Аура Междометий, глава 5

Какая боль, Ангел мой, какая боль! Гексоген, вживлённый в каждую клеточку моего тела, взрывается ежесекундно. Теряю сознание от боли. Снова оживаю. Где эта идиотка-медсестра?! Медсестра! Сестра! Как же больно кричать… Давно пора делать мне укол — где её носит?! Не концентрируй мысли на боли, отвлекись на что-нибудь другое. Другое… Интересно, кто же у нас будет новенький и когда его заселят? Вон дед Пётр с соседней койки уже два дня назад скопытился, а новых всё нет да нет… Опять менты приходили — век бы их не видеть! «Феликс, ты так и не вспомнил, кто тебя избил?» Сейчас, прям, расскажу! Держите карман шире, мусора! Муклай, Шушан и Кенжебек, товарищи мои, зачем же вы так? Зачем поверили словам Гургена о том, что я — гей? Почему не стали у меня самого уточнять? Почему избивать надо за это? Как можно перечеркнуть всю нашу дружбу одним мигом, одним словом, одним предположением?! Гей — это приговор! «Мы с тобой, пидорасом, из одной кружки воду пили!» Именно! Сегодня пьём из одной кружки, а завтра узнаёте о том, что я — гомосексуалист, и избиваете меня до полусмерти, как будто бы и не было стольких месяцев приятельства! Предатели! Какие же эти гетеросексуалы предатели! А потом Гурген придёт в больницу, пообещает инвалидную коляску мне купить за молчание. Да я и так бы ничего не сказал! Я не такая сволочь, как ты, Гурген! Ай, зачем пошевельнулся? Чёрная воронка боли, засасывающая в свои недра, разноцветные звёздочки перед глазами, разрывающий барабанные перепонки писк. Не шевелиться, не дышать, ждать, когда боль мягкими пружинистыми шагами покинет саркофаг моего тела. Думай о приятном, Феликс! Ты поправишься, сможешь пересесть в инвалидную коляску и сам добираться до туалета. А дальше? Что делать дальше, Феликс? Обречён на всю оставшуюся жизнь добывать пропитание попрошайничеством. Шанс на достойную жизнь был использован. Зачем я только родился? Кто бы мог подумать о том, что я так по-дурацки распоряжусь отрезком времени от рождения до смерти? Кто бы мог увидеть в жизнерадостном белокуром мальчике будущего бомжа и инвалида? Кто бы сказал моей маме, что бутылка водки, выпитая в тот день, когда отец навсегда покинет нашу квартиру, окажется роковой? Начало конца. Пьяная мама, которой недосуг проверить уроки сына, которая понятия не имеет, где он находится, и не очень-то по этому поводу переживает. Мой мелкий разбой, воровство, драки, выпивка, курение… постепенная деградация — дошедшая до такой степени, что я не смогу даже окончить среднюю школу. Гоп-компании, зависимость от спиртного… А сейчас — больничная койка и полнейшее одиночество. Я никому не нужен, я не нравлюсь людям. Все, кто встречал меня на пути, либо пытались подавлять, либо отворачивались. Неужели это судьба — до конца жизни быть изгоем? Ангел мой, неужели я обречён?

Ну, не знаю, этот вопрос, наверное, будет риторическим. Почему, кстати, он к тебе обращается — он тебя видит или слышит? Чувствует? Это хорошо, Ангел мой, очень хорошо, потому как только ощущение твоего присутствия сможет утешить павшего духом калеку, лишённого возможности передвигаться и каким-либо образом совершать информационный обмен ввиду отсутствия книг и соседей по палате. Чем заниматься с утра до вечера, лёжа на кровати и рассеянно глядя в потолок? Копаться в себе? Но что есть я? Человек! А разве этот термин что-то объясняет? Разве слова вообще могут что-то объяснить? Парит человек в небе подобно птице — что это, как не чудо? «Левитация», — скажут эрудированные люди. Ах, левитация… ну, теперь-то всё ясно! Мы-то думали, чудо, а оказывается — левитация! Как мало надо человеку для того, чтобы почувствовать себя защищённым в мире информационного хаоса, — достаточно всего лишь термина! И как короток путь от остановки с названием «термин» до остановки с названием «ярлык». Ярлык! «Пидорас» — это ярлык, приговор! Достаточно сказать «пидорас», чтобы дать характеристику личности. Исследуя личность гетеросексуала, мы руководствуемся такими понятиями, как интеллект, эрудиция, честность, а в случае гомосексуалиста… Да и что исследовать, когда единственное качество такой личности — это сексуальная ориентация? Меня обезличили, низвергли до уровня бездушного скота, движимого одним лишь инстинктом. В этом мире никого не интересует личность гомосексуалиста, он для «правильных» как механический зайчик, сконструированный для одной только цели — мужеложства — и ради этой самой цели совершающий все поступки. Ох!.. Голова уже лопается от этих мыслей! Феликс, ты скоро двинешься. Подселили бы в нашу четырёхместную палату хотя бы одного человека — он бы отвлёк меня от однообразных мыслей, ни на миг не прекращающих своё хождение по кругу , что истощает силы и сжигает желание жить. Феликс, а сам ты не можешь думать о чём-нибудь, что не причиняет тебе боли? Другой человек — это лишь вспомогательное средство для выбора вектора мыслей, но до тех пор, пока ты самостоятельно без посторонней помощи не научишься мыслить позитивно, так и будешь несчастен. Ты заостряешь внимание только на негативных сторонах бытия, совершенно абстрагируясь от положительных. Но что может быть положительного в ситуации человека, получившего травму позвоночника, человека, который уже никогда не сможет ходить? Несчастный я, несчастный! Я обречён на жалкое существование. Выхода нет. Кажется, начинаю сходить с ума. Подселите ко мне хоть кого-нибудь — в этом интеллектуальном и коммуникационном вакууме уже возникают проблемы с самоидентификацией! Я правда существую? Может быть, моё тело, мой характер — это сон, а на самом деле я маленький зелёный человечек? Кто я? Какой я? Да, какой? Ни добрый, ни злой, ни умный, ни глупый. Я растворился в статическом однообразии тусклых дней, пустоты, тишины и одиночества. Я потерял себя в пыли палаты. Восход — закат, восход — закат. Может быть, я сам придумал этот мир и людей его населяющих?

Ангел мой, а я не рехнусь от таких условий проживания? Да ты что?! Ой, это здорово! Троих? Прекрасно! А когда их подселят? Ну, отлично! Будем проводить время в разговорах, будем отвлекать друг друга от отчаяния, рассказывая анекдоты, будем делиться между собой жизненным опытом, будем спорить и соглашаться, ссориться и мириться. Зачем я нагрублю этому несчастному старику с соседней койки? Ну, подумаешь, скажет он мне, что я ещё — малец желторотый! Нет, надо было смолчать, а я… ну, прям как разжигает после двух недель тишины! Нахамил, а он расстроился. Хотя неизвестно, кто из нас двоих расстроился больше. Люди привыкли видеть только внешнюю сторону конфликта, и полагают, будто бы жертва испытывает большее душевное страдание, чем обидчик, но это вовсе не так: как правило, человек со здоровой психикой, осознав, что причинил другому боль, начинает испытывать жесточайшие угрызения совести. Грубо говоря, обидчику становится плохо от того, что плохо его жертве, от того, что плохо из-за него. Бедный дед — ему и так нелегко живётся: в семье не всё благополучно, со здоровьем проблемы, денег катастрофически не хватает для того, чтобы окупить все расходы на проживание, а тут ещё и сосед по палате гадости говорит! А тот факт, что он, человек добрый, меня простит, только усилит душевные муки. Он успокоится, остынет и будет как ни в чём не бывало со мной разговаривать. Прости меня, дед Василий, заранее прошу: прости!

Да, Ангел мой, что-то я расчувствовался. Ну, Ангел, это ведь вопрос уместности! Ангел, послушай, одно дело — нахамить старику за неуклюжую фразу, сказанную без явного намерения меня задеть, а другое — поставить на место Мирона. Да ничего подобного, это он виноват! Ангел мой, я всего-то-навсего пошутил, сказав: «Ну, если стула не будет — вынут из тебя дерьмо чайной ложкой». Да, всего лишь шутка! Ну, а что, надо было на меня орать: «Ты — сумасшедший червяк, не обращайся даже ко мне»? Это нормально, да? Вот я и отвечу: «Странно, что такой трезвомыслящий человек, как ты, не осознал, что это прикол, видимо, процессу адекватного восприятия запор помешал. А обращаться к тебе мне на хрен не нужно: я стараюсь избегать общения с людьми, переполненными говном». Ну, Ангел, не кори меня за резкость — мне ведь тоже будет обидно! Слушай, ну одно дело — не понимать шуток и спокойно попросить их больше не допускать, а другое — нагрубить человеку! Откуда в нём такая злоба, откуда такая самовлюблённость? Как к нему надо относиться — как к чиновнику высокого ранга, фамильярность в общении с которым недопустима? А чем он тогда, интересно, заслужил такую привилегию? Да, не понравилось! Нет, не это: мне не понравилось то, что человек простое ребячество с моей стороны воспринял как злобный выпад — о чём это говорит? Только о его собственной агрессивности!

Да, совершенно верно: я опять стану слишком много думать про взаимоотношения между людьми. Если за весь день мой тупой мозг не рождает ни одной стоящей мысли, кроме вывода о том, что ближний — говнюк, значит, день прожит зря. Мелочность, да. Ангел мой, мы такие мелочные, маленькие! Даже наша планета кажется нам огромной, хотя на самом-то деле она — яблоко в руках гиганта, в роли которого выступает Вселенная, мы же сами — муравьи, ползущие по этому самому фрукту.

До Нового года осталось два дня, все уже в предвкушении радости, а я… А чему мне радоваться — тому, что год прошёл, приблизив меня к старости? И новый приблизит, и тот, что последует за ним… Года летят, как секунды, мы даже оглянуться не успеваем в этой поганой суете, окрашенной цветом надежд на прекрасное будущее. А вот деду Василию уже и спешить некуда, стремиться не к чему, мечтать уже не о чем — только разве что о том, чтобы остановить время. Да, опять подумал о соседе по палате. Нет, ну а о чём я могу ещё думать, уже несколько месяцев не выходя отсюда? Калейдоскоп лиц, судеб, проблем… стоит привыкнуть к человеку — как его выпишут… только мы с дедом Василием в этой палате старожилы. Поздравим друг друга с Новым годом, хряпнем по бокальчику дешёвого вина, принесённого сердобольной санитаркой, да спать ляжем. А завтра уже можно будет пересаживаться в инвалидную коляску, привезённую на удивление оказавшимся верным своему слову Гургеном. Может быть, всё наладится? Слушай, не раскисай, подумай хотя бы о том, что жизнь могла бы сложиться и хуже: тебя могло бы парализовать, например, но ведь этого не случилось! У тебя остались деньги, у тебя есть инвалидная коляска, у тебя появился друг — дед Василий. Не так уж всё и плохо, жизнь продолжается!

Что, Ангел, не получится у меня направить мысли в нужное русло? Да и хорошо, что не получится, ведь навязанные мысли — не искренние, а зачем обманывать самого себя? В мире и так найдётся немало людей, желающих запудрить нам мозг. Нет уж, не буду обманывать самого себя в самом дорогом — в собственных мыслях. Если я считаю, что ситуация безвыходная, — значит, так оно и есть, по крайней мере на тот период, в течение которого подобные рассуждения возникают. Опять же, Ангел мой, рассуждения формируются средой, в которую помещён индивид. Ну, причём тут личные склонности? Нет, я с тобой опять не согласен. Да, могу пример привести: стоя в переходе и живя у Петровича, я постоянно читал книги, и все мои мысли были заняты рассуждениями авторов и перипетиями жизни их персонажей, лишившись же возможности изучать классиков мировой литературы, я тут же позволил суете поглотить мои мысли и внимание. Наверное, я просто поверхностный человек, не способный в мыслях воспарить к чему-то глобальному и серьёзному. Хотя, с другой стороны, а зачем мне нужна эта глубокомысленность — она как-то поможет мне с практической точки зрения, поможет решить все мои бытовые проблемы? Может быть, я просто хочу казаться глубокомысленным для того, чтобы нравиться людям? Да, но никто из моего окружения никогда не был в состоянии оценить этого качества. А дед Василий? Но дед Василий появился только тут, в больнице. Ну, правильно: только тут, в больнице, ты и начал размышлять о собственной душевной и интеллектуальной мелочности. Не думать об этом больше: да, я поверхностный человек, и нет в этом ничего плохого, примитивность ещё никогда и никому не мешала комфортно жить, а, напротив, только помогала, с этим и дед Василий, человек редкого ума, со мной вчера в этом согласился. Дед Василий, какой же он всё-таки человек замечательный, как же хорошо, что мы с ним познакомились: никто не понимает меня так, как он, никто и никогда так не поддерживал, ни с кем у меня ещё не было подобного совпадения во мнениях! Среди кучи сволочей и предателей дед Василий оказался единственным стоящим человеком в моей жизни — человеком с большой буквы! Достоин ли я сам его дружбы, продлится ли она после выписки из больницы? Страшно даже думать об этом — вдруг он про меня забудет, вдруг бросит меня? Я же для него абсолютно чужой человек! Да, скорее всего, так оно и будет, ведь у него и так проблем хватает, с единственным сыном-наркоманом, например, который уже вынес все мало-мальски ценные вещи из квартиры. Вот же гад — даже я в подростковый период до такого не опускался! Ну да, опустился бы — маманя бы мне быстро по шее надавала, в этом она была строга, не то, что дед Василий, чьей мягкостью пользуется этот оболтус. Забавно то, что на словах-то дед Василий понимает, что доброта не должна быть чрезмерной, а делом своё понимание никак не обнаруживает, даже отпора обнаглевшим медсёстрам не даёт, допускающим порой хамские выпады по отношению к пациентам. К слову, я не против их хамства, потому как лично мне оно даёт явный повод для того, чтобы нагрубить самому. После всего, что со мной случилось, я стану садистом по отношению к людям. Я должен себя чувствовать выше, сильней, умней всех тех, кто меня окружает, у меня должна быть полная уверенность в том, что я смогу их переспорить, унизить, морально уничтожить, что в любых дебатах последнее слово будет за мной.Ангел мой, какая у него бессмысленная жизнь! Его существование — одна сплошная ошибка. Он множит свои грехи, но не получает от этого ни малейшего удовольствия, нет у него радости в жизни, нет друзей, а копилка неудач пополняется с чудовищной быстротой. Как не потонуть ему в этой пучине безнадёжности, а? Говоришь, человек ко всему приспосабливается? Вот в чём суть жизни — в приспособлении! К новой инвалидной коляске, к отсутствию выписанного неделю назад деда Василия, который даже и не вздумает меня навестить. Неужели он способен с такой лёгкостью вычеркнуть меня из своей жизни? Позвоню ему из больницы по номеру, записанному на клочке туалетной бумаги, спрошу, как дела. Зря позвоню — не получится у нас разговора: он явно на него не настроен. Он, ясное дело, ни разу и не вспоминал обо мне, есть я — хорошо, нет меня — и не надо, не велика потеря. Неужели всё это время наши отношения поддерживались только благодаря моей инициативе? А вот стоит мне выпасть из поля его зрения, прекратить контакт — он и вовсе забудет, кто такой Феликс. Страшно жить в этом равнодушном и циничном мире, страшно. От отчаяния, страха и безысходности начну срывать зло на нашем новеньком — молодом пацане, загремевшем сюда прямо из армии. Мне самому противно и гадко, но я не могу остановиться, меня просто несёт. Ах, зачем он обронит в разговоре со мной фразу «Педики — люди второго сорта», — зачем? Зачем подливать «озверин» собаке, которая и так в любую минуту готова разозлиться? Я высмеиваю его с утра до вечера, я выключаю рефлектор, зная, что он мёрзнет, — назло выключаю, специально, чтобы заставить его страдать. Да, я осознаю, что веду себя как сволочь. Я и есть сволочь. Тупая, безжалостная скотина. Жестокая и озлобленная. Его слова, его попытки поставить меня на место вызовут ещё большее моё бешенство. И так — до бесконечности. Я хуже его. Злей и циничней. Я сильнее его задеваю — я умею это делать. Я отравляю его жизнь, и она кажется сейчас ему адом, как мне когда-то дома у Петровича. Наверное, этому парню невыносимо даже находиться со мной в одной палате. Я бью по больному, насмехаясь над тем, что его не уважают в армии. Предпринимает жалкие, только веселящие меня попытки дать вербальную сдачу. Обзовёт меня говном. Ха! На всё палату спою в ответ частушку:

«Как-то, улучив момент,

Сделал врач эксперимент:

Оплошал гад-пациент —

Получился экскремент».

Прости меня, Ангел мой, я ведь, творя этот беспредел, ещё не буду догадываться о том, что своим поведением не того парня втаптываю в грязь, а тебя оскорбляю и предаю. Да что ты меня успокаиваешь? Знаешь, совесть меня мучает, камнем тяжёлым на душу давит. Ангелочек мой любимый, стыдно мне за поведение своё. Ты бы хоть отвернулся, что ли, не смотрел бы на все эти безобразия! Не можешь? О Ангел! Я не знаю, как тебе в глаза смотреть. Да знаю я, что этого всего ещё не произошло, но ведь будет же! Буду жизнь свою впустую прожигать, буду людям гадости делать, буду за удовольствиями сомнительными гоняться, буду гордыню свою пестовать. Как это нелепо, Ангел мой: я буду думать, что умением унижать людей и правда стоит гордиться! Хотя, с другой стороны, чему я ещё мог научиться за все эти годы тягостей и невзгод — таскать кирпичи и смешивать растворы? Ну, вряд ли теперь эти навыки мне когда-либо понадобятся в отличие от умения вставить в нужном месте нужное словцо. Вот, например, когда вся палата неожиданно встанет на сторону того парня — думаешь, за кем останется победа? Правильно, за мной. Мне слово скажут — а я им десять в ответ, не уймусь, пока все не замолчат! «Из тебя слова сыплются как из рога изобилия!» Ха! Ну, раз уж в этой палате не раз поднималась анально-фекальная тема, то отвечу так: «А из вас всех — как из жопы барана!» Нет, не сдамся. Теперь уже отступать нельзя: то, как победители обращаются с разозлившими их побеждёнными, — общеизвестный факт, простой пример — Гитлер, которого средства массовой пропаганды по окончании войны сделали жупелом всех времён и народов. Интересно, а как бы преподносили его личность в случае победы? Помнишь, как в «Чёрном обелиске» Ремарка он воспринимался простым пролетариатом в начале своей политической карьеры? Помнишь, как он воспринимался беженцами в «Триумфальной арке», будучи на пике своей славы? Как легко мы заблуждаемся на чужой счёт, как часто мы готовы скоропалительно составить мнение о том, чего не знаем! Как страшно, что наши мысли и желания на самом деле нам не принадлежат, а являются результатом внушения финансово заинтересованных лиц и корпораций. Нам внедряют желания и стремления, и вот мы уже, как послушные марионетки, готовы скандировать любые лозунги, готовы тратить деньги на любую фигню. Где и кем прочерчена грань между собственными убеждениями человека и голосами манипуляторов, звучащими в его мозгах?

Михалыч, как обычно, скажет, что нет никакой разницы в том, каким образом и по какой причине мы стали приверженцами тех или иных взглядов. Промыли мозги и внушили? — ну и что? Если внушили именно это — значит, твоё сознание имеет склонность именно к данному компоненту мироздания, причём склонность такую большую, что она не даст воспринять всерьёз все альтернативные мнения, идеи, блага. Позвольте, но если их не видно? Не видно потому, что не хочешь видеть. У любого явления всегда есть антагонист, и право личности заключается в выборе одного из них. Современный человек уже давно ничего не придумывает — не делает открытий в области психологии и философии, пассивен в части социального и политического новаторства. Все нынешние изобретения — суть переработка старых, уже готовых выводов и рецептов их применения на практике. «К чему это ты, Михалыч?» А к тому, что нет никакой разницы, следовать мнению большинства или же меньшинства: и то, и другое, возможно, одинаково навязано извне, просто разработано под разные слои населения. Андеграунд нужен лишь для того, чтобы создавать иллюзию свободы у людей, страдающих идиосинкразией на явный контроль. А ты, Феликс, дурак, если не понимаешь этого. А ещё, Феликс, ты не понимаешь, что жизненный путь ты не конструируешь сам, а лишь выбираешь одну из многочисленных готовых схем. Да что тебе, дураку, объяснять?

Ну, конечно, я дурак. Сам дурак! Он специально пытается мне привить комплекс неполноценности, чтобы чувствовать надо мной превосходство. Дурак я! Ага, конечно, прям! Да любой человек, которого он знает, является хуже него в том или ином качестве. Если бы он со святым каким был знаком — он бы сделал вывод о том, что тот злей и эгоистичней его, если бы ему довелось пообщаться с Кантом — великий философ бы непременно оказался глупей и примитивней Михалыча. Михалыч у нас — лучший человек на планете! Сложно стало жить в нашей палате после его подселения: чую, что не по зубам он мне, как ни тяжело признавать сей факт после череды блистательных вербальных побед. Боюсь, что рано или поздно мы с ним схлестнёмся по-крупному, результатом чего станет мой проигрыш, а как следствие — падение самооценки и очередное разочарование в жизни. Кто высоко забирается — тот больно падает.

Ангел мой, мне уже надоело слушать его рассуждения на тему глупых и бессмысленных вербальных поединков. Ну, хорошо, поймёт он, что способен выставить идиотом практически любого человека, и почти из каждого спора выйти победителем, но что это ему даёт? Как же это, наверное, противно — рассматривать всех окружающих людей как потенциальных соперников, постоянно быть настороже в ожидании схватки, проиграв — ненавидеть людей, а, выиграв, — презирать! Ангел, слушай, неужели ты мне не намекнёшь на то, что далеко не все люди — гады и сволочи, а, встретив действительно непорядочных людей, нельзя делать выводы обо всём человечестве. Да-да, помню твою Концепцию Свободы Воли личности и Правило о Невмешательстве в мыслительный процесс. Знаешь, Ангел, уважаю я тебя за демократичность! Нет, правду говорю, не шучу! Да и за толерантность тоже уважаю! Слушай, но я вовсе не иронизирую! Мне действительно очень приятно и радостно от того, что ты не оставишь меня, несмотря на все грехи и ошибки, допущенные на различных этапах становления личности. Ангел, кем бы я ни был: вором, бомжом, скандалистом — ты всё равно будешь со мной, не то, что эти люди… «Человеческое, слишком человеческое»… [Цитата: название книги Ницше] Ну, подумаешь — был бомжем, жил на вокзале — и что теперь? Почему надо у главного врача требовать выселения меня из палаты? С какой это стати я должен в коридоре лежать? Этот холёный полумажористый пацан Ефим… «Таких, как Феликс, надо не кашей бесплатной кормить, а пристреливать да на кладбище без креста хоронить, чтобы род людской не позорил!» Неслыханное бесчинство! Даже Михалыч, доселе питавший ко мне некоторую антипатию, и то возмутится подобными высказываниями и резко осадит Ефима. Эх, лучше бы я сам это сделал, а то подумает ещё, что мне ответить нечего! И от мысли этой ненависть в груди закипит, от бешенства в ушах застучит. Как захочется накричать, съязвить, морально уничтожить, но… но Михалыч перешёл мне в этом дорогу. Кто его просил?! Теперь полночи не смогу заснуть, буду ворочаться и перебирать в уме варианты возможной мести — сочинять оскорбления и анализировать личность Ефима, дабы найти слабые места, по которым можно ударить.

А на дворе уже весна, и меня скоро выпишут. Выпишут. Что будешь делать, покинув стены больницы? Не думай пока об этом. А о чём тогда думать? Не знаю. Чем вообще можно заниматься в этом опостылевшем месте? Спать. Единственное моё желание — это спать. Не то, чтобы я не высыпаюсь, скорее, наоборот — дрыхну чрезмерно много, но желание спать во мне в последнее время доминирует, и обусловлено оно, скорее всего, скукой, вызванной отсутствием мало-мальски интересного занятия, — книг в палате нет, да и страсть к чтению за время пребывания в больнице постепенно сошла на нет, интересных собеседников за исключением Михалыча, который меня не очень-то жалует, в палате нет, ругань с Ефимом хоть порой и взбадривает, но, всё же, не способна завладеть моим интересом надолго. Что мне остаётся, как не укорачивать время, отведённое на жизнь, сном? Сон отнимает часы жизни. Бодрствование есть жизнь. Ангел мой, если я не стремлюсь бодрствовать, то значит ли это, что я не стремлюсь жить? Ну, просто я же не для того родился, чтобы провести большую часть жизни во сне, как зародыш в утробе матери. Ангел, ну, что за довод — причём тут все? Нет, я не восстаю против существующего в природе порядка — ты немного неверно интерпретировал мои реплики — я лишь хочу подчеркнуть ошибочность подхода к процессу сна, не только в физиологическом его значении, но и… Ангел, ты меня слушаешь? Да вот, просто мысли некоторые приходят… И каждую ночь чёрный воздух поглощает наше сознание. И каждый день мы перелетаем из своих микробо-резерваций в микробо-заповедники для того, чтобы на время погрузиться в антисептический анабиоз работы, коротая время до полёта к пищам-организмам, пронизанным лучами закатного солнца. Спи, тебе не придётся переносить боль и испытывать раздражение. Спи, тебе не нужно будет тратить энергию. Спи, ты не проиграешь мечтам в неравном бою. Спи, так быстрее проходит жизнь. Сон как возможность быстрее «прокрутить» какую-то часть жизни? Тихо! Спи…