Братья Райт

  Это было прозвищем  двух  авиамехаников так называемой,  старой формации которые начинали свой путь в армейской   авиации с  мотористов  и, дослужившись, в запредельном в возрасте до полковничьих званий, оставались всё ещё востребованными  преподавателями курса «Авиадвигатели» в Кировабадском  военном авиа-училище лётчиков, именуемом КВАУЛ им. Хользунова.
 
Основной из причин, по которой эти два раритета   заслужили своё прозвище, как мы уже сказали, был возраст, в котором они помнили  появление  начале ХХ века на свет первого самолёта,  изобретённого и изготовленного в велосипедной мастерской американскими умельцами из Дейтона братьями Орвиллем и Уилбером Райт. А главное, такая же приобретённая на всю жизнь  беспримерная преданность авиации,  которой отличались знаменитые братья.

Вводную лекцию по курсу «Авиадвигатели» старший из них полковник авиационно-технической службы (АТС) Кирьянов начал  с утверждения того, что понятие «самолёт» это, прежде всего, его мотор, потому, что «сам летать», в отличие от парящего планера, аппарат с таким наименованием стал исключительно благодаря полученной от двигателя автономии взлёта  и перемещения в пространстве.

Поначалу мы отнеслись к этому с юношеской иронией, поскольку не раз уже были свидетелями того, как всякий  новый преподаватель начинал   свой курс с уверения, что его дисциплина самая, что ни на есть  главная и, в отличие от других, ни в коем случае не терпит в  изучении никакого послабления.

В этом полковник АТС  Кирьянов не был исключением, однако его рассказ о том, что  отрыв от земли первого в мире самолёта стал возможен только после того, как братья Райт сконструировали и собственноручно (совместно с механиком Ч. Тейлором) изготовили пригодный для взлёта 12-ти сильный двигатель, снабжённый пропеллером  (с КПД до 66%), был убедителен, и мы стали относиться к преподаваемому курсу  с должным уважением.

В отличие от братьев Райт, чьим именем они были прозваны,  два холостяка-полковника (кроме Кирьянова, был ещё  Чуркин) никакого самолёта не изобретали, но подобно знаменитым братьям всё своё свободное время тратили на придумывание оригинальных механизмов, которые сами конструировали и изготавливали  из подручных материалов.

Жители гарнизонного городка, где проживали  изобретатели,  собираясь  в  будни на службу, могли всякий раз в этом убеждаться, различая в разнообразии утренних звуков  необычный   стрёкот небольшого движка.
 
Этот звук принадлежал  столь же необычному самодельному транспортному средству, в котором угадывалась аналогия с колясочным мотоциклом, но ни одна деталь которого по своему внешнему виду ни один известный мотоцикл  не напоминала.

Пилотировали странное сооружение  наши пожилые полковники,   которые воистину подобно братьям Райт придумали и собственноручно изготовили его  в домашних условиях  из того, что было ими подобрано на самолётной свалке.

Своим изобретением они доказали, что в современном самолёте реализованы любые  узлы и механизмы, приведённые в академическом курсе «Детали машин», поэтому при желании из его частей можно слепить всё, что угодно.

Их диковинное транспортное средство, привлекавшее всякий раз, как только они  где-то останавливались, кучу зевак, и сопровождавшие взгляды, когда они проезжали мимо, было собрано на базе самолётных колёс от легкомоторного По-2 и прицепной пассажирской люльки, корпусом которой послужил  модернизированный ими   900-литровый подвесной бензобак.

Тем не менее, несмотря на экзотическую внешность, сооружение   «братьев Райт»  было вполне легализовано и имело полное право занимать проезжую часть любой дороги.

Это случилось, когда после окончательной доводки по результатам испытаний, авторы представили своё детище на техосмотр и регистрацию в ГАИ. Тогда поглазеть на необычное творение сбежалась вся эта почтенная  контора.
  Поначалу смешкам и издевкам не было конца, днако, когда дело дошло до технической  экспертизы, лучшим милицейским умам придраться было не к чему, и Госавтоинспекция, подавляя собственное  недоумение, вынуждена была зарегистрировать аппарат в качестве транспортного средства и выдать  на него технический паспорт и  государственные  номера.
 
С тех пор узаконенный механизм эксплуатировался  ежедневно и, надо сказать, никогда не подводил своих  создателей, что не в последнюю очередь происходило по той причине, что был он всегда  их заботами  идеально отрегулирован и отлажен.

В отличие от слесаря-интеллигента Полесова из бессмертного романа И. Ильфа и Е. Петрова  «12 стульев», сотворившего стационарный двигатель, который был очень похож на настоящий, но не работал,  мотоцикл «братьев Райт» совершенно не был похож на настоящий, но зато  исправно работал, безотказно доставляя  своих творцов на их ежедневную  службу.
 
Скорость передвижения была у  него небольшой. Да его седоки  никуда и не спешили. Выезжали они из дому загодя и двигались только с разрешённой скоростью,  не покидая правого ряда  проезжей части и соблюдая при езде крайнюю стариковскую  осторожность, доходившую иногда до курьёзов.

Так, за квартал от въезда на территорию училища им следовало преодолеть открытый  железнодорожный переезд, на котором, несмотря на исправную сигнализацию, незадолго до этого случилось  столкновение локомотива с застрявшей на рельсах автомашиной.
 
С того дня участники движения на этом месте могли видеть, как полковник Кирьянов,  подъезжая к переезду, всякий раз останавливал  свой мотоцикл и, не доверяя зелёному разрешающему сигналу светофора, выходил на переезд, чтобы осмотреться в обе стороны вдоль путей и, только убедившись в абсолютной безопасности,  возвращался  к машине,  и  следовал далее.
В этот день, пристроив  свой аппарат на дневной стоянке  они  договорились после утренних лекций встретиться, чтобы посетить  свалку, куда по их сведениям должен был  сегодня поступить списанный   самолёт.
Надо сказать, что «братья Райт» старались  привить своим юным слушателям любовь к моторостроению не только в рамках академического курса, но и, привлекая тех из них, кто проявлял к этому  живой  интерес к неформальной практике сборки и наладки  изобретаемых ими механизмов.

Иногда это выражалось в приглашении юных помощников разделить с ними «поход» на самолётную свалку для пополнения базы исходных для творчества материалов.
В тот день выбор полковников выпал на нас с приятелем и верные своим наставникам мы к назначенному времени были у проходной авиаремонтных мастерских.
Погодя туда же,  лязгая гусеницами, с грохотом подкатил вызванный из соседней танковой части  тяжёлый ИС-4 (Иосиф Сталин) из числа последних «Сталинов», что в 1948-м оставались  ещё на послевоенном  армейском вооружении.

В ожидании,  пока откроются раздвижные ворота, упрятанный за смотровую щель, улыбчивый, в расстёгнутом шлеме водитель многотонной махины  развернул башню  орудием назад, как бы демонстрируя этим своё миролюбие, после чего, застопорив  фрикционные приводы  гусениц,  не  заглушая  дизеля,  выбрался через верхний люк  и уселся на танковой броне в ожидании кого-нибудь из вызвавших его авиаторов. Через некоторое время из ворот вышел знакомый ему   хмурый капитан из отдела технического контроля (ОТК).
- Здравия желаю, командир! - приветствовал  его танкист с фамильярностью  старослужащего,  уже собравшего свой дембельский чемодан, - Кто у нас сегодня?
 - Двухмоторный «Петляков».
- Ясно, - улыбнулся водитель, -   показывайте голубчика.

За раздвинувшимися по знаку капитана воротами в сторонке стояло нечто, названное перед этим двухмоторным «Петляковым», хотя на самом деле это было всего лишь то, что от него осталось при подготовке к утилизации.

После заключения техкомиссии о том, что  самолет, выработавший установленный ему первоначальный, а в последствии не раз продлеваемый  ресурс  к дальнейшей  эксплуатации  уже  не пригоден  и  подлежит  списанию, из нутра ещё недавно стремительного  двухмоторного двухкилевого пикирующего бомбардировщика первым делом было изъято   номенклатурное оборудование, к которому  относились  все элементы вооружения и радиооснащения.
 
Эта часть самолёта находилась на особом учёте и подлежала тщательному актированию и утилизации в условиях самих мастерских.
Всё остальное было предназначено  переправке  на самолётную  свалку под разрушающие гусеницы танка.

Получив задачу, водитель, вернувшись к рычагам управления и маневрируя с неожиданной для многотонной массы лёгкостью, подкатил тяжёлую махину  задним ходом вплотную к хвостовой части самолёта, чтобы дать возможность подоспевшим рабочим приторочить приподнятый ими самолётный  хвост к  буксировочной серьге танка.

- Трогай, - скомандовал хмурый капитан, убедившись в надёжности крепления.
- А как насчёт антиобледенителя? – глянув из своей щели, полюбопытствовал  ушлый  танкист.
- Получишь по выполнению задачи
- Вас понял.

Чтобы не тревожить гусеницами не имеющее искусственного покрытия взлетно-посадочное поле, танк двинулся  в объезд  по его кромке  до самолётной свалки  по ту сторону аэродрома. Подоспевшие на своём мотоцикле «братья Райт»  последовали за  ним.
Мы же с приятелем  пошли напрямки, благодаря чему оказались  на месте гораздо раньше остальных.

«Свалкой», как таковой, именовался просто неогороженный пустырь, куда авиаремонтники стаскивали предназначенные  в утиль самолёты.
Чтобы уберечь от соблазна использовать повторно что-либо из того, что из эксплуатации исключено (в авиации это чревато), списанные  аэропланы, прежде, чем их сдать в металлолом,  с помощью тяжёлых танков давили и  корежили.
 
Нашему водителю, судя по уверенности, с какой он был готов выполнить порученную  процедуру, делать это  было не впервой.

Сегодня, как и всегда, он с хода затащил доставленный самолёт на середину свалки, отцепился  и, не разворачиваясь, задним ходом наехал на него со стороны хвоста, продвигаясь вдоль фюзеляжа, легко подминая под себя кабины стрелка-радиста и пилота.
 
Затем, поёрзав гусеницами на носовом обтекателе, он  проехался ещё раз к хвосту самолёта, для того, чтобы  убедиться, что с фюзеляжем и хвостовым оперением  покончено.

После этого,   развернув танк над тем  местом, где ещё недавно  была пилотская кабина, он направил его поперёк фюзеляжа вдоль непорушенных крыльев.
Эта часть работы была наиболее трудоёмкой, поскольку разрушению подлежали такие особо прочные узлы самолёта, как  его двигатели и шасси.

Танкист останавливал над каждым из них свою 60-ти тонную махину и, застопорив то одну, то другую гусеницы, вертелся на месте, сгибая в дугу стальные цилиндрические  стойки гидравлической подвески самолётных колёс и трёхлопастные винты его двигателей, безжалостно круша под гусеницами  всё, что при недавней жизни самолёта именовалось  винтомоторной группой.

- Ну, будет тебе, - стал отгонять его полковник Кирьянов, не в силах смотреть, как безжалостно  разрушают любезные ему механизмы.
Тем временем танкист, изрядно потрудившись над одним и вторым крылом,  отвёл свою машину в сторону, объехал вокруг раздавленного  самолёта и, убедившись в том, что дело  им  выполнено     на совесть,  собрался  восвояси.

Несмотря на то, что от свалки до приславшей его танковой части существовала короткая дорога, водитель направил  свою  махину обратно тем же путём,  памятуя об обещанном ему  питьевом спирте, который, как известно, чудаки-лётчики переводят у себя на борьбу с обледенением.

Над городскими свалками обычно кружат стаи птиц, привлечённые пищевыми отходами.  На свалке самолётной, где птицам поживиться нечем, как правило, ковырялись  мужики из окрестных поселений с гаечными ключами в руках в поисках какого-либо  материала,  полезного для   нужд  домашнего  хозяйства.
 
Найти что-либо пригодное от   бывшего  самолёта  после гусеничной пляски на нём тяжёлого танка, казалось бы,  невозможно, но опытные люди знающие толк в механике, всё же  посещали свалку после  каждого нового поступления и ухитрялись в искореженной рухляди кое-чем  поживиться.

Они знали, что раздавить тяжёлым танком можно относительно крупные детали, а мелочёвка, которая под его натиском находит убежище между выступами гусеничных траков, остаётся целой и являет собой  бесценную добычу.
 
К ней в первую очередь относятся  замечательный авиационный крепёж в виде кадмированных болтов  и гаек, а также обжимных хомутиков к  гибким  дюритовым шлангам и много чего другое, что не деформируется из-за своей малости при расправе с самолётом, а  для  домашних поделок  не имеет  цены.

Всё это нашему водителю было известно, но отнюдь его не волновало, поскольку не входило в поставленную перед ним задачу, и он всякий раз с лёгким сердцем покидал развороченный им самолёт, оставляя любителям, возможность поживиться тем, что  уцелело  после его работы.
В тот день «братья Райт», как всегда используя служебное положение, опередили приход окрестных домохозяев  и  имели возможность  без помех первыми отобрать с нашей помощью в свою домашнюю кладовую наиболее ценное из того, что пощадил  только, что отъехавший  танк.

По просьбе полковников нам в тот день довелось переправить отобранное  на свалке к ним домой и впервые переступить порог их жилища.

Вид представившейся нам обители наших наставников был удручающим.
Она выглядела убогой  даже в сравнение с нашей казармой.
Надо сказать,  по училищу давно бродили  байки о скаредности «братьев», но мы не представляли, что это могло быть до такой степени  правдой.

У стенок единственной комнаты, которую они занимали, стояли две железные солдатские койки, заправленные застиранными армейскими одеялами. Небольшая ниша за приспособленной  под занавеску  несвежей простынкой  содержала скудные запасы развешанной на гвоздиках  верхней одежды  и небольшую кучку поношенной обуви.
Никаких признаков приготовления пищи и хоть какой-нибудь для этого  посуды в доме  не было равно, как и следов каких-либо съестных припасов.

В центре  комнаты на непокрытом столе под незащищённой 300-ваттной лампой  доминантой, выражающей пристрастия её обитателей, покоилась  усовершенствованная версия  моторного блока  для уже знакомого нам мотоцикла.
    
Поражённые убогостью увиденного,  мы смущённо переглянулись.
- Что, ребята, небогато живут ваши полковники? – спросил Кирьянов, не удивляясь нашему недоумению. - Небось, непривычно видеть такое? А мы, братцы, всего лишь солдаты. Солдаты на марше. Без обуз и обоза. А на поверку, молодые люди, ничего необычного в нашем быту  нет. Многие люди мучаются оттого, что никак не решат, чего им в жизни недостаёт, а на деле озабочены не достатком, а избытком того, что имеют.

- Когда вы станете офицерами, - продолжал полковник, - попробуйте, по нашему примеру, ежегодно  вместо нового комплекта обмундирования получать денежную компенсацию и заказывать в пошивочной мастерской обновы только по мере фактического износа того, что уже получили.  Вы легко заметите, что вам вовсе не нужно столько казённой одежды, сколько, пренебрегая разумной бережливостью, полагается вам по норме.

Или вот подумайте, какая необходимость  получать ежемесячную зарплату полностью на руки?  Попробуйте  зачислять её на банковский счёт, откуда брать только по мере необходимости. Сделав так, вы легко заметите, что в отличие от многочисленных жалобщиков на нехватку денег, на вашем счету они станут накапливаться.
 
- Если вы приучите свой желудок к разумным порциям, - перешёл он к вопросу пропитания, -  не позволяя себе набивать его до отвала, то дадите возможность  и ему, и кишечнику сокращаться, избавляя вас от губительного застоя пищи.
Количество и качество еды, предлагаемые  столовой, где мы питаемся, вполне разумны и, поверьте, затевать дома самодеятельную кулинарию так же несуразно, как и самолично шить себе одежду из домотканых материалов.  Не говоря уже о том, что переедание одинаково губительно и для здоровья, и для кармана.
 
Мы сгрузили в  угол, на который нам указали, добытые на свалке железяки и ушли в некоторой растерянности от полковничьей проповеди.
 Теперь, послушав её, мы готовы были поверить байке, что полковник Кирьянов, изнашивая сапоги, всякий раз заказывает новые головки, заставляя подшивать их к старым, не знающим износа  голенищам  сапог, полученных им ещё на царской службе.

Казалось, что, познакомившись воочию со странностями полковника Кирьянова, удивляться уже было нечему, но я по случаю, оказался свидетелем ещё одной из  ипостасей избранного им  образа жизни.
Мне, как знающему местожительство Кирьянова,  начфин училища поручил отнести  на подпись приболевшему  полковнику кое-какие важные бумаги, а те, что он  подпишет,  привезти обратно.

Как выяснилось, это была просьба  беспроцентной ссуды, необходимой училищу для своевременной выплаты жалованья личному составу. В письме был указан размер этой ссуды, и содержалась гарантия её своевременного возврата.

К моему великому удивлению самого полковника ни просьба об одолжении, ни  запредельный для моего куцего воображения размер     кредита, исчисляемый сотнями тысяч рублей, нисколько не смутили. Он оставил гарантийное письмо у себя, выдав мне взамен чек на требуемую сумму и доверенность на имя начфина, необходимую для её получения.

Оказалось, что финчасть училища прибегает к подобным  услугам полковника не впервые, считая эту процедуру менее  обременительной и более оперативной, чем  платная  ссуда госбанка.

- Какую же сумму накопил при своём аскетизме  полковник Кирьянов за долгую службу, если так легко распоряжается сотнями тысяч? – задавались мы этим  вопросом. - Неужели действительно  миллионы?

В советское время мы не представляли себе, что в нашем обществе могут быть легальные миллионеры.
Как известно, счетовод Корейко в другом не менее известном  романе упомянутых нами  авторов  копил деньги, надеясь дожить до капитализма, а для чего копил деньги полковник Кирьянов, и кому они, в конце концов предназначались,  было не ясно.

- Государству, молодые люди, государству, - ответил он как-то на этот прямой вопрос, - тот, кто давал, тот всё неизрасходованное и получит  обратно, но это, друзья мои, не так интересно. Давайте лучше обсудим, как на  модернизируемом нами  мотоциклетном  моторе цепной привод заменить  карданным. Здесь действительно  есть,  над чём поломать голову.

В тот день на свою утреннюю лекцию   полковник Кирьянов пришёл  с небольшим опозданием, чего с ним никогда не случалось. В руках у него был февральский за 1948 год номер журнала «Вестник ВВС», который он выписывал на адрес училища и забирал на проходной.

Приняв уставной рапорт дежурного, он повернулся к нам и вместо обычного приветствия  сообщил, что 30 января 1948 года в американском городе Дейтоне на 77 году жизни умер старший из братьев Райт – Орвилл, переживший младшего Уилбера на 32 года.

Поднятые рапортом  мы продолжали,  молча, стоять по стойке «смирно».
Никакого коллективного ответа  в подобных случаях устав не предусматривал.
Честно говоря, никто из нас и не предполагал, что легендарный изобретатель  и пилот первого  самолёта дожил до наших дней.

Сочтя наше молчание за ритуальную паузу, достаточной для почтения  памяти ушедшего из жизни великого авиатора, полковник Кирьянов произнёс: «Вольно, садитесь», после чего попросил закрыть конспекты и всю текущую  лекцию целиком посвятил изобретателям первого самолёта и первого авиамотора  братьям Райт, особо отметив старшего из них – Орвилла, которому  17 декабря 1903 года впервые в истории человечества довелось  оторвать моторный пилотируемый самолёт от земли и 12 секунд  удерживать  его в воздухе, пролетев 37 метров.

Мог ли этот человек себе представить, чтоещё при своей жизни станет свидетелем многотонных международных авиаперевозок и, торжества авиации в двух мировых войнах. А усовершенствованные его последователями самолёты за какие-то 45 лет своего развития, после впервые оторванного им от земли первенца, вплотную подступят к стратосферным высотам и скорости звука.

- Так что, молодые люди, запомните эти лица, - заключил он свою импровизированную лекцию, развернув перед нами  «Вестник ВВС» на странице с портретами братьев над некрологом Орвилла Райта, - и если вы выбрали свою профессию не случайно, то  не забывайте этих двух достойных людей, с которых  она началась на земле. Уверяю вас, они более, чем кто-либо  этого заслуживают.


Москва, 2010 г.