до самой смерти.

Милая Шура, не забывай и пиши обо всём: о занятиях, об интересах, о твоей жизни, намерениях и планах – обо всём. Я с радостью пишу вам, т. к. этим мы становимся ближе друг другу.
Напиши, что будешь делать летом и была ли на Пасху дома? Летом хорошо бы тебе пожить у тёти Дуни и отдохнуть среди деревенского раздолья, даже хорошо и поработать в деревне.

Октября 28, 1928.
Дорогая, милая Шура:
Я бесконечно виноват перед тобою, т.к. долго, кажется месяцев пять уже, тебе не писал. Наконец собрался и надеюсь, что письмо ты получишь ко дню Ангела. Мы все целуем и поздравляем тебя, дорогую имянинницу. Желаем тебе, чтобы жизнь твоя сложилась в красивую, осмысленную и полезную работу. Конечно, желаем тебе успеха на выбранном тобой поприще.

Мы очень интересуемся, как начался для тебя твой третий год в университете. Много работы? Хорошо ли устроилась, как здоровье? Ты мне тоже не писала очень долго – вероятно, становится неинтересно пееписываться с далёким братом, которого ты, наверно, не так уж хорошо и помнишь. Маня мне тоже мало пишет, а другие и совсем не пишут.

Пожалуй, это и нормально, т.к. трудно любить и ощущать то, что далеко, далеко… Но в то же время надо хотя бы рассудком стараться по возможности сохранить близкие родные чувства. У нас с тобой могла бы быть не только родственная переписка, но и вообще интересная. Мы могли бы делиться мыслями, убеждениями. Я очень интересуюсь жизнью и событиями в России, но кто мне может написать об этом? В тоже время тебе, вероятно, было бы интересно многое об Америке – стране, которая живёт на 50 лет впереди других, а особенно нашей России.

Во всяком случае, Шура, не забывай, что мы родные друг другу.
Мы живём так же – по-прежнему вся наша жизнь и интересы сосредоточиваются на Борисе. Он с каждым днём заметно растёт. Уже бойко бегает, а на улицу часто берем его не в колясочке, а за ручку. На улице его всё интересует: автомобили, трамвай, собаки, кошечки. Он даже каждый дом старается потрогать ручонкой. Говорит он: папа, мама, на, бросил – и много лепечет, чего мы ещё не понимаем.

Сейчас мы заняты расчётами и мыслями о Любиной поездке к родным в Китай. Вероятно, она поедет весной около Пасхи – конечно, с Борисом, и пробудет там месяцев восемь. Это будет стоить очень дорого – и то мы еле-еле накопим на проезд вперёд. А на проезд обратно должен буду копить я здесь, когда буду один, т. к. одному жить дешевле. Собираемся переменить квартиру на более дешёвую – и вообще, чтобы скопить лишние 10 долларов, приходится себе отказывать во всём.

Хорошо, что Люба – хорошая хозяйка и понимающая подруга в жизни – не жалуется на лишения и недостатки. Хотя в душе я её жалею, т. к. за последние полгода мы никуда и "носу не показывали" – ни одного платья не сделали. Она была больна, а не было лишних денег, чтобы сходить к доктору.

Ей, вероятно, легко всё это перенести, т.к. она живёт мыслью увидеть свою родную мать, братьев и сестёр – и показать нашего Борю. Что бы я дал, чтобы опять увидеть мамочку и папу. Время сглаживает остроту утраты, но память о них жива и всегда будет жить.

Напиши, Шура, о себе. Каковы твои планы, какова жизнь… Интересно ли живёшь. Какими идеями увлекаешься? (Ах, он, наверное, ещё не понимал, что на это можно ответить только так: идеями Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. – Б. С.) По-старому, я бы спросил: как живёт студенчество? Но ведь студенчество не естьопределённая группа – как интеллигенция, рабочие и т. п. – а потому не должно иметь определённого лица, а только учиться, пройти этот путь, чтобы уж потом проявить себя.

Как тебе и нашим живётся в материальном отношении? Как ты живёшь, питаешься, как одета и обута. То же самое напиши о наших дома. Я постараюсь так же посылать, как и раньше, – покуда смогу и пока всё благополучно, т.к. думаю, что вам ещё труднее, чем нам.
Когда я думаю о вашем будущем, я не беспокоюсь ни о Мане, ни о Вите, ни о тебе, т.к. вы каждый на своей дороге. Вам не будет хуже, чем вообще среднему работнику вашей специальности в России. Но меня берёт страх за Лёлю, т. к. у неё нет зацепки в жизни. Ей нужно бы учиться чему-нибудь: на сестру милосердия или на машинистку. Вообще – вам там виднее, да и ты повлияй на неё.
Ну, милая Шура, ещё раз поздравляем и целуем. Желаем успеха. Не забывай и пиши. Твои Федя, Люба, Боря.

Р. S. Собираешься ли на Рождество домой? (Смешной – он, наверное, полагал, что в СССР существуют Рождественские каникулы; студенты в это время всегда сдавали зачёты и экзамены.) Береги себя, здоровье и силы. Старайся разбираться в каждом человеке. Будь осторожной.

Дек. 24, 1928.
Дорогая Шура:
Только вчера получили твоё хорошее письмо. Для меня всегда тот день, когда я получаю письма из дому, – день радости. По-видимому ничто и никогда не сгладит того чувства привязанности и любви, какое у меня к вам.

Правда, письмами не выразишь всех тех мыслей, тревог и советов, кои проходят через голову в те моменты, когда я думаю о вас.
За тебя я радуюсь, что ты выходишь на настоящий путь, что тебе нравится твоя будущая работа. Но в то же время и тревожусь, т.к. знаю, насколько трудна твоя жизнь в материальном отношении и как трудно заниматься. К сожалению, моя материльная помощь слишком мала, чтобы заметно облегчить вашу жизнь.

Но все лишения и трудности ничего не значат, если не оставляют неблагоприятного следа на здоровьи. Такие лишения, когда здоровье не страдает, только закаляют человека.

Ты пишешь, что все люди эгоисты, что никому нет никакого дела до вас, и каждый занят самим собой только. Это такая правда, над которой нужно больше позадуматься и сделать выводы. Конечно, не нужно самой сделаться такой же эгоисткой, как и другие, но нужно быть практичной и самой строить и укреплять своё материальное положение.

В будущем, когда ты будешь зарабатывать, – нужно научиться знать цену деньгам и беречь их (чтобы от них слишком не зависеть). Деньги дают такие возможности и такое положение, которое приносит полную свободу от людей.

Я очень жалею, что у тебя нет возможности покупать учебники. Но помни, что настоящая школа у тебя впереди – после окончания университета, и тогда ты сможешь тратить и постепенно составить хорошую медицинскую библиотеку. Врачей делает не университет, а дальнейшая работа, вдумчивость и занятия.

Мы начали праздновать Рождество по-новому, т.е. сегодня. Конечно, будем праздновать и по-старому. У нас большая ёлка для Бориса. Сколько у него было радости в глазах, когда он проснулся и увидел блестящую ёлку, а под ёлкой – его подарки. Папка купил ему деревянный велосипед – трёхколёсный, без педалей. Он уже умеет кататься. Отталкивается ножонками и ездит. А мамочка – мохнатую собачонку-игрушку. Он так любит собачек, что целует её и кладёт с собой спать. Знакомые подарили ему ещё игрушки, – но эти самые любимые. Он уже говорит некоторые слова. Говорит свободно Маня и Битя (вместо Витя). Шура и Лёля ещё не говорит.
Люба шлёт тебе привет.

Я надеюсь, что когда-нибудь настанет время – и мы встретимся и поживём вместе. Как ни хорошо в Америке, а всё же Россия ближе сердцу. К сожалению, трудно сказать, когда мы вернёмся. Да временами думается: никогда.

Сейчас, когда у меня семья и ответственность, сдвинуться с места – даже при возможности возвращения – трудно. Нужны будут большие деньги на один только проезд, – а неизвестно, какая ещё работа будет в России.

Деньги же достаются и откладываются с трудом. Жизнь здесь вся построена на быстром их обращении. Они приходят с трудом, а уходят так легко. Всё дорого, и каждый шаг стоит денег.
Хорошо, что Люба у меня очень практичная. Благодаря ей при моём скромном жаловании я смогу ещё посылать вам, – да ещё копим на её проезд домой. Правда, у нас лишений нет, но приходится выкраивать и высчитывать каждый доллар.

Тебе будет, вероятно, интересно наше, т.е. всех русских, мнение об американских врачах. Конечно, здесь много хороших и знающих врачей, но в среднем американский врач очень плох и является скорее дельцом, чем настоящим доктором. Мне лично с ними сталкиваться ещё не приходилось, т.к. здесь много русских врачей, но то, что амер. врачи очень плохи, – общее мнение.

Зато госпитали, санатории и социальная гигиена здесь удивительно хорошо поставлены. Объясняется это опять-таки удивительной деловитостью американцев. В этом они прямо чародеи. За что бы ни взялись – всё доводят до совершенства.

Милая Шура, заботься о своём здоровье – и заботься сейчас, пока оно ещё не подорвано. Очень трудно жить с разстроенным здоровьем, да и очень трудно его поправить. Я не столько верю в силу медицины лечением творить чудеса, сколько путём предотвращения заболеваний – оздоровить народ.

Интересно, какая специальность тебе больше по сердцу?
Пиши мне чаще. Пусть эти письма войдут в привычку, – тогда это будет легко. Я всегда буду отвечать с удовольствием, т. к. вы – живая связь со всем, что было и есть дорого моему сердцу: Россия, моё детство и юность, дорогие наши папа и мама, да и все вы сами – мои дорогие малышки Шура и Лёля, Витя и Маня. Я вас никогда не забуду и всегда всё, что в пределах моих возможностей, сделаю для вас.
Люба вас тоже полюбит, когда узнает, а мой дорогой Боренька, конечно, будет любить.

29 июля, 1929.
Милая Шурочка:
Только что получил твоё письмо, писанное из Свердловска, – а то я уже собирался писать тебе. Рад, что учебный год прошёл благополучно, – и поздравляю с переходом. Ты, можно сказать, "без пяти минут доктор".

Перед тобой открывается жизнь, полная возможностей и интересов. Очень хочу тебе выразить моё самое глубокое убеждение о жизни. По-моему, это великий дар Бога, давшего нам разум, чтобы понимать; сердце, чтобы чувствовать, и тело, чтобы ощущать её, жизни, пульс, её красоту. Это три барометра – и жизнь постольку хороша, поскольку она отображается этими барометрами.

Все тёмные стороны жизни – это результат личного безразличия, отсутствия энергии и воли. Храни в себе всегда чисто эти три вещи: разум, сердце и тело, – и помни то, что в твоей душе осталось от папы и мамочки – и ты будешь счастлива.
 
Ты уже задумываешься, судя по твоему письму, о будущей специальности. Выбирай себе по душе и не забывай практическую сторону. Напиши мне больше, что вы понимаете под профилактикой, и как она практикуется. Я в медицине мало смыслю и знаю о ней только общее определение, как предотвращение болезней и прививки.
Я сам мечтаю, что в будущем когда-нибудь ты сможешь приехать в Америку погостить. Но пока ещё думать рано, т.к. ни у нас, ни у тебя нет для этого денег. То же касается и меня. Я тоже думаю о будущей поездке – полетел бы прямо,   но крылья надломлены.
Мне приятно одно, что я доставил Любе эту поездку. Доехали (в Харбин) они хорошо, хотя Люба помучилась, т. к. с ребёнком много хлопот и тревог, а путь был дальний – больше 3-х недель. Вот уже около трёх месяцев, как они гостят у бабушки.

Борис здоров, очень много говорит и всему подражает. Мне даже странно читать, как Люба пишет, что он говорит целыми фразами на своём ломаном язычонке: "Дайте Боби тивакак (шоколад), потятя (пожалуйста), Боби очин хочит". Их там любят и балуют.
Последние две недели я за них волновался из-за событий на Дальнем востоке. Там ведь чуть было не вспыхнула война. А они ведь в самом центре событий – Харбине. Как будто всё входит в берега, и я немножко успокоился, хотя писал Любе: в случае возможной опасности – выезжать.

Сам я живу одиноко и очень скучаю, т. к. жили мы очень дружно и хорошо. Неимоверно скучаю по моём сыночке, которого я люблю больше жизни. Времени свободного много, но всё же ничего особенного не делаю. Начал играть в теннис, в хорошую погоду езжу купаться (по праздникам), читаю. Развлекаюсь очень редко, т. к. стараюсь скопить поскорее на обратный проезд. Здоровье – слава Богу. Дела по службе – тоже ничего, хотя такая масса перемен, что трудно сказать за будущее.

Большого продвижения нет, хотя жаловаться нельзя, т.к. я получаю выше среднего. Здесь такая масса образованных людей и хороших работников.

Энергия и созидательный труд возведены здесь на степень божества. Страна благодаря этому процветает: нет бедности, изобилие всего. Нам, привыкшим к страданьям и несчастьям, какие мы видели в России до и после революции, казалось странным видеть весёлые и довольные лица, улыбки, доброжелательность. Люба и сейчас пишет, что её больше всего поразили грубость, подозрительность и недоброжелательность среди русских в Харбине.

Она между прочим пыталась соорудить вам посылку, – но оказывается невозможно. Хотела перевести денег, т. к. оттуда выгоднее. Я ей писал и думаю, что она успела, так что 1 августа я отсюда не пошлю и буду ждать её письма.

Хорошо, что ты устроилась на лето на жалованье. Да и работать приходится только три часа. Заработанные деньги пригодятся как нельзя лучше. Вообще, Шурочка, постарайся научиться ценить деньги и зарабатывать побольше. Они, как ни странно, – главный двигатель жизни. Нельзя слепо и безразлично к ним относиться.
Я не проповедаю жадность и скупость, т. к. и сам не стремлюсь к богатству. Но всё же всякий прогресс в личной жизни – всё даётся через деньги.

Вот ты поживёшь среди своих, отдохнёшь, и Бог тебя благословит на последний учебный год. Папа и мамочка порадовались бы на свою младшую дочку. Но их нет! Зато мы все – и я особенно – будем рады душою за тебя, когда ты кончишь!

По окончании не отрывайся от своих – Мани, Лёли, Вити и Васи с семьёй, т. к. ничто на свете не заменит кровного родства. Не забывай меня, не ленись и не стесняйся писать.
 
НЕ торопись выйти замуж. Поживи самостоятельной жизнью. Будешь постарше – лучше сумеешь разбираться в людях. Знай, что обязанности жены и хозяйки возьмут у тебя твою независимость. Ну, а если соберёшься замуж, то желаю тебе настоящего человека, который был бы сильным защитником и сумел бы дать тебе независимую и обеспеченную жизнь.

Вот видишь, как я много тебе высказал всякой всячины.
Пиши мне из Свердловска обо всём и вся. Я всегда прямо счастлив получением писем. Жду письма от Лёли в ответ на моё. А на Витю я обижаюсь, т. к. больше года он мне не писал.

Я понимаю, что это новое бурное время порождает новые взгляды и убеждения. Да я и сам не враг всего нового, – скорее сочувствую, так что не бойтесь писать о своих новых взглядах и убеждениях, – даже прошу писать. Мне интересны вопросы религии, брака, собственности, управления и тысячи других. Вот напиши мне подробно о браке и его формах и о семье в следующем письме.
Пока прощай, моя дорогая Шурочка. Твой брат Федя.

(27 год?).
(…) Служба моя идёт хорошо. Каждые полгода будут немного прибавлять. Сейчас хватает на жизнь – вероятно, зимой буду искать вечерней работы. Мне полагается в сентябре платный отпуск на 2 недели. Отдохну – но поехать никуда не сможем, т. к. нет средств – да и Борис ещё мал. Думаю просто провести эти 2 недели на воздухе – в парке и на берегу океана. Купаться здесь в океане нельзя, т. к. несмотря на то, что Сан-Франциско расположен очень южно и климат тёплый – его задевает в океане холодное северное течение, и вода холодная.

Печень моя меня беспокоит меньше, но всё-таки я её вылечить не могу. Приходится осторожно выбирать пищу. К докторам обращаться выше моих средств. Вообще здесь лечиться безумно дорого. Прекрасные госпитали, чудное оборудование, масса разных специалистов – но всё стоит денег.

Чем дальше, тем больше теряю связь с Россией. Как там живётся? Удовлетворён ли народ? Хотя я не думаю, да и не хочу, чтобы ты погружалась в политику. Вообще нужны честные люди и образованные работники – чтобы сеять "разумное, доброе, вечное", как в стихотворении Некрасова. Слишком много зла, ненависти и крови пролилось в эти 10 лет. И не мечом и огнём создаётся добро. Вот почему я не могу вернуться.

Будь, Шура, знающей, честной и хорошей, создай себе жизнь и будь примером другим.
Ещё раз целуем тебя, дорогая сестра. Любящий брат Ф.Субботин.

Окт. 23, 1929.
Милая Шура:
Ты напрасно извиняешься в своём письме за безалаберность. Каждое твоё письмо мне дорого уже потому, что это частичка тебя самой, – и потому, что это связь с прошлым, которое навсегда останется для меня дорогим.

Письма из дому получаю всё реже и реже. Сейчас жду фотографий от вас, о которых ты пишешь.
Ты уже получишь это письмо к концу первого семестра. Надеюсь, что занятия твои шли успешно. Рад за тебя.

Я уже поджидаю Любу – осталось меньше, чем 3 недели. Снял квартиру, завтра буду переезжать. Новый адрес: 3133, Washington street, San-Francisco, California.

Последние дни опять прихворнул из-за моей постоянной болезни – воспаления жёлчного мешочка. Вообще мне нельзя есть мяса, всего жареного, жирного, а я не берёгся. Когда Люба здесь, то домашний стол и её забота лучше, а без неё по ресторанам я опять испортил дело.

Сегодня именинная память мамочки, и я её вспоминаю. Дорогая и незабываемая – такая, каких нет. Кажется, отдал бы всё, чтобы хоть на минуту увидеть её, поцеловать и сказать, как я её люблю и вспоминаю.

Не знаю, посылает ли Люба деньги из Харбина в связи с этими событиями. Если посылать было нельзя, то по её приезде я опять начну посылать отсюда. Как дела с твоей стипендией? Не нуждаешься ли? Как живут в материальном положении дома?

Хорошо, что вы живёте дружно, т. к. всякие ссоры и недоразумения недостойны людей, сязанных родством крови, детей одного отца и матери. Мне всегда безконечно жаль того, что я навсегда оторван от родных лиц. Но жизнь не знает жалости – приходится не только мириться, но и стараться найти новые интересы и пустить корни в новой почве.

У меня всё сосредоточено в моей семье. Люба и Боби – моё счастье и жизнь. Вот скоро они приедут и, даст Бог, заживём по-старому. Люба пишет, что Борис уже говорит, соображает и расказывает сказки. Стал драчуном, но ласковый и умненький мальчик. Не знаю, узнает ли он меня по приезде. Ему было около 2-х лет, как он уезжал, а теперь больше 2,5.

Люба пишет, что она там оделась, купила много вещей, т.к. они там в два раза дешевле, чем в Америке. Один из её братьев собирается в Америку, года на четыре – учиться. Он кончил зубную школу, но практиковать трудно, т.к. город переполнен зубными врачами. Ехать в Россию тоже нельзя. Поэтому он хочет приехать сюда, изучить язык, поработать и потом уехать обратно. Я его устроил на коммерческое отделение частного университета. Родные будут ему помогать, да и здесь он для начала найдёт физическую работу часа на 4 в день.

Пиши мне, Шура, и не забывай меня. Витя совсем меня забыл, Лёля – тоже, Маня и ты ещё пишите. Так не переставайте, а то мне будет больно и горько.

АМЕРИКА
Что такое "Америка"? Что такое Америка, где живут теперь ставшие американцами потомки белого офицера Фёдора Субботина? Откуда мне знать… Можно, правда, цитировать Горького – "Город жёлтого дьявола", но это слишком уж "круто". Есть кое-что помягче. Есть, например, размышления Георгия Гачева:

"Как каждое человеческое существо есть троичное единство: тела, души и духа, – подобно и всякая национальная целостность представляет собой космо-психо-логос, то есть единство местной природы (космос), национального характера (психея) и склада мышления (логос). Эти три уровня находятся в отношении соответствия и дополнительности друг к другу.

…В Англии обитает self-made man – само-сделанный человек. И там спрашивают не "как поживаешь?", а "how do you do", "как ты делаешь дело" – с двумя do, выражая интерес к тому, как тебе работается. И даже молитва "да будет воля Твоя" звучит "The will be done", "Твоя воля да будет сделана".

В Соединённых Штатах орудует не только "самосделанный человек", он ещё произвёл "самосделанный мир" американской искусственной цивилизации. Так что там – абсолютное преобладание принципа "ургии", труда – не природы, естества, "гонии".

…Общая концепция космопсихологоса США такова. Это мир ургии без гонии, т.е. искусственно сотворённый переселенцами, а не естественно выросший из матери-и природы, как все культуры народов Евразии, гду ургия (труд, история) продолжают гонию в своих формах и где культура натуральна, а население – это народ. Здесь же население не на-род (нарожденность), а съезд, собирательность иммигрантов…, из многих одно. Но в начале именно не единое, а самостоятельность индивидов.

Переселение через Атлантику – это для человека как пересечение Леты в ладье Харона: смерть и новое рождение. Иммигранты – дважды рождённые, как брахманы в Индии. Пересечение Атлантики – акт перекрещения (анабаптизм), инициации в Америку и забвения прежней жизни. Потому такую роль в амариканской символике играют Левиафан, Иона во чреве кита, кит Моби Дик, плот Гека Финна.
…Американец чужд вертикали растения как принципа бытия (а вместе с тем и идее корней, и долготерпению: дай срок! – не дают здесь срока, но всё ускоряют). Растение – дело долгое, а тут всё некогда: нет времени выращивать своих гениев в науке и искусстве – давайте-ка переселим их, переманим-пригласим из Старого Света, и будет у нас всё самое лучшее: Эйнштейн, Чаплин, Стравинский, Тосканини и т.д.

…Перехлёст ургии над гонией и в том, что тут искусственно производятся потребности (а они ведь обычно были прерогативой природы человека): рекламой навязываются изделия; а жизнь в кредит и пользование вещами в рассрочку есть явное житие в настоящем из будущего (а не из прошлого, как это привычно в Евразии, где отчизны, и отчий дом, и наследственный сундук). Из ипостасей времени (прошлое, настоящее, будущее) в Америке неважно прошлое, а важно настоящее, растущее спереди, из будущего, в него растворённое и оттуда подтягиваемое.

Уолт Уитмен писал: "Я проектирую историю будущего!" И: "Я пою современного человека!"

…Современная Америка – это уже трагедия ургии. Об этом вся их научная фантастика (Брэдбери, Воннегут…). Машины вытесняют людей с работы. Человеческие существа удваивают, умножают свои усилия, чтоб состязаться с машиной, – отсюда стрессы у тех, кто временно побеждает в скачке, и неврозы у сошедших с дистанции. Почему бы не работать умеренно всем – 3-4 часа в день, прочее время живота посвящая радости жизни, самосовершенствованию? Так нет же: шофер такси, молодой человек 23 лет, рассказывал мне, как он работает на трёх работах по 78 часов в неделю, лишь воскресенья имея свободными, снимает комнату за 200 долларов, не имеет даже подружки, – и всё для того, чтобы скопить 125 тысяч, как он рассчитывает, к 30-31 летам, купить дом и тогда жениться. От жизни он не имеет наслаждений, становится всё примитивнее, – и чего ради?.." (Георгий Гачев. Национальный мир и национальный ум // Путь. Международный философский журнал. 1994. №6).