Факс рассказ

- Куда ты засобирался?
- Я же рассказывал! - раздражаясь буркнул Андрей и, словно спохватившись продолжил: - Забыла что ли? Вчера сижу, заходит Пушкин.
- Слышала я это за день-то не раз, вон лучше бы калитку навесил, а то волочится по земле.
- Да сделаю я тебе калитку. Вот схожу на центральную усадьбу.
- Ну чо ты там будешь делать? Опять людей баламутить со своим Пушкиным?
- Оля, просил же он меня...
- Чо он тебя просил?! - строго глядя на мужа, перебила жена.
- Ты выслушай до конца и поймешь.
- Опять ты что-то придумал.
- Да не придумал, а Александр Сергеевич просил.
- Его уже сто пятьдесят пять лет как убили, а ты просил! - сузив глаза, скороговоркой произнесла Ольга и, махнув пухленькой ручкой, направилась на кухню.

Андрей, продолжая натягивать сапог, проскакал на одной ноге за ней. Кое-как натянув, как ни в чем не бывало продолжал:
- Листья падали, словно в “Болдинскую осень”, и он заходит. Я его усадил вот на этот стул, на котором ты сидишь, а сам сел вот сюда, - Андрей опустился на деревянную грубую лавку, - мы с ним вот так, как с тобой сидим, посидели, поговорили...
- Поди самогонки нажрался? Вот и мерещится тебе Пушкин.
- Да ни капли не брал, просто записывал стихи.

И Андрей прочел:
В облаках луна буксует,
в облаках звезда пылит.
На стекле мороз рисует
то, о чем Душа болит.
Что скрывается под лесом,
разглядеть лишь я могу -
профиль Пушкина с Дантесом...
        в день дуэли на снегу.

- А что ж ты мне их не читал?
- А как бы я тебе их прочитал, если ты не даешь.
- Просто прочитал и все.
- Как это прочитал, если ты не даешь до конца рассказать, что случилось.

Ольга, привыкшая к причудам мужа, решила все-таки выслушать его. И, изобразив на лице мину внимания, сказала:
- Я слушаю.
- Только не перебивай.
- А когда я тебя перебивала?
- Когда? Да вот хоть сейчас, чо не перебиваешь?
- Ладно, ладно и возразить нельзя.
- Ну, вот и сидим, беседуем. Пушкин и говорит:
- Скоро мне минет двести лет, а посмотри, никто на Алтае не вспоминает об этом. А ведь я собственноручно начертил маршрут поездки на Дальний Восток, который проходил через Барнаул. Ну не успел я осуществить свою мечту при земной жизни, убили меня, ну хоть бы памятник соорудили какой. В прошлом-то веке, когда мне сто лет стукнуло, улицу в Барнауле переименовали же в мою честь.
- Александр Сергеевич, а я то чо могу?
- Вот так всегда: “А я что могу?” Ну что, Пушкин за тебя все будет делать?! Вон, посмотри, в Москве какой памятник поставили. И не к круглой дате, а народу-то в Москве в то время раза в три меньше было, чем сейчас в Барнауле. Однако же собрали деньги на памятник. А теперь там митинги проводят, как на Сенатской площади. Но я этого не люблю. Мне больше по душе, когда около меня встречаются влюбленные. И уж совсем хорошо, когда ко мне приходят поэты и читают свои стихи! Иногда и мои строки звучат.
- Дак хорошо, Александр Сергеевич, я с мужиками поговорю вот и он одел “цилиндр” на голову, и удалился.

Ольга недоуменно посмотрела на Андрея и, стараясь скрыть раздражение, спросила:
- Какой еще цилиндр? - пряча усмешку добавила: - От мотоцикла что ли?
- Да нет, такая шляпа, на цилиндр похожая.
- Как у Евгения Онегина что ли?
- Да. Вот я и хочу сходить на центральную усадьбу поговорить с мужиками о памятнике... - Помолчав, обречено добавил: - Может поставим у себя в деревне?

Ольга вначале слушала рассеянно, думая о своем, но все более вникая в суть происшедшего, незаметно для себя увлеклась рассказом и старалась не пропустить ни слова. После минутной паузы она твердо произнесла:
- Тебе надо не на центральную усадьбу идти, а надо ехать в Барнаул.
- Ну все равно, Оля, надо с мужиками посоветоваться.
- Они тебе присоветуют! Опять на рогах придешь.
- Да не пью я уже давно.
- Давно, а вечор?
- Дак то вчера было.

В гору Андрей поднимался медленно, останавливаясь смотрел на восток, где вначале посерело, затем появился зеленовато-золотистый оттенок, плавно переливающаяся полоска все ширилась, распространяясь вверх по небосклону.

После нескольких шагов он вновь остановился, повернувшись, увидел, как снизу, из-за горизонта появилось огромное ярко-красное солнце и, наливаясь, на глазах преображалось в огненный диск. Через полминуты оно из красного стало ярко-желтым. Стало невозможно смотреть на него. Андрей резко повернулся и быстро пошел в гору.

Около конторы он встретил деда Кузьму, своего соседа. Поздоровались. Дед Кузьма спросил:
- Чо, паря, к Бирюкову? Дык я тожа к нему. Можыть поможет? Правда, как стал президентом колхозу, дык шиш чо выпросишь.
- Кузьма Прохорович, не президентом колхоза он стал, а президентом АО - акционерного общества “Партизан Сибири”.
- Чо ты, паря, споришь? Вишь, названье-то, как мы с Ведещевым дали в тридцать втором годе, так и осталось.

Андрей не стал возражать, что десятилетним мальчонкой он не мог принимать участия в обсуждении названия, создаваемого тогда в их деревне колхоза, а, обогнав деда Кузьму, пружинящей походкой направился к конторе, к притулившимся на завалинке и дощатом крыльце трактористам и шоферам. Подходя, снял кепку и поздоровался:
- Здорово, мужики!
В ответ услыхал:
- Здорова! Здоровей видали. Привет. Здра-асьте.

Бригадир, только что вернувшийся из армии, протянул: “А-а-а, поэт. Ну, что накарякал?”

Андрей, словно бы и не расслышал, обратился к остальным, перейдя на свой игриво-безмятежный тон: “А чо я вам скажу, мужики. Слышь-ка, вчера ко мне сам Пушкин приходил.”

Разговаривающие постепенно затихли и стали сочувственно смотреть на Андрея, гадая, то ли он шутит, то ли опять бредит наяву. Владимир, с которым они учились когда-то на курсах шоферов, встал с крыльца и, подойдя к Андрею, заговорщицки произнес:
- Андрей, может ты под этим делом был? - и резко ударил тыльной стороной ладони по горлу, раздался булькающе-хрипящий звук.
- Да какой там. Моя все спрятала. И даже не с похмела. Сижу...- и Андрей слово в слово повторил, что рассказывал жене.
Анатолий, племянник Андрея, первым произнес, обращаясь к сидящим: “А что мужики, давайте уважим Александра Сергеевича, сбросимся на памятник.”
На него вначале смотрели как на пьяного, но потом послышались голоса: “Действительно, мужики, сбросимся да и  поставим памятник. Нам чо? Полгода не попьем  да и поставим памятник. Нам чо? Полгода не попьем и на памятник с лихвой соберем.”

Стоявший поодаль дед Кузьма присоветовал:
- Нет, мужики, одной деревней не осилим! Надо в город ехать и там поговорить с миллионерами.
- Да мы щас все миллионеры, - пробасил бухгалтер, только что подошедший.
- Ну тогда к этим, как им, к маралдерам...
- Может миллиардерам ты имеешь ввиду? - поправил деда бухгалтер.
- Правильно, Сеня, к им самым, - не сдавался дед Кузьма.
- Щас, держи карман шире, дадут они вам свои миллиарды на какой-то памятник.
- Ни на какой-то, а светочу России, - скороговоркой выпалил дед Кузьма. - Тебе сколько лет?
- Сорок два.
- А чо ты сделал, паря? Акромя дебет, кредит. Ну вот то-то и оно. А он в свои тридцать семь и “Евгения Онегина”, и “Медного всадника”, и “Капитанскую дочку” написал. Вон у меня его собрание сочинений в тридцати двух томах...


Бухгалтер, открыв дверь конторы, встал в проеме двери и  со знанием дела произнес:
- Надо, Андрей, не к миллиардерам идти, а к властям.

Анатолий юркнул под рукой у бухгалтера и с путевкой в руках трусцой побежал к машине, бросив на ходу: “Дядя Андрей, если поедешь в город, то до Павловска подвезу.”

Через двадцать минут Андрей уже был в районном центре на автовокзале, сев на скамейку, словно забылся. Никого не видел и не слышал. В мозгу, будто горошина в коробке, каталась мысль: “К кому первому пойти?” Он перебрал всех, кого видел за последний месяц по телевизору и запомнил в лицо. Его словно осенило, он непроизвольно стукнул ладонью себя по лбу. Раздался оглушительный шлепок. Сидящие рядом косо поглядели на него и, как по команде, встали со скамьи. Андрей, не обращая внимание на окружающих, заулыбался найденному решению, а вслух произнес: “Воистину все гениальное - просто!”
- Ну конечно же, надо идти к Коршунникову, которого вчера по телевизору поздравляли с вступлением на должность главы администрации края, - размышлял Андрей с блуждающей улыбкой, которая будто маска покрывала все его лицо.

Автобус отправился точно по расписанию.

Город с огромными домами всегда производил на Андрея гнетущее впечатление, но сегодня он улыбался. От вокзала решил ехать на троллейбусе, войдя в который, громко поздоровался. Толпившиеся у средней двери, удивленно посмотрели на него. Мужчина в кожаной куртке, глядя прямо в глаза Андрею, покрутил холеным пальцем у виска, а стоящий справа от него студент, по виду тоже из деревни, тихо сказал:
- Здравствуйте.

Андрей, обращаясь теперь только к студенту спросил: - Ты чо тоже из деревни?
- Нет. Я студент, - помолчав секунду, добавил: - Родители в деревне.
В здании администрации стоял сержант милиции с автоматом на груди, пристально осматривая входящих. Поднявшись по ступенькам на возвышение, где возле стола стоял сержант, Андрей, улыбаясь, поздоровался с ним, тот вежливо кивнул головой в ответ с еле заметной улыбкой. Словно спохватившись, тут же принял строгий вид, спросил:
- Вы к кому?
- Да мне, вообще-то, к Коршунникову надо.
- Пройдите в сто восьмой кабинет.
- Он чо там сидит?
- Нет. Там записывают к нему на прием.
- А мне не записываться надо, а с ним самим поговорить.

За Андреем моментально выстроилась очередь, некоторые на ходу разворачивали красные удостоверения и, обходя его, поднимались торопливо по лестнице. Сзади терпеливо ждали три ветерана с орденскими планками на груди. Сержант попытался поставить Андрея в сторонку, но самый старший из ветеранов сказал: “Не трожь его.” Милиционер продолжил разговаривать с Андреем:
- Запишитесь и поговорите.
- Прямо сейчас?
- На какое число запишут.
- Ты чо, наверно меня не понял?
- А п-почему вы со мной на ты?
- Пардон, извините, простите. Деревенская привычка. Я седни одиннадцать верст пешком, пятнадцать километров на попутной машине, шестьдесят четыре на комфортабельном автобусе и вот он я, а ты, простите, вы не пускаете к самому.
- Ничего, ничего можно и на ты. Только предъявите документ.
- Ну вот. С этого бы и начинал...ли.

Андрей достал из кармана брюк целлофановый пакет, развернул его и, шурша, вытащил паспорт, подавая сержанту, громко, чтоб все слышали, продекламировал: “Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза. Читайте, завидуйте, я - гражданин Советского Союза, - посмотрел на ветеранов, те внимательно слушали его и он добавил: - Гражданин страны, которой нет.” Самый старший из ветеранов, что заступился за Андрея, показывая глазами вверх, полушепотом произнес: “Они еще нам ответят.”

Сержант взял паспорт, открыл первую фотографию, внимательно посмотрел на нее, потом так же пристально посмотрел на Андрея. В глазах у милиционера заметался огонек недоверия, заметив это, Андрей подсказал:
- Там еще одна карточка есть, на той я с такими же баками.

Сержант открыл вторую фотографию и, сконфуженно заулыбавшись изрек: “Вот совсем другое дело. Одни баки, а как внешность меняют, - протягивая паспорт Андрею, добавил: - Проходите.”

В приемной сидели представительные мужчины на мягких стульях. За столом беспрестанно отвечала по телефонам секретарша с утиным красноватым носом тщательно запудренным, с бесформенной грудью, которая расплывалась по стеклу, что лежал на крышке стола, когда она тянулась за самой дальней трубкой. Ответ звучал почти один: “Нет сегодня Александр Львович не принимает. И поздравления тоже. Вот вступит в должность, тогда и приходите.”

Андрей, поклонившись на передний угол, выговаривая каждую букву, произнес: “Здравствуйте!” Никто из присутствующих даже не глянул в его сторону. Выдержав паузу, он, не обращаясь ни к кому и ко всем сразу, довольно громко сказал: “Как у нас в конторе. Народу тьма, только в колхозе-то здороваются, а тут ни один не здороватся,” - закончил Андрей с акцентом на последнем слове, намеренно исказив его.

Секретарша, положив трубку, не глядя на Андрея, спросила: “Вы к кому?”
- Александр Львович здесь?
- Вы что не слышали? Александр Львович не принимают.
- А мне надо к нему! - сказал Андрей и решительно направился к двери с надписью “Глава администрации края”.

Из левой двери с надписью “помощник” вышел мужчина в темно-коричневом костюме и, осмотрев беглым взглядом приемную, остановил свои бегающие, узко посаженные глаза на Андрее, державшем в руках кепчонку из синего сукна. Тот, заметив что вышедший внимательно слушает его, продолжал бурчать, выделяя отдельные фразы. Помощник, уставившись на Андрея узко поставленными глазами, словно хотел его просверлить взглядом, строго спросил: “Вы к кому?!”

Все присутствующие затихли и, как по команде, уставились на Андрея. Тот, выдержав их презрительно-снисходительные взгляды, перейдя на игриво-заискивающий тон слегка подвинутого человека, выдохнул:
- Дак я седни одиннадцать верст пешком, пятнадцать километров на попутной, шестьдесят четыре на комфортабельном автобусе, а мне вон говорят не примет Александр Львович-то.
- Правильно вам говорят! - высоким тоном едко произнес помощник.
- Ты, наверно, меня не понял?

Помощник, наливаясь краской, резко произнес: “А с какой это стати мы с вами на ты? Мы с вами сви...”
- Правильно, правильно свиней не пасли. Я один коров-то пасу, извини-ите пожалуста. Я жа из деревни, а там все на ты, как в древней Руси. Н-н-ничего, дня два поживу в городе и тожа завыкаю.
- Все, разговор окончен! Не устраи...- и словно проглотив вторую половину слова, помощник подобострастно уставился на открывающуюся дверь, из которой стремительно вышел Коршунников с делано-простецким выражением на лице, с широко поставленными глазами, отчего казалось что они смотрят в разные стороны.

Андрей быстро повернулся к вышедшему и встал на его пути из приемной, не обращая внимания  на присутствующих, поедающих преданными глазами Александра Львовича. И будто со старым знакомым заговорил с ним:
- Александр Львович, здравствуй! Я одиннадцать верст пешком...- Коршунников, лихорадочно соображая, где он мог видеть этого мужичонку, так и не припомнив, ответил, как хорошо знакомому.
- Здравствуй!

Андрей продолжил начатую фразу:
- ...пятнадцать километров на попутной, шестьдесят четыре на комфортабельном автобусе, а вот они, - и он показал жестом на помощника и на секретаршу, - не пускают к тебе.
- Что ты хочешь?
- Поговорить с тобой.
- А мы что делаем?
- Дак я хочу обстоятельно, а чо на бегу-то.
- Хорошо... после совещания. Ты извини, мне надо идти, а то люди ждут.
- Нравится мне все это, значит они люди, а я как вроде и не людь, - скороговоркой выпалил Андрей.
- Нет, нет, что ты? Просто неудобно, я время им назначил давно.
- Дак мне подождать?
- Подожди!

Помощник, пытавшийся все это время оттеснить Андрея, посмотрел подобревшим взглядом на него и тут же приняв торжествующе-преданный вид пошел чуть сзади за только что назначенным главой администрации края. Андрей услышал как Коршунников бросил помощнику: “Разберись с ним.” Помощник вскоре вернулся в приемную и, подойдя к читавшему стихи сидящим в приемной, властно произнес: - Пойдемте, вы мне изложите суть вопроса.
- Вот представлюсь и пойдем-мте, - Андрей состроил недовольную мину и пробурчал: - Перебивают, забыл слово, я с начала начну.
- Давай! Конечно с начала, - послышалось со всех сторон. Алейский с подъемом прочитал:
Скребу пером, как по железу,
по белому листу без слов.
В Союз писателей не лезу.
А кто, простите, я таков?
Андрей Алейский - из деревни,
крестьянский сын из батраков.
Как говорится, род не древний,
но! с незапамятных веков.

Присутствующие вначале с легким презрением посматривали на Андрея, постепенно их взгляды стали теплеть и у некоторых засияло в глазах неподдельное внимание. После заключительной строчки стихотворения все зааплодировали, даже помощник несколько раз хлопнул, и обеими руками показал на открытую дверь в его кабинет.

В кабинете на стене точно над его головой висел портрет Ленина, а в углу, на уровне батарей отопления, стояла иконка, на которой была графика распятого Христа, изготовленная на цветном ксероксе. Более кощунственного сочетания изображений придумать просто невозможно. “А что с этих коммунистов - ортодоксов возьмешь? - произнес Андрей, - воистину чего не сделаешь во имя власти!?” Помощник презрительно-брезгливо глянул на Андрея, сделав вид, что не расслышал, с сухой официальностью в голосе спросил:
- Вас зовут?
- Андреем.
- А отчество?
- Дак так же.
- Как так же?
- Андреевич стало быть.
- А фамилия?
- Алейский.
- Что за вопрос к Александру Львовичу?
- Я ему сам расскажу.
- Да нет уж, - с раздражением начал помощник, но, встретив спокойный, полный достоинства взгляд Андрея, перешел на прежний сухой тон, - вы мне вначале расскажите, а я ему доложу суть вопроса.
- А чо ему докладывать. Он же сказал, что примет после совещания. При передаче моего вопроса как раз суть-то и потеряется.
- Я ему то, что вы скажете, в сжатой форме доложу.
- Ну вот видишь...те, сожмете и самую-то суть и выжмете. А чо останется? Одна оболочка и та дырявая.
- Дело в том, что вас Александр Львович не примет. Он сразу после совещания улетает в Москву.
- Ну он же при те... при вас сказал, что примет.
- Обстоятельства изменились.
- Какие обстоятельства, в коридоре что ли он их встретил? - язвительно бросил Андрей, подумав, добавил, - тогда запиши-ите меня на...- посмотрев на потолок, закончил, - на среду с десяти утра.
- Его в среду в Барнауле еще не будет, он прилетает в четверг, давайте на пятницу, только предварительно позвоните, хорошо?
- А откуда мне звонить, до ближайшего телефона одиннадцать верст, дак там секретарша на нем сидит, а до Павловска еще пятнадцать верст киселя хлебать, да и разговор в копеечку обходится, билет на автобусе меньше стоит, а мне и вовсе бесплатно.

Помощник удивленно посмотрел на Андрея и с нотками полуиспуга в голосе спросил:
- Вы что, ветеран войны?
- Хуже.
У помощника округлились глаза в удивлении:
- Как хуже?
- Отец с матерью раскулачены были, за то что мать, тогда еще невеста, отказалась выйти замуж за пропойцу голь перекатную Ведещева - председателя сельсовета. Пока жених, отец-то мой служил в трудармии, а председатель и начал с женитьбой приставать. Получил отказ и на следующий день поехала Анна в Нарымскую тайгу вместе с престарелыми родителями жениха. Дак уж лучше я приеду.
- Ну как знаете, - подчеркнуто вежливо сказал безразличным тоном помощник.
- Спасибо. До свидания! - с озорством в голосе сказал Андрей и, поклонившись, вышел из кабинета. Плотно прикрыв двери, обратился к сидящим в приемной, те приутихли: - Ну вот, мужики, до свидания!
- Может еще что-нибудь из своего почитаете? - с ехидцей в голосе пробасил щупловатый с орлиным носом мужчина.
- Да нет. В следующий раз. До свидания.

Андрей впервые изменил своей привычке - не стал читать по просьбе слушающих. Выйдя из приемной он пошел по узкому коридору с паркетным полом надраенным по бокам. Посредине паркет был шероховато грязным. “Новая власть и ковровую дорожку умыкнула куда-то,” - проворчал себе под нос Андрей. Дойдя до второго поворота, он понял, что пошел не в ту сторону, развернулся и направился в обратную сторону. Увидев лифт, радостно воскликнул: “Ну вот! Теперь не заблужусь в коридорах власти.” Из малого зала заседаний вышел Коршунников. И они пошли друг другу навстречу. Глава администрации, не обращая внимания на Андрея, будто они сегодня и не встречались, направился в приемную своего кабинета. Андрей вновь преградил путь главе. Видя, что в узком коридоре не избежать встречи, Александр Львович состроив озадаченное лицо погруженное в размышления, глядя сквозь встречающихся, будто они были прозрачными, хотел было разминуться с навязчивым мужичонкой, но тот решительно шел навстречу и за два шага обратился:
- Чо, Александр Львович, закончил совещание?
- Ну... Что ты хочешь?
- Пойдем в кабинет, там я тебе все выложу.
- Ничего выкладывать не надо. Некогда мне тут с тобой рассиживать. Самолет через полчаса отлетает.
- Тогда слушай на ходу.
- Ну... давай, только короче, - со скрываемым под маской заинтересованности свое раздражение, отчеканил Коршунников.
- Я говорил на днях с Пушкиным. Он обижается, что скоро двести лет ему стукнет, а никто и пальцем не шевелит.

Александр Львович вскинув в удивлении поседевшие брови, в замешательстве спросил:
- С каким Пу-ушкиным!?
- С Александром Сергеевичем, - невозмутимо сказал Андрей.
Широко поставленные глаза, казалось, полезли на виски и создавалось впечатление, что он смотрит на Андрея с затылка, охватывая взглядом с обеих сторон.
- С помощником, что ли? Так он хоть и Александр Сергеевич, но не Пушкин, а Дороговых.
- С ним тоже поговорили. Он мне с тобой встречу назначил на пятницу.
- Ну вот тогда и поговорим.
- А чо нам откладывать этот разговор. Мне бросать хозяйство надо, чтоб ехать сюда к тебе. Лучше, давай, щас поговорим, до самолета.
- Хорошо!.. Что ты хочешь?
- Давай в честь двухсотлетия Александра Сергеевича Пушкина поставим памятник ему в Барнауле. Деревня моя уже сбросилась. Но этого хватает только на гипсовый памятник, а он, сам понимашь, недолговечный. Такому человеку, как Пушкин, надо гранитный, на худой конец из бронзы отлить.
- Вот что, - открывая дверь приемной закончил, как отрубил, обращаясь к секретарше, - соедини его с Краснухиным. Они с Лихачевым Пушкиным занимаются, - и плотно закрыл двери кабинета за собой.
Секретарша через полминуты подняла телефонную трубку и произнесла: “Альберт Васильевич, с вами будет говорить мужчина. Он тут стишки пописывает.”

Андрей слушая, что говорит секретарша, не сдержался и выпалил: “Ага. Правильно, пописывает на стишки.” Присутствующие заухмылялись. Секретарша, не расслышав слов Андрея, передала ему красную трубку со словами:
- Будете говорить с помощником члена Федерального Собрания в Москве.
- Какого члена?
Не обращая внимания на слова произнесенные Андреем, секретарша, получившая задание от шефа, выполняла его с каким-то остервенением, для нее ничего не существовало, кроме задачи, которую изрек глава администрации:
- Его зовут Альберт Васильевич.
- Как!? - беря трубку, явно издеваясь, переспросил Андрей.
- Альберт Васильевич, помощник Александра Львовича в Москве.
Взяв трубку, прокашлявшись, Андрей, копируя кого-то из начальства, торжественно произнес:
- Слушаю, Андрей Андреевич Алейский.
В трубке послышалось:
- Это я вас слушаю.
- Вобщем тут такое дело... скоро Александру Сергеевичу двести лет стукнет, а никто ничего не делает.
- И что вы предлагаете?
- Начать подготовку к празднованию этой даты.
- С чего?
- С выпуска газеты “ПОЭТ”, журнала “БАРНАУЛ”, создания галереи поэтов, писателей, композиторов, художников, артис...
- Ну и издавайте, и создавайте.

Не обращая внимания на реплику с того конца провода, Андрей продолжал невозмутимо:
- ...тов, музыкантов, поэтов бизнеса и знаменитостей выходцев с Алтая. Посадить аллею поэтов. Создать и построить дом “Пушкин и Поэт...”, создать и установить памятник Александру Сергеевичу в городе Барнауле.
- А он что, там бывал?

Андрей, не задумываясь, ответил вопросом на вопрос: – А чо Владимир Ильич Ленин бывал в Барнауле?
- Вы не равняйте основателя государства Союза Советских Социалистических Республик и автора какого-то “Евгения Онегина”...
- Такого государства три года как нет, а какой-то “Евгений Онегин” вечен. Потом в Барнауле на одной улице Ленину ажныть три памятника во весь рост, да еще и улица та называтся его же именем.
- Вы что, предлагаете их снести, а Пушкину поставить?
- Нет, зачем их сносить? Пусть остаются памятником тоталитарному режиму.
- Ну и что же вы предлагаете?
- Создать, и шестого июня тысяча девятьсот девяносто девятого года открыть памятник Александру Сергеевичу Пуш...
- Так! - резко оборвал Андрея Краснухин, - вот что! Все, что вы сейчас сказали, изложите на бумаге и по факсу вышлите мне.
- А как те... вас зовут?
- Альберт Васильевич.
- А фамилия?
- Чья?
- Тво...ваша.
- Зачем?
- А на кого факс-то писать?
- На имя члена Федерального Собрания Александра Львовича Коршунникова.
- Дак он же в Барнауле.
- Ну и что? Он поручил мне заняться этим вопросом, а я в Москве.
- Адрес какой?
- Какой адрес?
- Куда факс посылать?
- По факсу передадите, по телефону, - и в трубке послышался семизначный номер. Андрей начал искать ручку, не найдя у себя в карманах, взял со стола секретарши и на услужливо подставленном помощником Коршунникова в Барнауле листочке записал номер и произнес в трубку: “Спасибо. До свидания.” Ответа не последовало, в трубке раздался сплошной въедливый гудок. Андрей положил трубку на телефонный аппарат.

И, обратившись ко всем присутствующим в приемной, внимательно слушавших его разговор с Москвой, произнес:
Праздник для меня и в будни.
В слове заново воскрес,
Благодарен вам я, люди,
за красивый интерес.
Не к моей такой персоне,
что порой бываю хам...
Нет награды мне весомей,
чем внимание к стихам.

Раскланявшись, со словами: “До свидания, до свидания...”  под аплодисменты вышел из приемной. Поплутав опять по коридорам, вышел на улицу и, улыбаясь, зашагал на вокзал. Пока шел до вокзала, Андрей все повторял стихотворение, которое никак не могло завершиться. Оказавшись среди людей, что стояли в очереди за билетами, сказал, неожиданно для себя, вслух: “Не было бы счастья, да несчастье помогло.”

Стоявший рядом мужчина средних лет в очках с дипломатом, переспросил:
- Что вы сказали?
- Чо, а вот чо, вначале расстреливают, потом реабилитируют. Репрессируют, потом бесплатный проезд дают на пригородный автобус, и неожиданно поймал две заключительные строчки. Их ему словно кто-то шепнул на ухо. Он посмотрел по сторонам и увидел, как в двери вышел с тростью и в цилиндре Александр Сергеевич Пушкин. Вновь неожиданно для себя сказал громко: “Спасибо!”

И стал читать стихи, недоумевающему соседу:
Удивительное рядом.
Все, что было - позабудь.
Крест могильный за оградой -
неопознанная суть
пребыванья на Планете
под веселый блеск мечты.
Все мгновенно в этом Свете,
кроме грустной суеты.


Домой Андрей добрался глубоко за полночь. Ольга с порога спросила:
– Ну как поездка, успешной была?
- Успешной, написался рассказ, осталось записать.
Утром жена увидела Андрея, обросшего, быстро записывающего в амбарную книгу. Она подошла и прочитала слово “ФАКС”, под которым меленькими буковками значилось “рассказ”.