How are you today?

                ХАУ АР Ю ТУДЭЙ?
                Рассказ

Когда соседи по лестничной площадке спрашивали товарища Рабиновича “Как вы себя чувствуете?”, он выразительно отвечал: “Не дождетесь!”
Когда соседи по апартменту спрашивают мистера Рабиновича то же самое, только по- английски: “Хау ар ю тудэй?” – мистер c трудом выдавливает: “Окей!”, хотя понимает, что на самом деле это не соответствует действительности. Но ничего другого он ответить не может в силу своих языковых познаний.
Обидное ощущение подвоха в этом простом вопросе он привез с собой, глубоко спрятав это чувство в свою израненную душу. Рабинович даже по- русски не мог объяснить самому себе, почему совершенно посторонние люди интересуются его самочуствием вместо того, чтобы просто пожелать доброго утра, например. Как можно ежедневно спрашивать одно и то же? А что, если их ответ не устраивает? Позавчера – ОК, вчера – ОК. Ах, он еще и сегодня живой? Мы ему продукты свежайшие, медицину лучшую в мире, а ему хоть бы хны!
Но время бежит, как рысак к финишу. К вопросам соседей привыкаешь как к завтраку. Их искренняя улыбка располагает к откровенности и уже не так остро ощущается подвох, если он вообще присутствует в вопросе, теряется бдительность и появляется желание излить душу, а не отделываться двумя буквами, будто стьюпед какой-то. Но английский держал Рабиновича за горло, как Отелло бездыханную Дездемону.
И вот однажды Рабинович осознал, что понимает по- английски и даже может вслух произнести некоторые иностранные слова. Постепенно исчезало чувство неполноценности и появилась жажда деятельности, мирно дремавшая в беспокойной натуре делового человека, привыкшего к труду. Непонятная доселе среда обитания начинала обретать ясные черты.
Встретив костодиума в коридоре, он терпеливо объяснял ему почему текут американские краны и что там нужно заменить. Позвонил хозяину дома с деловым предложением по переделке паркинга для увеличения парковочных мест во дворе дома. Разговорившись в лифте с местными жителями, он указал им на неправильное произношение некоторых слов, за что те были ему очень признательны.
Как-то утром, сосед-американец, как всегда искренне улыбнувшись Рабиновичу, поинтересовался: “Хау ар ю зис морнинг?”,- совершив тем самым роковую ошибку. Тот схватил протянутую руку соседа и крепко сжав ее, произнес: “Зис морнинг как раз не все ОКей. Наоборот, одни траблз. Вчера вынул летер из почтового бакса, пишут, что велфер больше не дадут. А на что жить? Мой Форд “Цорес” почти здох: туда не заводится, обратно не останавливается. А иншулеру плачу, буд-то у меня не “Цорес”, а самолет президента. Где взять на приличную машину? Джаб ужасная, но зато кэш. В “Хохмансе” сэйлы устроили - народ дурят”.
Американец икнул, понимающе закивал головой и дернул руку. Рабинович был явно сильнее.
Ему хотелось говорить и он говорил, смешивая белгородский с еврейским и нижегородский с английским. “Как вы живете? У вас даже нет фамилий! Меня спрашивают ласт нэйм, я говорю: Рабинович. Они не понимают. Говорят: спэл, плиз. Я пытаюсь выговорить: ар-эй-би-ай...Тьфу ты! А они понимают. Вот вы, например, можете сказать по- русски “Здравствуйте?” То-то...И не пытайтесь, челюсть сломаете. А каково мне свою простую фамилию произнести по буквам? Я уже два месяца тренируюсь, но до конца еще далеко. Где красота фамилий? Где Иванов, Петров, Рабинович?”
Бледный американец, осознав наконец, что на работу он уже не попадает, безропотно прислонился к стене и перестал сопротивляться.
“Хау ду ю лайк ит?- любуясь произношением, продолжал Рабинович. – Драйваю я вчера по Сидорова стрит и вижу: опять русский ресторан открыли. Где они собираются взять столько нас, русских, чтобы делать себе красивую жизнь? Вообще-то я мог бы им посоветовать кое-что. Я тут уже столько интересных идей дал, а чтобы Рабиновичу дать заработать пару центов, так нет. Что за люди?”.
Американец уловил момент, когда  странный сосед схватился за голову обеими руками, и бесследно исчез. Навсегда. Кто-то сказал, что он сменил Ист на Вест, а кто-то, что Кливленд на город, куда еще не ступала нога нашего человека с непонятной русской душой нараспашку.  Не смог он проникнуть туда. Не приучен с детства.
Конечно, международный скандал не разразился. Его удалось избежать. Но если каждому мистеру ар-эй-би-ай...тьфу ты! накипит на душе, пусть выкипает на свою жену. Она поймет, потому, что приучена с детства гасить и не такие пожары человеческих неприятностей: выльет на ваш пожар много больше, чем горело.А у американцев своих траблз куча, но спросите любого из них: “Хау ар ю тудэй?”,  вы непременно услышите: “ОКей!” и увидите очаровательную улыбку в подтверждение этого факта.
Я, знаете ли, прежде, чем перебраться в Америку, побывал здесь, как бы, в разведке: гостил месяц по приглашению друзей. Я настолько привык к улыбке, что даже вставал с постели с американской улыбочкой и ходил с ней по улицам до самого вечера. Когда возвращался на родину, то до Москвы долетел нормально, а в Киев добирался поездом.  Свою мрачную проводницу я узнал издалека: она стояла у вагона, как часовой у мавзолея, и проверяла билеты. Я показал билет и как дурак, вдруг спросил, не снимая с лица американской улыбки: “У вас кто-то умер?” Она подняла на меня свой “нежный взор” и я сразу понял, что сидеть мне в тюрьме как минимум лет десять. “Ты чо хулиганишь? Мне чо, милицию вызвать?”.  Я перестал улыбаться и c тех пор ходил мрачный аж до самого отъезда навсегда.
Так что, дорогие соотечественники, подавите в себе желание откровенничать. И смените, наконец, с вашего прекрасного еврейского лица это русское выражение работника похоронного сервиса, которое вам совсем не идет, на улыбающееся и вы сразу почувствуете себя наполовину американцем. Должны почувствовать.

                Яков Ратманский
                Кливленд, 1997