К. Л. , златоуст из Турова? Часть 2

Здесь Кальвина дух, Женевой пахнет…
 


      По моему глубокому убеждению, г-н Агранцев, подробно описав историю появления женевского «Восточного исповедания» псевдо-Лукариса, совершенно напрасно сделал вывод о том, что это – однозначная «провокация иезуитов». Не всё так просто, как это может показаться. Дыма без огня не бывает… Вынес же Мелетий Смотрицкий (в бытность его православным полоцким архиепископом) из личной встречи с Лукарисом стойкое убеждение, что перед ним - самый настоящий «протестант на патриаршем престоле»! В этой связи, приведу одну занятную цитату, почерпнутую мной на портале Credo.ru: «Силы реформы иссякли, когда она достигла границ России и Турецкой империи, так что Православная церковь не пережила ни Реформацию, ни Контрреформацию. Однако было бы ошибкой считать, будто эти движения не оказали никакого воздействия на православие. Существовали разнообразные формы контактов: православные, как мы видели, отправлялись учиться на Запад; иезуиты и францисканцы в восточном Средиземноморье вели миссионерскую работу среди православных; ИЕЗУИТЫ ДЕЙСТВОВАЛИ ТАКЖЕ НА УКРАИНЕ (выделено мной. – А.Н.); иностранные посольства в Константинополе – и римско-католические, и протестантские – выполняли как религиозные, так и политические функции. На протяжении XVII в. эти контакты привели к существенным сдвигам в православном богословии… Первый серьезный обмен мнениями между православными и протестантами начался в 1573 г., когда делегация лютеранских ученых из Тюбингена, возглавляемая Якобом Андреа и Мартином Крузиусом, прибыла в Константинополь и вручила патриарху Иеремии II переведенную на греческий язык копию Аугсбургского исповедания. Несомненно, лютеране надеялись инициировать в «греческом» православии нечто подобное Реформации» (Каллист Уэр. «История Церкви»)… В XVII в. православные поддерживали отношения не только с католиками, лютеранами и кальвинистами, но также с Англиканской церковью. Известно, что Кирилл Лукарис переписывался с архиепископом Кентерберийским Георгом Абботом, а будущий Александрийский патриарх Митрофан Критопулос даже учился в Оксфорде с 1617 по 1624 гг. А не он ли реально «вдохновлял» Туровского-Лукариса на литературные «подвиги»? Оратор, как говорят, был первоклассный, опять же – современник Кирилла…


     Внимательный анализ и сравнение женевской «мистификации», к примеру, с «Наставлением в христианской вере» Кальвина позволяет сделать кое-какие интересные выводы. С учением Жана Кальвина Лукариса-Туровского роднит многое: отрицание «светской премудрости» и т.н. «философизации» религии (Но в таком случае он должен был, хотя бы, прочитать творения тех самых «философов»!), определение Христа как единственного, «истинного и законного» первосвященника и «посредника» между Богом и людьми (читаем  в «Исповедании…»: «Поскольку никому из смертных не дано возглавлять эту Церковь, единственным ее Главой является сам Господь наш Иисус Христос. Все бразды правления этой Церковью Он удерживает в руках своих»; и та же мысль у Кальвина: «Единственный учитель Церкви — Христос»), постановка Библии, пророческих и апостольских писаний, речений самого Христа в делах веры на первое место (читаем в «Исповедании…»: «Ибо Писание есть светильник и свет, просветляющий мысль верующих и просвещающий тьму»; а у Кальвина: «Я не осмелюсь сделать ни одного утверждения там, где молчит Писание… Все учения должны быть принесены к Слову Божиему как к стандарту… Истинный смысл Писаний есть естественный и очевидный смысл»), отрицание доктрины «чистилища», неприятие монашеских «безумных самоистязаний» (читаем у Кирилла Туровского в его «Послании к игумену Василию о схиме»: «Многие, сказано, иссушили тело свое постом и воздержанием, но уста их воссмердели, затем, что без рассуждения это творили, – потому и далеко оказались от Бога»; Кальвин более категоричен: «… множество негодяев, проникших в его церковь, – вроде монахов, которые трясут своими рясами далеко за пределами монастырей и оскверняют местность, по которой проходят»), перечень главных добродетелей (любовь, послушание, покорность, нищелюбие), концепция тела как «темницы души»… Никак не могу освободиться от той навязчивой мысли, что «книжный разум» туровского богослова «XII века» находится в весьма подозрительным противоречии со взглядами наиболее рьяных «мудроборцев» из монахов Киево-Печерского монастыря, т.е. его, как бы, современников. Так, у Кирилла Туровского мы находим следующий фрагмент: «…Сладок медовый сот и хорош сахар, но книжный разум лучше их обоих, – он есть сокровище вечной жизни. Если бы кто обрел здесь земное сокровище, – истинное разумное понимание пророческих и апостольских писаний и спасительных словес самого спасителя Христа, – сие было бы не ему одному на спасение, но и многим другим слушающим его». Да и само слово «сахар», применительно к XII-му столетию, меня определённо смущает…


       Схоже, повторяю, многое, но далеко не всё. Но так и должно было быть, если речь шла о «греко-православном» иерархе! Так, Лукарис-Туровский вроде бы отвергает доктрину «предопределения», он придерживается стержневого для православия принципа «свободы человеческой воли», свободы выбора между добром и злом («грех» по Туровскому — это сознательное злоупотребление свободой воли, «своеволие»), в отличие от её полного растворения, например, у Кальвина в «воле божественной». Причём, у протестантов для того чтобы человек мог творить «добро» благодать Святого Духа обязательно должна  предшествовать акту человеческого волеизъявления… С другой стороны, писания Кирилла Туровского отличала твёрдая уверенность в благотворности «добрых дел», откуда вытекала совершенно нетривиальная для аскетической православной этики мысль о том, что путь к «спасению» можно проделать, минуя монашеские испытания плоти, т.е. и в суетной, мирской жизни…

(продолжение следует)