Аура Междометий, глава 13

А ведь по сути дела у меня нет ни одного близкого человека — того, кому искренне хочется позвонить, без кого скучаешь, чьи проблемы по-настоящему интересуют. Таня?.. Нет, наша дружба с Таней постепенно сошла на нет, мы почти не делимся личными проблемами, мечтами и страхами, а только обсуждаем вопросы, касающиеся бизнеса. Любовники?.. Тоже — нет, они приходят и уходят, оставляя после себя лишь шлейф разочарования и тоски. Один-один-один… Столько лет один! Один из самых скандально известных и обсуждаемых людей в Москве чудовищно одинок. Нет, мне давно не нужна чья-то моральная поддержка, я научился без неё обходиться, мне не нужны чужие советы — я и сам в состоянии распланировать собственную жизнь, мне всего-то-навсего хочется, чтобы меня окружали люди, которые мне интересны и которым интересен я. Никогда бы не подумал, что так сложно их найти. Ёлки-палки, да в период бомжевания и то таких было гораздо больше, чем сейчас, когда ко мне ежедневно больше сотни индивидов пытаются набиться в друзья и знакомые! Ощущение эйфории после очередной собачьей выставки, на которую пришла толпа обывателей лишь бы только попялиться на знаменитого Феликса Тряпкина, пройдёт, уступив место давящей тоске и тревогам. Слушай, Феликс, а что ты горюешь — из-за одиночества? Ну, нашёл, тоже мне, повод для переживаний, подумай хотя бы о том, что одиночество предоставляет личности уникальную возможность пожить для себя и так, как самому того хочется. Феликс, ты принадлежишь самому себе и никому больше, твоё время — каждая конкретная минута — находится исключительно в твоём распоряжении, а потому ты волен использовать её по собственному усмотрению, ни к чему себя не принуждая, повинуясь чужой воле. Ну что, легче? Глупый вопрос. Феликс, да у тебя хандра! А что, нет для неё повода, что ли? Вот смотри, ещё год назад твоя жизнь была осмысленной, интересной и интенсивной, я бы сказал, била ключом, а сам ты каждую секунду всеми клеточками тела ощущал её вкус и динамику, ты шёл по пути социальной реализации, чувствуя себя нужным и значимым, а сейчас?.. Серые и однообразные дни: клонированные будни, бесцветные выходные. Тебе не хватает искорки, Феликс. Ха-ха! «Искра жизни» — роман о концлагере. Ты зря иронизируешь, Феликс, тебе в самом деле нужно встряхнуть свой однообразный мирок. Как? Ну, можно устроить «Вечер гея» в каком-нибудь клубе. Нет, бездарная идея. Да и хватит уже эксплуатировать «голубую» тему. Погоди, как это — хватит, ты забыл, что весь твой доход от этой эксплуатации зависит? Надоело. Как же всё это надоело! Не ной только. Феликс, давай устроим в Москве международный симпозиум гомосексуалистов? О, кстати, идея неплохая. А кто это будет оплачивать? Ну, спонсор-то на это дело всегда найдётся.

Ай-ай-ай-ай-ай, Ангел, позор-то какой! Ангел, нет! Нет-нет-нет, я не хочу слушать речь Феликса! Ну, Ангел, ну, пожалуйста, давай перемотаем эту похабщину! Говоришь, не очень пошло? Ну, послушай!.. Но…

«Уважаемые участники конференции.

Сегодняшнюю встречу я хотел бы начать с разговора об Условностях — о том, что сплачивает общество и его же разделяет на «наших» и «ваших», об Условностях с большой буквы, регламентирующих порядок и способ проживания собственной жизни, взаимоотношения с другими людьми, животными и природой, определяющими для нас ценности и мечты.

Уважаемые коллеги, вы наверняка не раз задумывались о том, что люди — личности, индивиды — сами по себе давным-давно не общаются: диалоги, как правило, ведут ходячие представители «слоёв населения», принадлежность к которым и определяется-таки великими и могучими Условностями. С одной стороны, Условности — это хлипкая плотинка в бушующем море непредсказуемости и хаоса, за которую человечество вынуждено цепляться, чтобы не чувствовать полнейшую растерянность и нестабильность, с другой же стороны, эта плотинка и явится погибелью для личности, уповаетющей лишь на неё и отказывающуюся смотреть вдаль, боясь потерять ориентиры. Так, люди, усвоив то, что им единожды приглянулось и обеспечило ощущение стабильности и безопасности, не очень-то охотно станут с этим расставаться во имя смутной перспективы обретения новых знаний, новых навыков или чего-либо ещё, особенно если приверженность условностям помогает прижиться в каком-то определённом коллективе, а именно в том, который также им следует и их почитает, но, как и всё в этом мире, возможность прижиться в коллективе — это палка о двух концах: с одной стороны, да, приживутся эти люди в таком коллективе, но с другой — лишат себя возможности познакомиться с интересными личностями, на которых запрещают себе даже обращать внимание, потому как Условностями предусмотрено иное к ним отношение.

Весёлая штука — изобретать Условности, а потом тщательно внушать их окружению и следующему поколению, а ещё смешней наблюдать со стороны за тем, как эти пресловутые Условности кардинально меняют взгляд на человека — ровно до тех пор, пока их не уравновесят другие условности. Этот процесс можно сравнить с чашами весов. Или с маятником часов. Так, я единожды имел сомнительную честь прослушать разговор двух бабушек на остановке, ожидавших общественного транспорта. Одна из пожилых женщин, обсуждая жену какого-то общего знакомого, сообщила собеседнице о том, что обсуждаемая дама курит. Собеседницу несказанно возмутил данный факт, и она тут же вынесла вердикт: дама склонна к супружеской измене, мотивировав свой вывод странной и наверняка дикой для всех собравшихся здесь сентенцией: «курящая женщина — шалава», к моему удивлению, одобренной первой старушкой. Но не успел я предаться размышлению о взаимосвязи курения и половой невоздержанности, как одна из бабушек поспешила огорошить меня новой аксиомой: «Но она ведь школьной учительницей работает, а такие направо и налево гулять не будут». И тут наши достопочтенные старушки пришли в полное замешательство, пытаясь свести воедино два утверждения: «курящая женщина — это путана» и «школьная учительница априори высоконравственна», а так же и объективный факт: школьная учительница курит.

Уверен, что у всех присутствующих здесь данный пример может вызвать лишь саркастическую усмешку, но я вынужден напомнить многоуважаемым участникам конференции о том, что превалирующее большинство жителей современного мира до сих пор находятся во власти чудовищных стереотипов относительно геев. Давайте же исследуем эти анахронизмы. Ни для кого из собравшихся не секрет, что шанс на физиологическое выживание одиночной особи в древнем мире практически отсутствовал. Так, одинокий путник не мог справиться с хищным зверем, рассматривающим его в качестве пищи, не мог, в свою очередь, и себе добыть пропитание посредством охоты, а также защитить имущество от претензий на него со стороны других homo sapiens. По какому же принципу, спросите вы, следовало объединяться древним людям для обеспечения себе безопасности и провианта? Ответ напрашивается сам собой: по родоплеменному — единственному принципу, сводящему к минимуму опасность предательства, а в сугубо диких племенах и каннибализма. Самоочевидными представляются как желание иметь большую семью, так и страх остаться в одиночестве. Следует подчеркнуть, что бездетность в данном контексте и вовсе рассматривалась как кара богов за разного рода грехи. Как же относились к грешнику? Ну, ответ на этот вопрос ясен. Как вы относитесь к убийцам? Как вы относитесь к ворам? Да-да, вот так же и относились к бездетным. Вы, наверное, подумаете о том, что аналогия не совсем уместна, ведь осуждать убийцу вы станете только после того, как удостоверитесь, что именно он совершил данное преступление. Ах, но не забывайте о том, что древние люди верили богам больше, чем себе, и потому порочность и греховность человека, не могущего иметь детей, даже не ставились под сомнение — ведь сами боги его покарали. Безнравственного и аморального человека сторонятся: он способен на подлость и предательство. Уважаемые участники конференции, я надеюсь, вы улавливаете причинно-следственную связь между страхами древних людей и их репликативным подражательством — современным гомофобством?

Вы наверняка уже все поняли, к чему я клоню: неприятие гомосексуалистов уходит корнями в глубокую древность, когда самым страшным наказанием было лишение возможности иметь детей. Подсознательная боязнь бездетности глубоко вросла в саму сущность человека. Кто же не может иметь детей, спросите вы? Гомосексуалисты — отвечу я! Бездетность — вот основа инстинктивного страха, испытываемого при соприкосновении с гомосексуальностью! Но давайте зададимся вопросами: так ли необходимо в современном обществе наличие детей для физиологического существования; способен ли сейчас выжить одинокий человек, имеющий разум, образование и желание трудиться? Я думаю, никто из собравшихся не станет оспаривать мои ответы: ответ «нет» на первый вопрос и ответ «да» — на второй. Теперь я хочу заявить: в современном обществе гомофобия бессмысленна.

Уважаемые коллеги, мне, признаться, очень жаль нынешних эпигонов древних гомофобов, в своей ненависти руководствующихся изжившими себя Условностями, о которых я говорил вначале: подчиняя свою личность этим устаревшим установкам, наши несчастные «борцы за справедливость» добровольно лишаются связи с современной действительностью, я бы даже сказал, с реальностью, замыкаются в собственном мире, к которому привыкают настолько, что перестают задумываться о том, каков он. Закончить же свою речь я хочу пожеланием этим несчастным людям как-то иначе посмотреть на мир вокруг, на привычные вещи, внутри которых они живут, не замечая, как постепенно начинают закостеневать».

Аплодисменты, чествование, восхищённые взгляды… Раздача автографов, фотографирование на память с желающими… Цепкий взгляд умных глаз. Беджик: «Геннадий Чумкин. Газета «…»… ой, не успел разглядеть название газеты. Да, конечно, девушка, подпишу Вам мою книгу на память, у Вас есть ручка? Ах, спасибо за цветы, молодой человек, мне очень приятно. А этот Чумкин продолжает меня рассматривать. Лёгкая презрительная усмешка на красивых губах. Ой, нет, Феликс, не смотри в его сторону, а лучше покинь-ка пространство взаимодействия. Что Вы сказали, девушка? Ах, автограф… Феликс, ты краснеешь… «Браво, господин Тряпкин, Вы выступили весьма недурно, под конец спича я чуть было не поверил в Вашу искренность». О, нет, это он — молодой, красивый и дерзкий журналист Чумкин! Блин, я сейчас совершенно не настроен на полемику. Что делать? Как побороть смущение и посмотреть ему в глаза? Нет, лучше не смотреть, а то снова покраснеешь. Так, Феликс, срочно соображай, почему ты растерялся. Потому что он тебе понравился? Потому что он раскусил твою фальшь? Потому что он явно тебя презирает? Потому что унизительно быть презираемым тем, кто тебе симпатичен! Так, сейчас даже не пытайся отвечать на его явно провокационную реплику, потому как к спору, на который он хочет тебя вызвать, ты не готов. Но что-то же сказать в любом случае надо. Что? «Спасибо, господин Чумкин, за лестный отзыв, верить же я Вам рекомендую в Высшие Силы, а не в грешного собаковода».

Ай, Ангел, и поделом меня этот Чумкин разделает под орех в споре — нечего Господа поминать всуе да ради красного словца! А как тактично и тонко он поставит меня на место — вот это да! Причём тут мазохистские наклонности? Ангел, я просто восхищаюсь вербальным мастерством этого человека. Что?! Ты организовал с ним встречу — зачем? Нет, ну, «потом сам поймёшь» — это не ответ. Дай угадаю: ты организовал нашу встречу для того, чтобы сбить с меня немного гордыни? Нет? Ну, Ангел, не томи! Когда пойму? Ну, когда это «потом» настанет? Ну вот, я уже вижу банкет, приуроченный к окончанию симпозиума, вижу счастливые лица его участников... Что изменилось во мне после беседы с этим Чумкиным кроме настроения? Сдохнуть от такого бесчестья можно! Хорошо, что хоть эти все не слышали, о чём мы говорили! Хорошо, что хоть эта наша позорная беседа не будет опубликована в их газетёнке. Не будет?! Феликс, а ты уверен в том, что он выполнит своё обещание? Ой-ой-ой, не думай об этом! Блин, поздно, уже подумал. Как гадко-то, аж тошнит от стыда! Непобедимый Феликс Тряпкин потерпел сокрушительное вербальное поражение! Бля... Вот же зараза этот Чумкин, и какого фига он уродился таким умным и безэмоциональным? Совершенно не отреагировал на моё хамство, гад такой, ничуточки не растерялся и к моим оскорблениям остался совершенно равнодушен. Подлец какой, а? Нет, в диалоге с ним совершенно нецелесообразно даже пытаться использовать приёмы психологического давления: он моментально и безошибочно их просчитывает и озвучивает. Ай, бля! Опозорился ты, Феликс, опозорился жутко! А помнишь, как он, тактично улыбаясь, изрёк: «Что же, господин Тряпкин, я думаю, что это интервью всё же не стоит публиковать в нашей газете». Ой-ой-ой, позор-позор! А ты-то, дурак, — ты радостно закивал! Неудачную попытку этого хмыря сдержать насмешливую улыбку помнишь? О, да, он деликатен! Не нужны мне твои снисходительность и подачки толерантности, гад! Я достоин реального уважения! Я многого достиг, я умён, я эрудирован, я смел, я находчив! Да, я достоин уважения! В конце концов, я звезда! Да, я звезда — я, а не какой-то сраный журналистишка!

Ну, что, Ангел, будет ли опубликовано это пресловутое интервью? Нет? Ну, и отлично. Между прочим, я так и не понял, зачем ты организовал эту встречу. Ну, что «рано»-то, что «рано»? Ох, лучше бы ты к психологу меня отправил! Потому что нет во мне ни капли мудрости и рассудительности… Я слишком озабочен мнением окружающих о себе, я издёрганный и нервный, я не переношу критику и воспринимаю её как угрозу — как осаду своих границ, я — шавка, которая отчаянно брешет для того лишь, чтобы к ней не подходили и не били, я говно, которое воняет для того, чтобы его не трогали. Да полно тебе убиваться, Феликс! После всего того, что ты прочитал в интернете об этом Чумкине, у тебя остались сомнения в том, что в споре он непобедим? Вон ту ссылку ещё открой. А, это я уже читал… Чумкин-Чумкин… Очень умный, эрудированный, коммуникабельный, красивый, жёсткий… Идеал! Идеал и гомофоб. Более того, такие, как он, явно пользуются немалым спросом у баб, такие, как он, могут спокойно лежать в шезлонге и ждать, когда тысячи тёлок слетятся к ним, и — что самое обидное — так оно и будет. А я — гей… Феликс, не трави себе душу! Да хоть трави, хоть не трави… Феликс, ты уже четвёртый раз перечитываешь интервью, взятое им у этого гнусного политикана Вандалова… Феликс, ты влюбился? Эх!.. Более совершенного человека я не встречал во Вселенной. Как это жестоко — встретить такого человека, какого всю жизнь подсознательно искал, и понимать, что никогда не будешь с ним вместе! Ему нравятся бабы, Феликс, ему нравятся бабы… Ну, всё, закрывай уже сайт их издательства — хватит соль на рану сыпать. А кстати… Слушай, а точно: это же кто-то из их газетёнки просил меня об интервью! Вспоминай, кто именно. Баба какая-то… Давай глянем на состав журналистов. Блин, сайт, кажется, давно уже не обновлялся, вон Марина Афанасьева ещё числится в списке работников газеты, а на самом деле давно уже на телевидении ведёт программу новостей. Так… вот она — Галина! Ну, отлично, надо с ней связаться и уведомить о согласии на интервью. Так-то, Феликс — хоть краешком глаза на Чумкина ещё разок глянешь!

Раздражение?! Ну, Ангел, признаться, в данном случае оно вполне оправдано. Да куда уж нам, простым грешным людям, до вашей легендарной терпеливости! Нет, не иронизирую. Хорошо, тогда давай ты посчитаешь количество грубейших ошибок, допущенных Галиной при интервьюировании. Встретила респондента с кислой миной, а потом, опомнившись, выдавила из себя фальшивую улыбку — это раз. Нет, не надо судить сейчас людей по закону вашего идеального мира, не надо читать мне нотаций о гордыне и смирении, давай обратимся к правилам делового оборота. Ну, Ангел, ну, пожалуйста, попытайся ты абстрагироваться от… Ты меня перебил. Да, я готов озвучить следующую претензию. Ангел, не отвлекайся, а? Извини. Так вот, она перепутала моё отчество. Ну, знаешь, если это считать мелочью, то… Слушай, я, честно говоря, не понимаю, как такое возможно, не понимаю, как можно не знать отчества столь одиозной персоны, чья физиономия ежедневно красуется на разворотах пятидесяти процентов выпускаемых в Москве газет и бесчисленного множества журналов. Не понимаю я, Ангел мой, и того, как можно начинать беседу с тривиального вопроса о выборе места для интервью — можно подумать, это интересно читателю! Не-не-не, давай не будем о личных мотивах. Конечно, им, работающим в таком паршивом офисе, немного стыдно за свой интерьер, но это не значит, что собственные комплексы надо проецировать на приглашённую знаменитость, да ещё задавая неуместные вопросы. Неуместные — потому что читателю не будет ясна их причина и мотив, впрочем, едва ли это поймёт журналист, находящийся в состоянии похмелья. Как, ты не заметил, что она дышит на меня перегаром?! Ты там пальцы загибаешь, кстати? Конечно, я ещё не всё сказал! Ну, например, ещё меня разозлит вопрос о книге четырёхлетней давности — той самой книге о собаках-извращенцах. Как это — почему, Ангел, ты сам не понимаешь, что ли? Ну, послушай, к моменту интервью вопрос о книге уже морально устареет и едва ли вызовет какой-то интерес со стороны читателей, избалованных мною свежими скандалами и неожиданными выходками. Ну а дальше… Дальше — опять последуют нервирующие вопросы, а-ля «как Вы, профессиональный собаковод, относитесь к собакам»? Ну, Ангел, это же в чистом виде идиотизм! И вот на такие глупости нам, звёздам, приходится отвечать, да ещё и в вежливом тоне, а не ответишь — сочтут за зазнавшегося хама! Уморился мои возмущения слушать, говоришь? А я вот уморюсь от общения с непрофессиональным журналистом. Ну, хорошо, погорячился, я согласен, что она — человек неглупый, мне, кстати, очень даже нравятся те её статьи, которые я прочитаю накануне беседы, импонирует в беседе и то, что каждую свою реплику она преподнесёт в виде вопроса, но, честное слово, после того злосчастного интервью я начну верить распространившимся в интернете слухам, что эта журналистка спивается. Что, так оно и есть, говоришь?.. А, ну, тогда ясно. Всё, говорю, ясно: к интервью не подготовится, свежую информацию обо мне не изучит, вопросы начнёт придумывать на ходу. Поистине, Ангел мой, нет автотомии хуже пьянства… Да это я к тому, что деградируют алкоголики. А, ну да, отвлёкся. Что там у нас… О, вот нашёл: тупой вопрос про Тердипубкина! Ну, прослушай ещё раз, вот обрати внимание на фразу: «В частности, известный собаковод Тердипубкин критически отнёсся к вашему предположению, что собаки видят в эротических снах своих хозяев. Да и в целом Вашу книгу он считает дешёвым эпатажем, попыткой заработать денег и сделать себе рекламу». Да, Ангел, я прекрасно знаю, что такого рода реплики весьма распространены, но от этого они не перестают быть верхом некорректности. Ну, хотя бы потому, что ставят респондента в крайне неловкое положение. Не понимаешь? Ну, давай переведём на русский язык. Что получится? Получится предложение «А вот тот-то и тот-то тебя обосрал» — ну, и как прикажешь на подобное реагировать? Вот и я — про то же, в приватной беседе порядочный человек вряд ли станет комментировать подобные высказывания, тут же он вынужден что-то да ответить. Ну, хорошо, буду поддерживать имидж скандалиста, ведь именно этого ждёт от меня публика, — скажу что-нибудь из серии «да он сам дурак», но это так пошло… Согласен, фигня это всё, гораздо хуже — попытки навесить на собеседника ярлыки и пытаться ловить его на слове: выискивать противоречия между изречёнными им фразами. Ну да, пожалуй, всё, если не считать некоторых мелочей. Неужели тебе правда есть, что сказать в её оправдание?! А, ну с этим я согласен: и в самом деле, многие журналисты нередко забывают, что главное действующее лицо в диалоге со знаменитостью — это та самая знаменитость, а не интервьюер, и, предав сей факт забвению, они начинают что-либо ему объяснять, доказывать, рассказывать, чего, действительно, как ты точно подметил, не будет в диалоге с Галиной. Кстати, под конец интервью я обращу внимание на её толерантное отношение к геям, что немаловажно для глашатая гомосексуализма, коим я к тому времени стану. Ещё что-то добавишь? Нет, ну тут я не согласен: она всё-таки пыталась заставить меня оправдываться. Ну да, не спорю: многие другие журналисты делают это на порядок агрессивней и жёстче, но лично её данный факт никак не извиняет. Нет, Ангел, я считаю, что журналист должен только задавать информационные вопросы и не пытаться оспаривать реплики отвечающего, в конце концов, его задача — разузнать, а не переубедить. Да хватит тебе за неё заступаться-то! Ты никогда не бываешь на моей стороне! Ты постоянно меня осуждаешь! Ты готов даже за алкоголичку заступиться, только не за меня. Да мне плевать на количество её журналистских премий! Слушай, все её достижения остались в прошлом, ты не видишь, что ли? Да?! Ну, сравни те интервью, что она брала ещё за год до нашей встречи и нынешнее. Статьи? Ха-ха! Да, её статьи были оригинальные, захватывающие, интересные, а сейчас они состоят лишь из серых тезисов, перемешанных между собой как компоненты винегрета. Какой эпилог к интервью? Ну, и что там?.. Хорошо, давай прочитаем, уговорил. «Великая личность, масштаб которой до сих пор не оценён…» Ничего себе характеристика, Ангел мой! Да читаю я дальше, читаю!.. О, смотри: «Умнейший, бескомпромиссный до абсурда, готовый пожертвовать многим ради права на искренность…» Ну, дела! Эта Галина — тот ещё провокатор! Хотя… может быть, она, перечитав интервью на трезвую голову и осознав, что оно вышло крайне скучным, решит привлечь внимание читателя эпатажной характеристикой моей личности? Точно: написала в пику общественному мнению! Нет? Ну то, что она мыслит нестандартно, ясно из её ранних статей, но… Погоди, Ангел, так она на самом деле мной восхищается?

Ё-моё, кумир миллионов — Феликс Тряпкин. Феликс Тряпкин! Человек, позиционирующий себя как скандалист, человек, зарабатывающий на жизнь метанием слюны в определённые догмы и установки, теперь восхваляется журналистами благопристойных и чопорных издательств! Теперь я точно стал карманным. Карманный шут. Или — нет — слово «ручной» больше подойдёт. Мой игрушечный бунт вписался в их ежедневное меню, меня поселили где-то между полдником и ужином, благодарные за демо-версию драки с обедом. Ты уже приближаешься к финишной прямой, Феликс, ты стал привычным и предсказуемым, ты скоро надоешь. Избалованная игрушками толпа быстро к ним охладевает и, едва повозившись, выбрасывает на помойку, предвкушая новую забаву. Вот так всегда и бывает: ты полагаешь, будто представляешь собой оппозицию общественному мнению, искренне думаешь, что кого-то высмеиваешь, критикуешь, унижаешь, а на самом деле просто развлекаешь скучающую публику, которая на первых порах принимает тебя крайне неохотно, как всё новое, а чуть позже, привыкнув к твоим чудачествам, начинает тебя хвалить и одновременно понукать, требуя демонстрации ещё большей экспрессии, а, насытившись тобой, берётся рассуждать о том, что «ты уже не тот — слабеешь, тускнеешь, попсеешь»… Готовься, Феликс, к творческой пенсии, готовься снова стать скромным собаководом. Скромным? Феликс, ты нескромен априори. Ты сможешь после оглушительной славы жить в безвестности? Кстати, ты учти, что по мере снижения интереса к твоей персоне, и — как следствие — уменьшения количества поклонников, начнётся активизация всех твоих ненавистников, ныне выжидающих удобного случая для атаки. Феликс, ты представляешь, сколько вообще человек тебя тайно ненавидят? Даже думать страшно… сейчас они не представляют для меня опасности, а потом… А потом повторится та давняя история с разорением питомника. Потом, Феликс, все те собаководы, которые сейчас в очередь выстраиваются, чтобы повязаться с твоими питомцами, станут тебя игнорировать, потом никто не изъявит желания купить у тебя щенков, потом… Да, что потом, Феликс? Потом будет старость в одиночестве и забвении. Бедная старость. Грустная старость. Безлюдная старость. Удивительно, но факт: вроде бы интересный мужчина, неглупый, смелый, обеспеченный, коммуникабельный, внешне привлекательный, но при этом обречён просто-таки на фатальное одиночество. И можно было бы многое объяснить работой моего подсознания, формирующего жизнь определённым образом, но… следует признать: мне почти не попадаются люди, способные меня заинтересовать, а если и попадаются, то чаще всего сами они бывают настроены по отношению ко мне крайне отрицательно, как, например, тот же Чумкин. Другая сторона медали — это фанаты, которым плевать по большому-то счёту на твой внутренний мир, на твои страхи, печали, на мысли, идущие вразрез с привычным для них образом тебя — тем образом, что они сами же и создали в своём воображении, и не дай Бог тебе от него отступить хоть на шаг: вчерашние почитатели окрестят тебя предателем, продажной сволочью и закидают камнями — им ведь недосуг задуматься о том, что ты — живая эволюционирующая личность, динамическое становление которой длится от рождения до самой смерти, и в этом процессе, безусловно, многие идеи отсеиваются и упраздняются, уступая место новым. Им не нужен ты, Феликс, как человек, им нужен ходячий штамп, олицетворяющий борьбу с другими штампами — теми, которые именно им не по душе. Хлеба и зрелищ, Феликс, хлеба и зрелищ… Устроить, что ли, выставку гомосексуалистов? Гляди-ка, Ангел, пресса опять разделится на два лагеря: восхваляющие меня за смелость и отчаянно ругающие за оголтелость — как же все они далеки от истины!.. А народу придёт много, да… Гомосексуализм нынче в моде благодаря моим стараниям. О, вон и Галина! Позвать бы её, приятная она всё-таки женщина, надо ей дать интервью, подкормить её портфолио интересной статейкой — от меня не убудет. Окликнуть её, что ли? А, нет, сама увидела, сейчас, наверное, подойдёт. Лицо удивлённое — ну, конечно, не каждый день можно увидеть подобный цирк, вон хотя бы статую гомофоба, в которую любой желающий может кинуть специально припасённые для этого случая тухлые помидоры, лежащие в тележке, снабженной надписью «А ты уже кинул помидор в гомофоба?» Да, хорошо я всё-таки продумал многие делали выставки, да и брошюрки в общем-то вышли весьма недурными, вон, в частности, «Быть геем — быть особенным» пользуется немалым спросом. «Поздравляю с тем, что эта выставка всё же состоялась, несмотря на протесты гомофобов, сжигавших Ваш портрет на Красной площади». Да, спасибо, Галина, ты сейчас очень вовремя и к месту напомнила о консервативно настроенных группах граждан: их ярое и открытое неприятие моей деятельности, как ничто другое, помогает в формировании моего образа революционера. О, вот и Тердипубкин! Так… сейчас он, наверняка, втянет меня в спор — я должен его выиграть, на карту поставлено очень многое: победа сулит ещё большее почтение со стороны последователей и поклонников, поражение сулит разочарование. Ставки сделаны, господа, я готов к бою.

Ангел, а ведь Галина потом правильно мне скажет: я боюсь людей, я считаю их сильней себя и постоянно ожидаю сокрушительной атаки, я не чувствую защищённости своих границ, не чувствую опоры. Да, я сражаюсь с самим собой, с собственным страхом и слабостью, я себе доказываю, что способен за себя постоять, защититься и уничтожить противника. Да, Галина права. Удивительно, как хорошо она чувствует человека, понимает его мотивы, угадывает его желания, просчитывает его реакции! Какая интересная она личность, надо будет позвать её на банкет, и тогда мы обсудим животрепещущие личностные темы, такие как гомофобия, актуальная для меня, и шовинизм, беспокоящий её, борьба со стереотипами, одиночество в толпе, оборотная сторона популярности, субъективность понятия «справедливость». Поразительно: первый раз в жизни встречаю человека, придерживающегося абсолютно тех же взглядов в этих вопросах! И, что самое интересное, с её стороны вовсе не будет пустого соглашательства со мной — напротив, говорить станет она, а мне придётся лишь слушать свои собственные мысли в её исполнении — слово в слово. Встрянет в наш разговор какой-то глупый парень, и мы с Галиной начнём его высмеивать… Мы даже шутим в унисон! А как здорово мы отделаемся от назойливых попыток оторвать меня от общения с собственным клоном, родным по шуткам, литературе, политическим и философским убеждениям! Демонстративно откроем тему, которую априори не сможет поддержать никто из собравшихся: начнём увлечённо обсуждать несуществующего писателя Марка Доусера. Какой же абсурд мы станем нести, подхватывая враньё собеседника на лету: «А ведь Доусер удивительно точно выявил следующие признаки: масштабность…» — «Да! Это очень серьёзно!» — «…центробежность…» — «Ну, это сложней… А ты, кстати, обратила внимание на то, как он верно всё в четвёртой главе подметил?..» — «Да что — в четвёртой, вот в шестой…» Тут уж мы не выдержим и рассмеёмся. А отсмеявшись, она скажет, что ей со мной интересно… Неужели, это правда?! Да я лох и неуч по сравнению с ней! Сможем ли мы подружиться?..

Печально, Ангел мой, что к двадцати восьми годам моя потребность в настоящей дружбе так и не будет удовлетворена…Мне так нужно понимание! Мне так нужно признание! Мне так нужна любовь! Мне нужны друзья — настоящие, внимательные, верные, преданные, заботливые, искренние, добрые друзья! Неужели так сложно — относиться ко мне с уважением, хотя бы иногда думать о моих интересах, справляться о том, как я живу, помогать мне и при необходимости ободрять?! Что — так сложно, да? Феликс, ты требуешь от людей то, что они не могут дать. Но я хочу, нет — я мечтаю о том, чтобы хоть кто-то относился ко мне с теплотой! С теплотой, которой мне так не хватало… Всегда не хватало! Сволочи, какие же вы все жадные до сочувствия! Вы хотите получать добро, но не спешите его отдавать! Уроды, вы только и делаете, что уничтожаете себе подобных, но при этом скулите, когда кто-то пытается раздавить вас самих! Я ненавижу вас — решающих свои проблемы за счёт других людей, ненавижу! Вы убиваете друг друга, вы подавляете друг друга, вы не даёте реализовываться тем, кто умней, талантливей и оригинальней вас, ведь это бьёт по вашим комплексам. Вы пытаетесь сделать мир однородным, чтобы никто не возвышался над вами, убогие! Ненавижу! Ненавижу вас! Ненавижу вас, пережевывающих тех, кто слабее, тех, кто не может сопротивляться. А я могу, сволочи, слышите? Я могу! Я буду жить! Я буду жить, наплевав на вас всех. Я буду жить полной жизнью, и вы не сможете мне это запретить.

Ангел, скажи, а почему именно сейчас он так злится и нервничает — сейчас, будучи богатым и социально благополучным? Что осознал — что деньги и слава никак не смогут увеличить количество настоящих друзей? Ангел, он это и так знает. Нет, Ангел, я сейчас говорю не о том. Ну вот, смотри, ещё пару лет назад Феликс жил вполне беззаботно и радостно, сейчас же все старые мысли и переживания всплыли из небытия и атаковали с невиданной силой. Я и не знал, что во мне столько боли, разрывающей на куски, и ненависти, сжигающей дотла. Я и не знал, что способен ненавидеть так сильно. Я и не предполагал, что когда-нибудь стану таким уязвимым, как сейчас, что буду так сильно переживать из-за оскорбительных слов полоумного гомофоба, дозвонившегося на мою радиопередачу. Феликс, перестань трахать свой мозг, слышишь? Ты весьма достойно отвечал этому придурку, что и отметили слушатели в восторженных письмах, пришедших на электронную почту радиостанции. Да, но я всё равно чувствую себя жертвой. Он сказал, что ему меня жалко! Феликс, ну и что? Ты разве не знаешь, что слова жалости — это очень распространённый приём в словесной драке, используемый для нанесения моральной травмы противнику. Моральная травма! Да, он мне её нанёс. Всё имеет свой лимит, и оскорбления в мой адрес, воспринимаемые безболезненно, его исчерпали. Стареешь, Феликс, стареешь… Ещё не так давно тебя забавляли обзывательства недругов, и, слыша их, ты радовался им как игрушке — как игрушечному поводу для того, чтобы сровнять агрессора с землёй. А помнишь, Феликс, как ты реагировал на тонкие, изящные, филигранные оскорбления? Помню: услышав их, я, подобно шахматисту, вычислял наиболее выгодные ходы, просчитывал возможные реакции собеседника на те или иные свои реплики, прощупывал психокомплексы и болевые точки, чтобы по ним ударить, и единственное чувство, которое я испытывал при этом, — это азарт. Нет, Феликс, ещё и чувство превосходства, вполне обоснованное, кстати, ведь ты и правда был непобедим. Ну, а если я непобедим, то какого фига они все лезут — по шапке, что ли, так хочется им получить? Нет, они ведь тоже надеются на победу. Надеются они! Что же, рано или поздно их надеждам суждено сбыться… Ага, вот, Чумкин тебя уже победил. Чумкин не считается — он маэстро… Вот! Вот с чего всё началось! Феликс, после той неудачной беседы с Чумкиным ты, боясь снова проиграть, стал очень осторожен, я бы даже сказал, чересчур осторожен, ты перестал доверять своим инстинктам, ты перестал слушать себя и полагаться на интуицию, всегда безошибочно находящую самый правильные контраргументы на слова оппонента. Феликс, ты совершенно зря опираешься во время спора на интеллект — он далеко не всегда помогает победить. Феликс, ты перестал верить себе и тут же потерял гибкость мышления, быстроту реакции и чутьё, подсказывающее верные реплики. Феликс, верь подсознанию, и оно в нужный момент тебя выручит, используя весь твой жизненный опыт и накопленную в процессе его приобретения информацию. Феликс, у тебя, кстати, героическая судьба. У тебя, как у кошки, было, наверное, девять жизней, и все — разные. Как же много уроков тебе было преподнесено судьбой, как много событий случилось за двадцать восемь лет, сколько знаний ты приобрёл!.. Феликс, верь себе, надейся на себя, такой закалённый человек, как ты, не может проиграть ни гомофобам, названивающим тебе на радио, ни консерваторам, сжигающим твои портреты, ни другим скандалистам, ругающимся с тобой на телепередачах, ни этому гаду Тердипубкину, который при каждой встрече на собачьих выставках затевает с тобой перепалку!

«Феликс, человек, целенаправленно раз за разом выискивающий, как бы побольнее ударить того, с кем вступает в контакт, — не лучший собеседник, а значит, вполне разумно от общения с ним вовсе отказаться, всё равно проку от него никакого», — скажет Галина. Она, пожалуй, единственный человек, способный отвлечь меня от параноических мыслей о межличностных антитезах. Как хорошо, что она придёт в тот вечер в клуб на party «Вечер гея»! И мы будем пить, танцевать, фотографироваться и разговаривать, и я снова окажусь в реальности — такой отчётливой и концентрированной реальности. Поразительно: Галина вернёт меня к жизни! Она за один вечер избавит меня от страха проиграть в вербальном состязании, от пагубной зависимости от собственного имиджа непобедимого спорщика, она вырвет меня из заплесневелого колодца навязчивых мыслей.

Ну, что же, Ангел мой, я рад тому, что у Феликса пропадёт желание остервенело перебрёхиваться со всеми подряд, что наконец-то осознает он, что процесс этот глуп, бессмыслен и чреват поглощением огромного количества бесполезной информации и тратой времени на разговор, ведущий в никуда, — разговор ни о чём, который можно продолжать до бесконечности. Надо же, после нескольких часов беседы с Галиной Феликс сможет спокойно признать, что Тердипубкин — довольно сильный оппонент и остроумный полемист. Да, он умеет спорить, но это не повод для паники, не повод для соревнования. Раньше я всех людей делил на «тех, кто слабее меня» и «а вдруг, он окажется сильней?», второй вариант я просто не мог спокойно допустить и жил из-за этого в постоянном страхе и напряжении, а этой ночью вдруг начну всех оценивать как равных — как людей с таким же потенциалом, как и я, с такими же возможностями, с такими же стремлениями, желаниями, страхами, слабостями, и вроде бы на душе станет спокойно. Мы все — люди, слабые и сильные одновременно, жаждущие подчас одного и того же и боящиеся аналогичных вещей, но каждый в итоге всё равно займёт именно свою нишу — ту, которая как раз для него предназначена.