Танки на крышах. Ч. 1, гл. 38 б

                38б

         Почему я всю жизнь так доверчив и наивен? Я унаследовал от своего отца несгибаемую жесткость по отношению к тем, кто требует, а от матери мне досталась удивительная мягкость и уступчивость, даже в ущерб себе, по отношению к тем, кто просит. Это моя беда. Это беда любого человека, склонного к милосердию и состраданию, потому что вокруг каждого из нас всегда ошивается масса «шакалов» - людей, «страдающих» одним из человеческих пороков – умелым направлением слабостей других на обслуживание любимых себя. К сожалению, большинство людей испытывают к окружающим чисто потребительский интерес. Если есть чем попользоваться - ты хороший друг, если нет – извини, я занят! В этом мире хорошо чувствуют себя только крутые ребята - «хищники».
         Павел оказал мне большую и важную услугу, не истратив ни копейки (квачи, шиллинга?). Благодаря ему, я вылез из замбийского «болота» с его узбекскими «притоками». Я улизнул от одного воровства, но вляпался в другое. Это не его вина. От этого можно уберечься разве что на необитаемом острове, на котором не водятся даже вороны и обезьяны. Я хотел сюда, и с его помощью сделал этот шаг. По всей логике я должен быть доволен. Я в другой и интересной стране на берегу океана. Я работаю в крупном учреждении, о котором можно только мечтать. Мне поручают очень серьезные операции, и в коллективе у меня высокий рейтинг. Я потерял в деньгах, но зато вокруг меня нет ни одной дряни, от которой можно было бы получить удар в спину. Так почему же я не чувствую себя счастливым?
          Полное и беспросветное одиночество. И еще чувство обманутости и глубокого разочарования в конкретных людях, которых считал друзьями. И никого вокруг, чтобы хотя бы выговориться, посоветоваться, почувствовать плечо. Все-таки я получил удар в спину, но с той стороны, с которой никак не мог  его ожидать. «Если друг оказался вдруг...».
         Я взял телефон и позвонил своему брату. Мы обменялись приветствиями и обычными для родных расспросами. Я спросил его о письмах. Нет, он по-прежнему ничего не получил. Я обещал позвонить через пару недель, и мы тепло простились.
         Стало уже совсем темно, но свет зажигать не хотелось. Я поднялся, пошел на кухню и сделал себе яичницу с помидорами. Выпил я немало, пора уже было чем-то и закусить, хотя и не очень тянуло. Приготовив и пожевав, я покончил с этим гнусным, но необходимым процессом, а потом вновь уселся на балконе и закурил.
         В городе постепенно становилось тише. Время перевалило за восемь, и те, кто были дома, уже готовились ко сну или, уставившись в «ящик», рыдали над сериалами. Любители внедомашнего досуга сидели по барам, ресторанам и казино. Проститутки, всегда отирающиеся где-то недалеко от денег, внимательно выискивали среди посетителей охочих до их неустанного труда, особенно тех, кому повезет в игре.
         Посидев еще немного, я допил остатки своего джина. И вдруг, с последними глотками, почувствовал, что он начал, наконец, меня «забирать». Да еще с такой скоростью, что было ясно: еще немного, и он заберет меня окончательно. Надо было подвигаться, пошастать по балкону.
         Я встал. Душа рвалась куда-то на волю, жаждала общения. Хотелось пойти и с кем-то поговорить, поспорить, расспросить, уважают ли меня и если да, то как глубоко это уважение простирается. А если нет, то вломить по ноздрям, а потом отпинать. Но разум еще не покинул меня, и я отчетливо понимал, что никакого общения уже не получится, даже если бы такая возможность и представилась. Оно неизбежно закончится обоюдным мордобоем с непредсказуемым концом. Если победителем стану я, то меня «наградят» пожизненным заключением за расизм. А если победят меня, что более вероятно, то насмерть. Белому незачем приставать к мирным черным гражданам с дурацкими вопросами. Куда же мне деть бурлящие во мне чувства? Некуда. Снова тупик.
         Я сел на место и набрал на телефоне номер Салхи. Он пропищал мне какую-то короткую мелодию, но соединиться категорически отказался, никак это не объяснив. Вторая попытка звук в звук повторила первую.
         Я попробовал позвонить домой, но связи с Ташкентом не было уже несколько дней, и ее до сих пор не включили.
         Отложив бессмысленный телефон, я почувствовал себя совсем скверно.
         Один. В чужой пустой квартире за десять тысяч километров от своего дома, в котором не был уже больше двух лет. В чужом городе. В чужой стране, которой я совершенно не нужен. Ни родных, ни друзей, ни знакомых. Я даже не знаю своих соседей. Ни одной души вокруг, кто мог бы проявить какое-то участие или хотя бы проникнуться тем, что я сейчас испытываю. Плевать они все на меня хотели. Случись сейчас что-то со мной, помочь мне здесь будет некому. Так и сдохну где-нибудь на полу в уголке, и найдут меня только через несколько дней, когда им станет нечем дышать. И нет никакой возможности все это перечеркнуть и  упорхнуть навсегда.
         Я опять встал на не очень твердые ноги и, снова закурив, уперся локтями в балконные перила. Над крышами уже повисла яркая луна в три четверти. Может быть и больше, я в этом не разбираюсь. В небе, слегка помаргивая, горели яркие звезды. На улице и в домах еще была какая-то жизнь, в окнах мелькали живые люди. По асфальту дорог, шелестя шинами, катили автомобили, освещая фарами поредевших прохожих. Громко переговаривались заступившие на свои посты охранники. Закрывались припозднившиеся магазины.
         Их мир. Чужой и равнодушный ко мне мир. Носит меня по нему, как измятую бумажку по ветру, и нет возможности за что-нибудь зацепится, остановиться, передохнуть. И некому искренне поддержать, вытащить из этой круговерти, пригладить и унести куда-нибудь в тихое и спокойное место. Боже, как я устал! От всего пережитого, от одиночества, от человеческой мерзости во всех ее проявлениях. И это - та самая перспектива, за которой я гоняюсь все эти годы?
         Я посмотрел вниз. До земли каких-то пятнадцать метров. Невольно вспомнились парашютные будни. Я прыгал и с двух с половиной тысяч. Отрываешься от двери и летишь себе в пустоту, только в ушах свистит. Что может быть лучше свободного полета? Только парение под куполом. А если нет купола, то только сознание, что боли почувствовать и не успеешь. Иногда это и без всякого парашюта лучший из вариантов. Тем более, в моем возрасте, когда впереди уже почти ничего нет. Может быть, Элеонора тогда была права? А что, неплохая идея! Вот так сейчас взять - и сигануть. Свободный полет. А потом сразу все беды и горести исчезнут мгновенно, и наступит блаженное отдохновение. Никаких забот, никаких проблем и терзаний души. Здесь никто не станет разыскивать родных и близких, лишние расходы только. Никто не будет задаваться вопросами: кто этот белый, почему он так сделал, куда его теперь девать? Просто вывезут куда-нибудь подальше и скормят зверям. Или сожгут, если дров не жалко. А уж если не лень лопатой махать, то просто закопают поглубже, чтоб не вонял. Я не американец и не израильтянин, из-за моего исчезновения Узбекистан не погонит сюда «6-й флот» с Амударьи или танки из Азадбаша. А для своих я  буду без вести пропавшим. Но даже если и узнают когда-нибудь, поймут и простят. За то я запомнюсь таким, каким они видели меня в последний раз тогда в аэропорту, рано утром 2 марта 2005 года. А заодно освобожу их от хлопот по закапыванию с трехкратным траурным банкетом имени «вечной памяти». Ну что ж, вперед? Вперед!
         Внезапно я услышал у себя за спиной какое-то мелодичное треньканье. Я обернулся и, пытаясь сконцентрировать взгляд, с удивлением увидел, что мой телефон ожил. Я тупо уставился на него, еще не полностью сбросив с себя бредовые сновидения наяву. Только что я уже почти обитал в другом мире, даже одну ногу над барьером занес, а тут кто-то упорно тянет меня назад. В пьяном мозгу, где-то в самой его глубине, уже зародилась мысль, что я должен подойти и ответить, но она была еще слишком слабой и не давала сигнала к началу движения. А когда просигналила, телефон смолк. Скорее по инерции, я все-таки подошел и взял его в руки, не совсем понимая – зачем, если он уже замолчал, а экран погас. Искать в темноте номер звонившего было лень. Идти ради этого и включать свет тоже не хотелось. А о том, что экран засветится, если нажать на любую кнопку, я просто забыл. Да и кто мне будет звонить? Наверное, опять кто-то ошибся. Такое было не раз.
         Положив телефон на стул, я опять встал у перил, чтобы вернуться к своим пьяным грезам и нагнать на себя недавнее настроение, но телефон «запел» вновь. На экране высветилось: «Салха».
   «Салха? Почему? Откуда? Ей что, уже надоел ее новый приятель? Или в мимолетном ностальгическом порыве она хочет по-джентльменски проститься и объяснить мне, что он лучше меня? Я это знаю. Все лучше меня. Мне это уже много раз объясняли. И не только на словах».
   - Алло, - пробормотал я отвыкшим от движений и ставшим резиновым языком.
   - Алло, это ты? - послышался слабый и как всегда грустный голосок, еще недавно такой близкий и любимый.
   - Я, - твердо сказал я.
   - Я приехала недавно. Я очень соскучилась. Как ты?
   - Высше. Как никогда раньше.
   - Я звонила тебе, но ты не подошел. Наверное, был занят. Я позвонила Элеоноре, но она не ответила. Там сказали, что телефон отключен.
   - Он отключен навсегда. Она уже никогда не ответит.
   - Почему? Что с ней? - в голосе прозвучала легкая тревога.
   - С ней - все. Ее больше нет.
   - Как нет!? - тревога сменилась чуть ли не паникой. - Она что, умерла!?
   - Да. И Павел... Для меня...
   - Ничего не понимаю. Что, оба? А дети? Ты бы не мог объяснить толком?
   - Не мог бы. И дети. Объясню. Потом...
   - Ты что, не можешь сейчас говорить?
   - Не могу. Очень скоро...
   - Что «скоро»?
   - Скоро не могу... не смогу...
   - Ты устал? Ты плохо себя чувствуешь, ты болен? Что происходит?
   - Происходит. Устал. Плохо. Ой, как плохо! И пьян, как...
   - Я сейчас приеду.
   - Приедешь... В свободном полете... Завтра... С цепочкой... Меня закопают в саванне...
   - Что ты несешь?! - в голосе уже истерика. - Подожди меня, я приеду через час.
   - Через час я уже не буду... не будет... меня... О, уже гудит, - удивленно посмотрел я на телефон.
         Там светилось, что кто-то дважды звонил мне, но после звонка Салхи искать, кто это был, мне не захотелось.
   «Ну подождем, - отложил я его. - Через час она приедет. Обязательно приедет. Приедет моя маленькая шоколадная принцесса. Приезжай, прошу тебя. Нет, не приезжай. Прилетай. Я все прощу. Правда, здесь (я стукнул себя по груди) останется. Прилети, как стрела. Стрела... Где моя стрела? Фью-ить, и нету. Ах да, отель «Конкорд»... Ту-144...  Стрела... Поезд-стрела «Москва – Ленинград». Ту-ту-у-у... Кругом одни «ту-ту». Через час... Уже прошло пять минут. Нет, лучше десять. А давай, уже двадцать. Нет, тридцать! Еще столько же, и ты уже здесь, со мной. Моя малышка. Моя Дюймовочка. А я буду ласточкой. Больной ласточкой. Ты будешь лечить и выхаживать меня всю осень и долгую холодную зиму, а весной я посажу тебя на спину и мы будем летать. Мы полетим с тобой в дальние страны. Я познакомлю тебя со своими друзьями, такими же ласточками, и ты увидишь, что есть совсем другой мир. Мир, где не бывает зла, коварства, вероломства и прочей грязи. Где никто никого не убивает. Где не стреляют в мам. Где много сахара и мороженого. Где море цветов и хорошо пахнет. Где нет слез и одиночества. Где не нужно унижаться мытьем чужих квартир, чтобы потом тебя прогнали, и чтобы завтра опять нечего было есть. Там всегда светит яркое солнце, всегда тепло и весело. Но это будет весной. А сейчас осень, и впереди еще долгая зима. Холодно. Почему так холодно? Где-то здесь было одеяло. Я помню, оно лежало вон там, на стуле. Кто его забрал? Павел с Элеонорой? Или их дети – маленькие воровки, мои бывшие подружки? Они все воры. Нет, это их одеяло. В автобусе дует. Ночью. Все время дует. И стучит. Кто там? Кто все время стучит и дует на меня? Кто дышит на меня стужей? А, это вы, старая проститутка. Здрасьте, вы моя тетя. Ну что ж, заходите, мадам. Поставьте свою косу вон там, в уголке. Присаживайтесь. Как вы себя чувствуете? Нет, не так. Традиционный вопрос: как дела? Не устаете от своей «рыбалки»? Нет, денег на вас у меня пока нет. У меня их никогда нет. Но они скоро появятся. И тогда я вас позову. Я позвоню вам. Нет телефона? С таким надежным бизнесом, и без телефона? Тоже вороны украли? Хорошо, заберите мой. Нет, постойте, кто-то звонит. Нет, не вам. И не вы. Вы пока без телефона. Дайте мне поговорить напоследок. Идите, идите. Ступайте. И не забудьте свою косу. Подождите меня внизу, под балконом. Я принесу вам телефон. Кто же это звонит? Кто мне бесконечно звонит? Ни днем, ни ночью покоя нет...».
         Я с трудом разлепил веки. Вокруг была глубокая ночь, и лунный свет уже во всю разгуливал по балкону. С океана дул прохладный порывистый ветер. Мой телефон звонил, не переставая. Кто это? «Салха». Салха?
   - Алло, - прохрипел я в трубку.
         На том конце послышался ее плачущий голос:
   - Где ты? Что с тобой? Почему не отвечаешь? Открой. Я за дверью, на лестнице.
         Шаткой походкой, отталкиваясь то от балконных перил, то от стены, я дошел до двери и открыл тяжелый засов. Салха знала, как открывается наша дверь. Но на ночь мы всегда запирали ее на засов, поэтому войти мог только ОМОН.