Она всегда знала, когда он с ней

Она всегда знала, когда он с ней, а когда с Той. Тогда он набрасывался на нее, безжалостно и грубо, и толкался внутри c горячей яростью, громко выдыхая после каждого удара. Он стремился уничтожить свою незалеченную любовь, стереть об нее - до основания, до крови, чтобы не осталось ничего, кроме израненной кожи, чтобы остатки ненужной никому страсти стекли по ногам струйками пота. Она стискивала зубы и терпела. Она стыдилась признаться самой себе, что это наказание приносило удовольствие, а ему всегда говорила (молча, глазами), что было хорошо. Он для него это не имело значения.
В ней он двигался медленно, задумчиво прислушивался к изменениям в ее дыхании, ласкал невесомо, кончиками пальцев. Они превращались в облако, поднимались все выше, совершенно теряя ощущение времени, забывали, что за ножки, зеркала и шторы вокруг. Да и не было ничего в тот момент.  Но момент – он же очень недолгий.
Он старательно избегал тех мест, в которых бывал с Той. Все должно было быть по-новому. Другим. Она тоже ничем Ту не напоминала. Совершенно иная фигура, зеленые, а не карие глаза. Короткая стрижка вместо длинных, ниже круглой задницы, волос. Пухлые девчоночьи губы – ровные и невинные, у Той же нижняя выдавалась вперед, она этого стеснялась, если вспоминала – спешила поджать, а ему нравилось вонзиться зубами и легонько покусывать, а после запустить язык во влажный рот и раздвинуть. Это так и задумывалось – сменить картинку. Но отличалась, конечно, не только внешность. Нервная, изменчивая, как погода в ветреный день тогда и спокойная нега августовского вечера теперь. Он ненавидел ее за то, что она не Та, и любил ее за то, что она другая. Такая.
Она хотела ее увидеть, но он еще больше этого хотел – чтобы что-то понять. Чтобы что-то щелкнуло. Не сравнить – нет, что тут сравнивать… ничего общего. Да и никто не может быть лучше или хуже кого-то, это он понимал – как не может небо перед грозой быть лучше или хуже подробной карты Шотландии.
Он трогал языком, зализывая, синяки, которые наставил ей сам, и, казня себя, спрашивал:
- Как ты можешь терпеть меня… я тебя мучаю.
- Я люблю тебя, - отвечала она.
- Как ты можешь любить меня… я тебя извожу.
- Я люблю тебя - того, который со мной. Я всегда знаю, когда ты с Той.
Он садился на кровати, машинально расправлял складки на простыни.
- А вдруг меня никогда не отпустит.
- Она отпустила тебя, и ты себя отпустишь, - отвечала она.
Однажды он осознал, что набросился на нее, прижав в стене - так, что ей пришлось выставить перед собой ладони, чтобы не биться о бетон – не потому, что хотел наказать (не ее, конечно, она ни в чем не была виновата… себя), а потому что давно понял, что ей это нравится.
И облегченно выдохнул.
Раздался свист и громкий выстрел. Они повернули головы – в окне распускался огненный цветок. Каждый верил, что теперь все точно будет по-другому. Все-таки Новый год.