I. Утро

Артамонов Григорий Петрович, преподаватель литературы, уважаемый, как никто другой, фронтовик, встретивший военное лихолетье будучи в рядах Советской Армии и прошедший всю войну с самого первого дня и до Великой Победы где пешком, а где и по-пластунски, и чудом оставшийся в живых, задал на дом написать сочинение на свободную тему, то есть, написать не по последнему  литературному произведению, которое изучали, а именно на свободную тему, кто о чём хочет, и при этом даже не намекнул, о чём  может быть сочинение.

Вовка, как, между прочем, и все его одноклассники, был обескуражен такой странной темой, но делать нечего: надо что-то придумывать.

Пришло время сдавать сочинения, и Вовка, как и все его одноклассники, сдал свою писанину.
Ровно через неделю Григорий Петрович принёс уже проверенные сочинения и начал их разбор. Одни сочинения он хвалил, о  других говорил с горечью, иные раздавал, не говоря ни слова, но о Вовкином сочинении даже не упомянул ни словом, хотя сочинения он раздавал по порядку, как кто сидит, а Вовкина очередь давно прошла.

– Григорий Петрович! – не выдержал Вовка. – А моё сочинение?
– О твоём сочинении разговор будет особый. – ответил учитель.
У Вовки вытянулось лицо. “Почему это о моём сочинении будет особый разговор?” – с недоумением подумал он.
– А теперь подошла очередь Володиного сочинения.

 Все посмотрели на Вовку, кто с завистью, кто с иронией, а кто и с ехидцей. Это было последнее сочинение, остальные Григорий Петрович уже раздал.

– Мне очень понравилось твоё сочинение, Володя! – произнёс учитель. – Понравилось неординарностью мышления. Все писали о литературных произведениях, которые уже изучали, кое-кто пытался  написать  о понравившемся фильме, но написано  вяло,  как будто
за спиной автора стоит кто-то с кнутом и погоняет. Володя описал один день из жизни своего товарища.

Послышался гул в классе.
– Я хочу прочитать этот рассказ, с твоего, конечно, согласия, Володя. – подолжал он. Вовка кивнул головой в знак согласия. – Послушайте.
И учитель начал читать.

Шёл обычный летний день. Ленька, несмотря на то, что окончил учебный год “на хорошо и отлично”, летом занимался английским языком, и, когда его кто-либо спрашивал, для чего, мол, тебе английский язык, неужели ты думаешь хвосты деревенским быкам крутить по-английски? Он хитро усмехался и уклончиво отвечал:

– Надо! –и даже мне, своему лучшему другу, он не сказал, для чего ему нужно знать этот язык.

Я пожал плечами и пробурчал однажды:
–Ты и так по инглишу шпрехаешь хорошо.
– Надо. – так же уклончиво ответил он.

 Расспрашивать его дальше бесполезно, всё равно не скажет, будет молчать, как партизан, уж я то его  знаю – если он посчитает, что надо сказать, то не будет ломаться, как мятный пряник, но если он говорить не хочет, то у него  бесполезно что-либо пытать – не скажет.

Летом Лёнька работал в совхозе на сенозаготовке. Чем болтаться по деревне, лучше поработать – и совхозу помощь, и, какие ни какие, а деньги лишними не бывают.

Ленька недоумевающее, с грустью посматривал на похудевший календарь. Лето стремительно приближалось к своему печальному исходу. Он, конечно, хотел снова очутиться в весёлой, беспокойной и беспечной, то бурлящей, то затихающей на время уроков, школе, но, в то же время, он не любил дыхания “осеннего хлада”, печального листопада, а календарь худел и худел день ото дня, и уже не за горами время, когда под разбойничий свист метели и необузданные выходки хулигана-мороза будет сорвана последняя одёжка-листок календаря, обнажив металлические рёбра с неровно торчащими остатками листьев уже ставшего ненужным календаря пролетевшего года.

Завтра выходной.

Предутренний сумрак начал рассеиваться, чуть заалел восточный краешек неба, спать бы да спать в этот ранний  утренний  час,  но  нет, Лёнька уже на ногах. Он бесшумно оделся, заправил постель и выскользнул за дверь. Поёжился от утреннего холодка и  бодро пошёл в огородчик, туда, где росла вся огородная мелочь, там сбросил с себя рубашку, открыл кран летнего водопровода,  умылся по пояс, растёрся махровым полотенцем так, что спина, грудь и руки покрылись румянцем, повесил полотенце на водопроводную трубу и выскочил на улицу.

 О, раннее утро! Еще заспанное солнце не показалось над горизонтом, а только лишь лучи Авроры  робко пробивались сквозь утренний туман, ещё женщины не стучат подойниками, ещё собаки спят в своих конурах и досматривают свои собачьи сны, а где-то ошалелый молодой петушок спросонья пропел своё “кукареку”, но, видимо, сконфузившись, что взбаламутил всю округу в столь неурочный час, замолк, а не проснувшийся ветер ещё не гуляет по необъятным просторам степей и лесов, ещё не все звёзды утонули в солнечных лучах, и только Лёнька быстрой тенью скользит на велосипеде в сторону видневшегося лесного колка.
По утреннему холодку он быстро доехал до леса.

Вот и родные белоствольные красавицы берёзки опустили свои серёжки почти до земли, а рядом шумит, лепечет о чём-то зеленокорая осинка. Ленька любит лес, его тихий шёпот, мерное, не назойливое, стрекотание кузнечиков, деловитое шествие лесных муравьёв, а вот и жук, ползёт куда-то по каким-то своим делам. Тихо летают с цветка на цветок бабочки, паучок спешит к мухе, застрявшей в паутине. О чём-то тихо перешёптываются травы, лесные цветы покачиваются от свежего утреннего ветерка, стряхивают с себя дрёму, приветствуют его, Лёньку, в лесу.

Велосипед Лёнька любит: он не производит такого шума, как другие виды транспорта, не отравляет воздух зловонным ядовитым дымом; при езде на велосипеде хорошо думается и поётся, а петь Лёнька любит, хотя и фальшивит здорово, но он не унывает и всегда говорит: “Петь надо сердцем, душой, а не губами, и поэтому не важно, есть  голос, или нет – я пою!”, и ещё – он не доверял ветреному нраву “лошадиных сил”.

В  наших сибирских колках такой чудесный воздух, наполненный запахом черёмухи по весне, медвяных трав летом, разноголосым весёлым пением птиц…

Ленька прислонил велосипед к белоствольной красавице и вошёл в лес. Он любит  наблюдать за жизнью лесных обитателей. Часами может наблюдать за какой-нибудь букашкой, несколько раз видел удивительную метаморфозу: превращение гусеницы в  куколку,  а  куколки – в имаго, и даже сфотографировал эти удивительнейшие процессы  живой природы. Любит слушать лес, как о чём-то таинственно перешёптываются деревья, слушать пение птиц, шорох дождя…

А вот и груздь, приподнял опавшую прошлогоднюю листву, с любопытством посматривает, что делается вокруг, робко интересуется, что же будет делать Лёнька. Но от Лёньки не уйдешь!
– Здравствуй, груздочек! – ласково поздоровался он с грибом, и гриб как будто  приподнял шляпку, приветствуя человека.

Лёнька достал нож, аккуратно срезал гриб и положил в корзину, а вот желтеет шляпка сырого груздя, а вот в кружочек встали белые сухие грузди, а здесь подберёзовик деловито смотрит, так и просится в корзину, а там, немного дальше, подосиновик, а вот любопытные свинушки свои шляпки приподняли из травы.

Ленька терпеть не может, если видит, что кто-то по варварски относится к лесу, сам он очень любит лес и бережно относится к нему и лес платит ему взаимным уважение и всегда охотно открывает ему свои тайны.

Мухомор отделился от съедобных грибов, гордо выставив на показ свою яркую, красную, с белыми точками, шапочку и надменно смотрит из-под неё, а по нему ползёт жучёк. Ленька залюбовался красивой шляпкой мухомора, стоящего на стройной ножке, он своим видом как будто говорит: “Возьми и меня. Я очень красивый!”, но Лёнька не берёт этот гриб. Он взял в руку жучка: “Дурашка, это ведь мухомор, он ядовитый, ты  этого, видимо, ещё не знаешь?”.
 
Но жучёк, видимо, обидевшись, расправил крылышки и, сердито гудя, улетел по каким-то своим, неведомым Лёньке делам.

Весело, беззаботно, почти не прячась, щебечут лесные птахи, радуясь тёплому летнему дню.

Быстро набрал Лёнька корзину грибов, нарвал немного цветов (не любит он набирать большие “веники”),и поехал домой.

– До свидания, лес! – попрощался он. Лес ответил ему тихим шёпотом своей листвы.

Тихо шумят шины веломашины, поднимая небольшие облачка пыли.
Григорий Петрович прервал чтение.
– Володя, - спросил  он. – почему  “шины”? Правильнее сказать “колёса”.

– Нет, Григорий Петрович! – не согласился Вовка. – Слышите? “Шуршат шины веломашины”, эффект шуршания усиливается, слышно даже, как по дороге шуршат эти самые шины, да и у Маяковского “пыль взбили шиной губатой”…

– Ты, пожалуй, прав. – согласился учитель с доводами Вовки. – Слушайте дальше:
Ленька подъехал к дому, когда мать загремела подойником.
– Ты что, уже в лес съездил? – удивилась она.
– Да. Вот грибов привёз.
– Непоседушка ты мой. Иди, досыпай свои сны.

Ленька поставил цветы в вазу и взялся за английский. Вскоре он пил парное, такое вкусное молоко.

В классе воцарилась тишина. Никто не ожидал от Вовки такого сочинения.
– Ты, по-моему, никуда не ездил на каникулах. – произнёс Витька.
– А кто такой Лёнька? Познакомь!
– Откуда списал?
– Ты сам это придумал, или действительно друга нашёл?
– Нет, ты помог! – огрызнулся Вовка.
– Куда ему! – иронично произнёс сосед по парте Ванька.
Посыпались со всех сторон вопросы.