Аура Междометий, глава 14

Таня — дура. Нет, ну точно дура, иначе как ещё можно её охарактеризовать? Надо же — ещё начала указывать, как мне себя публично вести — вот идиотка! «Феликс, ты себя неправильно позиционируешь». Ха! Да что она понимает в имиджмейкерстве?! Что, а? Набитая дура, нахваталась по верхам стереотипов и штампов, а потом берётся поучать людей, которых по праву можно назвать верховными шаманами публичных коммуникаций и самопиара. Нет, ну надо же, ещё и возмущается, когда ей об этом прямо говоришь! Если ты такая умная — что же ты на моих лаврах почиваешь-то, а? Впрочем, и об этом, оказывается, ей нельзя было говорить — «попрекать» её. Ути-пути, какие мы, блин, нежные! А Феликс стерпит, Феликс — помойное ведро, в которое можно сбрасывать все свои словесные высеры, все претензии, все упрёки. Да, давайте, срите мне в душу, поучайте! Да, поучайте, вы ведь все такие правильные, рассудительные, мудрые! И как же я вообще чего-то добился без ваших советов, умники вы мои?! Как же я добился большего, чем вы? Ах, ну, наверное, случайно, наверное, и опыта жизненного у меня нет, и литературу ни читывал, и с людьми не умею общий язык находить, ага? Уроды!

Эгоцентричные и самовлюблённые уроды, познающие жизнь по школьным учебникам! Да я в своей жизни столько всего хлебнуть успел, а вы, холёные маменькины дети, берётесь порой рассуждать о том, чего вовсе не знаете ни с теоретической, ни с практической точки зрения, о том, в чём я, в отличие от вас, компетентен! Нет, ну, какая же Таня дура, ё-моё! Ещё, блин, и обиделась после того, как я напрямую спросил: «А как ты считаешь, могу ли я, обладая колоссальным жизненным опытом, лучше тебя разбираться в социокультурных явлениях и тенденциях нашего общества?» Обиделась на простой вопрос! На простой вопрос! Безмозглая курица! Интересно, что у неё вообще в голове творится, что она о себе возомнила, может ли хоть немного объективно оценивать ситуацию, или самопревозношение совсем глаза застилает? Ладно, Феликс, не бери в голову, хрен с ней — с этой Таней. Не, ну, как не брать? Обидно же, что такая-то овца воспринимает тебя как человека, неспособного проанализировать и распланировать собственное поведение. Всё это фигня, помнишь, что Галя говорила: если человек воспринимает тебя как дерьмо, то такой человек на фиг не нужен. Ага, похоже, что и я Тане тоже больше не нужен, ведь она имеет дурную привычку уставать от тех людей, с которыми давно общается, искать и находить повод для того, чтобы в них разочароваться и вычеркнуть из своей жизни. Похоже, Феликс, что и ты приговорён к утилизации, и тебе придётся это принять. А может быть, помиришься? Нет, ни в коем случае: я прав! Феликс, а ведь она — не первый человек, который тебя отправляет на помойку. И что? А ты был прав в предыдущих случаях? Чисто формально — да, моя позиция была безупречна. Но почему тогда все эти люди уходили? Ну, Феликс, это же очевидно: в положении неправого, ошибающегося и проигравшего в споре человека наличествует некая подавленность, а степень её варьируется исключительно победителем. Феликс, ты никогда не оставлял людям ни малейшей лазейки, никакого шанса на восстановление репутации и самооценки, ты твёрдо одерживал стопроцентную победу, без возможности реанимировать позицию оппонента. Поддерживать отношения с убийцей своей позиции?.. Как гласит одна поговорка: «Ты всегда прав? Тогда готовься к одиночеству». Я и правда не оставляю шансов…

Дорогой ты мой Ангел, ну, я тебя прошу: посмотри на ситуацию с другой стороны. Ну, подумай хотя бы о том, что мне довольно часто придётся сталкиваться с неудачниками — озлобленными, несуразными неудачниками, с завистью смотрящими на мир, воспринимающими чужое превосходство как личную обиду. В чём превосходство?! Ну, хотя бы в том, чем принято кичиться в среде этих бездуховных людей. Не понимаешь? А, не понимаешь, как можно кичиться количеством денег и частотой публикации физиономии на разворотах газет и обложках журналов? Ну, зато я к двадцати девяти годам это прекрасно пойму… Да, Ангел, мы что-то с тобой отвлеклись от изначально заявленной темы беседы. Ну, мы говорили о людской зависти, о неприятии некоторыми индивидами чужих успехов, о ненависти к тем, кто… Да-да, ты прав: я повторяюсь. Что ты мне хочешь показать? Ты серьёзно?! А правила этого не запрещают? Её Ангел точно не против? Ну, показывай, только это как-то некрасиво… А, ну да, я же всё равно об этом забуду.

«15 августа

Просто гадство какое-то! Который раз замечаю: стоит только чего-то сильно пожелать, начать думать, мечтать об этом, как объект вожделения тут же покидает пределы досягаемости, как таракан, смываемый в канализацию потоком воды из-под крана. Лично у меня так почти всегда бывает: с работой, в личной жизни, с деньгами и вещами. Ну, казалось бы, банальное невезение, сила действия закона падающего бутерброда, НО не так-то всё просто. Дабы не расстраивать себя сильно, начинается подсознательное развенчивание образа желаемого, вплоть до полнейшего разочарования. И — о чудо! — это желание начинает преследовать с маниакальным постоянством, как в сценарии самого жуткого ночного кошмара. Невольно возникает аналогия с «Трансёрфингом реальности» Зеланда, но в самой худшей её интерпретации. Бля, я целую неделю гипнотизировала телефон, ожидая звонка от человека, с которым недавно было свидание, очень хотелось его услышать, увидеть, как-то продолжить отношения, но… телефон был неумолим. От скуки начала анализировать поведение этого гражданина. Дошла таким образом до полнейшей антипатии. И что же?.. Он мне буквально не даёт теперь прохода, впору хоть телефонный номер менять... Да что там?! Десять лет назад я готова было что угодно отдать за один только взгляд Ивана, а теперь... Теперь я — его жена, теперь у нас есть общие дети, теперь я его ненавижу...»

Эээ… Ангел, слушай, а какое это отношение имеет ко мне? А… ты открыл не ту страницу Таниного дневника… Нашёл? Ну, отлично, показывай.

«24 августа

Дружба с орлами ещё никогда не помогала червякам в полёте. Помогала лишь на какое-то время забыть о своей червячной сущности, внутренне уподобиться орлу или на крайний случай почувствовать себя особенным червяком — червяком, достойным дружбы орла. Реальность напоминает о себе каждой ухмылкой зеркала, каждой сравнительной аналогией, каждым полётом птицы. Червяк, наблюдающий за полётом птичьих стай, — о, да, это, наверное, поэтично, трагично, символично (нужное подчеркнуть), это вдохновение для хокку, написанного орлами для червяков.

И правда, что ещё остаётся червяку, как не восхищаться чужим величием и находить в том своё предназначение и социальную пользу, ведь не будь его — искусство, лишившись своих поклонников, себя бы исчерпало. Кто-то актёр, кто-то зритель, кто-то читатель, кто-то писатель. Какая радость — давать человеку возможность быть оценённым по достоинству! Как упоительно восхищаться чужим талантом — талантом далёкого и незнакомого человека, восхвалять, наделять эпитетами, и как тяжело осознавать, что ближайшее окружение просто-таки пестрит разного рода самородками, до уровня которых априори не дотянуться в силу скудности природных способностей.

А самое обидное — это наблюдать за лёгкой и быстрой реализацией талантов из твоего ближайшего окружения, происходящей без усилия, без надрыва. И при этом стараться не вспоминать, как ты сам когда-то отчаянно пытался достигнуть хотя бы половины того, что уплыло в руки самородку, а в моменты его творческого кризиса — сжимая кулаки, чтобы не выдать себя, — поддерживать, ободрять. «Я верю в тебя, с твоим талантом ты всего достигнешь». Да, эти слова справедливы, но произносить их — настоящее самоистязание.

Но орлы редко замечают печали червяков…»

Она обалдела, что ли? Что значит «без надрыва»?! Да она же на момент написания этой записи будет единственным человеком из моего окружения, который мою биографию от и до знает! Без надрыва! Ну да, без надрыва — всего лишь после опыта бомжевания, после травмы позвоночника во время драки на стройке, где я кирпичи таскал и растворы замешивал, после изнурительной работы в ветеринарке, после отдачи своего имиджа на растерзание жадной до скандалов публики, для того, между прочим, чтобы общее дело в гору пошло, — да, без надрыва! Зависть лишит её памяти! Нет, Ангел, извини, но я не могу её оправдать. Простить — да, запросто, а вот оправдать… Думаешь, я уже перестал отделять себя нынешнего от себя будущего, перенял все свои дурные наклонности, греховные страсти и чувственные побуждения? Да ты что! Неужели я от рождения предрасположен к греху осуждения? Да-да, Ангел, у каждого есть собственных «любимый» грех… И что же делать? Какую притчу? Расскажешь? Слушай, здорово! А есть и другая история. Настоятеля одного из монастырей спросили: «Кто из насельников наиболее благочестив?» — на что был ответ: «Повар — будучи от природы гневливым и вспыльчивым, этот брат постоянно себя сдерживает, а потому внешне не отличается от других иноков». А я исправлюсь? Ну, есть, конечно, сомнения, вот, в частности, анализирую очередную неудачную попытку завести роман и собственную придирчивость… ну, вон с автомехаником Олегом! Надо же — влюбится в меня этот Олег с первого взгляда. «Вы случайно не Тряпкин?» — спросит он. Эх… слава преследует меня, даже машину нельзя спокойно починить. Да, я — тот самый Тряпкин. «А я Ваш большой поклонник». Ну, что же делать, поклонников у меня много… Приду от скуки на свидание. Неудачное свидание! Вроде бы неплохой человек — этот Олег, с юмором, неглупый, но нет в нём какой-то изюминки, какой-то искорки, делающей человека неповторимым и притягательным. Пресный он, скучноватый и… жалкий. А сколько грубых ошибок допустит на свидании — сопли рукой украдкой утрёт, надеясь, что я того не замечу, ладони между колен будет держать, сидя со мной в кафе… Фу, даже думать о таких людях не хочется, остаётся после общения с ними ощущение гадливости! Феликс, а ты замечал, что твоя мизантропия прямо пропорциональна количеству прожитых лет? Наверное, старость я и вовсе встречу затворником, укрывшимся от людского взора и избавившимся от необходимости в контактах с этими существами. Нет, контакты тебе нужны, но не со всеми подряд, а с определённого рода людьми, которых в твоём окружении становится всё меньше и меньше, — все тускнеют, все перегорают и становятся серыми и безликими. Но с другой стороны, список твоих контактов постоянно пополняется координатами новых индивидов. А разве есть от этого какой-то толк? Есть! Неужели? Знакомством с кем я должен быть доволен? С Галиной. Да.

Насколько же у нас с ней поломаны психика, сознание и судьбы! Уничтожены, разбиты, искалечены, как будто бы по ним несколько раз проехал трактор. Инвалиды. Психологические инвалиды. Надрессированные рабы, приученные к тому, что служение толпе, страдающей информационной булимией, — цель и смысл наших жизней. Пытаемся сопротивляться, заставляем себя не кривить душой, быть собой, но… а для чего и кому нужна эта искренность, Феликс? В обществе мы всегда играем роли, притворяемся, что-то изображаем, процесс коммуникаций — это работа на сцене, театральная постановка. Да, Галина со мной согласна, но при этом всё же полагает, что искренность психологически необходима человеку, что её отсутствие делает жизнь однобокой и изолирует от других особей. Я раньше так же думал… «Любой разговор, Галина, несёт в себе лживую информацию, мы заражаем друг друга ложью, и она, попадая к нам в головы, репродуцируется там, заполняет и убивает нас... мы все несём в себе этот вирус, и покончить с ним можно лишь очистившись от собственной фальши, и тогда чужая станет для нас безвредной». Ну, Галина, конечно же, как всегда, со мной согласится: «Для обретения подлинной жизни необходимо абстрагироваться от существующей социальной действительности, неотъемлемой частью которой является взаимный обмен постоянно искажающейся информацией, и в самом себе найти новые источники жизни, а для понимания своей сути нужно осознать внутренний неизбежный дуализм собственной жизни, включающий в себя элементы монотонного повторения определённого рода действий, направленных на её физиологическое поддержание, которые неизбежно вступают в противоречие с экзистенциальными потребностями индивида, выходящими за рамки обыденного человеческого опыта и знания. Осознание противоречий между неизбежностью рутины и трансцендентальностью бытия, окружающего нас, и есть исходный пункт обретения человеком самого себя». Мы такие молодцы, Галина, а оценить это некому! Будем пить мартини с ананасовым соком, сидя на веранде моего дома, курить и предаваться горестным рассуждениям об одиночестве… И ты в который раз начнёшь убеждать меня в том, что счастье надо искать в себе, что не стоит привязывать мысли о нём к конкретным людям, а я, как обычно, начну спорить… на наши плечи сядут бабочки, и ты скажешь, что ненавидишь лето, а я подумаю о том, что с каждым летом мы стареем на целый год, и наши жизни так коротки и нелепы, а мы тратим их на процесс социальной адаптации, забывая о её суетности, хотя альтернативы по всей видимости нет… Для меня не существует цикличностей. Я не ощущаю завершения чего-либо и начала чего-то нового. Жизнь для меня сплошная. Странно, да, Галина? Знаешь, каждый кадр моего бытия — полосок лезвием по оболочке души. Что-то вытекает, солёное такое… Мир дарил мне свою улыбку. Когда-то это всё, пусть и не по-настоящему, но принадлежало мне. Лучше бы этого никогда не было. Горечь и разочарование конвоем приводят мудрость к алтарю старости. Да, Галина, ты права: я пьян. Да, пора спать. Комната для гостей на втором этаже, прямо возле лестницы — найдёшь? Я там тебе уже постелил…

... драка, моя первая драка во дворе. Их четверо, они сильней, ну и пусть! Лучше погибнуть, чем прослыть трусом…

… колыбель, Ангел, парящий над ней…

… Мариночка. Несчастная малолетка с перебитым хребтом судьбы. Пошла прочь из моего дома, мне не нужен этот ребёнок!..

… дискотека. Трое мужчин явно ко мне с пацанами неравнодушны…

… мамочка! Я не хочу верить в то, что ты умерла! Мама!!! Нет, ты не можешь умереть…

… вокзал… теперь я тут живу…

… хата Петровича…

… стройка…

… Ангел, сидящий на краешке моей кровати…

… больница…

… снова вокзал. Как тут всё изменилось! И у Петровича новый смотрящий, пытающийся установить свои порядки… я не буду плясать под их дудку, чего бы мне этого ни стоило!..

… вагоны метро. Бесконечный шум прибывающих и убывающих поездов. Подайте инвалиду. Лида и Глеб наседают. Неизвестно, сколько я ещё смогу выдерживать их насмешки…

… call-центр. «Благотворительный Центр, добрый день. Оператор Тряпкин…»

… больница. Я — пациент. Я — санитар…

… пелёнки, Ангел, влетающий в окно…

… ветеринарная клиника. Тяжёлый изнуряющий труд. Я — рабочий скот, без имени, без прав…

… Танина дача. Щенки шотландских сеттеров. Вязки, стрижки, тренировки…

… самая скандальная книга года. Автор — Феликс Тряпкин. Меня ненавидят все! Мной интересуются все! Предлагают работу на телевидении…

… собственный дом, собственная машина, собственный питомник. Я — радиоведущий, я — организатор гей-выставок, гей-акций, гей-конференций. Я — самый интервьюируемый человек в России…

… взмахи крыл моего прекрасного Ангела…

… заиндевевшие макушки деревьев. Пуховые платки. Колышущееся море платков. Утро…

И я прозрел, но страшно осознал
Свой мрак во свете Преломленья Хлеба,
И в первый раз мучительно сказал:
«Господь мой Бог! Я недостоин Неба...»

[Цитата: песня группы «Оргия Праведников» под названием «Ступени»]

Ангел мой любимый, дорогой мой Ангел! Какой же я пропащий и грешный, какой же я горделивый и эгоистичный! Да, просмотрел, обдумал… Ангел, анализ совершённых поступков помогает постигнуть многие грани собственной личности, даже тщательно скрываемые от самого себя. Зачем я столько набедокурил, зачем так душу свою в сточных водах греховных помыслов выполоскал? Если бы кто-нибудь знал, как мне плохо! Как выразить словами чувство отчаяния и тоски? Как объяснить другому человеку о том, что тебе на самом деле плохо, что ты не притворяешься, не красуешься, а буксуешь в тенётах безнадёжности? Как попросить о помощи? Галина, вытащи меня, я погибаю! Правильно ты говоришь: «Мы все живём в изолированных от объективной реальности мирках, мы жёстко фильтруем поступающую информацию и оставляем в памяти лишь ту её часть, что сообразуется с наиболее приемлемыми и удобными для нас установками, круг нашего общения состоит исключительно из людей, близких нам по духу, имеющих схожие вкусы и представления о жизни, иных же мы осуждаем, не пытаясь понять, а, осудив, стараемся поскорей о них забыть, как о чём-то нелепом, несуразном и раздражающем — и нам начинает казаться, будто бы весь мир такой, как мы, будто бы живёт теми же мечтами, страхами и соображениями. Мы замыкаемся в нашем восприятии мира и в нём загниваем». Да, Галина, я ничуть не мудрее человека, который каждую ночь посещает ночные дискотеки, днём отсыпается и искренне полагает, что аналогично живёт всё человечество, а в качестве доказательства данной гипотезы рассматривает ритмы жизней завсегдатаев тех же дискотек, других же людей попросту не зная. Утрирование, скажешь? Ну, если и так, то не очень сильное. Знаешь, Галина, я хотел бы увидеть другой мир, отличный от моего, — агрессивного и продажного, но не могу. Я не вижу его, Галина! Галина, помоги, чем можешь! Галина, помоги мне найти проводника в новый мир! Сделай что-нибудь, я уже сам с собой не справляюсь! Я больше не барон Мюнхгаузен, я разучился вытягивать себя за волосы! Найди мне буксировщика, Галина!

Ангел мой, ну наконец-то! Я тебя тоже поздравляю. Да что бы я делал без тебя, родной ты мой, а? Вот это я понимаю — творческий подход к судьбе опекаемого! Как здорово ты всё придумал, а я уж счёл ситуацию безнадёжной!.. Да, действительно: Ангелы не сдаются! Отец Зиновий, с которым меня Галина познакомит, определённо оценил бы твою находчивость, дорогой ты мой! А отец Зиновий сам — тот ещё шутник! Вот уж никогда не предполагал, что батюшка может обладать таким чувством юмора. «А… Феликс Тряпкин, — хитро улыбнувшись, скажет он, — а скажи-ка мне, собаковод, ты со своими питомцами как разговариваешь — на человечьем или на собачьем языке?» Странный вопрос. Конечно же, на человечьем. «А что же ты с бесами-то на их наречии толкуешь, чем они собак привилегированнее?» Умеет изобличить, не обидев, нечего сказать… «Ну, пойдём, Феликс, потолкуем в трапезной. Перекрестись у входа, вот так, да. Галина-то меня предупредила о твоём визите, рассказала вкратце о его причинах и целях…» И мы, перекрестившись на иконы, сядем за стол, и полная женщина в светло-зелёном платке нальёт нам по большой тарелке окрошки — изумительной окрошки, какой нигде и никогда мне не доводилось пробовать. И я поведаю о том, как заблудился в джунглях тревоги и тщеславия, о постоянных стрессах, вызванных ожиданием неприятностей со стороны людей, о горечи, остающейся в сердце после каждого предательства, о чувстве омерзения к самому себе, наполняющем меня при каждом напоминании о том, что моя деятельность — не что иное, как социальная проституция, об усталости от ежедневно обрушивающейся на меня лавины информации, которую мозг уже с трудом успевает перерабатывать, о раздражении от глупых бесед, об отчаянии, об одиночестве. «Хорошо, что ты не сороконожка, Феликс, — изречёт отец Зиновий,  —    а то бы тебя в клочья разорвало. Вот представь: за одну ногу тебя тянет страх, за другую  —    честолюбивый помысел, за третью — ненависть к человечеству, за четвёртую  —    жажда мести, за пятую  —    гедонизм…» Да тут ситуация ещё хуже, отец Зиновий, ведь все они тянут меня за левую руку, а несчастный мой Ангел уже с трудом удерживает пальцы на запястье правой руки, ещё чуть-чуть, и они разомкнутся, а я… а я буду всецело им принадлежать. «А теперь слушай меня очень внимательно, Феликс. Ко мне очень часто приходят люди и начинают рассказывать о том, от чего они хотели бы избавиться, но при этом почти никогда не знают сами, что конкретно хотят обрести и чем ради этого они готовы пожертвовать. Подумай над этим вопросом и обязательно приходи ко мне сегодня вечером после службы».

Чего конкретно я хочу обрести?.. Феликс, будь откровенен хотя бы с собой, признайся: ты хочешь комфортного существования. Да, но на данный момент я живу вполне неплохо. Разве? Ты живёшь не бедно, наличие массы поклонников тешит твоё Эго, но даёт ли тебе всё это ощущение удовлетворённости жизнью? Давало бы, если бы не постоянные стрессы, ведь мою жизнь можно уподобить работе пожарного: постоянные сигналы тревоги, постоянная необходимость в тушении пламени — то в одном, то в другом очаге локализации. Постоянная готовность к подвигу, жизнь на пределе сил и возможностей, непрестанный риск… Феликс, такая жизнь отвратительна. Так, от чего мы хотим избавиться — уже более или менее ясно. Давай теперь ответим на конкретный вопрос отца Зиновия: что ты хочешь обрести? Состояние спокойствия и умиротворённости, индифферентности к чужим оценкам и словам. Ладно, Феликс, а теперь подумай вот что: осуществима ли твоя цель на данный момент? Нет, моя работа предполагает обратное. Тогда расставь приоритеты, реши, что для тебя важней: душевный комфорт или материальное благополучие, помноженное на возможность реализации нарциссических наклонностей. Да, правильно отец Зиновий поставил вопрос: чем ты готов пожертвовать? Так, Феликс, а задай себе ещё один: ради чего жертвовать, стоит ли игра свеч? Ты уверен, что тебе действительно нужно спокойствие? Смотри, ты не так уж и плохо живёшь… Нет, моя жизнь ужасна: одиночество, страхи… Да-да, это я знаю, но подумай: есть ли альтернатива? Альтернатива всегда есть. И какая же? Не знаю. А кто знает? Возможно, отец Зиновий. «Возможно»? То есть ты не уверен? «Ты угнетён, Феликс, внешними обстоятельствами вследствие помрачения ума, вызванного дисфункцией фильтра твоего сознания, отсеивающего физиологические процессы, установки окружающих тебя людей и навязчивые страхи от своей личности как таковой», — да, правильно он подметил. Да, но он не посоветовал, как выбраться из этого состояния, только процитировал Григория Паламу: «Ум, отступивший от Бога, уподобляется либо скотскому, либо бесовскому и, отказавшись от естественных законов, ищет себе чуждых…» Естественных! Феликс, а почему ты не задал вопрос: что следует подразумевать под словосочетанием «естественный закон»? Задам при следующей встрече. А ты уверен в её необходимости? Феликс, он ведь начнёт промывать тебе мозг, станет проповедовать и миссионерствовать, тебе это надо, Феликс? Не, ну, подожди, рациональное зерно в его речах определённо присутствует, и, абстрагировавшись от религиозного контекста нашей беседы, можно почерпнуть немало полезной информации, в частности, вспомни, что он говорил об очищении ума от страстей. «Страстей», Феликс! Страсть — религиозный термин! Ну и что? Замени мирским синонимом, а лучше вспомни вот эту его фразу: «Алчные, честолюбивые и мстительные помыслы смущают наш рассудок, образуют шлаки, закупоривающее сосуды сознания, что мешает кровообращению рассудка, и тогда — как следствие — возникают беспокойство, подавленность и ненависть…» Ну, хорошо, с этим, допустим, согласен, но данное утверждение лишь подчёркивает безвыходность моей ситуации, ведь современное общество базируется на конкуренции и стяжательстве, а гордыня и карьеризм возведены в добродетель. Допустим, я, взяв творческий отпуск и уехав куда-нибудь отдыхать, на время очищусь от своей претенциозности, но что будет потом, по возвращении? Об этом обязательно надо будет спросить отца Зиновия при встрече.

«А тебе пока рано думать о том, что будет потом, Феликс, ты лучше о настоящем моменте побеспокойся, ведь проблема актуальна для тебя именно сейчас, и, кстати, ты не думай, что очиститься от разъедающих сознание страстей можно, покинув привычное место обитания, — это всё равно, что попытаться отдохнуть от пения домашнего попугая, уехав в путешествие и взяв его с собой», — скажет отец Зиновий за вечерней трапезой после службы. Да, он, как обычно, прав… мои проблемы во мне и со мной… как попугай в дорожной клетке, которую всё время таскаешь с собой… Что же мне тогда делать? «Что делать, Феликс? Есть только один способ: исповедаться, но я вижу, что ты не готов к столь серьёзному шагу, не чувствуешь потребности в покаянии, в разрешении от дурных помыслов. Ты пока что оправдываешь себя, находишь многие из своих помыслов и поступков допустимыми и безвредными, не укоряешь себя за проступки, да и в целом, наслаждаешься возможностью их осуществления». А если я попробую исповедоваться, отец Зиновий? «Как это можно «попробовать»? Человек либо ужасается и раскаивается в потворстве бесовским научениям, либо нет. Невозможно ни раскаяться, ни полюбить, ни пожалеть по заказу». Как же быть тогда? «Приходи ко мне, когда тебе будет плохо, рассказывай по мере душевных сил и возможностей о своих помыслах, а я буду стараться тебе дать совет. Старайся людям помогать, чем сможешь. Скажи по-честному, ты в Бога-то веришь?» Я не знаю, отец Зиновий, наверное, верю, по крайней мере, у меня ни разу не было оснований для того, чтобы усомниться в Его существовании, а прочитанную атеистическую литературу я всегда считал не очень-то убедительной… «Ну, раз «вроде» веришь, то «вроде» и молись Ему, хотя бы поутру и перед сном…»

Ну что, Ангел мой, ты доволен? Ну, конечно, молиться я пока не начну, но уже стану задумываться над вопросами очищения души от разъедающей её накипи эгоистичных и горделивых помыслов. «Держи ум в чистоте, Феликс, настрой его антенны на нужные частоты, и твоя радиостанция, наконец, начнёт вещать без помех». Ум в чистоте! Да как его держать в чистоте, если ежедневно он вынужден получать и обрабатывать неимоверное количество информации, планировать реакции на все выпады в мой адрес и постоянно придумывать новые способы эпатажа публики? «Ты не можешь идти одновременно влево и вправо, Феликс, определись, куда ты точно хочешь попасть, и туда следуй». И куда же мне всё-таки направить вектор своего ума — по дороге, ведущей к покою или к славе? Феликс, слава у тебя уже есть, и запас её подходит к концу, так и не сумев продемонстрировать, что такое счастье. Что такое счастье, Феликс, — свобода от навязчивостей, морозная свежесть духа, бодрость и понимание, что любое твоё действие преследует цель, стоящую на ступень выше побуждения потворствовать природным инстинктам и сиюминутным желаниям? Хорошо, учтём твой ответ, а теперь ответь мне на вопрос: что тебе мешает достигнуть желанной цели, помимо твоего образа жизни? Привычный способ мышления, основанный на прецедентах, воспоминаниях… Я же не могу стереть свою память, но пока я этого не сделаю, я так и не смогу увидеть мир в новом свете! Так, нет, память стирать не надо, необходимо лишь избавиться от негативного воздействия, оказываемого некоторыми воспоминаниями, и тогда их влияние на твою психику заметно уменьшится. Нет, этого не получится: воспоминания и есть часть твоей психики, и избавиться от них, не уничтожив и не повредив основу личности, невозможно. Так… давай мыслить иначе… можно ли нейтрализовать негативный заряд, содержащийся в твоих воспоминаниях, — боль, обиду, раздражение? Боль и так проходит со временем, обида — избыточное притязание, раздражение — то же самое, они находятся внутри тебя и представляют собой вирус. Если ты сможешь освободиться от вирусов прошлого, то тем самым уменьшишь вероятность их атаки в будущем. Снять с себя груз прошлых ошибок, разочарований и травм — как? Признать, что я во многом заблуждался, простить себя и других людей, пообещать не оглядываться назад на устаревшие выводы и памятки. Нет, этого мало: для того, чтобы не выпачкать ног, недостаточно решить больше не гадить на пол — надо ещё этот пол и вымыть. «…Есть только один способ: исповедаться, но я вижу, что ты не готов к столь серьёзному шагу…» Я готов, отец Зиновий.

Да что ты радуешься-то, Ангел мой наивный? Ну и что, что помимо спекулятивных помыслов придётся исповедовать и совершённые поступки? Так ведь не повлечёт моя исповедь никаких изменений в душе! Исповедовавшись механически и формально, я готов снова и снова повторять то, что шокировало отца Зиновия. Просто поразительно, сколько неблаговидных поступков я совершил в своей жизни, даже не верится, что я в них покаялся. Чувства отпущения нет, нет и облегчения, появилось лишь удивлённое омерзение к собственной персоне: как я умудрился в себя впустить всё это?! Религиозная инертность, безразличие к вопросам спасения души, ересь, чрезмерная самонадеянность, тщеславие, корысть, лицемерие, мизантропия, эгоизм, тунеядство, недостаточно почтительное отношение к мамочке, воровство, жадность, пьянство, пожелание смерти недругам, блуд, осуждение, клевета, сплетни, зависть… Как подметил отец Зиновий, иногда великим грешникам Бог попущает безумие для того, чтобы они не совершили ещё больше грехов, чем успели за свою жизнь, — в таком случае удивительно, как я не рехнулся. А я точно больше не накуролешу? Тяга к грехам и потребность в её реализации во мне до сих пор достаточно сильны, ведь за одно утро исповеди от болезни греховности вылечиться невозможно, да и нравится мне многое из совершаемого — и гордыню тешит, и радостные минуты доставляет. Оглушённое состояние. Не верится, что был в храме, что состоялась беседа с отцом Зиновием, не верится в то, что накануне целых три дня, запершись на даче, отключив телефон и обложившись духовной литературой, составлял полный перечень своих грехов, в итоге получившийся объёмом в десять печатных листов. Как будто снился мне храм, как будто эти три дня в бреду прошли. Осталось после исповеди лишь щемящее чувство стыда от публичного самообличения, как заноза в пальце, а в храме приходилось мобилизовывать все силы, чтобы этому стыду противостоять и ничего не чувствовать вовсе: инстинкт самосохранения. Не ломай комедию, Феликс, не случилось бы с тобой на нервной почве ни инфаркта, ни инсульта. Не знаю… Ты лучше сейчас подумай о том, что грехов на тебе больше нет. Но отец Зиновий меня не допустил к причастию и наложил епитимью: каждый день в течение месяца читать покаянный канон, а потом снова идти к нему на исповедь. Да, теперь я на крючке: пока не прекращу грешить  — так и буду регулярно каяться, а я не прекращу никогда. А может быть, и прекращу, но что тогда будет со мной? Я стану уже другим, переделанным, а теперешнего меня не останется. Не хочу и боюсь потерять себя. Как это  — потерять себя, ты — это только греховные помыслы, тебя наполняющие, что ли? Наверное, а сам я — пустышка. Пустышка, наполненная тьмой. Почему не хочешь наполниться светом? Когда ты разлюбил свет — когда сызмальства вкусил сладость пороков и преступлений? Когда возненавидел окружающий тебя социум и начал ему противостоять? Когда, будучи вынужденным выживать в жёстких условиях, решил, что добро слабо и примитивно в этом циничном мире волюнтаризма?

Ангел, а я что, совсем заброшу радиопередачу, что ли? А, просто возьму отпуск, не находя больше смысла в публичных перебрёхиваниях с дозвонившимися гомофобами. Ну, правильно, споры — не лучший способ структурирования времени. Да, но какой тогда лучший? Пустота в душе. Зачем я живу? У меня есть деньги, много денег, они способны поддерживать моё существование, но для чего оно мне нужно — существование это? Чем его наполнять? Да, чем наполнять время от пробуждения до сна? Ухаживаю за собаками, любуюсь закатами, сидя на веранде — и всё. Я не могу больше читать книг, потому что не нахожу тех авторов и произведений, которые были бы мне близки по духу, а все те книги, которые попадаются в последнее время, совершенно не соответствуют моим новым духовным потребностям и не созвучны нынешнему мироощущению. Пресс-конференции и интервью? Нет сил изо дня в день отвечать на одни и те же тривиальные вопросы. Новые скандальные акции? О, нет! Тошнит от этого пошлого фарса. А общественность уже беспокоится: куда же пропал их клоун Тряпкин. Идите вы на фиг! Вот уж к кому не хочется возвращаться — так это к вам, чавкающая толпа. Но что же делать-то, дальше-то как жить?

Ангел мой, а я согласен с отцом Зиновием: уход в монастырь — не способ решения своих личностных проблем, а лишь тщетная попытка бегства от себя самого. «Что же за мода-то у вас такая: чуть что — сразу в монастырь? А что дальше-то — кто-нибудь из вас думал? Как в монастыре-то жить собираетесь? Ишь, лихие какие!.. То Галина в монастырь мылилась, то ты теперь!.. В миру кашу заварил — в миру и расхлёбывай, а как придёшь в гармонию с собой и миром — тогда уже и думай о перемене места жительства, если таковая потребность ещё останется!» Ангел мой, ну, ты знаешь ведь, что я упорный, вот и не удивляйся настойчивости, с которой начну добиваться благословения отца Зиновия на поездку в монастырь. «Феликс, ну какой из тебя монах? Сам-то подумай! Поселение тебя в мужском монастыре равносильно водворению среднестатистического мужчины в женском, ты это хоть понимаешь? Феликс, ты представь, сколько у тебя искушений там будет! В монастырь ведь многие уезжают, дабы от этих самых искушений спастись, а ты собираешься в самую их пучину нырнуть!» Нет, отец Зиновий, Вы не правы, если полагаете, что меня интересуют все подряд мужчины и все без исключения для меня привлекательны. По-настоящему я всегда любил только одного мужчину — плод моей собственной фантазии. Он был слишком идеален, чтобы существовать в реальности, слишком умный, слишком честный, слишком серьёзный — словом, безупречный, а те жалкие подобия, с которыми мне приходилось ему изменять, в последнее время раздражали меня всё больше и больше. Знаете, отец Зиновий, я понял, что не встречу в жизни своего идеала, понял, что он может жить только в моей голове. Ну, пусть там и живёт, я больше не буду проецировать его образ на физические объекты, встречаемые в реальной жизни, я просто начну учиться быть счастливым автономно. Я, знаете ли, не хочу, чтобы моё душевное состояние зависело от присутствия или отсутствия кого-то в моей жизни. А помните нашу Галину? Она этим летом меня на очень интересную мысль натолкнула: грош цена той личности, счастье которой базируется на каких-то внешних атрибутах бытия. Понимаете, отец Зиновий, транжиря деньги и время, красуясь на теле- и радиопередачах и заводя романы, я гнался за счастьем, не понимая, что оно не во внешней среде обитает, а внутри меня. Я хочу подобрать ключи к сейфу со своим счастьем, и тогда я перестану засматриваться на чужие копилки. Ах, вы имели в виду плотские желания, отец Зиновий?.. Ну, с этим тоже нет никакой проблемы, я ведь, побывав бомжем и инвалидом, научился обходиться без их реализации… Ну, а что «само наличие», как Вы говорите? От него ведь мы нигде не застрахованы — ни в миру, ни в монастыре. «Всё это прекрасно, Феликс, — скажет отец Зиновий, — но что ты будешь делать, если в монастыре встретишь своего "идеала"?» Не знаю…

Правильно сделает отец Зиновий, отправившись со мной в маленький малоизвестный монастырь в российской глубинке, — едва ли до жителей деревни, в которой он расположен, долетела скандальная известность Феликса Тряпкина, автора скабрёзной книги про собак, радиоведущего, собаковода и организатора акций и выставок, посвящённых гей-тематике. Радостно встретят отца Зиновия настоятель и братия, а мне лишь дежурно кивнут. Отведут в трапезную, покормят с дороги, а потом спросят отца Зиновия: «Благословишь ли паломника этого работой нагрузить за послушание?» «Благословлю», — хитро прищурившись, ответит. И отправят меня с местным иноком по имени Сергей конюшню чистить. «Ты откуда родом-то?» — спросит тот, минут пять понаблюдав за моими неуклюжими попытками сложить сено в аккуратный стог, а узнав, что из Москвы — разочарованно присвистнет: «Ну, вы, москвичи — народ изнеженный, мало, на что годный!» Мало на что годны! Удивительное узколобие! Слушая подобные речи, человек, неспособный критически воспринимать информацию, и правда может подумать, будто бы в столице физическая работа исключена, а обитатели её представляют собой исключительно работников интеллектуального труда, которые, конечно же, ничего в жизни не поднимали тяжелее шариковой ручки! Неужели так сложно хотя бы предположить, что немало москвичей занимаются спортом, работают на стройке, как я в своё время, или же на заводе? Да, разумеется, в Москве едва ли найдётся с сотню человек, работа которых заключается в чистке конюшен, но это вовсе не означает и не предполагает их неспособность к физическому труду, который тут в приоритете. «После московского безделья сложно, наверное, полы намывать в конюшне?» — с деланным сочувствием поинтересуется Сергей. Нет, блин, не сложно! Московское безделье! Идиотский стереотип! Да, кто-то работает физически, кто-то — интеллектуально, но кто сказал, что вторые — бездельники? Если не можешь заработать на жизнь своим умом, ворочай мешки, я же, к счастью, миновал этот период, причём исключительно благодаря собственным умственным способностям, но куда тебе это понять, о, глашатай примитивной работы руками?

Почистим конюшню, разгребём снег, развезём со склада дрова по крохотным домикам для паломников, поужинаем, почистим картошку, вымоем полы на кухне и в трапезной, а тут уже и время сна настанет. Вот и вся духовная жизнь! Отправят меня спать в дальний домик. «Как печь-то топить, знаешь?» Да что же меня всё за юнца-то желторотого держат?! Знаю я, как печь топить, благо она в моей бане имеется! Доковыляю, уставший, по темноте до домика, растоплю печь да присяду на краешек лавочки. В доме холодней, чем на улице, пока температура поднимется — пройдёт часа три. Ах, ты ж, ё-моё — забыл взять со склада матрацы! Да ладно тебе, вон же лежит стопка в углу — авось и они сойдут. Не сойдут: Сергей же специально тебя предупредил, что они отсыревшие, и для того, чтобы они просохли, печь надо будет топить почти сутки. А если их положить прямо у печи? Да, давай-ка у печи и постелем матрацы, дюже неохота тащиться на склад в темноте по морозу, да и ноги уже от усталости заплетаются. А вообще, оригинально — спать в маленьком домике с русской печкой, на матрацах, постеленных на полу из-за отсутствия кровати, — такого в моей жизни ещё не было. Ой, смотри-ка, какой снегопад за окном! Кстати, может быть, ещё одну свечу зажечь, а то как-то темновато? Нет, погоди пока, побереги инвентарь. Феликс. Феликс, зачем ты сюда приехал, чего ты тут искал?.. Работа здесь тяжёлая и непрестанная   — с утра до вечера и без выходных, и в ней проходят все дни монахов, разбавляясь лишь церковными службами и келейными вычитываниями правил. Тут нет времени на размышления и чтение. Тут люди живут по несколько человек в одной комнате, и совместному проживанию неизбежно сопутствуют ссоры, сплетни и скандалы. Вспомни, Феликс, как это гнусно — сидеть на работе в одном кабинете с сотрудником, с которым ты психологически несовместим. Тогда единственной мыслью, смягчающей удручение от сложившейся ситуации, будет мысль об окончании рабочего дня, что освободит от присутствия неприятной личности. Здесь же, в монастыре, нет возможности избавиться от объекта антипатии  — представь себе, как это подавляет. Как же много стрессообразующих факторов в монастыре! Феликс, а представь себе, какую хроническую усталость зарабатывают монахи под конец жизни — наверняка из-за её масштаба и интенсивности в голове уже не остаётся никаких религиозных мыслей. Так, хорошо, надо пощупать матрацы, и если они прогрелись, то ложиться спать.

Ангел, ну вот куда ты смотрел, а? Неужели нельзя было напомнить Феликсу о том, что у него проблемы с позвоночником, а потому спать на отсыревших матрасах не рекомендуется? Что-то я не услышу твоего напоминания. Ну, может быть, и из-за усталости, но всё-таки можно, наверное, было проявить побольше настойчивости. Слушай, ну, хотя бы уговорил меня одежду верхнюю не снимать. Что значит «подумаешь, радикулит»? Ну, знаешь ли!.. Ну и что, пройдёт уже к вечеру от мази, которую одолжат монахи? Ангел, я же целый день буду от боли в спине мучиться! Да причём здесь то, что мне послушание дадут более лёгкое, чем вчера, — ты думаешь, что легко вот чистить овощи, тереть их на тёрке и лепить из этой смеси вегетарианские котлеты, когда спина ломит так, что кричать хочется? Да не пытаюсь я на тебе раздражение сорвать! Нет, не вжился в роль. Ну, извини. Да, неблагодарный. Неблагодарный я — живу в прекрасных условиях, обладаю уютным двухэтажным домом, оснащённым электричеством и водоснабжением, езжу на новой машине, имею несколько постоянных источников дохода, а всё на судьбу ропщу — никак она мне, привередливому, угодить не может. «А он, мятежный, ищет бури, как будто в буре есть покой». Феликс, что тебя дёрнуло сюда поехать? Припёрся в такую даль для того, чтобы чистить овощи! Да я в состоянии купить целую овощебазу и нанять кучу поваров для переработки всех её запасов в котлеты! Пожил, называется, духовной жизнью! Брат Рафаил, передай, пожалуйста, вон тот мешок со свёклой. Ага, вон тот. Так, о чём я?.. Ах да, о духовной жизни! Ой, да какая тут может быть духовная жизнь? Какой духовный смысл в отказе от цивилизованной жизни и возвращении к натуральному хозяйству, причём в самом дремучем его проявлении? Непонятен смысл объединения в группы для ведения сельскохозяйственных работ. Разве за выпалывание грядок с целью добычи себе пропитания попадают в Рай? Тут ужасно. Тут царят культ труда, чёрствость и невежество. «Ох, Ванька, а помнишь, малого одного, той весной к нам приехавшего, — спросит одного из иноков пожилой монах, — ну того, что с дипломом как его… этого… психолога? Ох, и упрям же он оказался: сколько ни пытался я ему объяснить, что эта их траверсия… как? Ах, интроверсия! Ну, какая разница-то? Так вот, эта их интроверсия — процесс замыкания на самом себе, чреватый самопожиранием и гниением. Как — чего? Так не согласился он со мной. Я ему говорю: молитва — истинный диалог с Богом, освежающий и обновляющий наше сознание и помогающий нам познать себя. Не, не понял он!» Ещё бы! Религия и психология ведь вовсе не противоречат друг другу, как тут пытается утверждать этот старик, а тандем их и вовсе идеален. Религия — учение о том, как пожертвовать себя Богу, но пожертвовать можно только тем, чем обладаешь, а именно эмпирическое и практическое постижение основ психологии способно помочь обрести себя. Ну, всё, Феликс, только тут в споры не ввязывайся, ладно? Молчи. Этих людей устраивает собственная дремучесть, вот и не пытайся её ликвидировать — всё равно цели не достигнешь, а лишь прослывёшь дерзким еретиком. «А ну-ка, Петька, перемывай котлы заново! Кто же так послушание на кухне-то исполняет?!» Какое грубое обращение! И это — в месте, где проповедуют любовь! Феликс, не раздражайся: тебя их взаимоотношения не касаются. Но как так можно? Монахи пестуют в себе смирение, и тот из них, кто смолчит, не ответив на грубость, его, безусловно, проявит, но что же продемонстрирует нагрубивший? Ах да, они считают, что не делают ничего плохого, разговаривая с братьями некорректно, а, напротив, будто бы совершают благо, тренируя последних в искусстве того самого пресловутого смирения. Да, они, видимо, и правда полагают, будто имеют право поучать друг друга, и каждый считает себя чуть ли не Перстом Божьим, указующим на грешников. А если человек обиделся? О, его тут же будут порицать, дескать, гордыню проявил. А что, если человек просто чувствительный и ранимый? Зачем же бить по больному-то? Почему-то ответить считается плохо. А напасть — нормально. Феликс, не злись. Нет, я не злюсь, я рассуждаю.

Брат Андрей, передай, пожалуйста, корзинку с луком. Спасибо. Ох, ещё работать и работать!.. Блин! Феликс, представляешь, а ведь многие успешные и состоятельные люди бросают привычную жизнь и так же, как и ты, приезжают в монастырь с той лишь разницей, что остаются там до конца жизни. Какой в этом смысл? Погоди, смысл можно найти, если не рассматривать монастырь как трудовой лагерь. А с другой стороны, как его ещё можно рассматривать? Кстати, ты никогда не обращал внимания на склонность некоторых индивидов на преувеличение роли труда как такового в процессе становления личности? Да, Феликс, немало найдётся людей, добровольно жаждущих отдавать работе много сил и времени… Руководствуясь какими мотивами, они прямо-таки стремятся пахать аки рабы на бразильской плантации? Почему, собственно, самое ценное, чем мы владеем, — время — они спешат потратить на способ получения материальных средств, необходимых для продолжения физиологического существования? Они изрекают что-то пафосное о гордости за результат труда. Хм-м-м… Труд как созидание?.. Можно подумать, что каждый из адептов трудового учения является скульптором, журналистом, художником, архитектором, парикмахером, портным, на худой конец, рабочим завода по производству чего-либо, строителем. Нет же! Глашатаи созидательного труда работают менеджерами по продажам, бухгалтерами, кассирами, логистами. Они действительно думают, что созидают? И если да, то что? Стоит ли внимания созидание временных объектов: квартальной отчётности, приобретения клиента? Да, это нужно и важно, я не отрицаю. Но, пардон, придавать этому сверхбольшое значение, наверное, тоже не следует. Им следовало бы признаться честно, что мы в большинстве своём работаем за деньги: подспорье для поддержания жизни. Хорошо получать деньги за совершение определенных действий…. Нет, Феликс, ты отходишь от темы. Мы сейчас говорили об абсолютизации роли труда в нашей жизни. Феликс, а тебе не приходило в голову, что мировоззрение жителей советского пространства базировалось на трёх культах: нравственности, образованности и трудолюбия, пропагандировавшихся и насаждавшихся правительством, ибо в противном случае построение новой империи в кратчайший срок и при минимальных финансовых затратах не представлялось возможным? Сейчас же, в условиях рыночной экономики и возможности зарабатывания денег альтернативным путём, идеология труда устарела. Но многие придерживаются её по инерции, как заведённый волчок… Для чего конкретно должен в поте лица трудиться современный человек? Для обеспечения себе физиологического существования? Ну, раз он жив  —    значит, как-то с этой проблемой справляется, значит, он так или иначе находит способ для поддержания жизни. Или надо трудиться для того, чтобы структурировать время? Если свободное время он тратит на труд, то он пуст в душе, и пустоту эту ему заполнить нечем. Феликс, если бы тебя сейчас кто-нибудь услышал со стороны, то определённо счёл бы лентяем, приверженцем безделья, сторонником праздности. Ну да, общество любит навешивать ярлыки. Ты опять отошёл от темы. Да…Труд как самоцель — апофеоз абсурда. Работать, обеспечивая достойную жизнь себе и оказывая посильную помощь обществу путём внесения своего трудового вклада, безусловно, надо. И достойны порицания люди, считающие это занятие ниже своего достоинства, ведь отказ от собственного труда в пользу присвоения плодов чужого, — это в какой-то мере сродни воровству. Да, сам факт наличия работы и неких трудовых обязательств тонизирует. Да, труд и ответственность — понятия во многом тождественные. Да, всё это так. Но неосмысленное и безграничное злоупотребление трудом равносильно моральному самоубийству, что фактически и происходит в данном монастыре. Нет, что ни говори, в миру спастись больше шансов: там есть время поразмышлять, там есть на это силы, тут же после изнурительной физической работы подобное побуждение и вовсе не возникает. В миру, если человек молится, то делает это искренне, а не из-под палки, не потому что это его обязанность. Правда, Феликс, представь только: закончил человек свою работу в офисе, пришёл домой, поужинал — и молись себе на здоровье, если душа требует, молись тогда, когда она того захочет, тут же — есть молитвенный настрой или нет — не важно, настало твоё время часы читать — вставай на колени и читай. Механическое произнесение звуков. Не утрируй, Феликс, в миру мало кто молится часто. А тут молились бы регулярно, если бы их не заставляли это делать? Феликс, ты идиот: в монастырь никто никого уходить не заставляет, и если человек добровольно тут поселился, значит, у него есть потребность в непрестанной молитве. Согласен, насчёт молитвы — признаю — я погорячился, но… нет, ну, правда, зачем уходить куда-то для того, чтобы молиться? «Спасение возможно на всяком месте и во всяком деле, его не нужно искать вне нас, всё в своей душе можно найти — и рай, и ад. Если мы в ней находим ад, то в ней же, по благодати Божьей, по труду над собою, мы можем найти рай». [Цитата: игуменья Усть-Медведицкого монастыря Арсения] Неужели всё-таки работать над собой нельзя в обычной жизни, которая по основной своей сути не сильно отличается от монастырской? Как это — не отличается? Работа в офисе рознится c работой на огороде или в поле только качеством, но цели служат одной: добыче пропитания. Проживание и в монастыре, и на воле характеризуется одними и теми же признаками: работой, гигиеническими процедурами, общением, сном, а отличаются, как я уже отметил, лишь качественными показателями. Феликс, ну ты и сказанул: «на воле» — тут что, тюрьма, что ли? Да, я уже палку перегибаю, это, наверное, от усталости. Нет, не только от усталости, помнишь о легендарных экспериментах, в ходе которых людей помещали в барокамеру и оставляли в одиночестве на несколько суток? Все их страхи визуализировались и начинали преследовать испытуемых в виде галлюцинаций, подсознание выталкивало наружу то, что участники экспериментов долгое время скрывали от самих себя. Феликс, в замкнутом пространстве инстинкты обнажаются, а истинные наклонности проявляются в полной мере. Монастырь — в какой-то мере замкнутое пространство, и если во время пребывания в нём тебя посетила какая-то мысль, то она наверняка является отражением твоего истинного состояния. Погоди Феликс, если в замкнутом пространстве, как ты только что подметил, инстинкты и наклонности и вправду обнажаются и обостряются, то представь себе, насколько тут психологически опасная ситуация!