Аура Междометий, глава 7

Сладкое пробуждение в мягкой постели. Потянуться, открыть глаза. Лучик света, переливающийся на полированной поверхности шкафа. Какого шкафа?! Где я? Так, оглядеться по сторонам: моя коляска, стул, телевизор, журнальный столик… я же у деда Василия! Ох, ё-моё, опять, заспавшись, забыл! Четвёртый день у него живу, а всё никак к этому не могу привыкнуть. Вставать надо, помыться да поехать с дедом за новой одеждой. Блин, как хорошо, что Елисеевич с подручными не отобрали накопленные деньги. Вещей-то, оставшихся в подвале, почти не жалко: всё равно старые были — пусть Глеб и вся кодла ими подавятся. Можно было бы, конечно, за курткой, джинсами и кедами вернуться после разговора с Елисеевичем, спокойно и без лишних разговоров меня отпустившим, но не хотелось торжествующую рожу Лидки видеть. Струсил ты, Феликс, струсил… а представляешь, что они начали говорить, когда ты в первый вечер не вернулся в подвал? А на следующее утро? А потом-то Елисеевич им сообщит о моём уходе, а они между собой победно переглянутся, дескать, молодцы мы, выжили червяка. Блин! Вот позорище-то! Согласен, сам виноват. Виноват в том, что растерялся и испугался. Больше такого быть не должно, запомни! Не повторять собственных ошибок, как бы ни было страшно — не останавливайся. Как говорится, «руки трясутся, а ноги — дальше идут»! Надо менять своё отношение к социальным конфликтам, а то, я смотрю, ты людей бояться начал, общаться с ними тебе всё тяжелей и тяжелей. Да, Феликс, растерял ты все свои коммуникативные навыки, растерял…
 
Ну, Ангел, ты совершенно напрасно так скептически относишься к его речам. В его системе ценностей на данный момент превалирует умение продавливать других людей, а также путём переговоров достигать социальных преимуществ над конкурентами. И я тебе скажу даже больше — до недавнего времени перечисленными навыками он обладал, в частности, он достаточно быстро и легко мог находить общий язык с малознакомыми людьми, что гарантировало ему помощь с их стороны в сложных ситуациях, он не признавал условностей и всяких там табелей о рангах, что многократно и недвусмысленно давал понять окружающим, и это обеспечивало ему общение на равных с вышестоящими лицами, и он нередко эпатировал общественность своими неожиданными выходками, поэтому его поведение невозможно было спрогнозировать, а, соответственно, и направить в нужное манипулятору русло. А ещё, Ангел мой, он остроумен и достаточно интересен как собеседник. Нет уж, давай разберёмся. Думаешь, просто так, что ли, дед Василий его к себе домой жить возьмёт? Да, конечно, это заслуга Феликса. Есть пока что ещё у меня совесть! А потому что! А почему ты вообще про совесть заговорил? А что я должен был сказать? Да, сказал и повторю: поселение у деда Василия — собственная заслуга Феликса. А чья же? Как это — кто их познакомит? Никто! Да, никто: они сами в больнице познакомятся. Поселит в одну палату? Ну, не знаю, какой-то сотрудник больницы… Ангел, прости, я, правда, недооценил твою роль!
 
Впрочем, и потом не смогу в полной мере её оценить, когда только твоё вмешательство сможет вытащить меня из глубин чёрной депрессии. Буду сутками лежать на кровати и гонять по кругу одни и те же грустные мысли, насыщенные самоедством. Не могу понять, что со мной происходит. И книги по психологии, взятые с полки деда Василия, мне не в силах помочь: все их авторы советуют максимально абстрагироваться от заботы об имидже, советуют не думать о возможном мнении окружающих о тебе, ничего не делать на публику. А почему, собственно, я не должен заботиться о производимом впечатлении? По-моему, это нормально и естественно для человека, а возможность предстать перед другими в образе, соответствующем твоему идеалу, и её успешная реализация только добавляют положительных эмоций и желания жить. А каким бы ты хотел быть, Феликс? Умным, волевым, смелым, находчивым... Так будь им, Феликс! Тебе надо с самого начала показывать людям клыки, на чьи-то шутки отвечать более обидными шутками, поддевать всех окружающих — и по-доброму, и зло, вести себя с людьми жёстко, откровенно садиться им на шею, если их собственное поведение будет к тому располагать. Действуй, Феликс, устраивайся, наконец, на работу для инвалидов, как тебе давно уже советует дед Василий, и в новом коллективе опробуй новую схему коммуникаций. Дать людям почувствовать свою силу — и они, побоявшись на тебя напасть, постараются установить уважительные отношения. Да, запомни, Феликс, надо с людьми быть сволочью: только тогда они будут тебя бояться и почитать. Людей надо подавлять — только язык силы они понимают, а для того, чтобы подавлять, надо использовать психологический садизм и демонстрацию своего реального и мнимого превосходства. Да, Феликс! Раньше ты по большей части только отражал атаки, а теперь надо начинать нападать. Вытирай о людей ноги, показывай им, кто в доме хозяин! Помнишь, как хорошо и вольготно тебе было в больнице — там, где ты непрестанно глумился над некоторыми пациентами? А всё почему, Феликс? Потому что ты сам себя заранее не загонял в какие-то рамки, как это было в том проклятом подвале. Мы изначально что-то либо позволяем, либо запрещаем себе, и это определяет наше дальнейшее поведение и — как следствие — судьбу.
 
Ну, он даёт, Ангел! Нашёптанный тобой вопрос «А каким бы ты хотел быть, Феликс?» и совет «Так будь им, Феликс!» он умудрится сделать проводником в страну мизантропии. Не могу поверить: теперь ты за него заступаешься! Ну, просто от тебя-то я точно не ожидал, что ты начнёшь его оправдывать, причём в той ситуации, в которой, очевидно, делать этого не следует. Да, я вижу, что эти мысли возродят его к жизни, но, на мой взгляд, в данном случае цель совершенно не оправдывает средства: депрессия рано или поздно и так прошла бы, а вот озлобляться индивиду совершенно ни к чему, потому как ожесточение разрушает в первую очередь личность человека, поедая его изнутри и вытягивая все силы и ресурсы на своё поддержание. Да, я понимаю, что сейчас он мечтает о реванше, но это же не значит, что… Да, я возмущён! Да! А если он успокоения ради захочет вообще убить кого-нибудь?! Нет, что ты! Конечно, я виню не тебя, а только его: извращённый ум любую подсказку истолкует так, как ему привычней и выгодней. Да, согласен, это тавтология: привычка и выгода — практически синонимы. Слушай, как же мы твердолобы и консервативны, как же мы не хотим менять привычное восприятие! Помнишь — даже Декарта участь сия не миновала. Помнишь — он был уверен в том, что поскольку у животных нет души, то и боль они испытывать не могут, и даже объективные доказательства обратного, коими можно было считать крики зверей, которых он резал по живому, не смогли его переубедить. Да, мы, даже исследуя что-либо, ищем не правды, а подтверждения своих первичных гипотез. Да, Ангел, ты правильно говоришь, что не всем свойственна подобная зашоренность, однако я убеждён, что она — отличительная черта большинства живущих. Да, защитный механизм психики — это ты точно подметил. Слушай, но он так странно срабатывает — до курьёзов доходит! Вот шепнёшь ты ему: «Феликс, тратить свою жизнь на достижение побед в сражениях с себе подобными — это очень глупо», — а он опять же исказит всё и подумает, а может быть, победа и не главное?.. Попадая в новую обстановку, индивид оказывается перед выбором: подчиниться бытующим в сообществе правилам или же попытаться установить свои. Последнее предполагает войну, проигрыш в которой, впрочем, всё же, не обязывает к соблюдению претящих тебе правил, а значит, и не так он страшен, как может казаться на первый взгляд. Да, Феликс, выигрыш и проигрыш — это условности, в войне главное — участие, потому как само по себе способно вызвать уважение, так, никто не обвинит воевавшего солдата в трусости вне зависимости от исхода битвы. А также война является замечательным тренажёром для нашей воли и доблести: чем больше сражений мы пройдём — тем больше умений, навыков, мастерства и опыта мы приобретём, что, бесспорно, поможет в дальнейшей жизни. Да, Феликс, не стоит воспринимать каждое отдельное сражение в своей жизни как решающее, в конце концов, это всего лишь тренировка и увлекательное приключение.
 
Кошмар какой, Ангел мой! У него межличностная антитеза стала идеей фикс, он теперь будет думать, что жизнь — это война, а война — это жизнь, и только так. Как в фильме «Рэмбо»: «Чтобы победить на войне, надо чувствовать себя там, как дома. Домой стремятся, домой хотят попасть. И я буду стремиться к войне, буду к ней привыкать и искать в ней радости. Я не буду хотеть перемирия, расценивая его как признак слабости.
 
Слушай, неужели найдя, наконец, новую работу, я с первого же дня начну следовать всем этим инсинуациям? Не понадобится? А вот, всё, вижу: молодой коллектив, состоящий из самодостаточных и спокойных людей, не испытывающих потребности в самоутверждении за чужой счёт. Надо же, руководитель call-центра воспринимает нас, операторов на телефоне, практически как равных, а работа на фирме на одной и той же должности дольше, чем другие, не даёт сотруднику никаких привилегий — обалдеть! Ко мне, новичку, руководитель относится так же, как и к старым сотрудникам! Никто не пытается спихнуть на другого свою работу — каждый сам отправляет и принимает факсы организациям и частным лицам, сам их обзванивает. И всё же в этом коллективе я почувствую себя чужим и лишним: у них свои разговоры, в которые никто из коллег совершенно не попытается вовлечь меня, а, напротив, несколько раз, пусть и невольно, подчеркнут мою неуместность. Нет, они воспримут меня не враждебно — скорее холодно. Это люди из совершенно другого мира: молодые, ухоженные, обеспеченные мальчики и девочки, вращающиеся в интеллигентских кругах, следящие за модой, даже будучи инвалидами. Они знают себе цену, они умны и умеют себя преподнести. А я… да что я?
 
Удивит же меня Илья — смазливый и самовлюблённый красавчик, начальник нашего отдела. Не понравится он мне сразу — и своей подчёркнуто гламурной внешностью, и своей манерой говорить, и своим — что самое главное — стилем ведения собеседования, отличающимся крайней въедливостью и дотошностью: его, гада, не обманешь — быстро раскусит. Удивительно даже, что он меня возьмёт на работу, а ещё удивительней будет, когда спустя неделю после моего трудоустройства он неожиданно дружелюбно скажет: «Феликс, ты не стесняйся коллектива, теперь ты — один из нас!» Он будет первым, кто проявит ко мне внимание и готовность помочь, кто обучит меня основам компьютерной грамотности. Как же приятно работать с таким руководителем — находясь под началом подобной личности, начинаешь иначе смотреть на человечество в целом! Да, я изменил мнение о нём. Вот и коллектив уже воспринимаю более чем благожелательно, что вызывает и обратную реакцию: мы теперь находим общие темы, смеёмся над шутками друг друга и даже обмениваемся советами. Ангел, а ты видишь, какие мы забавные соревнования устроим в обед? Я на своей коляске до входной двери доеду первым, благо закалка у меня немалая — не то, что у этих маменькиных сынков! «Шут ты гороховый, Феликс, — скажет мне вечером дед Василий, — додумались соревнования проводить, а ты, дурень, ещё и хвастаешься победой какой-то! Будь ты чуть посмекалистей — давно бы учиться пошёл!» А что, оно и верно: образование мне точно не помешает, с ним, глядишь, и повышение по службе заработать не сложно, как это с Тимуром, пришедшим на работу позже меня, произойдёт.
 
Нет, Ангел, я понимаю, конечно, что это справедливо, но как я смогу не позавидовать?! Мне просто обидно будет. Нет, не из-за Тимура. Нет, не из-за Ильи. Ладно, я понимаю, что это место он заслужил честно — не доносами, не подхалимажем, но… но ты всё знаешь, Ангел! Конечно, начну с ним конфликтовать, узнав, что через две недели он переходит на новую — более престижную и высокооплачиваемую — должность. И я впервые в жизни примусь стучать начальству. Я буду рассказывать обо всех ошибках, по неосторожности допущенных Тимуром в работе, даже самых незначительных, я буду засекать время его прихода на работу и ухода с неё и скрупулёзно подсчитывать отработанное время, чтобы в случае недоработки с нескрываемым злорадством сообщить об этом Илье. Я предприму все возможные усилия, чтобы очернить его перед коллективом: стану отпускать за спиной ядовитые высказывания, встревать в его разговоры и демонстративно поправлять и поучать. Наша взаимная антипатия перерастёт в ненависть, начнутся открытые конфликты: крики, упрёки, оскорбления… Илья поймёт, конечно, что инициатором нашей брани выступаю я, начнёт меня распекать за завистливость, мелочность и конфликтность, а я… а я, как на исповеди, выложу ему всё, что за последнее время на душе накопится — и про то, как устал с самим собой бороться, и про то, что в будущем своём не уверен, и про то, каким ущербным я себя чувствую, находясь рядом с умными и сильными духом людьми.
 
Ангел мой, мне так нравится этот Илья, с ним так приятно разговаривать — именно беседовать на личные темы, а не обсуждать рабочие вопросы! Ангел, а ты обратил внимание на то, как он общается — запросто, на равных, не подбирая слова, а высказывая то, что думает? С ним можно обсуждать абсолютно любую тему: на каждую он найдёт, что рассказать или пошутить. Да, конечно, не сложно понять, что он такой хороший и замечательный ровно до тех пор, пока ты ведёшь себя корректно, в противном случае он способен неплохо отчитать тебя и поставить на место. Спорить с ним, конечно, можно, но дело это практически бесперспективное — слишком уж хорошо у него подвешен язык и развита способность быстро находить кучу аргументов в защиту своей позиции, причём веских и значительных, в чём я лично убедился в день нашей первой встречи на собеседовании. А сейчас видно, что, общаясь со мной, он после того задушевного разговора сдерживается, стараясь не обидеть, и пока закрывает глаза на многие мои недостатки, из-за чего я даже чувствую себя немного неловко: он слишком по-человечески ко мне относится, я бы даже сказал, что незаслуженно по-человечески. Феликс, может быть, ты просто не привык к такому обращению со стороны руководства? Я вообще не привык к добру, если уж на то пошло, и, когда сталкиваюсь с его искренними проявлениями, всегда чувствую себя неуклюжим слонёнком, сшибающим витрины в ювелирном магазине. Интересно, смогу ли я не испытывать смущение, когда мне оказывают моральную поддержку, или до конца жизни буду краснеть и от стыда огрызаться? Я ведь очень стараюсь не грубить ему, очень, но слова порой сами слетают с губ, а он только понимающе улыбается и говорит: «Ёж иголки от страха показывает». А ведь когда-нибудь он не выдержит, он же не святой, чтобы бесконечно терпеть выходки придурка Феликса. Да, он не святой и далеко не лох, как Гурген с Петровичем. С Ильёй так развязно, как с ними, себя не поведёшь: не нахамишь, не обосрёшь за глаза так, чтобы он это узнал, не откажешься выполнять поручение и не сделаешь многого другого, что я раньше вытворял. Да, тут не вокзал и не стройка, тут никто не будет ни бить, ни унижать, тут просто скажут — приторно вежливо скажут, натянув на рожу фальшивую улыбочку: «К сожалению, Феликс, мы должны расторгнуть с Вами контракт».
 
Ангел, по-моему, они и расторгнут: что-то мне не верится, что в офисе благотворительного центра кто-то будет держать конфликтного оператора на телефоне. Почему? А, так я тут же успокоюсь, как только Тимур перейдёт в отдел по работе с религиозными организациями? Ну и чудненько. Значит, жизнь пойдёт своим чередом? О, нет! Неужели Фариду назначат заместителем Ильи? Ну, Ангел, ну зачем? Ах, отдел наш расширят, новых сотрудников наберут, нагрузка на начальника увеличится… Слушай, Ангел, ну неужели нельзя было назначить кого-нибудь другого?! Ну почему Фариду? Она же мне за Тимура, с которым у неё роман завяжется, мстить станет! Ангел, ну какой же я невезучий! Ну, всё, начнётся! Фарида, конечно же, будет стараться использовать любую возможность, чтобы меня задеть и заставить почувствовать дискомфорт. В принципе, поставить её на место слишком легко в силу её тупости и косноязычности, но ведь она тут же побежит к Илье и начнёт на меня жаловаться, и тогда я окончательно предстану перед ним скандалистом и конфликтным сотрудником, создающим неблагоприятную обстановку в коллективе. А она уже начнёт демонстративно обращаться ко мне на Вы, стремясь своим менторским тоном подчеркнуть привилегированность собственного положения. Впрочем, не только тоном она будет напоминать о том, что выше меня по должности, но и конкретными словами и действиями, в частности, когда мы с коллегами за полчаса до начала нашей смены сядем пить чай, Фарида влетит на кухню и, ни с кем не поздоровавшись, заявит: «Феликс, я, конечно, извиняюсь, но Ваше рабочее место там», — и величественно укажет перстом на дверь нашего кабинета. Ошарашенный, напомню о том, что мой рабочий день ещё не начался, на что она, пренебрегая логикой, ответит: «Но звонки-то идут!» — и гордо уйдёт. После минутной паузы кухонный воздух взорвётся гомерическим смехом коллег: моё рабочее место ещё занято другим сотрудником, работающим в утреннюю смену, который и отвечает на эти самые звонки. Какая же она глупая — даже придраться толком, и то не умеет! Хоть бы уж нормальный повод, что ли, нашла… Найдёт, говоришь? Это ты про ту историю, когда к нам в call-центр сектант сумасшедший забредёт? Да, весело будет, когда с порога он проповедь свою начнёт об одержимости духами злыми, с коей бороться исключительно водой мыльной следует да мантрами особыми. «Бывало, — расскажет он нам, — разведу в воде мыла жидкого, перелью в бутылку из-под минералки да пойду по городу, про себя мантры читая, — тут-то и завоют бесы, что в людях сидят, ломать их да корёжить начнёт, а я за людьми теми одержимыми по следу пойду, не забывая тексты целительные проговаривать: не стерпят того бесы, начнут людям нашёптывать, что идёт за ними их гонитель — обернутся страдальцы, начнут на меня словами непотребными кричать, дескать, не надо нас преследовать, да я не обижусь, пойму ведь: то не людские побуждения, но бесовские, не отвечу ничего, только продолжу мантры свои читать, пока люди не успокоятся, не перестанут ко мне обращаться и не продолжат путь свой, что и будет говорить об их полнейшем очищении от сил нечистых». Подыграю ему шутки ради, скажу, что и я не забываю бесов гонять, да только делать это предпочитаю не посредством самодельного снадобья из воды и мыла, а средством посильней — огнетушителем, который якобы также с собой всегда ношу. Усомнится чокнутый в эффективности противопожарного средства в деле экзорцизма, и тогда я с деланным возмущением предложу немедля опробовать оборудование. Затаят дыхание коллеги, предвкушая представление, а я, хитро подмигнув, позвоню по местному телефону Фариде и скажу: «К Вам посетитель пришёл, ожидает в нашем кабинете». Повесив трубку, скажу сектанту: «Женщина у нас одна несчастная работает, Фарида её зовут, так она шайтаном одержима, дюже страдает от нападок его. Сколько же времени я лечил её, а всё безрезультатно: лишь временное облегчение наступает, после которого бесы с удвоенной силой мучить её начинают. Так дерзни же ты, брат, быть может, в твоих силах изгнать из неё этих окаянных сущностей, только учти, что сильны они настолько, что бороться с ними можно, лишь направляя на бренное тело, в котором они поселены, струю из огнетушителя». Повернётся сектант три раза вокруг своей оси, сожмёт восемь раз мочку левого уха правой рукой, два раза присядет на корточки и, взяв в руки огнетушитель, стоящий на полу, начнёт бормотать: «Мыло — впредь, мыло — вспять, мыло — впредь, мыло — вспять…» Зайдёт в кабинет Фарида — наполнится решимостью сердце психа, и, получив утвердительный ответ на вопрос, не Фаридой ли её зовут, расправит он плечи и, грозно выкрикнув: «Шайтан, изыди!» — распылит на неё огнетушитель.
 
Слушай, Ангел, а меня порадует и удивит реакция Ильи: он не будет ругаться, кричать, требовать отчёта или объяснительной записки, а лишь, вызвав меня в переговорную, скажет: «Дошли до меня вести, Феликс, что ты бесогонством в рабочее время промышляешь, хотелось бы услышать подробности из первых уст». Ни словом не укорит меня, только посмеётся над моим рассказом да предупредит, что выходка эта, скорее всего, повлечёт лишение премии, подчеркнув, что это вовсе не его инициатива, а самое вероятное решение директора, с которым он всё же пообещает поговорить и убедить его простить на первый раз хулиганство. Почему он хочет мне помочь? Почему он за меня заступается? Почему прощает мне подобное поведение?
 
Здорово, что не лишат меня премии: мало того, что я в деньгах не потеряю, так ещё и Фарида лишний раз на меня позлится. Ох, и язва же она! Все в конце месяца сдадут отчёт, одна лишь Зинаида уйдёт домой, позабыв о данной необходимости. Выручить надо человека! Возьму бланк отчёта и её журнал регистрации звонков да начну переписывать. Подойдёт Фарида и злорадно спросит: «Что, Феликс, с отчётом опаздываете?» Вот же я дурак — кто меня за язык тянул?.. Надо было сказать, что это мой отчёт, и на том вопрос был бы исчерпан, я же зачем-то по глупости буркнул, что это не мой отчёт — ну, не идиот ли?! Разумеется, последует закономерный вопрос, чей же отчёт я делаю, на который я, естественно, не отвечу, отделавшись немногословным утверждением: «Чей надо». Аж взвизгнет от бешенства: «Феликс! Когда я задаю Вам вопрос, то Вы мне как начальнику извольте отвечать конкретно! Я Вас ещё раз спрашиваю: чей отчёт Вы делаете?!» Только соберусь съязвить, как в кабинет Илья зайдёт, — как же он не вовремя! Что будет, если я нагрублю Фариде, — встанет ли на её сторону? Да, скорее всего, так оно и будет. А с ним ругаться не хочется: придётся молча снести и его слова, и торжество Фариды. Я не могу с ним ругаться из-за личной симпатии — как же это глупо! Не могу теперь ругаться и при нём. И реплику Фариды «Вы на работе, Феликс, находитесь, а не в детском саду, так что ведите себя как положено», — я оставлю без внимания и ответа, а лишь после того, как она покинет наш кабинет, отдам Илье доделанный мною отчёт Зинаиды. Ангел мой, почему Илья, не сказав ни слова, заберёт отчёт и покинет call-центр? Почему он не вмешается в наш с Фаридой конфликт? Ангел, не надо отвечать вопросом на вопрос. Ты правда хочешь узнать, как бы я поступил на его месте? Не знаю, Ангел, это очень сложный вопрос… Илья-то будет знать предысторию этого конфликта, что я сам спровоцирую вражду. Знаешь, Ангел, будучи на месте Ильи и испытывая симпатию к Феликсу, я бы тоже промолчал. А антипатию? Ну, в этом случае Феликс бы давно там уже не работал.
 
Погоди, то есть получается… получается, что Феликс нравится Илье? Не верится мне, что поведение Ильи продиктовано исключительно дружеской симпатией и жалостью к инвалиду, — слишком уж много выходок он мне простит, не будучи по натуре мягкотелым. Он ни разу не попрекнёт меня ни за опоздания, ни за инициацию конфликтов, ни за ухудшение в работе — будет старательно делать вид, будто не замечает всего этого, а разговаривать со мной начнёт с особой теплотой в голосе. Фарида же, будто бы и не понимая, что её попытки настроить против меня Илью априори обречены на провал, напишет на меня докладную. Да за то, что я нарисую на неё кучу карикатур и развешу по всему нашему кабинету, а на вопрос, с какой целью это было сделано, отвечу, что должностная инструкция того не воспрещает. И опять Илья никак на это сообщение не отреагирует — лишь зайдёт к нам и, не сказав ни слова, снимет все картинки, хотя для руководителя игнорирование подобной ситуации уже почти неприлично. Или он — человек, обладающий ангельским терпением, в чём я лично очень сильно сомневаюсь, или латентный гей, влюбившийся в меня, но ещё сам того не осознающий.
 
И поделиться-то своими сомнениями мне будет не с кем: и на работе, и дома у деда Василия мне придётся скрывать свою ориентацию и мучиться сомнениями. Хотя, в чём можно сомневаться? Даже если мои предположения и верны — отношения между нами всё равно невозможны: вряд ли он, человек женатый и социально успешный, захочет обнаружить свою истинную ориентацию и смириться с теми последствиями, которые неизбежны в случае открытого её признания, в частности, с общественным порицанием, с дискриминацией, с потерей друзей. Скрывать свою ориентацию, как это делаю я? Нет, он слишком горд для того, чтобы делать что-то втихаря. Да, попадёт же он в передрягу, если поймёт, что гей… а твоё присутствие, Феликс, только увеличивает вероятность этого. Слушай, а может быть, тебе перейти в отдел по работе с религиозными организациями, где открылась должность помощника менеджера? Когда там мне Борис Владимирович предлагал — три дня назад? Надо будет уточнить, свободна ли ещё вакансия. Да, надо идти — от этого выиграют многие: и я, получив солидную прибавку к заработной плате, и Фарида, которая избавится от источника постоянного раздражения, и — главное — Илья, который своим хорошим отношением ко мне ставит себя в неловкое положение, ведь ему приходится осуществлять роль судьи в конфликтах между мной и Фаридой. Делает он это  по большей части в мою пользу, хотя и понимает прекрасно, что я не прав, и что, заступаясь за меня, он рискует потерять уважение вышестоящего руководства, которому наверняка уже стучит Фарида.