Начало Новой Жизни. Выход из кокона. Ч. 2

В Петербурге мы заблудились. Лихо промчались мимо порта, когда опомнились, пришлось возвращаться. И застряли в пробке на Тучковом мосту. Фонари, липкий снег, оглушающий ветер и движение, которого не было. Казалось, все было против того, чтобы мы попали на паром, который нас повезет в неизвестное.

Я затаилась на заднем сидении. Смотрела сквозь окошко машины на северное холодное небо, и мне казалось, что какой-то незримый злой волшебник ехидно улыбается, потирает свои ручонки и старается нам изо всех сил помешать.

На память приходили разные мысли. Вспомнился Добрый Сказочник, который помог мне. Друг, который давным-давно должен был ждать в порту, чтобы проводить нас в путь. И я стала молиться, потому что ничего другого не оставалось.

Посадка на паром заканчивалась в шесть вечера, а часы уже показывали пять. Не помню, в какой момент нам удалось вырваться из цепких объятий времени. Мы добрались каким-то чудом до Морского порта. Наверное, действительно, силы добра и зла вели борьбу в это время за то чудо, которое должно было произойти. Даже сама погода была странной. То показывалось яркое солнце, которое освещало собой все. То налетал липкий туман, тяжелый ветер, и вокруг становилось темно и вязко.

Добрые слова, напутствия, и всего-то пять минут, чтобы попрощаться с друзьями и близкими в порту.

И вот мы на пароме. Ваня пошел, чтобы купить мне салат. Я сидела одна в каюте, смотрела в иллюминатор на удаляющуюся Землю. На удаляющееся прошлое:
– Земля, прощай! В добрый путь! – подумалось мне, и я смело вступила в неизвестное.

Когда мы приплыли, первой неожиданностью было то, что поменяли терминалы. Оказывается, в Хельсинки зимой работает только один терминал. Мы застыли возле эскалатора со ступеньками. Спуститься на нем в инвалидной коляске было нереально. Поэтому мы с экстримом стали скакать по обычным соседним ступенькам. Это было более безопасно.

Внизу уже нас ждал шофер, он спросил на ломанном русском:
– Вы Светлана Михайлова?
Услышав радостное «Да, да!», он ловко схватил мою коляску и загрузил в инватакси. За окнами радостно било ноябрьское солнце. Погода была великолепной и шептала:
– Все будет хорошо, Светик! Я освещаю тебе путь и дарю надежду!

И я снова, как ребенок, подумала:
– Наверное, Добрый Волшебник все-таки победил!

Если бы я знала тогда, что сказка только начинается, а дорога к успеху будет мучительно трудно и долгой.

Очень хотелось по-быстрому пройти все процедуры и хотя бы немного пройтись по улочкам славного города Хельсинки. Но не удалось. Процедура была за процедурой. Анализы за анализом. Очень удивил финский МРТ, они его называют, кажется, КАУ. Он очень компактный, а также в нем все крутится и жужжит. Как мне объяснила медсестра, этот аппарат нужен для составления компьютерной навигации.

Мне подробно рассказывали о том, что со мной делали или собирались сделать из процедур. Какое лекарство собирались ввести, какой анализ. Это очень помогало, и неизвестное не пугало.

Ночь перед операцией пролетела незаметно. Рано утром 9 ноября, около 7 утра, пришла медсестра, дала мне волшебную успокаивающую таблетку, помогла переодеться. И чуть позже меня повезли в операционную. Рядом был Ваня, и мне было совершенно не страшно. Он проводил меня до дверей операционной, я помахала ему, и мы расстались.

В операционной ходили врачи, больше похожие на космонавтов. Я искала глазами Дитриха, но его не было видно. Зато рядом стоял большой, чем-то похожий на доброго медведя, анестезиолог.

Еще дома, когда я готовилась к операции, то спрашивала у своих друзей, которые прошли через полную анестезию, как это было с ними. Ответы были совершенно разные. У кого-то кружилась голова, и они засыпали, другие летели в темном туннеле, третьи вообще ничего не помнили, кроме тяжелого «отходняка» от наркоза. Поэтому я ждала, что будет со мной.

Анестезиолог ввел иглу в руку, в голове что-то булькнуло, но не более того и тут же я увидела перед собой Ваню. Он стоял совсем рядом и смотрел на меня. Я у него спросила:
– Вань, а когда же операция будет?
И он радостно ответил:
– Так она полчаса как закончилась.

Ночью в реанимации я стала дебоширить. У меня ничего не болело, но жутко неудобно было лежать. Было такое впечатление, что я лежу на груде кирпичей, камней и гвоздей. Хотелось постоянно менять положение, чтобы найти удобное и заснуть. Я стала просить медсестер-финок, чтобы они меня перевернули. Просила, естественно, на русском языке, а они мне, что тоже естественно и понятно, отвечали на финском и что, совсем естественно и объяснимо, мы друг друга совсем не понимали.

Вместо того, чтобы меня перевернуть, мне давали попить несколько капель из шприца. Я возмутилась и стала требовать Ваню к себе в реанимацию. Что уж там я вопила, я точно не помню, но как ни странно, Ваня вскоре появился. Как позже я узнала, медсестры примчались за ним в палату и приволокли его ко мне. И уже через Ваню (он хорошо понимал по-английски медперсонал, и они, как ни странно, его понимали тоже), медсестры мне объяснили, что после такой операции двигать и поворачивать меня можно раз в два-три часа.

Но время было настолько тягучим, что мне казалось, что полчаса – это уже два часа, тело ужасно ныло, хотелось поменять скорее положение. И я начинала снова канючить, чтобы меня все-таки перевернули. А когда этого не происходило, то, пользуясь тем, что меня не понимают, называла добрый медперсонал сатрапами и извергами. Ужас! Хлопот я им доставила много. Надеюсь, меня будут вспоминать все-таки хорошими словами.

На второй день после операции меня перевели в обычную палату.
Радостная новость меня там ожидала, вместо обещанных 30 процентов, меня сумели поднять и выровнять гораздо больше!

Страшно хотелось есть. Мне давали что-то попить и жидкое что-то покушать, наверное, это был кисель, точно не помню. Но страшно хотелось куриного бульона. О, куриный бульон, настоящий «человеческий» куриный бульон. Тогда мне хотелось сочинять ему сонеты! Впрочем, это объяснимо. По той причине, что повар в клинике был китаец и с удовольствием везде, где ему позволяла бурная китайская фантазия, добавлял жгучие приправы. И отвратительную зелень, которую мы обычно кладем только в жареную рыбу. Через неделю на этом меню я почувствовала себя стопроцентным финским зайцем. Наверное, зелень и приправы не добавляли только в молоко и кефир. Кстати, все молочное в Финляндии отличного качества. Настоящее молоко, как из моего детства.

На третий день после операции меня стали сажать в коляску. Это были такие непередаваемые ощущения!!! Я все не могла научиться держать свою уже лебедино-длинную шею. Тело стало как Эйфелева башня, и я почувствовала себя той бабочкой, которая вышла из кокона. Из темноты на Божий свет.

Когда в клинике после ужина наступали покой и тишина, мы с Ваней совершали вечерний променад по ближайшему коридору и возможным закоулкам. Мне было интересно все. И необычные картины, очень причудливые для меня.

Возле одной картины я застряла надолго, пытаясь понять, что же там происходит в действительности и что хотел сказать художник. На полотне лежал обнаженный человек вниз лицом. По всей видимости, его «колбасило», другой человек, давил ему своими лапищами на спину, его лица было не видно, что меня, почему-то обрадовало. Третий человек из этой мизансцены желтого цвета, видимо, в костюме финского новогоднего зайца, злорадно скосив глаза на четвертого, ехидно улыбался. Загадочный четвертый, голову которого я вначале приняла за сушеную картофелину, но, приглядевшись, поняла, что это тоже человек, тоже чему-то очень радовался.

Короче, я решила сфотографироваться на фоне этой жизнерадостной картины.

После путешествия по коридорам клиники Ортон у меня появилась сумасшедшая мысль выйти на улицу, но, так как это желание было сложно осуществить в силу технических причин, пришлось от этого отказаться.

У меня почти не было слабости, только, когда меня сажали в коляску, начинала болеть голова. И я стала замечать, что через какое-то время у меня по спине начинает что-то литься. Вначале я думала, что это пот, но потом, четко поняла, что это какая-то жидкость. Сразу сообщила медсестре. Пришел Дитрих, осмотрел меня, и сказал, что у меня пошла лимфа (ликвор) из верхней и нижней части шва.

На 18 ноября была назначена вторая операция. Конечно, это меня очень расстроило. Русский доктор Александр подбадривал меня и утешал как только мог. Александр сказал, что операция будет совсем небольшая, максимум на полтора-два часа.

После второго наркоза я очнулась от того, что меня всю колотило от холода. Врач в реанимации хорошо понимал русский язык. Накинул на меня тонкие и очень теплые покрывала, от которых я сразу согрелась. К своему ужасу я обнаружила канюлю, которая у меня была прямо в шее с правой стороны.

Как же я буду есть? Переворачиваться на правую сторону? Эти мысли били по моему сознанию, и я поняла только одно. Если сейчас расслаблюсь, дам волю нытью, то все пропадет, и я подведу тысячу людей, которые думают и молятся о моем выздоровлении. Еще более страшной была новость, что целых три дня мне нужно будет лежать на спине, на специальном гелевом матрасе, не шевелясь и никуда не переворачиваясь.

Вот тут я вспомнила замечательные слова Достоевского: «Человек мерзавец, ко всему привыкает». Ах, как был прав Фёдор Михайлович. Спасибо ему за это!

Видя страшную операцию по телевизору, восстановление тяжелобольного или прочий жизненный «ужастик», мы часто думаем:
– Я бы такого не пережил! Ни за что и никогда! Это же такой кошмар из кошмаров! Кинг – мальчишка по сравнению со всем, что я вижу. Если такое, упаси Бог, случится со мной, я сразу умру от страха и непременно уйду если не в мир иной, так обязательно куда-то уйду. Всенепременно уйду!

И что же происходит в действительности? Когда мы выходим из рамок своего замутненного цивилизацией сознания, из мира виртуального в мир реальный?

Мы приспосабливаемся. Именно в трудной ситуации, безысходной проявляются все наши человеческие качества. Из наших глубин прорывается или первобытный человек с его страхами и слабостями, или человек достигший духовной зрелости, готовый к поступку.

Прошли и эти трудные три дня. И мы, окрыленные, уже готовились к отъезду. Билеты домой были заказаны, и нам оставалось только собрать вещи.

Наивные и счастливые, мы еще не знали, какие новые испытания нас ожидают.

                (продолжение следует)