Танки на крышах. Ч. 1, гл. 36 а

                36а
         После той операции в работе наступил какой-то перерыв. Желающих оперироваться не находилось, и дни были свободными. Это помогло мне, проведя еще много часов за писаниной и правкой, закончить, наконец, свою очередную повесть. Оставалось только отправить ее брату.
         Мой брат старше меня на четыре года. Уже больше сорока лет он живет на  Украине, куда уехал по распределению после окончании летной школы еще в далекие советские времена. В те годы мы виделись, как могли, часто, но потом, с наступлением перемен, ни для него, ни для меня свободное передвижение в постсоветском пространстве стало недоступным из-за денег, которых толком не было у обоих, из-за множества возникших границ между новыми «независимыми» государствами и связанной с этим бумажной суетой. Для нас оставался только телефон. Летать он перестал около двадцати лет назад, но продолжал делать какую-то наземную работу в аэропорту. За эти годы он перенес три инфаркта, и только Бог знает, сколько времени его сердце будет еще поддерживать эту, ставшую внезапно такой хрупкой, жизнь. Младшего брата мы потеряли после одного единственного сердечного приступа двенадцать лет назад.
         Когда я оказался в Замбии, я в течение года пытался наладить связь со своим братом. Не каждый день, конечно, и не сутками напролет. Безденежье и путаница с кодами не давали мне такой возможности. Только после того, как я познакомился с людьми, приехавшими из Украины, я, наконец, дозвонился. Он был в порядке, но почти все время находился дома. Передвигаться на приличные расстояния и по лестнице вверх стало для него слишком большой нагрузкой. По этой причине пользоваться услугами Интернет-кафе он не мог, а своего компа у него не было. Я написал ему тогда письмо и вложил его в конверт с несколькими самыми первыми своими короткими рассказами, отпечатанными на принтере. Оно шло к нему два месяца, но в конечном счете он его получил. Рассказы ему понравились, и он попросил присылать все, что я напишу. Он отправил мне ответ на мое письмо, но в течение полугода до самого своего отъезда из Замбии я его так и не получил.
         Звонить из Дара было легче. Когда повесть была закончена, мне в госпитале  помогли отпечатать ее вместе с предыдущей. Общий  объем, вместе с письмом, получился больше, чем в 200 листов. Пришлось разложить написанное в два больших конверта. К этому времени, несмотря на хроническое безденежье, я сумел все-таки купить простенький и дешевый телефон. Это диктовалось необходимостью, поскольку иного способа поддерживать связь и с домом, и с братом, не существовало. Я позвонил ему и сказал, что высылаю ему письма. Но когда я принес их на почту, там мне отказали.
   - Простите, я не могу этого понять. Для чего еще существует почта, если не для  пересылки корреспонденции? - спросил я работавшую там «загорелую» мадам.
   - Мы можем отправить, но это не письма, а посылки. Укажите их стоимость, и в зависимости от их веса вы должны будете заплатить. Но это будет дорого. 
         Она назвала немыслимую для меня цену.
   - Но это письма. Они бесценны и для меня, и для вас, но по разным причинам. Вы же пересылаете журналы по всему миру, в том числе и объемные. Они не считаются посылками. Я отправлял такое письмо из Замбии. На него просто наклеили марки и отослали без всяких проблем.
   - Мы так не можем. Таковы у нас правила. Попробуйте отправить из Замбии.
   - Это не правила! - гаркнул я, взорвавшись от того, что вновь услышал эту фразу. - Это идиотизм, ставший правилом в вашей факен стране.
         Я хотел сказать еще многое, но Космос, который меня сопровождал, потянул меня за рукав.
         Нужно было искать какой-то другой выход из положения или смириться и начинать собирать деньги. Но поскольку я уже успел пообещать, это не давало покоя и заставляло поторопиться.

         Прилетев из Замбии в одну из суббот, Павел позвонил мне, и мы договорились встретиться после работы как было уже заведено - в баре. Я тут же перезвонил Салхе и предупредил, что мы будем там, и что она может прийти туда напрямую, не заходя домой.
         Мы с Павлом сели за столик, который давно уже называли «нашим». Злеонора пока еще была занята стряпней на вечер.
         Пока я был на работе, Павел времени не терял и успел заметно «подзарядиться», но вполне здраво соображал и на ногах держался крепко. На этой стадии он всегда становился оживленным, но с резкими колебаниями настроения от легкой бесшабашности до сентиментальной слезливости. Для полного взаимопонимания мне надо было срочно его догонять.
   - Все классно, - сказал Павел. - Твой долг Эркину я отдал. Ты ему ничего не должен.
   - Огромное спасибо. Камень с души. Спасибо.
   - Нормально. Через неделю Алексей присылает деньги на камни. В тот банк в Лусаке. Я еду в Ливингстон на закупку. Если все будет удачно, дней через десять я буду уже в Москве. После дел сгоняю на недельку домой и вернусь. Но уже с хорошими деньгами. Наконец-то сдвинулось! - схватил он свой стакан и стукнул о мой. - За удачу!
   - Слава Богу, - поднял я свой стакан тоже. - Ты промучился больше, чем полтора года. В конце концов, ты это заслужил.
         Мы сделали по глотку. Кто-то поменьше, а кто-то и побольше.
   - Единственное, что напрягает, - поставил Павел свой стакан, - это то, что придется лезть в буш*. С деньгами это опасно. Можно остаться и без них, и без камней. А то и без головы. Прибьют и закопают где-нибудь. И никто никогда не найдет. Даже искать не будут, - его глаза слегка повлажнели.
-------------------------------------------------
         * - Распространенное название отдаленных и глухих мест, где проживают деревнями малообразованные и полунищие сельские жители. Обычно это – родовое племя. От этого слова, кстати, происходит название бушменов.

   - А что, разве нельзя их выманить в город? Держи деньги в каком-то банке. Разберешься с камнями, тогда и расплатишься.
   - Попробую, конечно. Но все не предусмотришь. И если что, ты не бросай моих, ладно?
   - Не брошу. Ты меня знаешь, - растрогался я, проникнутый его тревогой.
         Через час пришли Элеонора с Салхой. Женская солидарность все-таки одержала верх, и моя Салха сначала нанесла визит своей подруге. Для меня никакой разницы не было, главное, чтобы ей было хорошо. Мрачные мысли к этому времени нас с Павлом уже оставили.
   - Слушай, - вдруг вспомнил я, - захвати с собой два письма моему брату. Отправь из Москвы. Там-то уже недалеко. Недели через две он сможет их получить.
   - Нет вопросов, - ответил он своей обычной фразой.

         К ночи, когда мы с моей любимой уже обменялись недельным запасом ласк, мы лежали рядом, наблюдая за едва заметным поблескиванием лопастей  вентилятора и редкими отсветами на стенах и потолке от фар проезжавших по улице машин. Мой лаптоп, под мерцание цветных картинок на мониторе, выдавал еле слышную музыку, записанную мной незадолго до этого. Спать не хотелось.
   - А вы с Элеонорой стали близкими подругами, - сказал я, вспомнив их сегодняшнее появление.
   - Не очень близкими, но мы дружим. Мне больше нравятся ее дочери. Они красивые и смешные. Элеонора рассказывала мне о себе, о своей жизни, о том, какая у них была замечательная и красивая свадьба. О том, как они ездили в Россию, и там ее очень хорошо принимали. Матери Павла она очень понравилась.
         Я невольно приподнялся на локте. Ложь близких людей всегда была для меня, как пощечина. Что это было? Неосуществленные мечты, не дававшие покоя женщине, обделенной в жизни этими призрачными атрибутами женского счастья? Или ложь из желания быть выше другой африканки, молодой и неискушенной женщины? А может быть, мне врал Павел, для чего-то скрывая подробности своей биографии? Нет, на него это было не похоже. Да и зачем? Я не судья, рассматривающий дело о двоеженстве, и не отец его российской жены.   По   большому   счету,   мы   с   ним   даже   не   очень   близкие   друзья.
Мне  в  этой  жизни  уже  столько  раз  приходилось  сталкиваться  с  ложью, что
любой другой натер бы себе на ушах мозоли. Я стал подозрительным и всякий раз ее боялся. Поэтому резко захотелось разобраться в этой, внезапно возникшей кутерьме вопросов.
   - А ты не просила ее показать свадебные фотографии?
   - Нет. Не догадалась. Как-нибудь потом попрошу.
   - Да, поинтересуйся. Мне это необходимо.