Аура Междометий, глава 16

егство из сумасшедшего города, в котором осталась частичка меня… Банальная фраза, да... А и по фигу, Феликс, тут никому не нужна твоя оригинальность, а — самое главное — больше она не нужна тебе: ты выдоил из неё максимум, ты добавил сахара в её молоко и подверг его термообработке до состояния сгущения, а потом продал на базаре пресыщенным обжорам. «Вышел сеятель сеять свое семя, и когда он сеял, иное упало при дороге и было потоптано, и птицы небесные поклевали его; а иное упало на камень и, взойдя, засохло, потому что не имело влаги; а иное упало между тернием, и выросло терние и заглушило его; а иное упало на добрую землю и, взойдя, принесло плод сторичный». [Цитата: (Ев. от Луки 8.4-8.15)]. Береги семена, Феликс. Береги свою душу. Береги свой разум. Береги свою жизнь. Береги эти мгновения — они неповторимы. Крики петуха в это пушисто-сонное утро. Уплывающее тепло русской печки. Розовеющий рассвет. Встать с кровати, растопить печь, подойти к окну. Вот уже полгода я тут живу, а всё не перестаю радоваться каждому утру. Сохранить дружбу со счастьем легко — надо всего лишь не задвигать на ночь шторы — и тогда оно будет приветствовать тебя каждое утро солнечным лучом, бабочкой, бьющейся о стёкла, ветром, колышущим деревья напротив твоего окна. Ты до сих пор не можешь поверить в то, что сделал это — совершил бегство из сумасшедшего города, в котором осталась частичка тебя? Вдохни мгновение рассвета и задержи его в себе на много-много секунд, превращающихся в морщины вокруг глаз. Ты стареешь, Феликс, странно, да? Тебе всегда казалось, что это будет с другими, но не с тобой. Жизнь уходит от нас каждое мгновение. Жизнь — это заговор мгновений. Привкус горечи на шелушащихся губах души. Ты стареешь, Феликс, да. Свежее утро. Изводяще-светлая тоска, как покалывание в ноге, которую отсидел. Тебе пора в коровник.

Что, Ангел мой, так и будут проходить дни — в работе в огороде, свинарнике, коровнике, курятнике, в ежевечернем посещении церковных служб, в помощи монахиням по хозяйству, в чтении духовной литературы? Да, не верится. Слушай, а как же «поругаться»? Ну, извини: вырвалось, привык просто к тому, что Феликс постоянно со всеми конфликтует, реализуя таким образом свой «комплекс правдоруба», пытаясь любой ценой доказать другим людям, что они заблуждаются. Глупо, да? Ну, пытаться переубедить другого человека в чём-либо: люди ведь, как правило, глухи к чужим доводам. Приводят контраргументы в споре? Ну, данному занятию они чаще всего предаются либо от скуки, либо из желания оставить последнее слово за собой. Ой, да ладно тебе, неужели ты думаешь, что кто-то из спорящих и вправду стремится к нахождению истины? Ой, ну не знаю… Да ладно, пусть себе спорят, если заняться больше нечем, но зачем душу-то всю в это дело вкладывать, зачем энергию тратить?.. Ну, пусть вяло и нехотя отмахиваются от чужих слов. А лучше — вообще молчать, не тратить времени и слов на противостояние чужим убеждениям. Говоришь, слова вообще лучше экономить? Да, ты прав. Ой, кстати, ты так вовремя это сказал: мы как раз с тобой досмотрели до того места, когда Феликсу в голову начнут приходить аналогичные идеи. Ну, вон смотри — видишь, он дочитывает очередной труд по эсхатологии, рекомендованный ему настоятелем монастыря? Чувствуешь его удивлённое восхищение? Отлично. Ну, а теперь обрати внимание на отсутствие потребности поделиться новой информацией, дабы продемонстрировать свою эрудицию. Ну вот, видишь! Сначала меня будет распирать от желания показать свою причастность к числу знающих основы христианской гносеологии, придав тем самым своей личности многозначительность и серьёзность, со временем же я осознаю, что информация подобного рода каждому конкретному человеку даётся исключительно в просветительских целях и в качестве пособия для работы над собой, а вовсе не как тема для праздных бесед и споров. Я стану беречь новые знания, укрывать их, как зажжённые свечи от ветра, и тогда они начнут укреплять меня изнутри, насыщать меня силой и твёрдостью. Я стану молчаливым и равнодушным к пустым разговорам: когда постигаешь что-то глобальное — перестаёшь интересоваться мелочами. До меня почти не доносится людской трёп. Я изжил в себе любопытство. Я стал каким-то другим, странным. Теряю я себе или приобретаю? «Вернись в мир», — напишет мне в письме Таня. «Вернись в мир», — скажет мне при встрече Галина. Мир! Один из синонимов слова «мир» — это «спокойствие». Тут я спокоен, умиротворён, тут я достиг конгруэнтности. Что — в экономическом плане? Ой, ну, Галина, неужели ты не понимаешь, что натуральное хозяйство — это возможность финансовой независимости от кризисов, инфляций, экономических тенденций, политики, моды и прочей фигни, это возможность самостоятельного планирования рабочего времени, это отсутствие необходимости терпеть общество людей, которые раздражают. Нет, конечно, не карманный Рай, а скорее оазис свободы в мире духовного и экономического рабства. Какой ещё существует способ приобретения «вольной грамоты»? Не знаю, Галина, не знаю… хочешь, кстати, молока? Да, научился сам доить. И не только этому, правда. Ну, я же не лентяй. Так ты мне скажи, чем тебе мой способ освобождения не мил, ведь, насколько я помню, ты и сама когда-то в глубинку российскую стремилась? А… я и сам когда-то думал аналогично. Ну, ничего-ничего, найдёшь ты свой путь. Да какой я тебе телепат?! Так… придурок самовлюблённый. Ну да, заодно и муж твой — это ты точно подметила. Да не переживай ты так из-за развода, погоди немного! Не, Галина, пока не буду говорить… Ну, не волнуйся! Да, я тебе очень благодарен за предоставленную возможность поменять фамилию. Да, Галина. Да, есть у меня одно соображение. Нет, не время ещё его озвучивать. Потерпи: ещё немного осталось. Обещаю…

Нетерпеливая… Да что там говорить — ты ведь и сам когда-то таким был! Помнишь это состояние напряжения, озлобленности, алчности? Ты был поглощён тщеславием, жадностью и гедонизмом, ты постоянно метался между ними, и траектория твоих пробежек образовывала равнобедренный треугольник пагубных страстей. Ты никуда не шёл, Феликс, ты, как таракан, пойманный в спичечную коробку, метался от стенки к стенке. Твои страсти заперли тебя в эту коробку — освободись от них, и ты перестанешь взирать на мир сквозь их диоптрии. Хорошо, но что ты тогда увидишь — истину? Как ты отличишь истину от собственного воображения, от собственной интерпретации? Интерпретации порабощают и зашоривают наш рассудок, но что есть рассудок без них? Непрестанно очищаю свой ум от суетных, сластолюбивых и гневных помыслов, но что это мне даёт кроме ощущения скуки и пресности жизни? Не хватает драйва, внешней динамики, экспрессии, остроты ощущений. Держись, Феликс, не сходи с пути, развлечения — это мишура, это крупные и дорогие бусины на шее пожилой дамы, призванные отвлекать взор от её морщин. Только освобождая свой рассудок от этой мишуры, ты можешь по-настоящему познать себя. Не отвлекайся на сиюминутные мелочи и глупости.Ты обратил внимание, Ангел мой, что Феликс в очередной раз ступил на опасную дорожку? Ещё шаг — и он начнёт превозноситься в душе своими духовными подвигами, мудростью и добродетелью, дойдя до фарисейства. Видишь, даже регулярное покаяние он вменяет себе в заслугу, меж тем, это первейшая необходимость для любого человека, решившего соблюдать элементарные правила духовной гигиены. Не вижу я, Ангел мой, искреннего раскаяния в душе Феликса, не вижу осуждения себя за прежние поступки, без которого невозможно метафизическое возрождение индивида, наблюдаю я лишь попытки познать себя посредством христианской философемы. Ну вот, и намекни ему о преимуществе эмпирического метода познания. Ну, не знаю как: например, ещё один вещий сон ему покажи. Да, ты прав: человек сам должен прийти к тем или иным выводам, как приду я к постижению правильного подхода к отношениям с другими людьми, перестав их осуждать и классифицировать. Я буду учиться в каждом без исключения человеке видеть личность, абстрагируясь от внешнего его образа и чьей-то чужой характеристики. Я буду учиться понимать и оправдывать других людей. Мы все мечтаем о сочувствии, поддержке и внимании, но при этом редко готовы одарить ими окружающих. «Наивный простофиля, — кто-то из деревенских скажет обо мне, — он совершенно не разбирается в людях». А что значит — разбираться в людях — видеть, что они по уши набиты говном? Нет, брат мой, это и уметь не надо, сейчас каждый дурак в состоянии насобирать полные вагоны компромата на всех своих знакомых. Разбираться в людях — это уметь разглядеть бриллианты в кучах этого говна и рассказать об их наличии самому человеку. Феликс, а помнишь, с каким блаженством ты ранее предавался осуждению ближних? Ты погружался с головой в тёплую жижу злословия и, подобно лягушке, в ней барахтался — самозабвенно, самоупоённо, сладострастно. Наслаждение от чувства превосходства пленяло разум и лишало критичности к себе, парализовывало волю, и вот ты уже всецело пребывал во власти синтетического самолюбования, даже близко не имеющего никаких объективных оснований. Тебе казалось, что ты совершенен, Феликс, ты преувеличивал и приукрашивал свои заслуги, свои достоинства, ты сочинил мир, которого не было в реальности, ты был в нём единственным жителем — и королём, и подданным, и наблюдателем. Смешно, да? Да, ты придумал целый мир и искренне верил в то, что туда можно поселить других людей.

Ну, что я могу сказать, Ангел мой?.. Правильно ли я поступлю, устранив внешние раздражители чувства превосходства? Я окончательно перестану поддерживать контакты с Татьяной и Галиной, лишив себя возможности получения информации о мире, который покинул, и перестану предаваться воспоминаниям о полученных благодаря собственной изобретательности благах. Отсекай, Феликс, печаль по поводу того, чего лишился, пестуй в себе пренебрежение к материальным благам, сжигай тщеславие в печи смирения, освободись от оков влечений. И я вырву их из своего тела и принесу, окровавленных и грязных, отцу Лаврентию и попрошу их уничтожить. Переосмыслил я свою жизнь, отец Лаврентий, ужаснулся скопищу своих зломыслей и злодеяний — уму непостижимо то, что я совершал. Помолитесь за меня, отец Лаврентий, за гада самолюбивого. И он отпустит мои грехи — в который раз отпустит, и я впервые за несколько лет почувствую, как что-то тяжёлое и чёрное покинуло моё сознание, и на душе станет комфортно и радостно. И я встану на колени у алтаря, и буду греться в лучике радости, рождённом чудом произошедшего. Я буду смотреть на огоньки свечей, и в моей душе запоют птицы. Счастливые, наверное, они люди — священники… Да, конечно, и у них, как у всех нормальных людей, есть проблемы и тревоги, но им доступен источник ежедневного счастья — счастья в чистом виде, такого насыщенного и концентрированного счастья. А ты, Феликс, едва ли достоин счастья. Помнишь — как в той песне?.. Как же там?.. Служба закончилась, выходить пора. Заиндевевшие макушки деревьев. Пуховые платки. Колышущееся море платков. Утро… Пора дрова рубить. Ах, вот вспомнил строчку: «Господь мой Бог! Я недостоин Неба...» Я недостоин.

Ну вот, и чудненько, Ангел мой, теперь я, наконец, начну искренне молиться, внимательно читать духовную литературу и соблюдать по возможности безмолвие. Помнишь, что писали об этом подвижники? Безмолвие — способ освобождения от греховной накипи, безмолвие — возможность сконцентрироваться на вопросах духовных, абстрагироваться от вопросов второстепенных и пустых. Мне уже несложно избегать глупых разговоров, мне несложно изъясняться кратко и только по необходимости — многие месяцы одиночества убили во мне болтуна. Ты стал как тень, Феликс, ты почти достиг бесстрастия, ты освободил ум от гнева, уныния, тщеславия и гордости — что дальше? А дальше — избавляться от иллюзии, будто бы ты действительно смог изжить в себе эти пороки. Сизифов труд. Совершенства нельзя достичь. Да, но к нему можно приблизиться. Да мне и не нужно совершенства — не перед кем его демонстрировать, я лишь хочу стать хоть немного чище и светлее, чем сейчас. Помоги мне, Господи, слышишь? Я ведь хитёр и подл, я самого себя пытаюсь обмануть, заявляя, будто бы стал душою чище, но Тебя-то обмануть невозможно! Я хочу стать лучше, но не знаю как! Помоги мне, а? Прости меня, дурака, за все мои выходки и чудачества! И мамочку мою прости! Прости мою несчастную непутёвую мамочку! И всех тех людей, на которых я плохо повлиял, прости! Прости всех тех, кого разозлил, — тех, кто по моей вине в душу свою гнев впустил! Прости нас всех, Господи, прости!

Что? А, да, смотрю, Ангел мой, смотрю. Я внимателен, а что? Ну вот, вижу, как подскочу в три часа ночи от мыслей о том, что в доме нет сигарет. Надо же!.. Я уже фиг знает, сколько времени не курю, не пью и не сношаюсь, а тут вдруг осенило. Во дворе, кажись, кто-то ходит. Встать с кровати, сунуть ноги в тапочки, дойти впотьмах до сеней. Говорил я тебе — надо было завести собаку: она бы уже давно залаяла. Накинуть на плечи дублёнку. Нет, собака — это напоминание о прежней жизни. Переобуться в валенки. Никаких собак. Отпереть засов. Ух, холодина-то какая — пробирает до костей! Одену-ка, я, пожалуй, дублёнку по-человечески. Не видно ни хрена. Может быть, тебе почудилось, будто бы кто-то тут ходил? Страшно. Предчувствие какое-то нехорошее. Сердце покалывает. Иди обратно в дом, Феликс. «Эй, Феликс!» Яркий свет фонаря в лицо. Ослепление. Удар в бок. Холодный снег на моих горячих щеках. Вдохнуть снежинки внутрь. Ледяной ожог носоглотки. Повернуться на бок. Удар в живот. Зажмуриться от боли. Раз-два-три. Теперь можно дышать. «А я ведь долго искал тебя, Феликс…» Ну, конечно: Артём! «Я тосковал без тебя, тосковал до дикости, скучал. Ты, прошедший через множество невзгод и испытаний и не сломавшийся, всегда был моим кумиром. Я всегда думал — какое же мужество надо иметь для того, чтобы так рьяно бороться с врагами и обстоятельствами, каким надо обладать терпением, какой силой!.. Феликс, тебе не было равных! Тебя пытались растоптать, подмять под себя, заставить измениться — стать таким, как все, но ты не сдался, ты не стал плясать под чужие дудки, ты не стал оправдываться, ты перешёл в наступление и начал бороться с системой. Когда знаешь, что ты прав, легко двигаться вперёд, неважно, по течению или против, — ты говорил, помнишь? И ты победил всех этих дураков! Победил — слышишь?! Ты!..» Удар в бок. Темнота в глазах. Остановка дыхания. Резкая боль. Выдохнуть. Круги перед глазами. Артём безумен. «Ты ушёл победителем, ты ушёл на пике своего таланта, своей популярности, ты не успел публично оскотиниться…» Удар в живот. Боль. Тошнота. «Ты бы видел себя сейчас со стороны: борода, грязь под ногтями, отросшие волосы! Хорошо, что хоть изменил форму носа — никто не узнает в тебе Феликса Тряпкина, и память о тебе останется незапятнанной. Надо уметь вовремя уходить, Феликс, уходить совсем, но раз тебе самому не хватило на это духу — я тебе помогу!» Ну вот, и сбылся твой сон, Феликс, а ты, маловерный, до последней минуты сомневался… ты готов? Боль в лобной части головы. Резкая и острая боль. Темнота.

Так и преставился многогрешный Феликс.

М-да… я шокирован всей этой историей, Ангел мой. Да, что-то мне нехорошо, боюсь, сейчас опять обделаюсь от просмотренного. Извини, да, это я воздух испортил. Ух-х-х-х!.. Извини, пожалуйста. Всё, да, мне уже полегче. Да, приоткрой, пожалуйста, форточку. Да, вот так. Нет, не холодно. Слушай, это… Как его… Сейчас соберусь с мыслями. Так вот. Сейчас. Один слон, два слона, три слона… Фуф… Кажется, успокоился. Продолжаем нашу беседу. Ангел, я тебе несколько вопросов хотел задать, можно? Ну, просто они уже непосредственно меня и не касаются. Наверное, не касаются… Хотел узнать, что будет с Татьяной и Галиной, — покажешь? Ага, вижу: выставки, победы на конкурсах, ага… Ой, построит-таки парикмахерскую! Ну, здорово. А Галина? Ну, я не сомневался в том, что и её жизнь вполне благополучно сложится. Да вот, вижу уже, как она в мой дом окончательно переедет вместе с Чумкиным. Богатая невеста… Да шучу я, знаю, что он не такой. Ой, слушай, а что это она за статью пишет? Ну, вон, глянь на эпиграф:

«Коммерчески успешно принародно подыхать,
О камни разбивать фотогеничное лицо,
Просить по-человечески, заглядывать в глаза,
Добрым прохожим.
Продана Смерть моя.
Продана»

[Цитата: песня Янки Дягилевой «Продано»]

Так и знал! Вот стоило мне помереть, как каждый второй мне в друзья начал записываться, спекулируя на моём имени, и даже этот подлец Тердипубкин начал вещать о том, как меня уважал и как он-де скорбит о безвозвратной утрате прекрасного собаковода Феликса Тряпкина. Нельзя не поразиться степени отсутствия самоуважения и человеческого достоинства у этого человека, готового ради саморекламы восхвалять персону, буквально смешивавшую его с дерьмом. Извини за грубость, я просто зол. Ну, Ангел, ведь противно, когда твою смерть превращают в медиатовар.

«Стремление к социальному самоутверждению и достижению материального благополучия неудержимо влечёт людей в шоу-бизнес. Мир шоу-бизнеса предоставляет возможность оказаться в центре внимания, возвыситься над толпой, попирая её. Отнюдь не потребность в творческом самовыражении влечёт людей прагматичных в этот циничный мир, живущий по своим, порой жестоким законам, один из которых — необходимость в личностном проституировании — в выставлении на продажу того, что является частью души человека и априори не должно превращаться в товар. Остановимся на этой мысли подробнее. Для продажи любого рода продукта необходимо привлечение к нему внимания, акцентированное на чём-либо неожиданном, возможно, парадоксальном. Для этого звёзды выставляют на публику шокирующие подробности своей личной жизни, заводят пиар-романы и устраивают пиар-свадьбы, лезут в драки, оскорбляют журналистов, разводятся, разбивают машины и так далее. Но, как показала практика, лучший способ привлечения внимания — безусловно, смерть. Дело в том, что люди по природе достаточно жадны, и, поражённые духом стяжательства, мы всегда начинаем жалеть об упущенных шансах и потерянных вещах, так, некогда совершенно негодная и ненужная вещь после необратимой деформации заставляет расстраиваться по поводу невозможности её использования: мы тут же вспоминаем о её полезных свойствах и сокрушаемся из-за невыполнимости их применения в быту, даже если мы давно уже этого не делали в виду отсутствия в том необходимости. Всё это в полной мере относится к людям. К родным, любимым, посторонним, опостылевшим и просто известным.

Умирать модно. Умерший мгновенно становится персоной дня, затмевая собой — в сводках новостей, радио- и телепередачах и разговорах в курилке — себе подобных, автоматически отходящих на задний план, что, разумеется, не вызывает восторга у последних и вынуждает их к попыткам реабилитации своей славы. Но ни один пиар-ход не может конкурировать со смертью. Меж тем, для апологетов прижизненной славы суицид – не метод. Что же тогда остаётся? Приведём отвлечённую аналогию. Представьте себе, что в этом сезоне модны исключительно красные брюки. Что надо сделать человеку для того, что бы стать модным, если он того желает? Правильно – надеть красные брюки! Что нужно сделать деятелю шоу-бизнеса, у которого коллега на какое-то время экстраординарным способом отбил славу? И опять же – «надеть красные брюки», в роли которых на сей раз выступает умерший! Теперь этому охотнику за славой надо просто-напросто постараться сделать так, чтобы его имя фигурировало рядом с «виновником» событий.

Поскольку для нашего сердобольного народа категорически неприемлема посмертная критика, то возможность злословия в адрес покойного автоматически отпадает, даже в случае объективно неприязненных отношений с ним при жизни, иначе славоискатель будет осуждён. Впрочем, многих устраивает и такой способ фиксирования на себе интереса. Но он, безусловно, подойдёт не каждому, особенно если публика у славоискателя и его умершего конкурента одна и та же, относящаяся к ним примерно с одинаковой симпатией. Остаётся один выход — посмертное восхваление. Жаркие слова соболезнования. Клятва в вечной памяти. Сокрушение по поводу гибели лучшего друга. Что поделать — жизнь такова, надо иногда и прогибаться, это только в песнях мир может «прогнуться под нас». Хочешь заработать известность — изворачивайся, хитри, унижайся, обманывай, играй на публику, будь таким, каким тебя хотят видеть, или кардинально не таким, но в допустимых рамках. Чередуй эти ипостаси. Только так. Беспрестанно хвали этот несчастный труп, старайся влезть в каждую статью о нём, пестри своей фамилией наравне с ним. И подыгрывай безутешной публике. Глядишь — и тебя похвалят за сердобольность.

Резюмируем: не самый известный при жизни человек, уйдя на тот свет, мгновенно затмевает собой самых популярных и знаменитых звёзд. Журналисты будут писать исключительно о нём. Переключить внимание на себя практически невозможно — ни разводами, ни хулиганствами, ни романами, исключение — собственная смерть — такое же неожиданное и шокирующее событие. Поскольку противопоставление обречено на провал — целесообразнее будет сопричастность, точнее, нахождение рядом и мелькание перед глазами под благовидным предлогом. Только и всего».

Ну что же, всё верно. Думаешь, зря она написала эту статью? Ха! «Боевой клич» — это ты точно подметил. Кто же выйдет из этой медиавойны победителем — Галина, которую не раз попрекнут браком со мной, или её оппоненты? Да? Прекрасно! Пошла по моим стопам, говоришь? А вот это уже печально… Да, я помню ваше Ангельское правило: в беседах с подопечными по возможности обсуждать исключительно их, но всё же… Ангел, я ведь чувствую причастность ко всему этому цирку. Ага, давай, показывай, что будет через год после моей смерти. Вижу, да. Ой, зачем ты включил режим ускоренной перемотки? Времени мало? А, ну да… Так, хорошо, я и так уже понял, что всё нормализуется в жизни Галины. Кто своё издательство организует? А, Галина с Чумкиным? Ну и правильно. Да, есть ещё вопрос. Слушай, как Артём узнал о том, где я живу? Ааа, Татьяна… Вот болтушка! Да нет, я не сержусь, ведь она непреднамеренно раскрыла место моего пребывания. Кстати, Ангел мой, я, признаться, просчитался, полагая, будто факт моей смерти останется неизвестным широкой общественности. Ну, надеялся, что местная милиция не станет проводить серьёзного расследования, не выяснит, что скромный деревенский житель Феликс Балаганов — тот самый легендарный скандалист. А, Артём сам придёт в милицию и всё расскажет… Вот дурак! Между прочим, мог бы в том вещем сне мне это показать! Да, ты прав, ничего не изменилось бы. Что, совсем время истекает? Знаешь, я всё не решаюсь перейти к самой главной теме, всё как-то разминаюсь, обсуждая мелочи… Да-да, сейчас. Эх!.. Ну что, Ангел, простит ли меня Бог за все мои грехи? Да, ты прав: я глупый вопрос сейчас задал — конечно же, ответ на него даже тебе неведом. А вот ещё хочу узнать… Нет, подожди уж! Ты мне как-то говорил, что на жизненном пути человека есть тысячи развилок — помнишь? А вот к тому и спрашиваю, что ты показал мне только одну траекторию движения из всех возможных. Да, я хотел бы просмотреть другие варианты, например, покажи мне, как бы я прожил жизнь, если бы не своровал у матери деньги. Или — нет — покажи, как бы прожил, если бы всё-таки начал и воровать, и пить, но в тот клуб пресловутый не пошёл. Хотя, нет, стой! Покажи, что было бы со мной, если бы я остался с Маринкой. Или лучше так: покажи, что… Дай определиться-то! Да куда ты всё торопишься? Ну, хорошо, рассказывай в двух словах. Ага, сначала — про то, как сложится моя жизнь, если я не начну воровать у матери деньги. Ой! Да? Да ты что?! Обалдеть! Ладно, не продолжай. Давай теперь про то, что будет, если я останусь с Мариной. О… Ничего себе! Что, правда?! Так, стой! По какой дороге ни пойдёшь — уткнёшься в задницу. Да, извини за грубость. Что выбирать? Что — я могу выбрать любой из путей?! Даже не знаю… Прям сейчас, что ли? Нет, погоди, надо подумать… Ну, ты их так обрисовал, что выбора практически не оставил, впрочем, первый путь я видел воочию, а об остальных могу судить исключительно с твоих слов. Покажи хоть в быстрой перемотке ещё какой-нибудь из вариантиков. Ага, давай этот. Что, прям так сразу? Ужас… Ой, фу! Стоп! Всё, достаточно. Слушай, а можешь показать хоть один жизненный путь, по прохождению которого я обрету шанс на духовное спасение? Во всех, говоришь, есть шансы? Всегда есть шанс спастись, если человек его использует... Ну, да, ты прав. Что? Сейчас. Сейчас-сейчас-сейчас… минутку… Страшно, честно говоря, всё-таки не каждый день столь ответственные решения принимаешь! А ты обещаешь, что меня не бросишь? Да нет, не сомневаюсь, просто боюсь. Мамочки! Да, в моей собственной жизни себе помочь могу только я, за меня её никто не проживёт. Ох!.. Сейчас решу, не подгоняй меня! Ладно… Нет, сейчас, ещё раз обдумаю. Ну, ты точно меня не бросишь? Так… Ну, в общем… Короче говоря, я выбираю тот вариант, что мы с тобой в подробностях рассмотрели. Да, точно.

Что пора делать? То есть как это, Ангел? Так я что, сейчас?.. Так на самом деле всё это, весь этот разговор, вся эта киноплёнка были тем самым?.. Да будет тебе! Ты шутишь, что ли? Нет, стой! Ой-ой-ой, останови хоть на секунду!.. АААААААААААААА!