Булочка с маком

…что  же – булочка  с  маком  тебе  дороже  царствия  небесного? Думал  он, по  исшарканному  снегу  возвращаясь  домой – из  булочной. Уходя  куда  бы  то  ни  было, он  читал  молитву – сухие  слова  гулко  звучали  в  пустотах  мозга. Он думал – может, внутренняя  энергия, заставляющая  произносить  вечные  слова  стоит  хоть  чего-то? Не то, чтобы так боялся  ужасов  патентованного  ада, но  уж  больно  едко  выедал  мозги  неизвестно  откуда  взявшийся  вопрос – что  же, булочка  с  маком  тебе  дороже  царствия  небесного?
 Он  намеревался  выпить  кофе и  съесть  эту  булочку. Белое, заснеженное  поле  двора  блестело  красивой  пеной, и  рыжая  такса  Лапка  весело  носилась  между  тополиных  стволов. Когда  спилили  верхушки  тополей, стволы  их  снизу  казались  шеями  доисторических  ящеров. Обидно – на  всё  значительное  приходится  смотреть  снизу.
 Он  обогнул  коробку  хоккейной  площадки, и  прошёл  мимо  жёстких  кустов – каждый  из  них  напоминал  ему  модель  кровеносной  системы.
 Можно  ли  из  желания  съесть  булочку  с  маком  вывести  то, что  она  дороже – данному  человеку – царствия  небесного? Сумеречный  свет  способствует  мистическому  настрою  сознания. Скоро  опаловые  фонари  дадут  земные, зыбкие  весьма  портреты  звёзд.
 Синевато-серый  лёд  возле  ступенек  дома  не  вызывает  настороженности – ступеньки  преодолеваются  в  два  шага.
-Привет, - сосед, выходя, протягивает  руку. Сосед  высок, лохматая  шапка  мнится  гнездом – сосед  спит  целыми  днями, сдавая  вторую  квартиру – ничего  делать  не  надо.
-ЗдорОво.
Рукопожатие  крепко.
Чистый  подъезд. Красный  истоптанный  коврик. Острый  глазок  лифта – и  гулкий  шум  далёкого  шахтного  движения.
 Знакомый  янтарь  лакированного  паркета  в  прихожей; и  собственное  отражение  в  высоком  зеркале, чья  рама  украшена  деревянными, вызолочёнными  колосьями. Лицо  не  взять  напрокат – терпи  своё.
 Бра   можно  использовать, как  вешалку  для  шапки; холодильник  в  коридоре  ворчит, ворчит – что  не  отменяет  пути  на  кухню…
 Развести  хризантемы огня  просто – это  же не  сад: поворот  ручки  и  нажатие  кнопки – и  вот хризантема  живёт, переливаясь, синея, и  белый  чайник  круглобокой  горою  уселся  на  неё, не  угрожая  жизни  нежного  цветка. Булочка  извлечена  из  целлофана, немножко  мака  просыпалось  на  столешницу, чьи  цветовые  разводы  в  детстве  представлялись  нутром  Троянского  коня. Крошки  мыслей. Маковое зерно  твоего  существования  в  мире. Зерно  бессмыслицы.
 Растворимый  кофе  залил  молоком  из  пакета; ел  и  пил  не  спеша – не  насыщаясь, а  смакуя.
 В  окне – розоватый  соседний  дом – высок, девятиэтажный. Кирпич  его  меняет  цвет  в  зависимости  от  небесного  колора, но  сумерки  уже  сыплют  свой  пепел, не  то  золу, и  окна-соты  скоро  прольют  мёд, а  синий  свет   лестничных  пролётов  напомнит  аквариумы.
 Кажется – жизнь  ни  о  чём.
И  день  ни  о  чём.
Это  грустное  ощущение – заживо  погребён, и  никогда  не  будет  по-другому – поведай  об  этом  снегу, расскажи  быстро  темнеющему   небу…
 Медленно  распускающийся  в  сознании  цветок – когда  настанет  осень, а  тут  вопрос  мгновений, прикидывающихся  часами – лепестки  его  опадут, превращаясь  в  строчки  стихов. Фонари  за  окном  освещают  белый   снег  бумаги…Читай  стихи  чужих  следов. Но  их  не  видно. Лай  снизу – из  бездны  двора – кажется  радостным, и  живое  чудо  капелек  звёзд  чуть  вздрагивает, отвечая  ему.
 Лоджия  застеклена, на  ней  привычно  курить; дым  сереет, ускользая – есть  ли  у  него  сообщение  для  пространства? А  у  тебя?
 Если  зазвонит  телефон, разговор  с  приятелем  будет  ни  о  чём – всё  равно  чем  занимать  время, пока  для  цветка, живущего  в  сознании  не  настала  осень…
 Но  телефон  не  звонит.
Сколько  можно – то  пристрастно, то  равнодушно – рассматривать  узоры  собственной  жизни? – куда  интереснее  узоры  души: её  складки, морщинки, а  то  вдруг  представится  пейзажи – пейзажи, из  которых  и  растёт  твоя  жизнь…О, эти  пейзажи  не  позволят  утверждать, что  булочка  с  маком, забытая  уже, тебе дороже  царствия  небесного – не  представимого, увы.
 Показалось, один  лепесток  цветка  упал, тонко  звякнула  строчка – записывать  или  подождать? Позвякиванье  венков  на  старом  сельском  кладбище, когда  налетает  ветер. Свалка  тел – свалка  штампов: все  там  буем. Но  в  этой  свалке  не  мы, ибо  тело  не  есть  я, хотя  зеркало  утверждает  обратное. Опыт  жизни  лепится  из  кусочков, как  в  детстве  из  разноцветных  брусков  пластилина  получались  целостные  фигурки.
 Второй лепесток  мистического  цветка  никак  не  падает.
 Как  в  старинных  музыкальных  пьесах  бывал – приёмом – ложный  финал, так  и  записки  эскаписта  могут  оборваться  в  любой  момент. Вслушиваясь  в  вечернюю  зимнюю  тьму, можно  услышать  виолончельные  взмывы  звёзд  и  органные  темы  звёздных  архипелагов. Слышат  ли  их  деревья? Страдают  ли  они  зимой?
Бечева  жизни  крутится  и  крутится, донимая  порой, порой обещая  радость.
 Но  как  надо  прожить, чтобы  отворились  врата  в  царствие  небесное?

     А. Балтин