Юрина Наталья.
Ростовская обл. г. Батайск ул. Социалистическая № 75
Сот.8.909.429.16.41.
Детектив № 8
Пароход «Щука».
1 Садовские: мать Фекла – купчиха, и ее дочь Каролина.
2 Анна Смирнова - вдова адвоката.
3 Коршунов Кирилл – прокурор.
4 Слава Жеребцов - ветеринар конного завода.
5 Кузьма Кузьмич – директор гимназии.
6 Антон Нестеров – железнодорожный инженер.
7 Капитон Кропоткин - каспийский капитан.
8 Тимур Рамазанов - купец.
9 Саша – художник.
10 Прохор Лимонов – бывший студент.
11 Щукин Иван Андреевич – капитан «Щуки».
12 Илья Донских – боцман.
13 юнга Карп.
***Стоял пасмурный ветреный день. Дождя еще не было, но низкое свинцово-фиолетовое небо, склонилось над мрачно-фиолетовой рекой, и готовилось в любой момент ринуться на Волгу. Тяжелый порывистый ветер сгибал деревья. Волжские волны бесновались, прыгали друг на друга, хлестались брызгами, сталкивались, и с пеной, взлетали вверх. Весь мир словно вымер. Люди прятались по домам, птицы скрылись в гнездах, звери затаились по норам. И, даже вездесущие бездомные дворняги, куда-то схоронились. Пароходы, баржи, и лодки со всей силой жались к бревенчатому причалу, оттого старый причал жалобно скрипел, и печально вздыхал.
Ветер вонзался в землю. Небо грозно хмурилось. Берег стонал. Река возмущалась. Казалось, весь мир погрузился в тоскливую печаль, и только волжские бурлаки, радовались этому нежданному отдыху. С окраины причала, из низкой бревенчатой избы, доносился пьяный гомон бурлаков.
Старый рыбак Юрий из маленького провинциального городка Юрино, что стоит между Волгой и Ветлугой, стоял на берегу, и, прищурив подслеповатые голубые глаза, всматривался вдаль. Его старенькую лодку унесло, и он бессмысленно всматривался в пенистую даль, как будто хотел увидеть ее в последний раз. Но Волга была пустынна, только волны неслись вперед, накатывая друг на друга. Рыбак прекрасно знал, что старенькая лодка давно уплыла, и неизвестно к какому берегу пристанет, если она вообще, куда-нибудь доплывет, тем не менее, он продолжал упорно высматривать ее.
Через некоторое время, старик вспомнил про ближайшую Щукину косу. Иногда, лодки прибивало к этой песчаной косе, и он быстрым, почти молодым шагом, направился туда.
Щукина коса была пустынна. Ни одной лодки не было, но здесь был утопленник. Юрий, увидев его, поежился от ветра, и подошел ближе. Мужчина лежал, прижавшись грудью к песчаному берегу; его ноги болтались в высокой воде, и вздрагивали от резкого прилива волн. Старик присел, и внимательно рассмотрел мертвеца. Мужчина был одет в дорогую, господскую одежду. Лицо и руки изуродованы камнями, распухли от воды, а значит, он уже два дня провел в воде. Старый рыбак на своем веку повидал немало утопленников, и не боялся их. Впрочем, он уже давно ничего не боялся, и даже смерти. С неба упало несколько крупных капель, и рыбак торопливо пошел на причал в будку городового. Надо было срочно сообщить о страшной находке.
Юрий торопливо поднимался по старой лесенке на причал, в его голове крутились мрачные мысли об утопленнике, и он уже, не только забыл о своей пропавшей лодке, но и простился с ней навсегда…лодка и смерть… разве можно поставить их на одни весы?
Пароход «Щука», по неизвестным причинам, задержался с отплытием, и вместо восьми часов, отправился в волжское плавание лишь в десять пятнадцать. Заждавшиеся пассажиры, с большим удовольствием, наблюдали за долгожданным отплытием. Колесо парохода крутилось, вспенивая волны: пароходный дым курился в небе, и счастливые пассажиры, стоя у перил, приветствовали движение радостными возгласами.
Профессор истории Алексей Платонович Милорадов, 55 лет, смотрел на уходящий берег, отражавшийся в зеркальной глади Волги. Еще хорошо была видна нижегородская пристань: белые пароходы, коричневые баржи, и два парусника, со сложенными парусами. Между парусниками была видна пассажирская пристань.
Нарядные провожающие, стоявшие на краю пристани, махали шляпами; нетерпеливые извозчики, ожидали седоков; грузчики, словно муравьи, несли по трапу мешки с мукой на приземистую баржу; вездесущие хулиганистые мальчишки, мелькали то тут, то там. Среди всей этой сутолоки, резко выделялся, один из провожающих – диковинный иноземец, молодой индус в белой чалме и белой просторной одежде. Индус энергично, махал рукой, отплывающей «Щуке», и улыбался, яркой белозубой улыбкой, особенно ярко выделявшейся, на его тропически смуглом лице.
Пристань с пароходами и парусниками постепенно отдалялась, люди уменьшались, и сливались в одно разноцветное пятно. На первый план выходил нижегородский Кремль. Кремль медленно проплыл перед пассажирами, и стал отдаляться. По берегу потянулись густые сады, похожие на зеленые заборы. Из-за зеленых заборов, то тут, то там выглядывали высокие каменные дома и красные черепичные крыши деревянных домов. Вдоль Волги-матушки, словно часовые дозора, в золотых шлемах, выстроились златоглавые купола церквей и храмов.
На протяжении всего берега, и в центре и на окраине кипела прибрежная жизнь. Бабы стирали валками белье, дети купались, водовозы набирали в дубовые бочки воду, лошади пили воду. Лишь рыбачьи лодки, казалось, не принимали участие в этом непрерывном движении. Они застыли на водной глади, как неподвижные черные поплавки.
Пароход «Щука» выплыл на середину могучей реки, город скрылся, потянулись зеленые берега, но профессор не спешил уходить. В его душе зародилось сомнение, а правильно ли он сделал, взяв с собой в Астрахань, княгиню Екатерину.
Неделю назад они с княгиней Белопольской обвенчались в Петербургском храме Спаса на Крови. Там же в столице, справили свадьбу. На свадьбе присутствовали, трое его замужних дочерей: Гордислава, Ярослава, и Милана; его бывшие коллеги по Санкт-Петербургскому университету; многочисленные родственники и друзья.
Это был их второй брак. С тридцатилетней Екатериной, Алексей Платонович познакомился несколько лет назад, после смерти своей жены. Муж, Кати, старый генерал, в то время уже долгие годы путешествовал с правительственной инспекцией по каторгам Сибири, где и умер, на каком-то забытом богом полустанке.
После смерти генерала, выждав положенное время, они с Катей решили пожениться. Профессор, готовясь к венчанию, отложил написание своей книги, и все прочие дела.
За, несколько дней, до свадьбы, он получил письмо от своего бывшего студента, а ныне астраханского учителя истории Астраханова. В письме сообщалось, что Астраханов нашел интересный исторический документ, времен Золотой Орды. И вручит он его, только лично в руки профессору. Доверить документ случайным людям, для доставки в Петербург, он не решается. Сам, Астраханов поехать в столицу тоже не может. Он недавно женился, и все деньги потратил на свадьбу.
Профессор без всяких раздумий, решил ехать за историческим документом, сразу после свадьбы, и по недомыслию, предложил Кате, провести медовый месяц в путешествии по Волге. Сначала, княгиня с восторгом приняла это медовое предложение, но, сегодня, все утро, он чувствовал, что волжское путешествие уже не радует ее.
Милорадов не успел додумать эту докучливую мысль. К нему неслышно подошла княгиня. Она облокотилась на перила, и весело спросила:
- Алеша, почему ты не идешь в каюту?
Алексей Платонович оглянулся, и только сейчас, заметил, что стоит на палубе один. Остальные пассажиры, уже давно отправились в свои каюты.
Катя поправила красную шляпку, украшенную атласной белой розой; мельком взглянула на берег, поросший лесом, и продолжила:
- Алеша, я не хотела тебе говорить, но я, с самого утра расстроена. Все же, я хотела провести, свой медовый месяц в Италии. Перед венчанием, я представляла себе, как мы с тобой вдвоем гуляем по Риму… А ты, потащил меня в это плавание. Я на Волге сто раз бывала, а в Риме только два раза. Последний раз девять лет назад.
- Уверяю тебя, моя душенька, в Риме, за последние тысячу лет ничего не изменилось. Так, что ты ничего не потеряла.
- И все равно, я хотела в Италию, - недовольно, сверкнула княгиня, карими «оленьими» глазами, и профессору показалось, что в глазах жены сверкнула солнечная вспышка. Хотя, может быть, это был солнечный блик, отраженный от сверкающей воды.
Катя ждала ответа, и нервно накручивала рыжевато-каштановый локон на палец.
Алексей Платонович вздохнул, и добродушно пробормотал сочным, бархатистым басом:
- Катюша, в Италии сейчас чума.
- Это все выдумки газетчиков. Граф Епифанов приехал из Италии живой и здоровый, - фыркнула она.
- Граф Епифанов, столько пьет водки, что он вряд ли видел Римскую чуму ясным здравым взором. Не удивлюсь, если он видел два Колизея, и два Ватикана; а, свирепая чума убежала от него без оглядки. Говорят, чума не любит алкогольный дух.
- Алеша, чума - это выдумки газетчиков. Они всегда любят пугать народ, если газеты будут писать только хорошее, то их никто не будет покупать, и они разорятся.
- Катюша, может это и выдумки газетчиков, но, во-первых, ты моя жена, и я должен охранять тебя от чумы, и от всяких напастей тоже. А, во-вторых, я не хочу, издавая последний вздох от чумной лихорадки, успеть подумать, что, на этот раз, журналисты все же были правы.
Княгиня наклонилась к воде; посмотрела на убегающие волны, веером расходившиеся из-под колеса парохода; на бледную радугу в водяной пыли, и печально протянула:
- Алеша, мне здесь почему-то не нравится.
- Что тебе не нравится? Очень чистый уютный пароход; вокруг парохода потрясающие приволжские просторы. Тебе не нравятся просторы? – спросил Милорадов.
- Э-э-э… Мне не нравится название парохода – «Щука». Это слово вызывает у меня неприятную дрожь. А вдруг, эта «щука» пойдет ко дну?
- Эта «Щука» плавает, уже тридцать шесть лет, и как видишь жива. Многие люди, в наше время, и до этого возраста не доживают.
- Алеша, ты же знаешь, что меня вечно, преследуют какие-то неприятности. Я боюсь, что, как только я вошла на этот пароход, эта старая «щука» обязательно пойдет ко дну.
- Не переживай, свет мой, я тебя спасу.
- Ты меня не успеешь спасти, мое платье с кринолином, мигом потащит меня ко дну.
- Милочка, если я не успею, во время кораблекрушения, снять твой кринолин, то на этом пароходе есть две лодки, и двадцать спасательных кругов. Всем пассажирам и матросам, хватит с лихвой. Тем более, как я заметил, здесь очень мало народу.
- Ты говоришь, что здесь мало пассажиров?
- На «Щуке», всех мало: и пассажиров, и матросов. А между тем, сейчас, все пароходы, заполнены под завязку.
- Вот видишь, я же говорила, что эта «Щука» какая-то странная. А все странное, означает опасность. Я это испытала на себе не раз.
- Катенька, я сейчас пойду, и узнаю в чем дело, а ты иди, отдохни в каюту. Может быть, малочисленность - это объективные причины, о которых мы пока не знаем.
Катя медленно, нехотя пошла в каюту. Алексей Платонович прошелся по идеально чистому пароходу; заглянул во все углы, и лишь потом поднялся на капитанский мостик.
Капитан - загоревший дочерна, седобородый, жилистый старик, на вид еще довольно крепкий, стоял за штурвалом; курил трубку, и клубы табачного дыма, обволакивали его серой дымкой. Впереди, «Щуки» расстилалась широкая речная панорама, огороженная справа - зелеными нивами: слева – высокими обрывистыми холмами. Волга сверкала, искрилась под солнцем; слепила глаза, и профессор, в первый раз в жизни, подумал, как удается капитану, за долгие годы речной работы не повредить зрение. Но спросить, об этом он не успел. Седой капитан повернулся в его сторону, и, с хитроватой усмешкой, поинтересовался:
- Вы, сударь, что-то хотели узнать?
- Да, уважаемый, я хотел кое-что выяснить для себя. Но вначале, позвольте представиться: Милорадов Алексей Платонович профессор Санкт-Петербургской Академии.
- Приятно познакомиться, а я, Щукин Иван Андреевич. Зовите меня просто Иван. Что вы, сударь, хотели узнать?
- После нашего знакомства, первый вопрос, отметается сам собой. Моя жена, была удивлена названием парохода. Теперь, мне понятно, что «Щука», производное от вашей фамилии Щукин.
Капитан снисходительно улыбнулся:
- Пока пароход - мой, он будет - «Щука». Будет у парохода другой хозяин; к примеру, мой боцман Илья Донских, то пароход, скорей всего сменит имя. Может, он будет: «Дон», «Святой Илья», или какой-нибудь «Орел». У нас на Волге, этих речных орлов, целая стая. Есть: и золотой орел, и белый орел, и горный орел, и орел Кавказа, и казанский орел… всех орлов не перечислишь. Кому, что нравится. Моя «Щука», еще приличное название. На Волге есть пароходы «Астраханская акула» и «Волжский крокодил». Но вы, профессор, не переживайте. Моя «Щука» - отличная щучка: и зубастая, и живучая.
- Я не переживаю. Это моя жена волнуется. У меня вызывает удивление другое. Скажите, Иван Андреевич, почему на вашем пароходе так мало пассажиров и матросов?
- Пассажиров? Это меня новобрачные подвели. Невеста из Нижнего Новгорода, а жених из Астрахани; они закупили в обратный путь, для себя и своих родственников десять кают, а сами не прибыли на борт. Я их два часа ждал. Видимо, они дальше гуляют и веселятся, а мне, пришлось идти без них. Но, я, свое, наверстаю. Каюты новобрачных, я заполнил товаром, и в накладе не останусь.
- Извините, но мне кажется и матросов у вас маловато.
- И матросы меня тоже подвели. Шесть матросов, ушли на берег, и пропали с концами. Сейчас, наверно валяются в каком-нибудь портовом кабаке. Из-за них, я тоже задержал отплытие. Придется и матросов в Казани набирать…Вот скажите мне, профессор, вы знаете, где можно набрать команду из матросов трезвенников?
- Я думаю, Иван Андреевич, вы такую команду ни в одной стране мира не соберете. Трезвенники, обычно семейные люди, а они в плавание не ходят. Семейный, свою жену, не бросит на чужого дядю. Сами знаете, на борт чаще нанимаются, или романтические мальчишки – но они на одно - два плавания, пока романтика в крови бурлит; или одинокие люди, с определенным «бродячим» складом характера. А, именно эти любители-бродяги, больше всех подвержены пьянству.
Я сейчас, к слову, вспомнил, как в Англии, иногда набирают матросов. Возьмут любого пьяного в ближайшем кабаке, доведут, под белы ручки, до корабля, а когда он проспится, уже поздно кричать: «Мама!». Со всех сторон бескрайний океан и полгода плавания, - пробасил Алексей Платонович.
- Я думал, хоть в Англии есть порядок.
- В каждой стране свой беспорядок. У нас - русский беспорядок, у них - английский. Вон, на дне, щука, и то за карасем гоняется, пытается съесть. А карась-то этим недоволен…. Рай, есть только на небе, - философски сказал профессор, и посмотрел в чистое, безоблачное небо. В небе парил коршун, и он вздохнул. Даже на ближнем небе не было рая - он был только на седьмом небе…
Капитан Иван взглянул на коршуна, кашлянул, выпустил изо рта клубы дыма, словно пароход, и пояснил:
- Я не о рае мечтаю, а об ответственных матросах. Трезвенники-то, меня никогда не подводят, а эти бичи…- Иван отложил потухшую трубку, и продолжил, - меня всегда, интересовало, откуда пошло это слово «бич». Раз, вы профессор, то должны все знать. Сам, я, один класс гимназии закончил; «академиев» не кончал, всю жизнь на Волге, и многое не знаю.
- Слово « бич», английское, и переводится - берег. Обычно, так называли моряков, слоняющихся на берегу без работы. Многие из них, в ожидании нанимателя, не вылезали из портовых кабаков. А так, как наши моряки, плавают по всему миру, то это слово перекочевало и к нам.
Капитан поблагодарил профессора за разъяснение, и продолжил дымить, словно пароход. Алексей Платонович уже собрался уходить, но взглянул на береговой скалистый холм и замер. На холме стоял тонконогий вороной жеребенок. Жеребенок по-детски, с любопытством крутил головой, и его черная грива развевалась на верховом ветру…
На капитанский мостик неспешно поднялся плотный, темноволосый бородатый мужчина, пятидесяти лет. Капитан приветственно кивнул ему головой, и представил его:
- Знакомьтесь, это наш боцман - Илья, мы с ним тридцать лет вместе плаваем.
Боцман согласно кивнул головой. Алексей Платонович, представился молчаливому боцману, и отправился в каюту.
Каюты на пароходе, были только второго класса, но очень уютные, мебель и перегородки из светлого дерева, со всеми удобствами. В углу каюты, висела старая потрескавшаяся икона Николая Чудотворца – покровителя моряков и путешественников.
Княгиня лежала на диване с книгой, и что-то внимательно в ней разглядывала. Увидев профессора, она улыбнулась, и сказала:
- Алеша, оказывается, я взяла с собой книгу на эстонском языке. Ты знаешь эстонский?
- Нет.
- Значит, ее никто не будет читать. Будем всю дорогу разглядывать картинки, - пошутила она.
- А, картинки интересные? – улыбнулся профессор, и сел в резное деревянное кресло, прибитое к полу.
- Интересные. Путешествие эстонских матросов в Африку. Но сюжет и приключения, по-моему, автор позаимствовал у Гомера. Это видно по рисункам. Так сказать эстонская «Илиада» - африканиада.
- У автора хороший вкус, позаимствовал сюжет у Гомера! - улыбнулся Милорадов.
- Плагиат! – фыркнула княгиня.
- Что поделать, если все сюжеты уже описали древние авторы. Эстонским авторам, тоже хочется греческой славы и эстонских денег, - пошутил он.
Княгиня отложила книгу в сторону, и живо продолжила:
- Алеша, я уже познакомилась с одной очень приятной дамой, купчихой Феклой Садовской, и она мне рассказала, обо всех, кто с нами едет. Оказывается, здесь очень интересное и занимательное общество. А то, мне уже надоело это салонное змеиное братство. Скука смертная, одни и те же сахарно-сиропные разговоры. А здесь, неизведанное море нового.
Начну с Садовской. Фекла, с дочерью Каролиной, шестнадцати лет, возвращается от своих родственников домой, в Астрахань. Третья, а вернее, четвертая женщина пассажирка, Анна Сахарова, дама с собачкой. Собачка - болонка Коко. Анна - вдова нижегородского адвоката, ей 25 лет.
Остальные пассажиры - мужчины.
Прокурор - Коршунов Кирилл. Ветеринар конного завода князя Гагарина – Владислав, или Слава Жеребцов. Директор гимназии, и совместно учитель географии - Кузьма Кузьмич. Инженер с железной дороги - Антон Нестеров. Капитан каспийского флота – Капитон Кропоткин. Художник пейзажист Саша Жигулин. И купец, Тимур Рамазанов.
Все мужчины, от тридцати до сорока двух, кроме художника Саши. Ему восемнадцать лет. Все пассажиры из Астрахани.
Катя закончила описание пассажиров, и запела веселую французскую песенку.
Профессор добродушно рассмеялся:
- Катенька, я поражаюсь твоему умению, заводить знакомства. Ты за короткое время успела собрать сведения обо всех пассажирах, и еще успела, рассмотреть картинки в эстонской «Илиаде». Браво! Брависсимо!
- Это не я успела, а Фекла Садовская успела. Оказывается, когда она купила билеты, на этот пароход, то успела загодя, узнать всю подноготную обо всех пассажиров. Садовская боялась, что на пароходе окажется нижегородский душегуб Носатый, а у нее дочка - девица. Говорят, этот душегуб, уже сто девиц убил, а полиция, его никак не может поймать.
- Сто девиц! И где же он столько девиц нашел, которые ходят одни по городу, по темным углам, да без маменьки, да без няни?
- Сто девиц, Фекла конечно преувеличила. Убитых девиц всего пять, и не совсем они девицы. Эти девицы, продаются за пятак, и бродят по Набережной одни, темными вечерами. И, тем не менее, это все равно люди.
- А почему убийцу зовут Носатый? Его видели? – поинтересовался он.
- Говорят, его один раз видел дворник, но свидетель запомнил, только его длинный нос, а такой нос в Нижнем Новгороде, у каждого третьего.
Пароход плавно покачивало. Княгиня отложила эстонскую книжку в столик, взяла в руки старинную Библию, в кожаном переплете, доставшуюся ей от прабабушки, прочитала две страницы, и неожиданно заснула. Библия выпала из ее рук на диван. Алексей Платонович переложил Библию на столик, и решил дописать статью для исторического журнала «ПапирусЪ».
В данный момент, он писал учебник Истории России для университета, но, иногда по просьбе редактора, его друга Петра Пикуля, писал исторические статьи на заданную тему. Петр любил, когда в его журнале печатались профессора. Это придавало значимость его любимому русскому «Папирусу». В этот раз, Пикуль заказал ему статью «Прародина славян или откуда пошла Русь».
Княгиня спала. Алексей Платонович достал из саквояжа тетрадь с карандашом; тихо закрыл за собой дверь, и прошел на нос парохода. Там можно было посидеть на нижней палубе в комфортных условиях, и попытаться открыть великую загадку.
Профессор сел под синий тент, и окинул оком волжские просторы. На правом берегу виднелось большое село с ветряной мельницей. Стадо черно-белых коров, стоя в реке, пило воду. невдалеке гулял табун с матками и молодыми жеребятами. Лодки рыбаков застыли у берега. На высоком холме виднелась белая церковь с зеленым куполом.
Деревня уплывала. Алексей Платонович открыл тетрадь, и задумался… Долго думать, ему не пришлось. Мимо прошел маленький, вертлявый, мужчина с мелкими чертами лица, и большой лысиной, сияющей на солнце, словно медный таз. Мужчина, искоса и подозрительно, посмотрел на тетрадь, и вроде бы, хотел пойти дальше обозревать просторы, но неожиданно притормозил, и сел рядом с профессором. Не отрывая взгляда от тетради, он сурово спросил:
- Вы еще учитесь?
- Учусь, - кратко подтвердил Милорадов.
- А надо было, раньше учиться, - осуждающе сказал собеседник.
- Чем больше я знаю, тем больше понимаю, что ничего не знаю, - продекламировал цитату Милорадов.
- Ничего не понимаю. Что вы сказали? Надо было учиться в гимназии, яснее выражать свои мысли.
- Это сказал, не я, а Сократ. Посоветуйте это ему. Хотя, действительно, иногда, он излагает свои мысли туманно, - улыбнулся профессор.
- Вот видите! Сразу видно, этот Сократ, плохо учился в гимназии: баловался на уроках, пропускал занятия, хулиганил. Вы со мной согласны?
- Мне трудно сказать, я с Сократом не учился…, - бесстрастно ответил Алексей Платонович.
Мужчина немного наклонился к нему, и строго сказал:
- Извините, сударь, но я забыл Вам представиться. Я директор гимназии № 13, города Астрахани. Зовут меня, Мамонтов Кузьма Кузьмич.
Профессор в ответ пробасил:
- Милорадов Алексей Платонович, рязанский помещик.
Профессор не лукавил, в последнее время, он уже не преподавал в Петербургском университете. Два года назад, он получил в наследство от дядюшки, рязанское поместье Милорадово, и стал помещиком. Одновременно с помещиком, он стал свободным писателем историком.
Директор нахмурился, вновь взглянул на тетрадь, и продолжил допрос:
- Вы знаете, что Волга впадает в Каспийское море?
- Знаю.
- А, вы знаете, кто основал первое Московское государство?
- Знаю. Иван Третий, собиратель русских земель. Первый государь Московского государства.
- А, вы знаете, где находилась ставка Золотой Орды?
- Астраханское ханство.
- А дату присоединения Астрахани к России?
- 1556 год.
- Вы меня просто поражаете. Это в какой же гимназии вас так учили?
- В Санкт-Петербургской Академии.
- Вы академик?
- Профессор истории.
- Мерси, профессор. Покорно извиняюсь. Вот я опростоволосился! Видите ли, кроме службы директором, я еще преподаю географию, но мои ученики такие дубины, хулиганы, и неучи, что я постоянно ищу новые образовательные методы обучения.
- Нашли?
- Что?
- Новые методы.
- Думал, нашел, в Вас, а оказалось, нет. Вы ответили на все вопросы, но ваша методика не подойдет мне. А может, все же подойдет?
- Может и подойдет, но сначала гимназистам надо, успешно закончить гимназию, затем университет, а потом тридцать лет заниматься историей, которая всегда тесно переплетена с географией.
- Нет, этим оболтусам не подойдет…. Но, Вы же профессор! Подскажите мне интересную научную методу. Как ученикам лучше вдолбить географию? Придумайте что-нибудь!
- Прямо сейчас? – удивился профессор.
- Можете сначала подумать, нам еще до Астрахани плыть и плыть,
- деловито предложил директор.
- Хм-м-м… Нет, я лучше сейчас придумаю. Мне не охота до Астрахани думать о ваших оболтусах гимназистах. М-м-м….
э-э-э….а-а-а… о-о-о… Я уже придумал!
- Так быстро? Вот, что значит профессор! – восторженно воскликнул Кузьмич.
- Уважаемый, Кузьма Кузьмич, Ваши уроки географии должны быть интересны для детей. Это обучение в виде игры, где ученики, принимают участие. Объясню на примере. Вы предлагаете, одному ученику, к примеру, Ване, стать капитаном парохода. Остальные гимназисты – пассажиры. Ваня, стоя у карты, «плывет» от истока Волги до Каспийского моря. Во время плавания, «капитан» Ваня рассказывает «пассажирам» - гимназистам о городах, мимо которых они проплывают. Можно включить в эту игру и «пассажиров». Например, каждый гимназист, купец из какого-нибудь города. Этот «купец» рассказывает другим «купцам», подробные сведения о «своем» городе. Основание города; что в нем интересного и замечательного; какие великие люди в нем жили и живут; что произрастает в губернии; что добывают; какие, заводы и фабрики на губернской земле; и так далее…
Директор Кузьма Кузьмич, на миг задумался, и следом восторженно, всплеснул розовыми ладошками:
- Как здорово! Это же гениально! Вам надо написать об этом книгу. Это же будет педагогическая поэма! Обязательно напишите, и вы будете великим.
- Хм-м-м… мне сейчас некогда писать педагогическую поэму…
Директор школы прервал профессора:
- Вы не должны, гробить свой талант великого педагога.
Вам надо идти работать в университет. И не спорьте со мной! Вперед! Смелее!
Теперь профессор прервал директора:
- Я уже был преподавателем Петербургского университета факультета истории. Сейчас пишу исторические книги.
- Ах, вы еще и писатель. Гениально! Великолепно! Чудесно!
- Ничего чудесного, обрабатываю то, что лежит в архивах, - пожал плечами Алексей Платонович.
- Не хотите писать педагогическую поэму? А, что же делать с педагогикой? Такой талант пропадет, и люди не узнают вашу гениальную методу.
- А, я, ее вам дарю. Пишите, Кузьма Кузьмич, педагогическую поэму, сами.
Директор был поражен, столь щедрым подарком. Он вытаращил голубые глаза, и шмыгнул длинным, острым носом.
- Вы, правда, отдаете мне свою научную методу? – через некоторое время, недоверчиво спросил он.
- Отдаю, дарю; вручаю Вам, как победный российский флаг. Лишь бы ваши неучи, стали образованными людьми.
- О-о-о… Если я напишу такую педагогическую книгу, то… то… стану великим. Они же все говорили, что я глупый. Теперь, я им докажу. Они увидят, что во мне есть, что-то… что-то есть!
Директор поднял палец вверх, вскочил, как мальчик, и убежал. Возможно, он побежал писать педагогическую поэму.
На палубе воцарилась тишина, если не считать, шума, от парового колеса парохода. Профессор опять задумался, и посмотрел вдаль. Вдали опять проплывало большое село с двумя церквями…
Мимо Милорадова прошла невероятно толстая, некрасивая дама, с огненно-рыжими волосами. Следом, за ней шла худенькая рыжая девица, с невероятно тонкой талией. Обе дамы были в зеленых платьях, зеленых кружевных перчатках, и зеленых шляпках с красным пером.
Профессор решил, что это Садовская Фекла, и ее дочка Каролина. Он тут же забыл о них, и продолжил думать над статьей. Дама с девицей вернулись, и прошли мимо него еще раз.
В итоге, рыжие дамы прошли мимо него: раз, два, три, четыре раза. И, профессор решил, больше не думать на палубе. Он закрыл тетрадь, встал, молча поклонился дамам, и отправился в каюту. По дороге, он подумал: если Катя еще не проснулась, то он начнет писать статью. Если она уже проснулась, то тетрадь, можно смело положить в саквояж. Княгиня не любила, когда он писал рядом с ней.
В этот момент ей всегда хотелось поговорить о литературе, истории, географии, или решить какие-нибудь насущные вопросы, по поводу поместья. Например, куда посадить редиску, и какие шторы повесить в бальном зале… и все же, он, ее очень любил за веселость и непосредственность. А, если сказать еще точнее, то он просто ее любил, за то, что она – это она…
Профессор вошел в каюту. Катя уже проснулась, и рассматривала эстонские картинки. Он сел к маленькому узкому столу, прибитому к полу, и положил тетрадь с карандашом на стол. Катя закрыла книгу, и деловито сказала:
- Я решила выучить эстонский язык.
- У тебя нет русско-эстонского словаря.
- Ну и что. Если ученые разгадали месопатамскую письменность, неужели я не разгадаю эстонский язык.
- Разгадкой древней письменности, занимались десятки ученых, многие десятилетия, а нам плыть до Астрахани, всего ничего.
- Да. Ты прав, я не успею за это время, разгадать эстонский. Хотя, если ты мне поможешь, то…
- Эстонский, и разгадывать не надо. Приедем в Астрахань, я куплю тебе русско-эстонский словарь, и читай спокойно, на обратном пути, свою «Эстониаду».
Профессор неожиданно для себя, взял в руки книгу, быстро пролистал ее, и уверенно сказал:
- Катенька, это не эстонский язык. Это голландский.
- Голландский? Откуда ты узнал? Ты же не знаешь голландский.
- Я знаю, несколько общеупотребительных слов, на всех европейских и тюркских языках: - я, ты, он, она, мужчина, женщина, мальчик, девочка, солнце, дождь, идет, говорит, купить, продать, да, нет. Это мне нужно для работы. Если мне попадается документ на иностранном языке, а я его не понимаю, то я могу спокойно определить, к какому переводчику мне обратиться. Это удобней, чем обегать множество переводчиков, чтобы они определили, на каком языке сия бумага. К примеру, если бы мне попался листок из этой книги, я бы сразу пошел к переводчику с голландского.
Кстати, на этой странице есть все слова, которые я только, что тебе назвал.
Княгиня, театрально воздела руки к небу:
- Алексей, ты гений! Сколько времени, я тебя знаю, а ты все равно не перестаешь меня удивлять.
Профессор отказался признать себя гением, но с большим удовольствием лег на диван рядом с Катей, обнял ее, и весело сказал:
- Тоже, самое, я могу сказать о тебе, моя гениально-удивительная Катенька.
Княгиня рассмеялась, обняла его, и поцеловала: один раз, два, три, четыре. Они целовались, и смеялись, как дети. На пятом поцелуе, в дверь каюты громко и требовательно постучали. Катя перестала смеяться, недовольно нахмурилась. В дверь продолжали стучать, она фыркнула, и пошла, открывать дверь.
В каюту вошла веселая Фекла, за ней печальная Каролина. Княгиня радушно предложила им присесть. Каролина села в кресло, со скромным видом. Мамаша Садовская, масляно улыбнулась, и, продолжая стоять, проворковала:
- Здравствуйте люди добрые, вот зашли к Вам, побеседовать с учеными людьми. Мы никогда не встречались с профессорами, все больше с купцами, а у них какое образование. Подешевле купить, да подороже продать. Нам повезло, что мы попали с вами на один пароход, и хотели бы напитаться вашей ученостью, - говоря это, Фекла успела обойти каюту и внимательно осмотреть ее, хотя каюта Милорадовых, в точности повторяла каюту Садовских. Но, видимо, в ее каюте, не было книг, Фекла взяла книгу в руки, раскрыла ее, и спросила:
- Это кто же у вас читает эту заморскую книгу?
- Я, - ответила княгиня.
- Интересная книга. А, на каком она языке?
- На голландском, - натянуто улыбнулась Катя.
- Вот что значит ученые люди. Я про этот язык, и слыхом, не слыхивала, а люди его знают. И про что тут написано?
Катя открыла рот, чтобы сочинить по картинкам голландско-африканскую историю, но муж, зная ее фантазию, строго посмотрел на нее, и она, обреченно вздохнув, протянула:
- Не знаю. Я только что собралась изучать голландский. Когда я собиралась в дорогу, сказала Марфе положить в чемодан книгу на французском или немецком языке. А она видимо перепутала, и положила книгу на голландском.
- Вы знаете французский, как хорошо. Нам повезло, будете говорить с моей Каролиной по-французски. Я его не знаю, а девочке надо с кем-то говорить на французском. Спросите, княгиня, Каролину о чем-нибудь.
Катя хмуро спросила девицу по-французски, где она учила французский. Каролина скромно опустила зеленые глаза, и покраснела. Катя спросила, как ей нравится путешествие. Каролина продолжала молчать. После второго вопроса, девица уже походила на вареную свеклу.
Фекла довольно улыбнулась:
- Видите, какая моя дочь скромная, таких, теперь днем с огнем не найдешь. Сейчас все девицы такие наглые: все норовят декольте поглубже сделать, да туфельку свою показать из-под юбки. Ни стыда, ни совести. А моя, доченька, сама скромность.
- Извините, сударыня, но мне показалось, что ваша дочь не знает французский, - сказала Катя.
- Да, знает, она знает! Только говорить по-французски не может, а так все понимает. Даром, я, что ли, французу Сильвио Феллини, столько денег переплатила.
Фекла положила книгу, села на стул, и спросила княгиню о последней петербургской моде. Княгиня едва заметно, облегченно вздохнула. Разговор о моде был, более нейтральный, чем французский язык.
Женщины завели модную беседу. Каролина молчала, и громко вздыхала. Как показалось профессору, ей хотелось выйти на свежий воздух, но девица продолжала стоически сидеть, и ждать мать.
Профессор решил все же начать писать статью. Вообще-то, он любил писать в тишине, но сейчас, ясно понял, что тишины на пароходе «Щука», ему не видать, как своих ушей. И еще, он понял, что если Фекле повезло на этом пароходе, то им с Катей – нет.
Алексей Платонович открыл тетрадь; взял карандаш; в раздумье постучал им по столу… и в дверь каюты постучали.
Профессор открыл дверь. За дверями стоял дочерна загоревший долговязый юнга, с выгоревшими на солнце белыми волосами, пятнадцати лет. Юнга представился. Его звали Карп. Оказывается, Милорадовы не слышали гонга, созывающего на обед, и ему пришлось, постучаться к ним.
Фекла с Каролиной поспешили на обед. Карп зыркнул серыми глазами, в сторону рыжей Каролины, и Фекла, дала ему по шее леща. Карп недовольно хмыкнул, и стремительно исчез.
Катя переоделась в платье персикового цвета, надела белые кружевные перчатки, белую шляпку, и выпорхнула на палубу. Профессор вышел следом, закрыл дверь на ключ, сделал шаг налево, и уткнулся в обширную грудь Феклы. Он извинился. Садовская улыбнулась, и сообщила ему, что им опять везет. Ее каюта, окружена каютами профессора и прокурора, так, что в случае опасности, она надеется, на их мужскую помощь. Алексей Платонович согласно кивнул, и, они с Катей отправились на обед.
По дороге, они выяснили от юнги, что все каюты пассажиров находятся на этой стороне. На другой стороне, каюты заполнены товаром какого-то купца.
ОБЕД.
Около кают-компании стоял невысокий толстый мужчина, с арбузным животом, и орлиным носом. Толстяк пристально смотрел в небо. Милорадов поздоровался, и вместе с княгиней посмотрел вверх. В небе, довольно низко над рекой, парил крупный коршун. Мужчина опустил голову, и обратился к Милорадовым:
- Разрешите представиться, Коршунов Кирилл Иванович – прокурор губернского астраханского суда. Вот смотрю, так сказать, на своего родственника. Тоже, как прокурор, надзирает над грешной землей.
Милорадов неопределенно кивнул головой. Княгиня очаровательно улыбнулась прокурору, и они втроем, прошли в кают-компанию.
За столом уже сидели все пассажиры. Настенные часы, в бронзовом корпусе, украшенном щуками, били куранты.
Капитан Иван сидел во главе стола, но уже без трубки. Милорадовы сели за стол, и Иван по очереди представил всех присутствующих. Представляемые им мужчины кивали головой, женщины очаровательно улыбались. Профессор заочно, по рассказу Кати, всех уже знал, а теперь, увидел воочию.
За столом собралась, действительно интересная компания. Купчиха Садовская Фекла с Каролиной.
Прокурор Кирилл Коршунов.
Антон Нестеров - молодой, улыбчивый, инженер, с аккуратными пшеничными усиками.
Купец Тимур Рамазанов – серьезный, уверенный в себе, красивый брюнет, тридцати лет.
Художник Саша, высокий, худощавый юнец, с добродушным миловидным лицом и длинными кудрявыми волосами, цвета соломы.
Слава Жеребцов - ветеринар калмыцкого конезавода князя Гагарина, могучий, молодой человек с лошадиным лицом, карими глазами, и длинной каштановой гривой волос.
Кропоткин Капитон - капитан с каспийского парохода «Синяя Чайка». Капитан Капитон был похож на капитана Ивана, как родной брат, только, моложе. Отметив это, профессор, подумал, что возможно, российские капитаны, отливаются из одной формы в каком-то тайном подводном месте. Или, скорее всего, борода нивелирует отличительные особенности лица.
Рядом с капитаном сидел, уже известный, директор-географ Кузьма Кузьмич.
Слева от директора, несколько демонстративно, отстранившись от него, сидел худощавый чернявый студент астраханского педагогического университета Прохор Лимонов. Лимонов смотрел на собравшуюся компанию, с каким-то тайным презрением, если не сказать с ненавистью, и профессор решил, что он, один из тех немногочисленных студентов, что всегда бунтуют – бунтуют против всего, и против всех. Такие отрицатели всего-мира, встречались и в его университете. Обычно, они называли себя народовольцами, потом революционерами, некоторые примыкали к масонам. Но масонами, обычно были люди из высшего света. Они тоже, хотели сделать революцию, но сделать ее сверху…
Украшением стола, несомненно, являлась очаровательная вдова адвоката, Анна Смирнова – светловолосая дама с белой фарфоровой кожей, большими синими очами, и пухлыми губками. Молодая дама была похожа на красивую французскую куклу. Анна несомненно знала, что она обольстительна, но вела себя скромно и не доступно. На жгучие взгляды мужчин, внимания не обращала, или делала вид, что не обращает.
И последняя присутствующая на обеде, была белоснежная болонка Анны, с алым бантиком на шее, по прозвищу Коко. Вначале болонка бегала, как заведенная, вокруг стола. А, после того, как капитан всех представил, принялась тонким голоском гавкать, и Анна долго не могла ее успокоить.
Все приступили к обеду. Обед был простой, но сытный. На столе так же стояло вино красное, белое, и водка «СмирновЪ».
Обед шел своим чередом. Пассажиры насыщались. Болонка гавкала. Анна ее успокаивала. Мужчины прощали вдове ее визгливую собачонку. Фекла некоторое время терпела лай, но, выпив бокал красного вина, вспылила:
- Мадам Смирнова, может, вы успокоите свою брехливую тупую шавку.
Анна обожгла Феклу высокомерным взглядом, схватила Коко на руки, посадила ее на колени, и болонка успокоилась. Фекла тоже мгновенно успокоилась.
И, тем не менее, за столом воцарилось неловкое молчание. Кирилл Коршунов выпил стакан водки, и первым нарушил тишину, прерываемую звоном вилок, и хрустальным звоном бокалов. Прокурор улыбнулся хорошенькой вдове, и патетически сказал:
- Прекрасная, чудесная собачонка. Ко-ко-ко.
Анна благодарно ему улыбнулась. Коко гавкнула на прокурора.
Прокурор погрозил ей толстым коротким пальцем, и укоризненно сказал:
- Нельзя Коко, так себя вести. Вот одна собачка, так себя вела, а городовой взял ее и пристрелил. На той неделе, я это собачье дело разбирал. Дама требовала на суде, за убитую собачку отправить городового Ремезова на каторгу в Сибирь. Еле-еле, я Ремезова от каторги спас. Вот видите, Аннушка, какие судебные истории бывают нехорошие; и собачку жалко, и городового.
- Убивать собачку за лай, это изуверство, - возмутилась Анна, и погладила Коко.
- Я забыл сказать, что собачка еще за палец городового укусила.
- Все равно, это ужасно, - сверкнув карими очами, сказала вдова.
- Согласен с вами, мадам, это ужасно, несправедливо, - подтвердил прокурор, но было видно, что плевать ему было на собачку, он просто хотел понравиться очаровательной вдове.
Остальные мужчины тоже бросали взгляды на кукольно-красивую Анну. Но Коршунов их всех перехитрил. Скоро, он все внимание приковал к себе.
Прокурор одним махом выпил стакан водки, мгновенно опьянел, и принялся рассказывать случаи из своей судебной практики. Коршунов рассказал об адвокате, который защищал студента революционера, а тот, потом его застрелил. Потом о капитане, который в борьбе за сердце красавицы - пассажирки, выкинул за борт пассажира.
Затем, пошли следующие судебные дела. Инженер, убил дочку капитана военного корабля. Купчиха отравила своего мужа из-за молодого любовника инженера. Ветеринар, утопил свою жену, чтобы жениться на любовнице купчихе. Художник, проигравшийся в карты, убил купца, чтобы вернуть карточный долг. Купец ограбил банк. Директор школы, развратил гимназистку. Студент-бомбист пытался убить самодельной бомбой прокурора, но по случайности убил жену ветеринара с ребенком. Прокурор, конечно же, остался жив.
После окончания уголовных дел, Коршунов сообщил, что он самый неподкупный прокурор. У него полно своих денег, денег – много, поэтому подкупать его бесполезно.
Прокурор закончил свою речь, еще выпил водки, и мутными глазами, посмотрел на профессора. Алексей Платонович, со снисходительной улыбкой пробасил:
- Слава богу, господин прокурор, что в ваших уголовных делах, никакой профессор: никого не ограбил, не убил, и не отравил.
Студент Прохор Лимонов скривился:
- А зачем профессору убивать руками, он может убить морально. Так сказать, убить душу, а это еще страшнее.
- Знаете, милый сударь, после вашего замечания, я подозреваю, что вы уже покинули свой университет из-за ХРОНИЧЕСКОЙ неуспеваемости, - бесстрастно предположил бывший преподаватель университета Милорадов.
- Да покинул! Мне надоело это застойное убийственное болото, под названием университет, - с вызовом, и ненавистью отрезал бывший студент.
- Молодой человек, надо было каждый день заниматься, готовиться к экзаменам, тогда профессора не будут вас морально убивать и душить вопросами на экзаменах. А если целыми днями бездельничать, как вы будете потом учить своих будущих учеников? Чтобы чему-то научить, надо научиться самому.
Лимонов вспыхнул, выскочил из-за стола и пулей вылетел из кают-компании. Дверь за ним громко захлопнулась. Капитан Иван допил чай, пожелал всем приятного обеда, и ушел на мостик менять боцмана. Сразу за ним ушел, совершенно пьяный прокурор Коршунов.
Как потом понял профессор: прокурор, хотел своими рассказами, убрать предполагаемых соперников, но не рассчитал норму выпитого, и первый выбыл из борьбы.
И все же, Коршунов кое-чего добился. У всех соперников испортилось настроение настолько, что они, напрочь, забыли про очаровательную вдову. Может быть оттого, Анна откровенно грустила, и задумчиво гладила Коко. Картина была достойной кисти Рафаэля или Буше.
Фекла загадочно хмыкнула, выпила еще один бокал и улыбнулась капитану Капитону. Капитон тут же демонстративно уткнулся в тарелку. Теперь расстроилась Фекла. Она вздохнула, и посоветовала худенькой Каролине побольше кушать.
Первым, очнулся от грусти художник Саша. Он стал искоса поглядывать на Анну. И она, вроде бы тоже, благосклонно посмотрела на него. Болонке Коко это не понравилось, она звонко гавкнула, и алый бантик с шеи упал на пол. Саша кинулся его поднимать, и получил еще один благодарный взгляд. Конечно, от Анны, а не болонки. Коко не оценила этого шага.
Директор Кузьмич доел обед, посмотрел на пустое место, оставшееся после студента Лимонова, потом перевел взгляд на профессора, и неодобрительно сказал:
- Вот молодежь пошла. Кругом одни Лимоновы. Всем недовольны: учиться не хотят, делать ничего не хотят, - желают только болтаться по злачным местам, да заводить революции. Куда катится мир?
Профессор пожал плечами, и оптимистически ответил:
- Мир никуда не катится, все идет своим чередом. Сейчас вы, сударь, почти повторили обличительную речь Сократа. Он тоже говорил, что молодежь пошла неуважительная, не слушается родителей, не встают, когда входят старшие…и в конце, философ заключил: «Куда катится мир!». И что же? Наш мир, катится себе и катится, как волны в Волге. Уходит одна волна, приходит другая, а Волга все течет и течет, а волны все катятся и катятся. Куда катятся? Один бог знает…
- Знаете, профессор, мне очень хочется познакомиться с вашим мудрым Сократом, - сказал Кузьмич.
- Знакомьтесь, мне не жалко. Возьмите в библиотеке его книгу.
- А, лично познакомиться можно?
- Лично нельзя, он умер еще до нашей эры.
Директор застыл с огорченным лицом. Княгиня звонко рассмеялась. Пассажиры заулыбались. За столом, заметно потеплело, и возможно, при других обстоятельствах, в беседу бы включились все пассажиры, но обед закончился, и все стали расходиться.
Профессор с княгиней первыми вышли из кают-компании. Погода была прекрасна, и Катя предложила пройтись, полюбоваться прекрасными волжскими видами. Они прошлись по пароходу, туда - обратно, и остановились на носу парохода. Здесь собрались почти все пассажиры. Не было только прокурора Коршунова, и Прохора Лимонова.
Княгиня увидела Анну под белым зонтиком; тут же вспомнила, что забыла свой зонтик, и пошла в каюту. Профессор остался ждать. Он облокотился на перила и посмотрел вперед. Впереди, в отдалении от всех, стояла Анна. За ее фигурой: во всю ширь, сияло лазурное небо; искрилась миллионами искр Волга; проплывали изумрудные берега, и на фоне всего этого, стояла она - очаровательная женщина.
Остальные пассажиры расположились под тентом в плетеных ивовых креслах. Садовская Каролина тосковала, и накручивала рыжую пламенеющую прядь на палец. Ее мать, пыталась привлечь взгляды молодых мужчин к своей дочери, но напрасно. Мужчины неотрывно любовались: то ли волжскими просторами, то ли Анной.
Впрочем, на данный момент: прекрасные просторы и прекрасная вдова, были единое целое.
Художник Саша в залатанной косоворотке, вымазанной красной краской, что-то рисовал на листке, часто бросая взгляд на Анну. Инженер Антон курил трубку, и грустно улыбался. Ветеринар Слава нюхал табак из самшитовой табакерки, украшенной головой лошади. Каспийский капитан Капитон часто и громко вздыхал. Директор Кузьмич не отрывал взгляда от Анны, и волжских просторов. Купец Тимур постукивал пальцами по деревянному подлокотнику, и думал о чем-то слишком серьезном. Коко спала под креслом купца, и ворчала во сне.
Кати все не было; солнце палило; и под серым английским цилиндром профессора, образовалось настоящее пекло. Алексей Платонович снял цилиндр, распахнул светло-серый сюртук, и сел под тент в ивовое кресло. Художник оказался рядом с ним, и он мельком взглянул на его листок. Саша рисовал Анну. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, художник еще не достиг мастерства, и Милорадов, еле слышно, посоветовал ему соблюдать пропорции. Юноша покраснел, и так же, еле слышно, ответил:
- Я еще не художник. Я только учусь. У меня лучше получаются пейзажи, чем портреты.
Художник скомкал листок, бросил его в реку, и, глядя на Анну, продекламировал четверостишие Хафиза:
«Если эта прекрасная турчанка
Понесет в руках мое сердце,
За ее индийскую родинку
Я отдам Самарканд и Бухару».
Тимур Рамазанов дико расхохотался, и все удивленно посмотрели на него. Заметив это, купец прекратил смеяться. Кузьмич повернулся к нему, и недовольно, учительским тоном сказал:
- Разве можно смеяться над стихами художника, тем более, если он посвятил их прекрасной женщине.
Тимур неопределенно пожал плечами, но невольная улыбка продолжала светиться на его красивом лице. Кузьмич, явно собрался дальше воспитывать купца, и профессор быстро сказал в его защиту:
- Не судите, Кузьма Кузьмич, строго. Возможно, Тимур, вспомнил давнюю историю с этим четверостишием.
- Что за история? – живо полюбопытствовала Фекла.
- Господин художник, прочитал четверостишие великого поэта Хафиза. Полководец Тимур тоже хорошо знал это четверостишие. Когда он захватил Шираз, то сел на ковре посреди площади, разграбляемого города, и приказал привести к себе поэта Хафиза.
Через некоторое время к нему подвели великого стихотворца, одетого в простой, залатанный халат. Завоеватель пренебрежительно посмотрел на него, и сказал:
- «О, несчастный! Я всю жизнь потратил для того, чтобы украсить и возвеличить Самарканд и Бухару, а ты за родинку какой-то потаскухи хочешь их отдать!»
На это Хафиз ответил:
- О, повелитель правоверных! Из-за такой моей щедрости я и пребываю в такой бедности.
Железный Тимур рассмеялся, и пощадил мудрого поэта.
Профессор закончил рассказ, и теперь дико засмеялась Фекла. Тимур поморщился, встал и ушел. Саша оглядел свою, вымазанную краской косоворотку, и покраснел. Вдова адвоката уничижительно посмотрела на купчиху, громко позвала Коко, и пошла в каюту. Болонка лениво поднялась и побежала за ней. В короткое время, все мужчины разошлись по каютам. Как будто, после исчезновения Анны, необъятные просторы потеряли свою привлекательность.
На палубе остались лишь Фекла и Каролина. Старшая Садовская была расстроена донельзя, и еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Каролина, исподтишка, с большой нелюбовью, поглядывала на мать. В душе Алексея Платоновича, шевельнулась жалость, и он принялся развлекать Садовских занимательными случаями из истории. Мать развеселилась, дочь, все равно оставалась печальной…
Когда появилась Катя, и села с зонтиком под тент, Алексей Платонович, оставил, дам, развлекаться втроем. У него от жары, разболелась голова, да и женщинам, будет намного приятнее проводить время в уединенном дамском обществе.
В каюте было довольно прохладно; в открытый иллюминатор влетал слабый ветерок, созданный движением парохода, и профессор лег передохнуть. Все равно, писать с больной головы – неразумное занятие. Можно написать такое, что потом не вырубишь топором… Один раз, после такого «головного» писания, его вызывали к имперскую тайную канцелярию… Все обошлось, но впредь, он решил писать статьи на ясную голову.
Алексей Платонович проснулся от стука в дверь, приподнялся и увидел, что рядом с ним спит Катя. Он тихо поднялся, надел домашние туфли, и приоткрыл дверь. За дверями стоял юнга. Карп пригласил их на ужин, и профессор, кивнув головой, закрыл дверь.
Алексей Платонович на минуту задумался. Есть совсем не хотелось, тем более, сразу после сна. С другой стороны, он не знал порядков на пароходе «Щука». Быть может, под вечер, когда им захочется, есть, они останутся голодными. За себя, он не переживал – немного поголодать полезно для здоровья; для этого, и нужны посты; а вот голодная Катя – это настоящее извержение Везувия. И чтобы, не испытать этого извержения, он решил сказать Карпу, чтобы тот, принес им ужин в каюту.
Профессор вышел из каюты. На палубе стало прохладней. Карп и боцман стояли у трапа, и как показалось, Милорадову, юнга оправдывался перед боцманом. По крайней мере, так это выглядело со стороны. Мальчик склонил голову, и почесывал шею.
Увидев Милорадова, боцман оставил юнгу, смахнул пот со лба, и направился к каюте прокурора. Илья постучался несколько раз, никто ему не ответил, и он пошел обратно к трапу. Карп поплелся за ним, и Алексей Платонович остановил юнгу:
- Сударь, не соблаговолите ли, принести нам ужин в каюту. Мы с женой поедим позже.
Юнга остановился, опустил глаза, и недовольно пробурчал:
- Это, что за пассажиры, никто есть не хочет. Ну, ладно, сейчас принесу. Вообще-то, у нас есть еще поздний ужин, для тех, кто хочет поесть на ночь. Мы им сами все в каюты приносим.
Профессор решил с ним подружиться, и благодушно пробасил:
- Сударь, как ваше отчество?
- Зачем это? – вздрогнул, и вытаращил испуганные глаза Карп.
- Я просто хочу знать ваше отчество, - повторил он.
- Да, я ничего такого не сделал. Я просто зову всех на ужин. Мерси, пардон, вуаля, шерше ля фам, пуркуа ля франс, - юнга собрал все свои французские слова, считая, что все они означают извинение. Хотя, последнее выражение, переводилось, как «Говорите ли вы по-французски?»
Юнга считал, что теперь, после французской абракадабры, от него отстанут, но профессор не дал увести себя во французскую сторону, и повторил вопрос:
- А, я все же хочу узнать, Ваше отчество.
- Карп Петрович…, - вздохнул юнга, и тихо, недовольно продолжил, - и все равно, я ни в чем не виноват. Мерси, пардон, лямур.
- Конечно, не виноват. Виноваты мы. Извините нас, уважаемый мосье Карп Петрович, мы не знали ваших правил. В ближайшее время исправимся, и постараемся вовремя приходить в кают-компанию, - улыбнулся Милорадов.
Услышав от пассажира, извинения и уважительный тон, юнга онемел, и еще больше вытаращил синие глаза. Алексей Платонович, еще раз улыбнулся, и Карп Петрович бегом понесся выполнять просьбу.
Профессор вернулся в каюту. Катя уже встала, и некоторое время, они обсуждали животрепещущую тему, - идти или не идти на ужин. Юнга принес ужин в каюту, и эта тема отпала сама собой.
После ужина, Алексей Платонович вышел погулять. Катя отказалась идти. Она не хотела встретиться на палубе, со слишком говорливой, Феклой.
На палубе было тихо и безлюдно. Солнце уже склонялось к горизонту, и легкий ветерок окутывал пароход. Милорадов решил пять раз обойти весь пароход, чтобы прогнать, никак не проходившую сонливость.
Он прошел первый круг, и зашел в рубку. За штурвалом стоял боцман Илья. Они немного поговорили об особенностях волжского ландшафта, и профессор отправился дальше. Во втором круге, он встретил даму с собачкой, Анну Смирнову, и она по собственной воле присоединилась к нему. По дороге, они поговорили: о погоде, о политике, о столице, о царе Александре, и профессор отметил, что Анна образованна, и умна.
Во время четвертого пароходного круга, им встретился директор Кузьмич. Он остановил профессора, и пригласил его к себе сыграть в шахматы. Профессор вежливо отказался, и недовольный Кузьмич вернулся в свою каюту. На пятом круге, Анна устала, и села в ивовое кресло. Алексей Платонович сел рядом, чтобы продолжить занимательную беседу, но вскоре к ним, по очереди, присоединились: купец Тимур, инженер Антон, ветеринар Слава, художник Саша, капитан Капитон; и Милорадов, оставил этот тесный круг, где мужчины соревновались между собой, как очаровать обворожительную Анну. Профессор выбыл из игры, со спокойной совестью. В каюте его ждала, прекрасная дама, с оленьими глазами, Екатерина.
Когда он вернулся в каюту, в ней уже поселилась Фекла и Каролина. Юная Каролина, опять грустила, и сейчас, она была похожа на царевну Несмеяну. Именно, такую иллюстрацию, профессор видел в детстве, в своей потрепанной книжке «Русские народные сказки».
Фекла, наоборот, увидев профессора, обрадовалась и воскликнула:
- Алексей Платонович, а мы без вас скучаем.
- Да? Очень жаль… - обреченно сказал он, грустно посмотрел на тетрадь, и отправился играть в шахматы к директору.
Кузьмич был несказанно рад его приходу. Он играл сам с собой. На столе стояли индийские шахматы из слоновой кости, с серебряной инкрустацией. Во время их долгой игры, в каюту директора, по очереди заглянули все пассажиры парохода. Но, увидев их занятие, тут же исчезали.
В шахматы директор играл ужасно; еще ужасней были его разговоры, об ужасной современной гимназии. В итоге, беседы с директором, профессор пришел к выводу, что: образование в России ужасное; дети ужасны; и Россию ждет ужасный конец.
Алексей Платонович закончил десятую партию, простился с Кузьмичом, и вышел из каюты. В небе разгорался малиново-золотистый закат. Он подошел к перилам, и стал любоваться Волгой.
Закат отражался в воде. Река текла плавно и величественно; мимо проплывали села: с людьми, домами, садами, мельницами, и церквями. В одной из проплывающих мимо церквей, зазвонил вечерний малиновый звон; и когда последний, чистый, мелодичный звук, замер в малиновом небе, на профессора, опять снизошел оптимизм, жестоко подорванный директором гимназии.
В итоге, после общения с величественной Волгой, Милорадов решил, что пока есть эти села и этот малиновый звон, Россию ждет прекрасное будущее…
Алексей Платонович хотел продлить это ощущения светлого покоя, и расположился под тентом, невдалеке от компании пассажиров. Перед ним растилась Волга, но долго радоваться ему не пришлось. Кузьмич вывернул из-за угла, словно черт из табакерки. Он сел рядом, и, по привычке, опять принялся ворчать, ругая современное образование. Профессор терпел его ворчание из вежливости, и ждал момента, когда можно будет улизнуть от директора гимназии.
Анна слышала его ворчание, и решила, успокоить Кузьмича:
- Дорогой Кузьма Кузьмич, у нас прекрасное образование. Раньше и такого не было. Древнегреческие мальчики занимались только спортом, и ничем больше.
- Поэтому, они и вымерли, эти древние греки, - буркнул Кузьмич.
Профессор решил вступиться за любимую Древнюю Грецию:
- Извините, мадам Анна, но вы немного не правы. В Греции дети занимались не только спортом. В Элладе существовало два типа учебных заведений. Как только греческому мальчику исполнялось6-7 лет, он поступал в палестру, где три года занимался лишь физическими упражнениями. Впрочем, на последнем году учеников знакомили с музыкой и лирической поэзией, учили читать и писать.
В 14-16 лет юные эллины переходили в среднюю школу, которая называлась «гимнасий». В гимназии юноши занимались борьбой, прыжками, дискометанием, бросали копье на дальность, учились преодолевать рвы, бегали по морскому берегу, увязая в песке…
Сначала мальчики занимались в частных гимназиях, потом переходили в государственные. Разумеется, это были дети свободных зажиточных граждан.
Кроме занятий спортом, в гимназии обучали письму, литературе математике, философии. Так же вводились элементы общественного воспитания: беседы со взрослыми, посещение театров, судов, музыкальных, поэтических и атлетических состязаний.
В 18 лет юношу-гимназиста принимали в число свободных граждан. В торжественный день на городской площади, он приносил присягу государству, и ему вручали экипировку воина.
Профессор закончил импровизированную лекцию, и Кузьмич довольно сказал:
- Вот видите, мадам Смирнова, какое прекрасное образование было в Древней Греции. Дети там занимались делом: прыгали, бегали, метали диски, а сейчас что? Никакого спорта!
Вдова надула губы, и демонстративно отвернулась от директора. Алексей Платонович миролюбиво сказал:
Уважаемый Кузьма Кузьмич, у нас Россия, а не южная Греция. Наши мальчики не смогут в российские морозы, часами бегать по снегу, полдня метать снежки, и преодолевать ледяные рвы. Так можно всех мальчиков выморозить.
Профессор поднялся с кресла, и поспешно покинул Кузьмича.
Он шел, и его душа пела от счастья, сейчас он, наконец-то, отдохнет от директора в своей тихой каюте, с Катей.
У дверей, его оптимизм немного поутих. Из-за двери слышался веселый голос купчихи…
В каюте его встретили встревоженные дамы. При его появлении, Катя, Фекла и Каролина, испуганно вздрогнули, как будто ожидали вместо него, увидеть что-то страшное. Профессор вопросительно посмотрел на Катю. Она открыла рот, но Фекла высказалась первой:
- Алексей Платонович, прокурор пропал!
- Пропал? Как пропал? – удивился он.
- Не знаю, как он пропал, но я уверена, его убили, - заявила Садовская.
- Убили? Вы видели убийство?
- Сейчас я, вам, профессор, все расскажу по порядку. У княгини заболела голова, и мы пошли с Каролиной к себе. Потом я вспомнила, что мне нужно решить с прокурором один важный судебный вопрос. Я пошла к нему, постучалась, но он, мне не ответил. Тогда, я прошлась по «Щуке», заглянула во все углы - его нигде нет. Я опять стала стучаться в каюту, и теперь уже стала звать его. Я стучалась, стучалась, стучалась… Но Коршунов не отвечал, и я встревожилась. Почему, я встревожилась даже не пойму, но что-то мне показалось странным.
Не так уж прокурор много выпил, чтобы до сих пор спать. Он и на ужин не пришел. Я пошла к капитану Щукину, все объяснила. Он открыл дверь, своим ключом, а прокурора в каюте нет. Потом, все пассажиры и матросы его искали, но нигде не наши. Капитан, как мне кажется, нисколько не расстроился; сказал, что прокурор, наверно спьяну упал за борт, и ушел. Теперь, мы сидим с княгиней, и переживаем. Скоро, и нас, на этой «Щуке», всех поубивают.
- Сударыня, а почему вы думаете, что прокурора убили? Может, он действительно, пьяный упал за борт, - предположил Милорадов.
- Неужели, вы ничего не понимаете? Вы же профессор!
- Нет, не понимаю. Объясните, мне, пожалуйста, будьте добры.
- Если бы это был обычный пассажир, я бы поверила, что он упал за борт. А прокуроры - просто так за борт не падают. Их только толкают за борт! Вот попомните мое слово, скоро еще кого-нибудь укокошат. Это наверно душегуб Носатый пробрался на наш пароход, и скоро на нашей Щуке, ни одного человека не останется.
- Глупости. Как, я слышал, Носатый убивает только продажных женщин. А прокурор, не продажная женщина.
- ха-ха-ха…Неужели вы не понимаете! Носатый обязательно должен ненавидеть прокурора. Это его самый страшный враг! И потом, Носатый убивает и простых женщин. Он мою сестру убил! Арина пошла в магазин за шляпкой, а потом ее нашли изуродованной за городом.
- Тогда, это не Носатый. Скорее всего, Ваша сестра поехала за город с хорошим знакомым. И там, он ее убил.
- Мы тоже дома, об этом подумали. Видимо, Арина нас обманула, солгала про шляпку. Она у нас старая дева, ей было уже двадцать семь лет, и мы, ее отпускали в ближний магазин одну. Но вы профессор, еще одного не знаете. Почему-то в Нижнем Новгороде, все считают, что Носатый - человек богатый, и живет в другом городе. Если люди, так говорят, я уверена, это неспроста. Видно, кто-то, что-то видел, или слышал. Просто так и чирей на носу не вскочит, - заключила Садовская, и профессор с ней согласился:
- Наверно, вы, сударыня, правы. Если люди так говорят, то возможно, в этом, есть какая-то доля правды. Раз такое дело, я хотел бы у вас еще кое-что узнать. Вы, сейчас, говорили, что, в то время, когда стучались к прокурору, вам что-то показалось странным. Что именно? Вспомните эту странность.
Фекла задумалась, и на ее загорелом лбу образовалась глубокая складка. Через минуту, она всплеснула полными руками, и сообщила:
- Я сразу, заметила, что прокурору, очень понравилась вдова с собачкой, и он решил до Астрахани за ней ухаживать. А может быть и дальше. Поверьте мне, я знаю мужчин и их мысли.
А теперь послушайте. Вдова Смирнова сидела на палубе. Вокруг нее собрались все мужчины. Все - кроме вас и директора. Сразу видно, вы люди образованные, и вдовы вас не интересуют.
Заметьте! Все сидели вокруг этой болонки, а прокурора там не было!
Сначала, я об этом не задумалась, и только теперь, когда вы спросили меня, я поняла, что меня невольно насторожило - это отсутствие прокурора около вдовы. Он должен был сидеть около нее! Если его там не было, значит, его вообще нигде нет. Птицу видно по полету, и Коршунов, не из тех людей, что будут спать, когда его добычу, окружили соперники.
В разговор вмешалась княгиня:
- Может быть, Смирновой не понравился Коршунов, и она уже успела отвергнуть его. Мы же не знаем, встречались они или нет, между обедом и ужином.
- Отвергнуть Коршунова невозможно. Вы плохо знаете его. А, я, многое, что слышала о нем. И все - нехорошее. Наша Астрахань городок небольшой, и все друг друга знают. А уж прокурора, тем более, - сообщила Фекла.
Профессор продолжил:
- Еще один вопрос, сударыня, а почему, когда все искали прокурора, никто не оповестил нас о его пропаже?
- Так, вы оба были вне подозрения. Не будут же профессор с директором - выталкивать прокурора за борт. Сидят ученые люди, в шахматы играют, и никто вам не стал мешать. Пароход маленький – ищеек полно, зачем вас тревожить, - пояснила Фекла, и вздохнула.
- А, что, все уже решили, что прокурора убили? – спросил профессор.
- Скажу по секрету, все твердят, что Коршунов сам свалился. Но я знаю, его убили и выкинули с парохода.
- А, вещи Коршунова в каюте?
- Капитан гово;ит, все на месте. И лодки проверили, они тоже на месте. Я сейчас пойду к себе, закроюсь на сто замков, и до самой Астрахани, из каюты не выйду. Пойдем доченька.
Садовская дошла до дверей, приоткрыла их, и воскликнула:
- Я боюсь! Там кто-то стоял, а потом убежал. Дорогой, профессор, проводите, пожалуйста, нас до каюты.
Алексей Платонович проводил их до соседней каюты, подождал, когда изнутри щелкнет замок, и пошел к капитану Ивану. Пароход словно вымер. Из каюты Анны доносился звонкий смех, видно у нее был гость.
Щукин стоял за штурвалом, курил трубку, и Милорадов подумал, что трубка является, одушевленной частью капитана, выпускающей дым. Рядом стоял юнга, водил пальцем по потрепанной карте Волги, и что-то бубнил, словно учил урок. Профессор поздоровался. Иван нахмурился, и без всяких предисловий сказал:
- Алексей Платонович, не слушайте вы эту Феклу. У меня каждое лето, кто-нибудь за борт валится, и многие, из них до берега доплывают. И на других, пароходах, такая же история. Напьются дл чертиков, а потом изображают из себя дельфинов. Помню, я одного пассажира выловил, а он на меня кричит: «Я купаться хочу, мне жарко, зачем ты, мне мешаешь». Вот и поговори с ними.
- И все же, Иван Андреевич, я хотел с вами проверить на месте ли деньги Коршунова. Человек отправился в дорогу, и у него обязательно должна быть какая-то сумма. Если деньги на месте, то Коршунов сам упал с парохода. Если денег, нет, то его исчезновение, выглядит странно.
- Может, прокурор деньги уже в Нижнем потратил. Он туда по делам ездил. Сейчас, он домой возвращается, и деньги ему уже не нужны.
- Все равно, у Коршунова должна быть хотя бы мелочь. Он должен нанять извозчика, чтобы добраться до дома. Поэтому, давайте, Иван Андреевич, на всякий случай проверим мою версию. Тогда всем будет спокойнее.
- Мне, некогда, не могу же я бросить штурвал парохода…хотя…ладно, Карп, позови-ка сюда боцмана.
Юнга убежал, и скоро вернулся с боцманом. Илья взялся за штурвал. Капитан, юнга и профессор, друг за другом пошли к каюте прокурора. По дороге им встретился отчисленный студент Прохор Лимонов. Он с хмурым лицом, и поникшими плечами, ходил по палубе туда и обратно, словно решал трудную задачу. При их появлении, Лимонов, круто развернулся; направился к своей каюте, и профессор отметил, что каюта студента, располагается рядом с каютой прокурора.
Капитан открыл своим ключом каюту, и они вошли внутрь. Капитан и юнга остались стоять у дверей. Алексей Платонович обошел небольшое помещение - все лежало на своих местах. Он открыл узкий шкаф, все полки были пусты. Постель была расстелена, подушка смята, как будто прокурор встал на минутку, и вышел. В углу, стоял новый французский саквояж. Милорадов взял его, вытряхнул вещи на кровать, потом сложил их обратно, и задумчиво сказал:
- Портмоне нет. Даже если, Коршунов возвращался домой без копейки денег, то пустое портмоне должно было лежать в саквояже.
- Может быть, он носил его с собой? – высказался юнга.
- Носить с собой портмоне неудобно. Это не принято в обществе. Оттопыривается карман сюртука. Скорей всего, кто-то забрал его.
Карп задорно предложил:
- Может поискать портмоне в других каютах? Давайте, я завтра, когда все будут завтракать, пройдусь по каютам, и поищу. У кого найду - тот украл кошелек прокурора.
Капитан Щукин поднес мускулистый кулак к носу Карпа:
- Я тебе поищу! Нельзя по каютам лазить. А это портмоне, давно уже в Волге валяется. Какой дурак, будет его хранить в каюте, когда тут все на виду. И еще запомни, глупый Карп, кошелек – у крестьян, а у прокурора - французское портмоне. И портмоне оно, даже если там нет денег.
Капитан убрал кулак. Юнга поморщился, и привычно, нагловато, сказал: «Мерси, кэп». Алексей Платонович еще раз огляделся. Искать портмоне здесь было напрасно - все на виду, и он спросил:
- Иван Андреевич, сколько у вас ключей от каюты?
- У меня от каждой каюты, по три ключа. Все ключи разные; замки тульские, с секретом. Один ключ я выдаю – пассажиру; второй – у меня; третий – храню дома, на берегу. На всякий случай, вдруг, пассажир свой потеряет.
- А, здесь, кто-нибудь, кроме вас, может взять ваши ключи?
- Нет. Я свои ключи храню в секретном месте. Я уже пятьдесят шесть лет плаваю, и всяких пассажиров перевидал. Один, купцом представляется, а на самом деле вор-каторжанин, другой, директором назовется, а сам – шулер карточный. Поверьте мне, я всякого навидался: никому не верю, и свои ключи храню, как царскую казну. Мне неприятностей не надо. Один раз неприятность, второй раз – неприятность, и считай моя «Щука» пошла на дно, - отрезал капитан, и продолжил. - А, вы профессор напрасно думаете, что дверь прокурора открыли моим ключом. Сомневаюсь, что этого толстого борова, кто-то силком вытащил, чтобы за борт выбросить. Точно, он сам вышел… хотя, вы бы могли его скрутить…, - капитан подозрительно посмотрел на профессора, и тот улыбнулся:
- Я прокуроров за борт не выбрасываю. Я пишу про них книги.
Алексей Платонович наклонился, чтобы поставить саквояж обратно в угол, и заметил, из-под матраса выглядывает уголок серо-желтой бумаги. Он вытащил его, это было судебное дело мещанина Кожевникова Виктора Олеговича. Оно состояло из двух листов. Суть дела Кожевникова, была проста, как мир. Кожевников взял у купца Тимура Рамазанова в долг тысячу рублей и не отдает.
Профессор поднял матрац, там больше ничего не было; положил судебное дело в саквояж прокурора, и пошел к выходу.
Он вошел в свою каюту. Катя молилась на икону Николая Чудотворца. Он стал молча раздеваться, чтобы лечь в постель, и она встревожено спросила:
- Алеша, что ты обо всем этом думаешь?
- Трудно сказать, что я думаю. Есть два варианта. Первый - прокурор сам упал с парохода. Второй – его вызвали из каюты, и столкнули в Волгу. Единственное, что я знаю - у него украли портмоне, возможно с большими деньгами.
- Ты думаешь, Коршунов жив?
- Тут два варианта. Первый - он доплыл до берега, и теперь будет добираться на другом пароходе. Второй – он утонул.
- Ты, надо мной издеваешься? Если ты не скажешь мне, что ты думаешь, у тебя два варианта. Первый – спать на постели. Второй – спать на палубе. Выбирай, - твердо сказала Катя.
- Душенька моя, Катенька. Я тебе только, что иносказательно сказал, что я ничего не знаю. Не буду же я, как Фекла, просто так, утверждать, что прокурора убили. И вообще, я не понимаю, зачем ей все это надо. Может быть, прокурор сам свалился, а из-за ее голословных утверждений нас будут таскать по судам, и подозревать во всяких грехах.
- Ты прав. Зачем ей это надо? А может быть, она глупа? Или ей хочется привлечь к себе внимание? Зачем?
- она повернулась к Алексею Платоновичу, но он ничего не сказал, лег в постель, и Катя продолжила, - я не собираюсь свое свадебное путешествие, проводить в суде. вечно, ты меня не слушаешь! Если бы мы поехали в Италию, то…
- То мы бы попали бы в эпицентр чумы, а это намного страшнее, чем российский суд, - пробасил профессор.
- Мы могли бы плавать, вокруг Италии на пароходе.
- На итальянской «Щуке», мы могли бы попасть в руки пиратов, а это намного страшнее, чем Фекла. Катюша, давай спать. Ничего страшного не случилось. Может быть, прокурор уже давно доплыл, и спит на берегу, под боком какой-нибудь вдовушки. А мы, тут его уже похоронили.
Профессор зевнул и закрыл глаза. Княгиня подумала о чуме, потом о пиратах, и решила, что волжское путешествие намного приятней и безопасней. Потом у нее в голове сверкнула, интересная мысль по поводу Феклы, она хотела сказать об этом профессору, но он уже спал, и она вздохнула…
Конечно, утром эта интересная мысль забылась.
Ночью ей снилось, как коршун налетает на Феклу, и уносит ее за облака.
№ 2. Второй день.
Профессор открыл глаза, и почувствовал, что его что-то встревожило, но, что именно - он понять не мог. Кругом стояла тишина… тишина… тишина… и он догадался, что пароход стоит на месте. Алексей Платонович тихо встал; накинул халат; вышел на палубу и замер.
Над Волгой стоял такой густой молочный туман, что в трех шагах ничего не было видно. Он постоял, раздумывая идти к капитану или нет. Стоять в тумане было неприятно, а идти в нем – опасно. Туман окружал его со всех сторон. Ему казалось, что он находится не на земле, а в каком-то неведомом пространстве; и вокруг него ничего нет: ни земли, ни реки, ни парохода, ни Кати. Туманная сырость проникла под одежду. Профессор поежился, и вернулся в каюту. Здесь была Катя и земля.
Из-за тумана, солнечный свет почти не проникал в иллюминатор. В каюте стояла полутьма. Княгиня обычно вставала поздно. Алексей Платонович зажег керосиновую лампу, достал из саквояжа тетрадь с карандашом, и приступил к статье, а вернее к ее наброскам. Потом, на берегу, он перепишет эту статью чернилами.
Профессор на минуту задумался… написал слово Русь, и, через несколько минут, красивые каллиграфические буквы побежали по белому листу:
«Прародина славян или откуда пошла Русь».
«Русь – слово, пережившее разнообразное значение:
1) этнографическое: русь – племя,
2) социальное: русь – сословие,
3) географическое: Русь – область,
4) политическое: Русь – государственная территория.
Первоначально слово «Русь» обозначало племя, но какое? Об этом спорят доселе, и спор этот породил громадную литературу. Одни считают Русь племенем иноземным, другие – туземным, славянским; этимологию этого слова не объясняют ни те, ни другие.
Сначала, я приведу, как объясняют значение этого слова ведущие историки.
Байер, Шлецер, Погодин, Соловьев, Куник - выводят значение этого термина, из начального летописного свода. Свод этот прямо говорит, что названные племена послали за море к варягам-руси, потому, что так назывались эти варяги-русь, как другие варяги зовутся свеями, урманами, англянами и готами. Итак, по летописному своду, Русь относится к варягам – норманнам, как вид к роду, или ветвь к дереву.
Но целый ряд изыскателей, пользуясь историческими источниками, выводил Русь из других племен.
Татищев и Болтин выводили Русь из Финляндии. Ломоносов так же из начального летописного свода, выводил Русь из Пруссии
( Руссия – Пруссия), где действительно жили полабские славяне. Кстати, столица Германии, Берлин имеет славянские корни.
Гольман выводил Русь из Рустрингии; Венелин, Морошкин, Максимович, Савельев – из балтийских славян с острова Рюген, который назывался прежде Ругия, оттуда Руссия; Костомаров – из Литвы; Щеглов - из мордвы, т.е. поволжских финнов; Юргевич выводит Русь из каких- то хазар; Иловайский и Стрыйковский от россов - роксолан (росс-алан), которых античные географы Страбон и др. начинают знать, еще до рождества Христова.
Второе значение Руси – сословие. Это значение открывается в известии Константина Багрянородного о Руси. Он говорит, что в ноябре киевский князь выходит из Киева со всею русью, имея в виду дружину, сопровождавшую его в походе. Так же обозначает Русь древняя повесть о начале Русской земли 11 века. Рассказывая, как Олег утвердился в Киеве « Ибеша у него варязи и славяне
(новгородцы) и прочи прозвавшася русью», следовательно, русью стали зваться варяги и славяне, сопровождавшие Олега в его походе и оставшиеся у него на службе. Итак, русь в 10 в. – высший служилый класс.
Третье: Русь – область. В это же время, 10 в., Русь имеет значение географической области. Именно киевской, или полянской земли.
Четвертое: Русь – государственная территория. В 11 в. слово Русь усвоило и политическое значение, стал обозначать всю территорию, которой владела Русь, во главе с киевским князем во главе. По-видимому, такое же значение придавал этому слову и Святослав, обращаясь к дружине перед битвой с греками «Да не посрамим земле Русские!»
А теперь, вернемся к истоку. Откуда же пришли славяне на Днепр, и почему они (славяне) стали называться Русь?»
Я, приму смелость, обосновать свое видение этого вопроса, так же выведенное из различных исторических документов…
(***(Василий Ключевский «История России» специальные курсы. Астрель Москва. 2003 г стр. 120)
Завершить «свое мнение» профессору не удалось, в каюту громко постучались; он отложил карандаш, и открыл дверь. За дверями стояла Фекла, бледная, в слезах. Он приложил палец к губам, намекая, чтобы она говорила тихо, и пригласил ее в каюту.
Садовская вошла, и прошептала, со слезами на глазах:
- Моя дочь пропала! Что делать?
- Срочно идти искать. Пока не впадайте в панику. Может, она вышла погулять, и потерялась, - сказал профессор.
Он потушил керосиновую лампу, и пошел к выходу. У дверей, Садовская схватила его за руку, и шепнула:
- Буду держаться за вас, иначе, мы потеряемся.
Он кивнул головой.
На палубе все так же стоял туман, который редко встретишь: густой, плотный, словно разлитое в воздухе молоко. Алексей Платонович прикоснулся рукой к стене, и, не отрывая руки, пошел вперед. Стена служила единственной ниточкой, которая соединяла его, хоть с какой-то земной опорой, а вернее с палубой парохода «Щука». И в тот момент, когда он сделал первый шаг, ему показалось, что туман, еще больше сгустился.
- Каролина! – зычно крикнула Фекла.
- Каролина, - пробасил профессор.
Вокруг стояла тишина, и он предложил, еле видимой в тумане, Садовской:
- Пойдемте к капитану Щукину, если конечно, мы в этом тумане, найдем к нему дорогу.
Они шли, как слепые, и звали Каролину. Из кают выглядывали невидимые пассажиры, и спрашивали, что случилось?
Они объясняли, и слышали в ответ.
- Какой ужас! Кошмар! - сказала невидимая Анна.
- Вот она современная молодежь! Сбегут из дома, и не предупредят, - заявил невидимый директор.
- Может, она свалилась в реку? - предположил невидимый ветеринар Слава.
- Надо спустить лодку на воду, и искать ее, - предложил невидимый инженер Антон.
- Надо всем выйти, и осмотреть весь пароход, - сказал купец Тимур.
- Эти волжские пассажиры, какие-то ненормальные. Один в воду свалился, другая, в туман, пошла гулять. Наши пассажиры, намного интеллигентнее, - пробурчал невидимый каспийский капитан.
Невидимый, художник Саша и студент Прохор, ничего не сказали. То ли у них был крепкий сон, то ли, им нечего было сказать.
Между тем, на крики профессора и купчихи, пришел Щукин. Капитан вышел из тумана; и ни за, какую стену, он не держался. Иван подошел вплотную, и так громко гаркнул в туманное небо, что его крик наверно слышали в ближайших облаках:
- Каролина, если сейчас же не подойдешь сюда, я найду тебя, сброшу в Волгу, и твоя мама тебе не поможет.
Из тумана донесся тихий плаксивый голос Каролины:
- Я боюсь. Меня мама будет ругать.
- Да, я тебя сейчас, поганка, прибью, - крикнула Фекла.
- Спокойно! – одновременно сказали капитан и профессор.
- Иди сейчас же сюда, негодяйка! – приказала мать.
- Не пойду. Ты меня будешь бить, - ответила дочь.
- Не буду, иди сюда, моя рыбочка. Я люблю тебя! Ты зачем пошла в туман? – прокричала мать.
- Я хотела погулять. Мне надоело сидеть в каюте.
- А если, тебя сейчас убьют? – крикнула Фекла, и следом, где-то в тумане раздался дикий испуганный крик Каролины.
Капитан, профессор, и мать рванули на крик.
Крик не останавливался. Девица кричала и кричала. Где-то в тумане, они натолкнулись на Каролину в белом платье, почти сливающуюся с туманом.
Столкнувшись с тремя, внезапно появившимися людьми, Каролина закричала еще страшнее. Мать закрыла ее открытый рот рукой, и, только увидев, что дочь успокоилась, убрала руку.
Дрожащая Каролина пролепетала:
- Мама, меня кто-то сейчас хватал в тумане за шею.
Фекла обняла дочь, и крикнула, какому-то невидимому врагу:
- Если только тронешь мою дочь, то я тебя мигом на куски разорву, и за борт выброшу. И не думай, что я слаба. Я кули с мукой на мельницу ношу.
Каролина заплакала. Фекла тоже, и профессор спросил:
- Вы кому сейчас кричали?
- Убийце, который хотел мою доченьку убить.
- А, кто, он?
- Откуда я знаю. Может Носатый, может Горбатый, может Усатый, но я свою дочь в обиду не дам.
Неожиданно Фекла отстранилась от дочери, и воскликнула:
- А, откуда у тебя на шее это колье? По-моему оно дорого стоит, - приглядевшись, заключила Фекла.
- Какое колье? – спросила Каролина.
- Вот, такое! - мать прикоснулась к колье, из мелких изумрудов.
Дочь посмотрела на колье, и пожала плечами:
- Я не знаю, откуда оно появилось. Может, меня им задушить хотели.
- Ах, ты, развратница. Я тебя сейчас покажу, как тебя, изумрудами задушить хотели. Я тебе покажу…- Фекла схватила Каролину за руку, и утащила в туман.
Алексей Платонович, посмотрел на Ивана, и извинительно сказал:
- Наверно, наша пассажирская компания, вам уже надоела.
- Нормальная компания. Я видал и похуже. Пока ваша компания, еще ничего серьезного не натворила, - бесстрастно ответил капитан, и ушел в туман.
Профессор пошел обратно. Он шел, прямо через туман, и надеялся, что эта прямая дорога не заведет его прямо на дно Волги. Туман приглушал звуки, но каким-то шестым чувством, он почувствовал, что кто-то за ним идет. Он замер и прислушался… вокруг стояла тишина…он пошел вперед - опять послышались шаги. Алексей Платонович замер; дальше пошел крадучись, на цыпочках, и шаги прекратились.
Свою дверь, он нашел, только потому, что она единственная не была закрыта на ключ, и открылась при нажатии. В каюте все было по-прежнему. Княгиня, несмотря на все туманные крики, крепко спала, и улыбалась. Его одежда насквозь промокла от туманной сырости, и профессор стал переодеваться в сухое белье.
За стеной слышались приглушенные крики Феклы, и плач Каролины. Судя по их отрывочным возгласам, он понял следующее. Мать уверяла дочь, что если она будет гулять в тумане, то ее обязательно убьют. Так же, как ее сестру Арину. Дочь упрямо твердила: ей хотелось погулять в тумане. Это так загадочно, романтично, по-французски. Прогулка в тумане, была во французской книжке. В ответ, Фекла, заявила, что за эти туманные гуляния, убивают невинных девиц: и по-русски, и по-французски.
Алексей Платонович зажег керосиновую лампу, сел к столу, прочитал конец недописанной статьи про «свое особое мнение»; и задумался… думать ему долго не дали. В каюту громко постучали, и он, от неожиданности вздрогнул.
Катя проснулась от громкого стука, накинула вишневый кабардинский халат, купленный на Кавказе, и открыла дверь. Алексей Платонович отложил карандаш, и закрыл тетрадь, «со своим особым историческим мнением».
В каюту вошла заплаканная Фекла. Она плюхнулась в кресло; и сквозь слезы сказала:
- Скажите, княгиня, что мне делать? Почему на меня все несчастия валятся?
- Что за несчастье? – встревожилась Катя, и прижала руки к груди.
- Кто-то подарил моей дочери изумрудное колье, Ужас!
- Ничего ужасного не вижу. Радоваться надо!
- Чему тут радоваться, просто так, изумруды не дарят. Чужие мужчины дарят изумруды, только за разврат, - зарыдала Фекла.
- А кто ей подарил колье? - поинтересовалась княгиня.
- Каролина не знает, все было в тумане. На палубе был туман, сплошной туман, и кто-то в тумане повесил ей на шею колье.
- Может, это колье хотели подарить Смирновой?
- Княгиня, вы хотите сказать, что моей дочери, никто не может подарить изумруды, просто так? – явно обиделась Фекла.
- Нет, нет. Я хочу сказать… - растерялась Катя, и прося помощи, посмотрела на профессора. Он молчал, как сфинкс, и она, вздохнув, продолжила, - я хочу сказать, что Каролина, слишком юна, чтобы мужчины ей дарили дорогие подарки.
- И, я о том же говорю! Я к людям со всей душой, а они мне злом отвечают. Кругом столько непорядочности, злобы. Как мне жить? Где найти райский уголок, - смахнула слезу Садовская.
- А, вы создайте райский уголок, вокруг себя. Дружите, только с хорошими, порядочными людьми. Вы пытаетесь дружить, со всеми, а надо знакомиться постепенно. Не надо сразу открывать свое сердце всем. А, вдруг, этот новый друг - нехороший непорядочный человек. Возможно, из-за этого все ваши неприятности, - учительским тоном сказала Катя.
- Вы правы, княгиня. Теперь, я буду дружить только с вами, - согласилась Фекла, и вытерла зеленым платочком слезы.
После этих слов, профессор и княгиня, не сговариваясь, посмотрели друг на друга, и обреченно вздохнули. За стеной, неожиданно громко зарыдала Каролина, и Фекла вздохнула:
- Что за девицы пошли. Ноют и ноют, всем недовольны, все им не так. Я в их годы, была веселушка-хохотушка, все бежали ко мне дружить, потому что со мной было весело. А у Каролины, ни друзей, ни подруг. Что мне делать с ней?
Катя осторожно и ласково начала:
- Мне кажется, вы слишком опекаете свою дочь. Вчера, весь день она просидела в душной каюте около вас. Каролина юная девица, ей надо больше гулять; любоваться волжскими просторами; наивно флиртовать с мужчинами. Посмотрите, сколько на пароходе молодых интересных мужчин. Если Каролина погуляет по палубе, тогда это волжское путешествие, будет ей в радость, и запомнится на всю жизнь.
- Флиртовать! Еще чего не хватало, пусть сначала выйдет замуж, а потом, флиртует сколько хочет, - возмутилась Садовская.
- Все девушки флиртуют. Флиртовать – это значит, улыбаться парням. Такое ведется испокон веку, от сотворения мира. Ведь, и в библейские времена, Иосиф и Мария, перед свадьбой, издали улыбались друг другу. И если Каролина, прогуляется одна среди пассажиров, ничего плохого не случится.
- А, вдруг случится? А, если какой-нибудь развратник на нее нападет.
- Кто на нее нападет на пароходе? – удивилась Катя.
- Убийца! Прокурора уже столкнул с парохода, теперь он ищет новую жертву. Лучше я буду ходить с Каролиной за руку. Хотя… я женщина слабая, и не смогу одна справиться с мужиком. Может ваш муж, будет с нами гулять. Он мужик сильный, сразу видно, что справится с убийцей.
Ревнивая княгиня онемела, от такого предложения. Она была дама воспитанная - отказать неудобно, но и смотреть, как твой муж гуляет в обществе Феклы и Каролины, это было слишком.
Катя, в отчаянии посмотрела на Алексея Платоновича; на этот раз, он пришел на помощь:
- Уважаемая сударыня, у нас с Катюшей, свадебное путешествие, и я не могу в медовый месяц, гулять с чужими женщинами. Извините, меня сударыня, но я почему-то уверен, что вы с любым неприятелем сможете справиться. В вас столько силы, и напора, что даже Самсон, вам может позавидовать.
В комнате повисла тишина. Фекла улыбнулась, сравнению с библейским Самсоном, распростилась и ушла.
Дверь за ней захлопнулась. Катя схватила голландскую книгу, прошептала французское ругательство; швырнула книгу на пол, и сказала по-немецки:
- Я говорила тебе, надо было ехать в Италию. Почему я должна смотреть, как ты ухаживаешь за этой рыжей Свеклой.
- Катенька, ты же слышала, я отказался ухаживать за Свеклой. Я буду ухаживать за тобой, моя душенька, - по-немецки ответил он.
- Я уже ненавижу эту Свеклу. Она пытается увести тебя. Противня свекла!
- Успокойся, моя душенька. Вспомни, милочка, в Баден-Бадене ты ненавидела Гортензию Шварцман, в Париже – Розу Лядур, в Софии – Ягоду Петрову. И где они, эти ягоды - розы? Они остались, в далекой дали, а ты всегда со мной. Поверь мне, Катюша, никакая Фекла с Розой, не сравнятся с тобой, и твоими прекрасными оленьими глазками.
Профессор подошел к надувшейся Кате, поцеловал ее, и в дверь опять постучались. Она нервно вырвалась из объятий, кинулась к двери, распахнула настежь; и крикнула:
- Я могу хоть минуту…, - по-немецки крикнула она, и на полуслове она замолчала.
За дверью стоял Карп, с выпученными, от страха глазами. Княгиня смущенно извинилась; достала из портмоне пять рублей; и подала их юнге. Он, с удивленным лицом, осторожно взял монету, и доверительно сказал:
- Мерси, пардон, мадам. Шпрехен зи дойч, фрау?(говорите ли вы по-немецки), э-э-э, – сумбурные познания юнги в иностранных языках закончились, и он спросил, - это теперь мои деньги?
- Твои, - очаровательно улыбнулась княгиня.
- Тогда приходите на завтрак. Только капитану не говорите, что мне дали столько много денег.
- Почему?
- Капитан Щукин, считает, что деньги развращают меня, - вздохнул белобрысый Карп.
Катя пообещала не говорить, закрыла дверь, и деловито сказала:
- Сейчас я надену белое платье, и бриллиантовое колье. Пусть эта Фекла-свекла, из рыжей, станет белой.
- Катенька, с нами едут более бедные люди, и не надо смущать их своим богатством. Это неприлично, - добродушно заметил профессор.
- Ты прав, я сейчас надену синее платье в белый горошек, и бусы из жемчуга. Хотя, жемчуг я тоже не надену. Надо быть скромнее… А, что делать с моим бриллиантовым колье? Я только сейчас подумала, что мне страшно их здесь оставлять. В эту каюту, может войти любой, - княгиня на миг задумалась, и затем сообщила, - Алешенька, ты будешь носить колье с собой во внутреннем кармане сюртука. Если, по словам Феклы-свеклы, ты справишься с убийцей, то с вором, ты справишься обязательно.
Катя отдала ему свое колье, и стала переодеваться к завтраку. Пока, она отвернулась, профессор положил бриллиантовое колье, в свои старенькие, но любимые, домашние туфли. Туфли, он ногой, засунул под кровать. Еще в детстве, он знал, что это самое потайное место в доме, и в каюте тоже.
Завтрак.
На Волге было ясно и солнечно, и уже не верилось, что совсем недавно, туман закрывал плотной пеленой весь свет. «Щука» двигалась вперед. Колесо парохода, с шумом загребало воду, оставляя после себя веерообразный след, и радугу, созданную водяной пылью. На берегу виднелся Козьмодемьянск; из зеленой стены садов выглядывал местный Кремль, белокаменные здания и множество церквей. Причал был заставлен пароходами, баржами и лодками. Этот город всегда привлекал паломников; и славился своими ремеслами, привлекавшими местных и заморских купцов.
Профессор и княгиня шли по солнечной палубе. Мимо проплывал чудесный городок Козьмодемьянск, и Катя неустанно показывала ему, все новые и новые достопримечательности. В этом городке, и сейчас жила ее старенькая тетушка Светлана Синегорская, жена губернатора, и на обратном пути, Катя хотела заехать к ней в гости. Профессор пообещал исполнить ее желание.
В кают-компании уже собрались все пассажиры. Не было только Анны. Профессор с княгиней поздоровались, и сели за стол.
Алексей Платонович оглянулся на часы. Настенные часы, с бронзовыми щуками, показывали, что до начала завтрака осталось две минуты, и пассажиры, в ожидании, перебрасывались ничего не значащими фразами.
Мать, и дочь, Садовские были разодеты в пух и прах, и, сверх меры, увешаны драгоценностями. Фекла улыбалась каспийскому капитану Капитону, и выпытывала у него всякие морские премудрости. Например, ее интересовало, почему тяжелый пароход не тонет, и почему волны в море то маленькие, то большие. В отличие от веселой матери, Каролина, была печальна. Профессор заметил, что Слава Жеребцов, благосклонно посматривает на нее. Но огненно-рыжая девица, то ли не замечала этого, то ли ее не интересовал ветеринар.
В каюту, горделиво вошла дама с собачкой, и за столом наступило заметное оживление. Особенно в стане мужчин. Анна выглядела прекрасно. На ней было шелковое, цвета морской волны платье, и бриллиантовое колье с диадемой. На Коко был бирюзовый бантик. Болонка поздоровалась с пассажирами, с радостным лаем.
Вдова села за стол, и в свете, лившемся из иллюминатора, ее украшения сверкнули радужными алмазными искрами.
Катя, в расстройстве, посмотрела на свое простоватое платье в белый горошек. Фекла заметила это, и ядовито прошептала:
- Вот, видите, княгиня, как хорошо живет вдова адвоката. Мне приходится, баржу рыбы насолить, да продать, чтобы такое колье купить, а адвокат, за защиту каторжников, задаром его получает.
Кате не понравился ядовитый тон Садовской, и она выступила в защиту вдов и адвокатов:
- Адвокаты, тоже нужны. А, это колье, может Анне, от матери или бабушки досталось.
Фекла недоверчиво хмыкнула. В часах «Щуки» заиграли куранты, и завтрак начался. В этот раз, блюда были более изысканны, как будто их готовил другой кок.
Капитан Щукин, как обычно был суров и молчалив. Каспийский капитан, купец, инженер, ветеринар, и художник, поглощая пищу, не забывали, в той или иной мере ухаживать за Анной. В этом соревновании не участвовали только директор гимназии и бывший студент.
Мужчины, то и дело говорили комплименты вдове, и Фекла все больше печалилась. Каролина не изменила своего настроения, она, и до этого была грустна, и чем-то недовольна. По крайней мере, это выражало ее лицо.
Завтрак подходил к концу. Кузьмич первым закончил, есть, и въедливо спросил капитана:
- Скажите, пожалуйста, почему вы не остановили пароход на какой-нибудь пристани, и не сообщили полиции о потере прокурора? Я почему-то только сегодня, подумал об этой странности.
- Я вчера ночью пришвартовался к пристани, и сообщил в полицию о пропаже пассажира Коршунова. Видимо, вы все спали, и не заметили этого.
- А, почему сразу же, после исчезновения прокурора, вы не остановились? – продолжал допытываться директор.
- Сразу пришвартоваться я не мог, у меня пароход, а не лодка. Это лодка, или баржа могут пристать к любому берегу. А, пароходу нужна пристань, и семь футов под килем.
- А, что вам сказала полиция?
- Ничего не сказала. Жандармы приняли сообщение и все. Это для вас, этот случай невероятное событие, а для береговой полиции, это обыденный случай, - строго пояснил капитан Иван.
Директор согласно кивнул головой:
- Мои гимназисты, тоже отчаянные сорванцы. Прыгают в воду, где положено, и где не положено. А прокурор сам виноват, нечего было наклоняться на перила. По законам физики, у него верхняя часть туловища тяжелее, чем нижняя. Поэтому, по законам физики, он свалился в Волгу. Я теперь, хожу за три метра от перил, чтобы не доставлять капитану неприятности. Хотя у меня, с физикой тела, все в порядке.
В разговор вступила Анна:
- Мосье, капитан, как вы думаете, прокурор смог доплыть до берега? Ведь Волга, так широка.
- Не знаю. Некоторые умудряются доплыть. Захочешь жить, переплывешь Волгу туда и обратно. И, Коршунов, спокойно мог доплыть. Я слишком далеко от берега не удалялся.
- Значит, прокурор смог доплыть до берега, и остался жив, - деловито заключила вдова.
Фекла многозначительно посмотрела на Анну, и громко возмутилась:
- Напрасно, мадам Смирнова, вы считаете, что прокурор доплыл.
Прокурора убили, а потом скинули в Волгу. Я в этом уверена.
Купчиха подняла глаза к небу, мол, там наверху, сидит прокурор Коршунов, и он может, подтвердить ее слова.
Вслед за ней, Анна демонстративно подняла синие очи к небу, и изобразила на лице неприятие собеседника, намекая тем самым, что Фекла больна на голову. За эти пять минут, профессор, в первый раз понял, что поднимание глаз к небу, может иметь, совершенно разные значения.
Женщины попробовали убить друг друга, пламенными взорами, но не смогли даже выжечь искры, и опустили взоры в тарелку.
За столом повисла напряженная тишина. Садовская дождалась, когда ее дочь закончит завтрак, и они молча ушли.
После их ухода, инженер Антон Нестеров, насмешливо сказал:
- Мне кажется, мадам Фекла, хочет ужасов и приключений. Если прокурор, спьяну выпал с парохода – это скучно и неинтересно. А вот если, его задушили, потом разделали на рыбное филе, а затем утопили – то это захватывающе интересно для обывателя, и подруг Садовской.
Каспийский капитан кивнул головой:
- Я с вами согласен. Фекла хочет потрепать нам нервы, так сказать для веселья. Весело, конечно, будет ей, а не нам.
- А, мне, кажется, убийство прокурора, придаст нашей поездке некий шарм, авантюр, - сказал молодой художник, и взглянул на Анну. Она осуждающе приподняла брови, и он покраснел.
Ветеринар фыркнул, и тряхнул каштановой гривой:
- Если прокурор свалился в Волгу, то никакого шарма, я здесь не вижу.
В разговор неожиданно вступил бывший студент:
- Если хоть один прокурор утонет в Волге, то это будет ему справедливое наказание.
Директор гимназии возмутился:
- Почему вы не любите прокуроров? Государству нужны прокуроры, без них наш мир погрязнет в преступности.
Студент Лимонов усмехнулся:
- У любого прокурора, есть люди, которых они невинно отправили на каторгу.
- Надеюсь, вас не отправляли невинно в Сибирь?
- живо поинтересовался Кузьмич.
- Меня нет! – вспылил студент.
Директор повернулся к Милорадову:
- А, вы что скажете профессор?
- Извините господа, но мне трудно, что-либо сказать, - я не знаю фактов. Я историк, и привык опираться на несомненные факты, а все эти домыслы, это из области сказок.
Кузьмич обратился к княгине:
- А, вы что думаете, мадам Милорадова?
- Я согласна с мужем. К тому, же мы еще не знаем, жив прокурор или утонул. Может быть, Коршунов, живой и невредимый, плывет на другом пароходе в Астрахань.
Анна поправила бриллиантовое колье, и с досадой протянула:
- А, если он все же утонул? Прокурор все-таки был очень пьян. Поэтому, мне очень не нравится то, что Садовская утверждает, будто прокурора убили. Это совершенно безответственно. Из-за ее напрасных обвинений, нам придется какое-то время проводить в суде при разбирательстве этого непонятного дела. И даже если суд ничего не выяснит, у многих из нас, репутация будет безнадежно испорчена. Вы же все сами знаете, как рассуждают некоторые люди: то ли он украл свинью, то ли у него украли свинью, но все равно это подозрительное свинство.
Не знаю, как другим, а мне, совсем не нужно, что бы какие-то глупые выдумки, портили мою жизнь. Тем более сейчас…
Директор уронил серебряную вилку на пол, поднял ее, и, глядя на нее, задумчиво протянул:
- Вилка, это не к добру. Скоро к нам придет нехороший гость.
Художник засмеялся:
- Как может на плывущий пароход прийти гость?
- Раз вилка упала, значит придет. Меня еще никогда вилки не обманывали. Если вилка упала на пол – жди неприятности. А неприятности, обычно приносят люди, - учительским тоном сказал Кузьмич. Потом на миг задумался, и подавленно продолжил. – Я только сейчас понял, что купчиха вредит мне. Если она будет болтать безответственные вещи; меня будут таскать по судам; а потом уволят! Я буду подозрительное лицо, а таким не место в гимназии.
Он замолчал, оглядел всех пассажиров, и со страхом сказал, - что же нам теперь делать? Ведь это касается всех!
Все смущенно молчали, и Анна деловито предложила:
- Нужно кому-то поговорить с Садовской, и объяснить ей то, чего она не понимает. В конце концов, надо объяснить ей, что эти разборки в суде могут повредить ей самой, и ее дочери тоже. Кто с ней поговорит? Я не могу, купчиха меня не послушает.
Вдова оглядела присутствующих. На ее удивление, никто не желал объясняться с Садовской, и она с очаровательной улыбкой, призывно посмотрела на художника. Саша пожал плечами, и смущенно сказал:
- Я ради вас, готов на все, мадам Анна, но с мадам Феклой, не хочу говорить.
- Почему?
- Я ее боюсь…
- Боитесь?
- Вы меня не так поняли, или я не так сказал. Я ее не боюсь, но я думаю - она меня не послушает. Тут нужен другой человек, более представительный.
Анна посмотрела на инженера:
- А, вы Антон, тоже боитесь?
- Я не боюсь Феклу, но мой внутренний голос, говорит мне, объяснять что-то Садовской невозможно. Я думаю, после нашего разговора, она решит, что прокурора, столкнул именно - я. И когда мы прибудем в Астрахань, она сразу же сообщит об этом полиции.
Анна вздохнула, вновь оглядела мужчин, но никто не выразил желания, разговаривать с купчихой, и она задумчиво сказала:
- И что же нам делать?
Все молчали, и она обратилась к профессору:
- Может, вы, Алексей Платонович с Садовской поговорите? Вы профессор древней истории, и ваша историческая репутация вряд ли пострадает. Юлию Цезарю все равно, бывали вы в суде или нет.
- Я могу поговорить с Садовской; за свою репутацию, я не боюсь; и, тем не менее, я не буду уговаривать ее, чтобы она молчала.
- Почему? – удивилась вдова.
- Пока, я не хочу говорить – почему. Возможно, позже я, все вам объясню.
Вдова прикусила свою пухлую губку, и в разговор ввязался, дотоле молчавший купец Тимур:
- Видимо, профессор думает, так же, как и я. Возможно, Садовская, говорит про убийство, не просто так. Вдруг, она видела само убийство, и ждет не дождется, когда по приезде в Астрахань, сообщит полиции имя убийцы.
За столом воцарилась гнетущая тишина; совсем не такая, что была пять минут назад. Все окинули быстрым подозрительным взором своих соседей.
Капитан почесал бороду, и пробормотал в усы:
- Если это так, то я не завидую, Фекле. Она может за свой язык поплатиться. Глупая, глупая женщина.
Директор испуганно вздрогнул:
- Господа! Нам надо по очереди охранять Феклу. Иначе, следующей, за прокурором, полетит в Волгу она.
Анна улыбнулась:
- Не смешите меня, Кузьма Кузьмич. Да, эта Фекла, трех мужиков за борт выбросит, и вместо бурлаков, наш пароход потащит, если уголь закончится.
- А, если, господин купец, говорит правду? Тогда, мадам Анна, Фекла Садовская в опасности, - Кузьмич нахмурился, дернул под столом ногой, и нечаянно пнул в бок, Коко. Болонка возмущенно загавкала, и директор провозгласил:
- Вот видите! Даже собачка со мной согласна!
Бывший студент зло фыркнул:
- Хватит наводить тень на плетень – то вилки у вас говорят, то собачки. И не надо, как директор в гимназии, наводить панику. Мы не гимназисты. Прокурор сам свалился в воду. Коршуновы не тонут, они везде выплывут. Фекла - обыкновенная болтливая баба; а болонка – глупое животное.
Он встал из-за стола, пнул стул, и, размашистыми шагами, вышел.
Директор расстроился:
- Господа, почему он разозлился? Народ не зря придумал, все эти суеверия. Они подтверждаются всей древней историей. Если собака, к какому-то слову, гавкнула, это значит, человек прав.
Ветеринар усмехнулся:
- Кузьма Кузьмич, если я скажу, мир перевернулся вверх ногами, а моя лошадь тут же заржет, это не говорит о том, что моя лошадь умней меня.
Ветеринар Жеребцов встал из-за стола, вежливо пожелал остающимся, хорошего аппетита, и вышел из кают-компании. Вслед за ним потянулись и другие пассажиры…
Профессор с княгиней вышли на палубу. Здесь их уже поджидал Кузьмич. Он предложил Милорадову сыграть в карты; но он отказался, пояснив, что играть в карты не любит. Тогда, директор предложил ему сыграть партию в шахматы. Алексей Платонович опять отказался, сейчас, у него есть более важное занятие. Капитан Капитон, находившийся рядом, предложил сыграть в карты, вместо профессора, и обрадованный Кузьмич пригласил его в свою каюту.
Директор с капитаном ушли. Профессор с княгиней прошлись по пароходу, и сели в плетеные кресла под тентом. Впереди раскинулись сияющие волжские просторы; мимо медленно проплывали берега; солнце сияло, во всю мощь, и уже не верилось, что где-то, в этом мире, могло произойти убийство… И вообще, произошло ли оно?
Сияющее солнце, било прямо в глаза, и человек хмурился. Когда он убил Коршунова, он решил, что все пассажиры сразу поймут - прокурор убит; на пароходе возникнет паника, и они потребуют, чтобы пароход пристал к берегу. Но он ошибся. Все склоняются к тому, что пьяный Коршунов сам свалился за борт. Глупые людишки.
Из-за их глупости, ему придется убить, еще кого-нибудь. Сейчас, надо срочно решить, кого скинуть следующим, чтобы выбрать наиболее удобный момент. Ведь здесь это сделать трудно - это маленький пароход, а не большой город…
Человек задумался… и у него сверкнула мысль. А может, лучше убить кинжалом, чтобы река крови залила полпалубы? Тогда, уже ни у кого не будет сомнений, что произошло убийство…
Он вздрогнул, от этого ужасного видения….Хотя, нет… лучше все-таки, скинуть в воду – это намного безопасней. От крови остаются красные капли на одежде: кровь может кто-нибудь увидеть; да, и избавиться от этой одежды здесь тяжело. Мокрые вещи могут долго плавать по волнам…
Солнце нещадно жарило. Так кого же убить теперь?... От яркого света глаза заслезились; человек прикрыл глаза; перед его лицом, тут же встало ненавистное лицо… и он решил, что именно это лицо будет следующим… решение придало человеку силы, но отчего-то из глаз выкатилась предательская слеза…
Под тентом собрались, все пассажиры. Все, кроме директора и каспийского капитана. Они играли в каюте в карты. Мать и дочь Садовские присоединились к княгине, и женщины принялись обсуждать спектакль «Любовь, коварство и смерть» Сундукова. Катя, видела этот спектакль в Мариинском театре, в Петербурге; Фекла в Нижнем Новгороде, и оказалось, что эти спектакли разнятся, как день и ночь. В Петербурге, в конце спектакля, умирают – прекрасная Матильда со своим возлюбленным Базилио; заодно умирает, и злодей Луи де Бурбон. В нижегородском драматическом театре – злодей Луи де Бурбон проваливается под землю, то есть под сцену, а Матильда с Базилио идут под венец.
Поразившись этому несоответствию, Садовская смахнула набежавшую слезу. Фекла пояснила, что ее тронула судьба, Базилио и Матильды, убитых жестокой рукой в Петербурге, и она спросила у профессора, почему у одного и того же спектакля разные окончания?
Он прикрыл глаза, и философски пробасил:
- Видимо, петербургские зрители – любят ужасный конец, нижегородские зрители - хороший. А, зритель – всегда прав. Вернее, всегда права – касса, которая пополняет кошелек: Матильды, Базилио, злодея Бурбона, и директора театра Сундукова.
Женщины сменили тему, и профессор окинул взглядом, пассажиров. Инженер и купец окружили Анну, состязаясь в остроумии. Купец улыбался скупой улыбкой. Инженер с вдовой, так заразительно смеялись, что на их глазах, появились слезы. Коко не принимала участия в этой остроумной беседе. Она спала под ивовым креслом купца.
Художник Саша рисовал Волгу, и грустно поглядывал на веселую вдову. Видимо, он прекрасно понимал, у него нет никаких шансов на победу. Он еще не стал Айвазовским, а когда он им станет, то прекрасная Анна будет пожилой дамой с семью отпрысками…
От этого ужаса, Саша вздрогнул, и закрыл глаза…
Ветеринар Слава неуклюже ухаживал за рыжей Каролиной, и пытался поцеловать ее ручку унизанную кольцами. Девица прятала нежную ручку, и с испугом оглядывалась на мать. Фекла искоса посмотрела на ветеринара; улыбнулась; пожаловалась на яркое солнце, и пошла, узнавать у художника Саши, секреты его ремесла. Ее интересовало, сколько лет надо учиться, чтобы нарисовать стакан с водкой, селедку и самовар со связкой бубликов. У нее в столовой висит такая картина, написанная французским художником Оливье…
Бывший студент Лимонов сидел, прикрыв глаза, в стороне от всех, и спиной ко всем. Но даже его спина, красноречиво говорила, что он всех презирает, и когда-нибудь… возможно… они все это увидят…
Солнце нещадно палило. Тент мало помогал. Алексей Платонович извинился перед дамами; и оставил Катю любоваться просторами в компании пассажиров.
Он вернулся в каюту, сел за стол, открыл тетрадь, и понадеялся, что на этот раз, ему никто не помешает:
*«Все до единого, историки, не подвергают сомнению то, что все европейские народы произошли от общей, тогда еще малочисленной (малоазийской) общности. Население, проживающее в районах Малой Азии, постепенно увеличивалось; соседние племена сгоняли прежде населявшие ее народы, и захватывали более выгодные территории.
Все это происходило на протяжении многих и многих тысячелетий. Современный русский народ, так же, как и другие народы, образовался из множества племен. На протяжении тысячелетий многочисленные племена, пришедшие сюда, и прежде жившие на территории нынешней России, объединялись, и сливались в одно целое.
А теперь вернемся к отдельной точке зрения, где же находилась прародина славян, и откуда пошло слово Русь. По-видимому, прародина Руссов – это Фракия и Троада. Вообще Малая Азия в древности составляла единое этно-культурное целое с Фракией и Троей.
Изучая тысячи славянских дохристианских имен, и, около тысячи имен, на надгробьях легионеров фракийцев, насильно мобилизованных итальянцами в римские когорты, установлено, что несколько сот дохристианских славянских имен – это имена фракийские. Следовательно, племена Фракии и славяне Киевской Руси имеют общие корни. Все надписи венедов (славян) Италии читаются только по-славянски и понятны нам. Вот пример древней надгробной надписи своей жене (сама надпись на алфавите греческого происхождения) « Лар ое целуа» - гроб ее целуя. Лар-ларь-ларец так же у славян – ящик, а так же гроб.
Все боги восточных славян (Киевской Руси) – это боги трояно-
фракийцев. Троянский Перкон – славянский Перун; бог Сатре фракийского племени сатров – слав. Стрибог; Дажьбог - это малоазийские Тадз - Даж, Тадзена. Купала – это фригийская Кибела и т. д. Этот список можно продолжить…
В древнем источнике славянской письменности «Слово о полку Игореве», неоднократно повторяется - тропа Троянова, века Трояновы, земля Трояновы. По моему мнению – это тропа из Трои, Троады. Видимо, в те времена, руссы еще помнили, откуда они пришли.
Но вернемся к Фракии. Задолго до Киева во Фракии образовалось государство объединявшие многочисленные фракийские племена. В 5 в. до. н.э. этот союз возглавил Терес (Тарас). Один из правителей Фракийской Руси был Садко (Садок). Было это за тысячи лет до упоминания Киева. Одно из племен Фракии – это племя русы. Греки называли их одрисами. Сами себя, они называли руссами. «Рус» переводится - леопард, это древнейшее слово, написанное на камнях малой Азии. Вера в прародителя леопарда характерна и для расенов-этрусков, жителей Италии, так же выходцев из трояно-фракийского региона. Этруски - это латинское название, сами себя этрусски называли расен.
В 1 в н.э. Фракийская Русь потеряла свою самостоятельность. Притеснения римской администрации привели к уходу фракийцев на север. На Днепре началась колонизация Приднепровья, в это же самое время эти территории занимали скифы и тавры.
Греческий историк Фукидид писал о 150 000 всадниках и пеших воинов руссов-одрисов, на земли скифов. Скифы не смогли одолеть руссов. Хотя до этого, они успешно противостояли могущественным персам. Недаром Рим во многих войнах опирался на фракийцев, и сильные, рослые фракийцы входили в состав римских легионов. Кстати гладиатор Спартак был фракийцем, попавшим в плен к римлянам.
В начале нашей эры, Фракия пришла в движение. Неисчислимые фракийцы и иллирийцы (ильмерцы) многочисленным потоком двинулись на север, занимая все пригодные для сельского хозяйства территории. Сейчас найдены тысячи кладов 1-2 в н. э., в которых немало наград фракийцам – легионерам. Районы этих кладов - огромные области до берегов Днепра и далее. На правом берегу Днепра и была основана фракийскими руссами – киевская Русь, и здесь, как и на прародине Фракии, в их государство Русь вошли многие племена, как и переселившиеся вместе с ними, так и прежде жившие здесь…»
***«Дорогами тысячелетий» В. Щербаков. «Молодая гвардия»
1989 г. глава «Асгард и ванны»
Алексей Платонович остановился, и задумался, что писать дальше…
Десятки разнообразных исторических фактов кружились в его голове, и он пытался выбрать из них самое важное. Статья
- это не книга, где можно «растекаться мыслию по древу». Здесь нужно вместить в маленькое пространство – как можно большую информацию…
За дверями раздался пронзительный крик Феклы:
- Спасите! Помогите! Полиция!
Исторические мысли профессора вздрогнули и разбежались в разные стороны. Он отложил карандаш, и вышел из каюты.
Садовская стояла около своей каюты, и ее лицо полыхало, словно алый шар. Дверь каюты была раскрыта настежь. Около каюты стояла испуганная Каролина. Увидев профессора, Фекла и Каролина, громко зарыдали.
К ним подходили остальные пассажиры, и скоро, они плотным кольцом окружили Садовских. Последними, подошли капитан Иван и юнга Карп.
Иван посмотрел на рыдающую Феклу, и строго спросил:
- Что опять случилось, мадам Садовская?
Она попыталась что-то сказать, но истеричные рыдания, не давали ей внятно высказаться. Ее слова казались какими-то обрывочными, хлюпающими звуками.
Капитан стиснул зубы, и еще суровее, почти грубо, спросил:
- Хватит нюни распускать. Что случилось? Кого-нибудь убили?
Фекла от этакой капитанской грубости, мигом прекратила плакать; глубоко вздохнула, и, шмыгнув носом, сказала:
- Не убили… вернее убили, но убили только меня. Эти грабители зарезали меня, сердце из груди вырвали…
- Прекратите молоть чушь. Я же вижу, вы стоите живая и невредимая.
- Капитан, меня ограбили! Все мои драгоценности! На девять тыщ украли! Душегубы, без ножа зарезали! Капитан, миленький, срочно останавливайте пароход, и жандармов вызывайте. Пусть они ищут мои бриллианты, а когда найдут, я этого душегуба, сама в Волге утоплю, - запричитала Фекла, затем неожиданно, схватила юнгу Карпа за шкирку, и отшвырнула его, как котенка в сторону. Карп упал на палубу и вытаращил глаза от страха. Щукин схватил его за руку, мгновенно поставил на ноги, и грозно повернулся к необъятной купчихе:
- Вы, что, мадам Фря-фря, здесь руки распускаете. Это вам не ваш баркас с рыбой. Я свою команду в обиду не дам, и не посмотрю, что вы женщина. Еще раз свои весла распустите, я такого леща вам зафинтилю - сами в Волгу, как стерлядь полетите.
- Ах, ты, меня еще обзывать будешь, щука нижегородская. И этого белобрысого щенка будешь защищать? Твой Карп, босоногий, моей доченьке, наследнице миллионного состояния, будет куртуазно глазки строить, а я должна спокойно на это смотреть, - рассвирепела Фекла, и двинула капитана своей мощной объемной грудью.
Капитан с трудом устоял, и не сдвинулся с места. Юнга отскочил подальше, и крикнул:
- Иван Андреевич, никому я глазки не строил. И куртуазно не строил, и амуры не крутил. Это у меня от смеха глаз дернулся.
Садовская еще больше возмутилась, и закричала:
- Ах, ты пескарь бесхвостый, у меня горе; сердце на части разрывается, а ты смеешься, вобла голопузая. Вот, капитан, какова ваша пиратская команда. Сначала ограбят, а потом над бедной несчастной вдовой смеются. Я вам покажу, щуки нижегородские, я вам такое устрою! Не отдадите мне мои бриллианты, я ваш пиратский корабль на дно моря запихаю, и никто никогда его оттуда не вытащит.
Капитан продолжал держать суровое лицо, но профессору показалось, что он сильно расстроился. Или это ему только показалось?
Пассажиры стояли, и вдохновенно ждали продолжения. Ни у кого на лице не было жалости к Садовской, и профессору стало ее жалко.
Фекла зарыдала. Иван Щукин грозно посмотрел на Карпа. Карп съежился, и плаксиво заныл:
- Не брал я ее дурацкие камешки. Не нужны они мне. Что я с ними делать буду? Эта купчиха врет, как сивый мерин, как могут цыганские побрякушки стоить десять тысяч. Врет она! Наверно хочет с вас деньги вытащить.
- А, почему ты смеялся? – сузив глаза, спросил капитан.
- А, мне Каролина язык показала. И мне стало смешно.
Каролина возмутилась:
- Что врешь, не показывала я тебе язык. Это, я соринку с губ языком вытирала.
Фекла крикнула:
- Возвращайте мне мои бриллианты! Или пароход к берегу швартуйте, я вас сейчас всех в полицию посажу! А потом в Сибирь по Александровскому тракту побежите, грабители!
Иван отчаянно махнул рукой:
- Куда я пришвартуюсь? Ты видишь, что оба берега скалистые. Сейчас я буду, свой пароход гробить, из-за тебя. Нечего было свои побрякушки в дорогу брать. Ты бы еще шапку Мономаха с собой взяла, брюква астраханская.
Анна степенно поддержала его:
- Господин, капитан прав, вы зря так много драгоценностей взяли в дорогу. Да еще всем их показали.
- Молчи, финтифлюшка! Зачем ты надела свои бриллиантишки? Если бы не ты, я бы свои, не нацепила, - воскликнула Фекла.
Анна пожала плечами:
- Я то свои надела, но теперь, не буду их снимать до самой Астрахани. К тому же господин Тимур, согласился охранять меня от всех грабителей. А вас, кто будет охранять?
Садовская, словно грозная кавалерия, двинулась на Анну. Смирнова мгновенно отступила назад, ряды сомкнулись, и Коко грозно гавкнула. Прекрасная вдова с прекрасной собачкой оказались за стеной мужчинам, и купчиха остановилась в нерешительности.
Капитан рубанул рукой по воздуху:
- Хватит мне тут погорелый театр разыгрывать. Никуда, мадам, ваши камешки не денутся. Они где-то тут лежат. Сейчас мои матросы обыщут весь пароход. А в каютах вы сами будете искать. Разделитесь все на пары, и идите искать это бриллиантовое барахло.
Директор живо поинтересовался:
- А почему на пары? Чтобы нас не убили?
- Чтобы, когда найдут эти Садовские сокровища, их снова не стащили, - отрезал Щукин, и добавил, - знаете, мадам Фекла, я проклинаю тот день и час, когда вы купили билет на мой пароход. Мне почему-то кажется, что это вы причина всех несчастий. Сколько плаваю, но еще ни одна мадам, не бросила свои бриллианты в каюте без присмотра, да и сундук с драгоценностями они в дорогу не брали.
Купец Тимур посмотрел на Каролину и спросил:
- Мадам Садовская, вы почему дочь не оставили сторожить свои ценнсти? сторожить
Фекла повернулась к дочери, и посмотрела на нее зверским взглядом:
- Я же тебе сказала сидеть в каюте. Ты где была?
Каролина отшатнулась, и запричитала:
- Меня, господин Жеребцов позвал полюбоваться на Волгу.
- Ах, ты, лошадь Пржевальского! Да тебя убить мало, лахудра рыжая. Бросила бриллианты, на произвол судьбы! Оставила их одних! И никого рядом! Никого! О, горе мое!!! Вот, теперь будешь, со своим Жеребцовым, на его конюшне хвосты крутить. Все свое приданное в воду выбросила, - раздраженно сказала мать, и теперь уже, посмотрела зверским взглядом на ветеринара. Он неопределенно пожал плечами, тряхнул каштановой гривой, и пробормотал:
- Мерси, мадам. Я не знал всей этой пикантной ситуации. Я думал, что Вы в каюте спите. А, про бриллианты вообще ничего не думал. Я просто решил променад с вашей дочкой сделать.
- Променад! Я тебе покажу, променад. Ты, что мою дочь решил совратить?
- Променад – это прогулка по-французски, - пояснил Слава.
- Знаем мы эти французские прогулки. Сначала прогулки французские, а потом дети русские. Все, больше никаких прогулок, а тем более променадов. Еще увижу тебя рядом с Каролиной, то держись, все копыта обломаю!
Ветеринар сузил глаза, и посмотрел в волжскую даль. Капитан недовольно обозрел присутствующих, и еще раз предложил разбиться на пары, чтобы обыскать каюты. Катя подошла к Алексею Платоновичу, и взяла его под руку. Но Фекла возмутилась, их сыскной паре. Она заявила, что муж и жена – одна сатана, поэтому доверия к этой паре у нее нет.
Катя задохнулась от гнева, и уже хотела высказать Фекле, все, что о ней думает, но профессор легко сжал ее влажную ладонь, и добродушно сказал:
- Уважаемый капитан, и уважаемые господа пассажиры, мне кажется, не надо тратить время на поиски. Я думаю, дело вот в чем. Сегодня утром в тумане, кто-то надел на Каролину дорогое колье, и видимо, этот кто-то хотел вернуть его назад. По какой-то случайности или в спешке, он заодно прихватил, и все драгоценности мадам Садовской.
Предлагаю этому человеку, тем или иным образом вернуть взятые драгоценности. Пароход наш небольшой; матросы знают все закоулки; и скоро они все равно их найдут. Поэтому во избежание, чьих-то больших неприятностей - к примеру, долгой прогулки по Александровскому тракту, давайте сделаем так. Тот, кто прихватил бриллианты, в ближайшее время, вернет их.
Пассажиры облегченно вздохнули. Анна взяла Коко на руки; болонка, несколько раз гавкнула, и профессор, вспомнив о болонке, дополнил свою речь:
- Кстати не забудьте про Коко. Не оставляйте драгоценности так, чтобы собака могла их скинуть в воду, или утащить в другое укромное место.
Пассажиры стали расходиться. Кто-то пошел в каюту, кто-то гулять по кораблю. Но все они обсуждали недавнее Бриллиантовое похищение. Даже директор Кузьмич и бывший студент Прохор, на удивление, объединились на этой бриллиантовой почве.
Профессор с княгиней вернулись в свою каюту. Он достал из саквояжа книгу изречений Сократа, и сел в кресло читать. Катя легла на диван, тоскливо посмотрела на свою голландскую книгу, и уставилась на икону Николая Чудотворца…
Через некоторое время, она задумчиво сказала:
- Алеша, мне все это не нравится.
- Мне тоже, - пробубнил он, глядя в книгу.
- Как ты думаешь, кто взял драгоценности Садовской?
- Не знаю, но думаю, мадам Смирнова к этому, точно непричастна. Это был, несомненно мужчина, – предположил профессор, и отложил Сократа. Если Катя хотела поговорить, то это надолго.
- А, я думаю, это была именно Смирнова. Я заметила, как хищно вспыхнули ее глаза, когда она увидела бриллианты Садовских. Поверь мне, Алеша. Я лучше понимаю взгляды людей, потому что я женщина. Это заложено в нас, чтобы распознавать, что хочет наш ребенок, когда он еще не может говорить.
- А, может быть, в глазах Анны, просто отразилось мерцание купеческих бриллиантов, - улыбнулся Алексей Платонович.
- Она тебе понравилась, и ты ее защищаешь, - недовольно фыркнула ревнивая Катя.
- При чем здесь, понравилась - не понравилась. Просто, я сомневаюсь, что Анна пошла в туман, чтобы надеть на Каролину, бриллиантовое колье, - миролюбиво сказал он.
- Да, ты прав. Отсюда вытекает следующий вопрос. А, почему неизвестный мужчина пошел надевать колье именно в густом непроглядном тумане? Может быть, Анна тоже гуляла в тумане? Почему она там гуляла? Возможно, ей там назначили свидание, а Каролина случайно заняла ее место? Но к чему такое странное свидание, когда не видно лица? А может, все же колье предназначалось Каролине? А может… или нет… А. ты, что думаешь?
Княгиня повернулась к нему, и он, пожав плечами, пробормотал:
- Столько вопросов, а у меня нет ни одного ответа.
Катя посмотрела на книгу Сократа, подумала, и протянула
- Зато у меня есть ответ. Это туманное колье, надел Каролине - купец Тимур. Больше некому. Остальные пассажиры, даже собравшись вместе, найдут деньги, только на один бриллиант.
- А кому именно Тимур подарил? Анне или Каролине? – вяло поинтересовался профессор.
- Вот этого, я не знаю. А, спрашивать у него – верх неприличия, - вздохнула Катя. В дверь громко постучались, и она, округлив, и без того, большие глаза, прошептала:
- Это точно Фекла. Я не хочу ее видеть.
В дверь еще раз постучались, и Садовская крикнула:
- Княгинюшка, а я к вам с хорошей новостью.
Катя таинственно прошептала:
- Что мне делать? У этой свеклы, просто совести нет! Я не хочу ее видеть, после того, как она, нас оскорбила. Я даже…
Купчиха продолжала стучать. Алексей Платонович встал, и открыл дверь. В каюту вплыла сияющая, счастливая Фекла. Профессор взял в руки Сократа. Садовская плюхнулась в кресло, потрясла в воздухе черным платком, с чем-то тяжелым и бряцающим, и без предисловий сказала:
- Вернули! Вернули мои драгоценности! Все до единого рублика! Ни один мой мой каратик не пропал!
Катя по привычке, тут же забыла о недавней обиде, и искренне обрадовалась:
- Поздравляю, я очень рада за Вас. Я всегда говорила, что честных людей больше, чем нечестных. А, как вам их вернули?
- Очень просто, эта болонка мне их вернула.
- Анна или ее собачка? - переспросила Катя.
Фекла засмеялась:
- Конечно собака. Не такая уж эта адвокатская вдова - дура, чтобы самой нести мне украденные драгоценности. Смирнова привязала платок с драгоценностями на шею своей болонке. Эта Коко стала визжать, и носиться по палубе, как сумасшедшая. Тимур поймал ее, отвязал платок, и догадался, что в платке что-то лежит. Он развернул, а там – все мои бриллиантики!
- Чудесно! Прекрасно! Но почему вы думаете, что их украла Анна?
Не такая уж она сумасшедшая, чтобы своей собаке привязывать платок с драгоценностями. Скорей всего, кто-то хотел ее подставить. Чтобы подозрение пало на нее.
- Вы так думаете?
- Я уверена.
- Раз вы, княгиня, уверены, значит, так оно и есть. Только я теперь не знаю, куда мне прятать драгоценности. Ведь меня опять ограбят, а вдруг, еще и убьют. Может, Вы, княгиня их у себя в каюте посторожите?
Катя онемела от этого предложения, и, посмотрела на мужа, призывая на помощь. И хотя, профессор, читал книгу, он это заметил, и твердо сказал:
- Извините, мадам Садовская, но мы, ваши драгоценности караулить не будем.
- Почему?
- Потому, что - это Ваши драгоценности. И мы не хотим, нести за них ответственность. Извините, за отказ.
- Да, никто и не догадается, что они у вас.
- И, тем не менее, мы не можем их взять. У нас с Катенькой, есть ценное правило: никогда не брать чужие деньги и ценности.
Фекла обиделась, но продолжала сидеть, и морщить крупный пористый нос.
Катя помолчала, и осторожно спросила:
- А зачем вы драгоценности с собой в дорогу взяли? Тем более, так много?
- Я, Каролину возила к жениху, сыну купца Маклакова. Слышали о таком?
- Нет, не слышала.
- Как не слышали? Очень богатый купец. Его все знают!
- Извините, но я его не знаю, - смущенно сказал Катя.
- Хотя, откуда вы его можете знать, вы же рыбой не занимаетесь.
- Не занимаюсь, - смущенно протянула княгиня.
- А, зря. Очень прибыльное дело. Советую Вам заняться, и профессора своего подключите. Это лучше, чем заморские непонятные книжки читать, деловито заметила купчиха.
- Я подумаю, над вашим предложением, - усмехнулась княгиня.
- Ой, забыла, вам рассказать, про этого вредного жениха. Знаете, как говорят: у нас товар – у вас купец. Я, так сказать, решила, товар показать во всей бриллиантовой красе. Но этот Маклаковский сыночек, не оценил нашей бриллиантовой красоты. Он в какую-то вдовушку влюбился, и уперся, как баран. Не хочет идти под венец. А, мы ведь, с его отцом, еще два года назад обо всем договорились. Хотели объединить нижегородский и астраханский капитал. Тогда бы мы были самой богатой рыбной компанией во всей России. Теперь, я расстроена во всех своих чувствах. Одна надежда, что жених все же образумится, и вдову разлюбит. Любовь проходит, а деньги остаются. Буду ждать. У нас еще есть время. А вдов, я теперь видеть не могу.
- Но вы же говорили, что сама вдова, - осторожно сказала Катя.
Фекла вздохнула; немного подумала, говорить или нет правду; и все же решилась:
- Я, соломенная вдова, а значит, не настоящая. Мой муженек, девять лет назад уехал в Италию, здоровье поправлять, и пропал, как в воду провалился. Говорят, что он в какой-то итальянской дыре от холеры умер. Хотя, вообще-то, его смерть дело темное. Одна моя знакомая, слышала, что он живет в Италии с какой-то итальянской мадамой. Я пыталась его разыскать, но не смогла. А, если я не смогла его найти, значит, его уже нет в живых. Вот так и живу, то ли вдова, то ли замужняя жена. Бумаги-то о его смерти нет.
В Италии, холерные трупы сжигают, вот и моего мужа, за компанию с другими итальянцами, как безродного иностранца сожгли, а имя-то его не спросили. И зачем, он в эту Италию поперся? Все ему хотелось посмотреть Рим, Венецию… Вот и увидел эту холеру итальянскую. Увидел и умер. Говорила я ему:
«Сиди дома». А он не послушался. На своей земле, и холера не страшна. Я болела и выжила. Все же это наша - родная, холера…
Фекла с трудом поднялась, положила платок с драгоценностями в необъятный вырез декольте, и ушла.
Дверь после нее громко хлопнула, и княгиня испуганно спросила:
- Алеша, а как мои драгоценности? Они живы?
Профессор отложил книгу, вытащил из-под кровати старые тапки, и показал их внутренности жене. Бриллианты лежали на месте, и она со смехом сказала:
- Как в швейцарском банке.
- Как в русском банке! Миниум денег на защиту, и максимум сохранности, - улыбнулся он, и засунул русский банк, подальше под кровать.
- Алеша, если мы будем тонуть, не забудь надеть эти бежевые тапки, - шутливо сказала Катя.
В каюту, без всякого стука, вошел Кузьмич, какой-то растрепанный и несчастный; его взгляд выражал вселенскую скорбь, а нос - мировое падение образования. Катя, как гостеприимная хозяйка, радушно улыбнулась ему, и предложила сесть. Он сел в кресло Феклы, и сразу сказал:
- Извините, но я случайно, услышал, как вы предлагали мужу надеть белые тапки. Вы думаете, мы скоро утонем?
- Типун вам на язык, Кузьма Кузьмич. Просто эти тапки, нам очень дороги. Как семейный капитал.
- Теперь капитал влаживают в тапки?
- Пока еще нет. Но возможно в будущем…, - княгиня оптимистично махнула рукой, будто бы это только вопрос времени.
Кузьмич вздохнул, и всплеснул руками:
- Ой, извините, господа, я забыл постучаться. Задумался и вошел. Я в последнее время, много думаю. Уже голова разболелась, от этих подозрительных дум. Вообще-то, я зашел, вам сказать, свое подозрение. Мне кажется, что на этом пароходе, не все чисто. То прокурор свалился за борт, то бриллианты украли. Надо что-то срочно делать. Вы - профессор, я - директор гимназии, и мы, как умные люди, должны посоветоваться, как плыть дальше.
Кузьмич вопросительно посмотрел на профессора, как на председателя губернского образования.
Алексей Платонович сидел с задумчивым выражением лица, словно, он только теперь, задумался: куда ему плыть дальше; и плыть ли ему вместе с директором; или уплыть совсем в другую сторону.
Кузьмич не дождался ответа, и продолжил:
- Я вижу, профессор уже думает о нашем подозрительном плавании. А, вы княгиня, что скажете?
- Я не знаю, что Вам сказать, - пожала плечами Катя.
- Скажите мне, как мы будем плыть дальше?
- Как плыли, так и будем плыть, - оптимистично заверила княгиня.
- Вы думаете, что больше ничего страшного не случится?
- Откуда я знаю. Но надеюсь, мы доплывем до Астрахани, в целости и сохранности. Эта «Щука» уже сорок лет плавает, и плавает хорошо.
- А, мне эта «Щука» что-то не нравится. Я хотел взять билет на пароход «Золотая рыбка», но на нее не было билетов. Вы согласны, Алексей Платонович, что золотая рыбка, лучше щуки?
Профессор задумчиво кивнул головой, не вдумываясь в смысл слов, и директор продолжил опрос профессора:
- Как вы думаете, нам лучше пересесть на другой пароход, или будем плыть дальше на этом?
- Я думаю, пусть каждый выбирает сам. Мы поплывем дальше, - сообщил Алексей Платонович.
- Значит, и я поплыву на нем, - деловито сказал Кузьмич и ушел.
После его ухода, Катя, заметила:
- У меня такое ощущение, что наши соседи, воспринимают нашу каюту, как клуб, по обсуждению своих проблем.
- Может, нам надо закрывать дверь на замок, - добродушно предложил профессор.
- По-моему, это бесполезно. Феклу – свеклу, даже закрытые двери не остановят. Все равно, она будет кричать у дверей, пока не откроют… Хотя, если бы не она, то мы потерю прокурора, еще бы долго-долго не заметили. Все бы думали, что он отсыпается с похмелья. Ведь его каюта была закрыта на замок.
- Если его убили и столкнули, то убийца, именно на это и надеялся.
- Ты все же думаешь, что его убили? – приподняла брови Катя.
- Пока, я думаю, что он доплыл до берега. Но, нельзя исключать и другой, худший вариант.
Катя нахмурилась; встала с кровати; с нахально-очаровательной улыбкой, забрала его Сократа, и легла в кровать читать. Оставшись без любимого чтения, Алексей Платонович, придумал себе новое занятие.
Он вышел из каюты, и отправился искать юнгу. Ему казалось, что мальчишка что-нибудь знает. Мальчишки обычно видят больше, чем взрослые. Они еще постигают мир; у них все вызывает интерес; и то, мимо чего пройдет взрослый; мальчишку, заставит остановиться и присмотреться.
Пароход проплывал мимо Казани, и панорама города, была захватывающе прекрасна: высокие минареты, златоглавые церкви, крыши и шпили высоких каменных строений; зеленые сады; и несколько крупных пристаней, с многочисленными пароходами, и несколькими парусниками. Жизнь в Казани кипела, и все это было видно, на береговой линии. Профессор на минуту остановился, окинул казанскую ширь восхищенным взглядом, и отправился разыскивать юнгу.
Дама с собачкой прогуливалась под зонтиком, и откровенно нервничала. Синий зонтик шел, к ее глазам, делая их еще синее; и оттенял ее мраморное лицо, зимней, бледностью Снегурочки. Как раз такой бледностью, которую многие дамы добивались, выпивая слабый раствор уксуса. Кроме нее на палубе был только один человек, студент Лимонов. Он вроде бы смотрел вдаль, на казанские просторы; и одновременно, несколько странно поглядывал на Анну.
По крайней мере, профессору этот взгляд показался странным. Обычно мужчины, на красивую женщину смотрят иначе.
Увидев профессора, студент отвернулся, и заинтересовался казанской панорамой. Вдова, наоборот, очаровательно улыбнулась, а белокурая болонка радостно загавкала. Милорадов в ответ, приветственно улыбнулся, и свернул в другую сторону, так как на этой, пассажирской половине, Карпа не было видно.
Смирнова, видимо ожидала, что он идет к ней. Но, увидев, что он уходит, громко позвала его:
- Алексей Платонович, подождите меня, пожалуйста! Я хочу с вами поговорить.
Он развернулся, и пошел к ней навстречу. Из каюты ветеринара выглянула Фекла. Она многозначительно улыбнулась, сама себе, и скрылась в каюте.
Следом за ней, из каюты директора вышел каспийский капитан, и почему-то, передумав куда-то идти, вернулся обратно в каюту.
Профессор подошел к даме, слегка поклонился, и она, тихо, но возмущенно, сказала:
- Я вышла прогуляться, не могу сидеть в каюте, меня все нервирует. Купчиха уже сообщила мне, что подозревает в краже бриллиантов меня. Я возмущена, этой наглостью! Я буду обращаться в суд. Пусть она поплатится за свою клевету. Надеюсь, потеря денег, будет для нее самой страшной расплатой. А, Вы тоже думаете, что я взяла ее драгоценности?
- Я думаю, это были не Вы.
- Спасибо, я вам очень благодарна. А то, у меня уже такое ощущение, что все считают меня воровкой. Я же не виновата, что кто-то решил воспользоваться моей Коко.
Болонка Коко возмущенно гавкнула. Анна немного успокоилась, и тихо продолжила, - еще, мосье профессор, я хочу предупредить вас, будьте с этой купчихой, осторожны. Она опасная женщина.
Смирнова пытливо посмотрела на него, словно хотела узнать, понял ли он ее предостережения, но лицо Милорадова ничего не выражало, и она уточнила:
- Я, Садовскую, в первый раз увидела только здесь. Но ее историю уже давно слышала в Астрахани. Дело в том, что муж Феклы пропал при очень странных обстоятельствах. У него была любовница - жена какого-то учителя, и он собирался с ней, навсегда уехать в Париж. Потом, купец Садовский неожиданно бросает, свою возлюбленную, от которой без ума, и ни слова, ей не говоря, уезжает в Италию. В Италии он бесследно исчезает. И несколько лет он него ни слуху, ни духу. Вы считаете, это нормально?
- Всякое бывает. Возможно, Садовский решил бросить и жену, и возлюбленную. Бывают и такие случаи, - осторожно сказал он.
- Нет, говорят, у них была безумная страсть. Кстати, именно после отъезда Садовского, муж все узнал, бросил жену, и она утопилась с горя. Ведь, она потеряла и мужа, и любовника почти одновременно. Я бы конечно, на ее месте, не стала топиться из-за мужчины, но видно она была слабой женщиной. Еще, я вспомнила, поговаривают, что любовница Садовского, возможно, не утопилась: ее утопил муж. Потом он сошел с ума, и переехал в Нижний Новгород или в Казань. Впрочем, не знаю, что тут, правда, что вымысел. Вы ведь знаете, как наши кумушки любят создавать французские трагедии, на русской почве.
Профессор согласно кивнул головой, откланялся, и пошел дальше. Карпа он нашел у трапа ведущего на капитанский мостик; около пустых кают, заполненных товаром. Юнга прильнул к замочной скважине, и что-то там высматривал. Карп до того увлекся, что не услышал шум шагов.
Алексей Платонович подошел к нему, и пробасил:
- Извините, Карп Петрович, что я вам мешаю. А, что вы делаете?
Юнга отскочил от замочной скважины, и дрожащим от испуга голосом пролепетал:
- Ничего не делаю, просто …э-э-э… мне стало плохо от жары, и я прислонился к двери.
- Это новая методика, приводить себя в чувство, заглядывая в замочную скважину? Неужели оттуда веет арктическим ветром?
- Да, я… просто хотел посмотреть что там…
- И что, вы, Карп Петрович, там увидели?
- Ничего не видел.
- А, мне кажется, что Вы что-то там увидели.
- Почему вы так думаете? - изобразил удивление Карп.
- Если бы вам, ничего не было видно, вы бы, так долго здесь не стояли, - улыбнулся профессор.
С верхней ступени трапа послышался строгий голос капитана Щукина:
- Опять отлыниваешь от работы? Я тебе, что сказал делать?
Карп вздрогнул, и торопливо зачастил:
- Да, я уже бегу… бегу… бегу…, - последние слова юнга прокричал уже на бегу.
Щукин вдогонку гаркнул:
- Куда бежишь? Иди сюда, Карп, сейчас же! Я тебе сейчас все уши оборву. Тебе сказали идти на камбуз, а ты куда понесся? В Казань?
Карп остановился; и издали, нахально крикнул:
- А, я с той стороны зайду. С этой мне уже далеко идти.
Щукин буквально махнул на Карпа рукой, и скрылся в рубке.
Алексей Платонович остался один, и оглянулся. С этой стороны парохода не было ни одного человека; на душе, отчего-то стало тревожно, и он торопливо пошел на более людную сторону.
Он дошел до кормы, вновь оглянулся, но и на пассажирской стороне никого не было. И бывший студент, и прекрасная вдова исчезли.
Профессор взглянул вниз в воду. «Щука» разрезала искрящиеся волны, и от кормы, в стороны расходились радужные стрелы. С Волги дул прохладный, насыщенный влагой ветерок.
Казань все еще проплывала мимо, и профессор замер. Над пароходом закружила крикливая стая речных чаек. С казанской пристани послышался глухой пароходный гудок.
Протяжный басовитый гудок замолк, но еще отдаленным отзвуком летел над водой. Сквозь этот звук, Алексей Платонович, услышал короткий приглушенный вскрик, затем сильный всплеск воды. Он кинулся бежать в сторону крика, глянул на воду, и обомлел от страха.
Юнга барахтался в воде. Колесо парохода, крутилось, создавая водоворот, и этот мощный, пенящийся поток, затягивал мальчишку под днище «Щуки». Карп изо всех своих сил, пытался вырваться из этого бурлящего смертельного движения; глаза его выражали ужас и отчаяние; а посиневшие губы, были плотно сжаты. Все силы он отдавал стремлению выбраться из этого неумолимого потока. Мальчик видел лишь крутящееся колесо, тянущее его к себе. Все это длилось несколько секунд, но профессору, казалось, что это длилось вечность. Милорадов быстро опомнился, и зычным басом, на всю Волгу, крикнул:
- Человек за бортом! Капитан, остановите пароход.
Алексей Платонович, бросил быстрый взгляд в сторону рубки. Капитана не было видно. Из кают выбегали люди. Впереди бежал боцман Илья со спасательным бело-красным кругом. Он кинул юнге спасательный круг, но было уже поздно…
По пароходу пронесся женский крик ужаса… Карп, в мгновение ока скрылся под пенящейся водой. Спасательный круг затянуло в колесо, и скоро, он был отброшен в сторону каучуковыми лоскутками.
Колесо парохода медленно останавливалось. «Щука» замедляла ход, но продолжала по инерции плыть вперед, вспенивая водную гладь. Анна и Каролина лежали на палубе без сознания. Вокруг них суетились люди. Катя махала, над их лицами, оранжевым шелковым шарфом, создавая ветер. Коко носилась за шарфом, и суматошно гавкала…
Побледневший профессор на негнущихся шагах пошел в каюту, и вдруг услышал, вдали, со стороны кормы, слабый охрипший крик Карпа:
- Помогите! Я тут. Помогите! Иван Андреевич, хорошенький, я больше не буду-у-у-у…
Алексей Платонович бросился в рубку. По дороге налетел на капитана Щукина, и они вместе, почти толкая друг друга, добежали до кормы. Вдалеке, в спокойных, блистающих под солнцем волнах, виднелась белобрысая голова Карпа. Юнга плыл к пароходу, и через короткие промежутки времени кричал:
- Иван Андреевич, спасите, я буду вас слушаться -а-а-а-…
Капитан крикнул матросов, и махнул рукой юнге. Карп наконец-то увидел капитана, счастливо улыбнулся, и рванул вперед семимильными рывками.
Два пожилых матроса вытащили юнгу из воды. Седовласый, высокий матрос, прижал мальчишку к себе, и тихо заплакал. Плакать ему было стыдно, и он уткнулся лицом в мокрую белобрысую голову мальчика.
Карп Петрович тихо бубнил:
- Да жив, я жив… вот смешно, как я плюхнулся в воду… как рыба нырнул… сам ничего не понял… ШО случилось…, как, получилось не знаю…смотрю, а я уже наверху…на солнышке…
Капитан нахмурился, и буркнул то ли профессору, то ли себе:
- Скоро, меня этот дурной юнга, в гроб вгонит. Уговорили меня, родственники…Эх, и я, старый дурак, на свою голову, его взял.
Иван вдруг сморщился от боли; через белую льняную рубаху, потер грудь, и медленно направился к штурвалу. Боцман, заметил его жест, обогнал его, и твердо сказал, что сейчас, он поведет пароход, а капитан, пусть отдохнет. Иван согласно кивнул головой, и побрел в кубрик.
На палубе еще было шумно и многолюдно. Анна и Каролина, с еще бледными лицами, но живыми, сверкающими глазами, уже сидели в плетеных креслах, а художник Саша и ветеринар Слава энергично обмахивали их веерами. Фекла, уперев руки в бока, громко доказывала дочери, что ничего не случилась. Юнги плавают, как рыбы, и не стоило из-за него падать на грязную палубу, где все гуляют со своей грязной обувью.
Купец, инженер, директор и княгиня окружили капитана Капитона, который вспоминал удивительные случаи спасения из своей морской практики. Студент Лимонов стоял в стороне, и любовался волжскими просторами, словно вся эта суета, его не касалась. Солнце жарило, с него стекал пот, и, тем не менее, он не уходил.
Директор увидел профессора, и кинулся к нему, чтобы обсудить недавний инцидент, но Алексей Платонович, заметив это, быстро юркнул в свою каюту. Ему не хотелось сейчас говорить, а тем более «переливать из пустого, в порожнее». Что так любил делать директор Кузьмич.
Профессор вошел в каюту, и лег в кровать. Недавние переживания, выбили его из колеи, и сердце бешено билось в груди. Из иллюминатора несся прохладный волжский ветерок, сердце постепенно успокаивалось, и он начал засыпать. Уснуть ему не удалось.
В каюту громко и шумно вошла Катя. Она бросила оранжевый шарф на кровать, взяла книгу Сократа, тут же ее отложила, и с сомнением сказала:
- Карп утверждает, что он сам свалился в воду. Ты думаешь, он говорит правду?
- Катенька, я не знаю, где, правда, а где ложь, - сквозь дремоту пробормотал он.
- Алеша, ты можешь сказать яснее? Хватит туман наводить, и хватит спать, когда над нами нависла опасность. Скажи мне ясно, что ты думаешь? – возмутилась Катя.
- Катюша, душенька моя, я не могу сказать яснее. Я ничего не знаю. Зачем я буду сочинять что-то, если не знаю правды. Я ученый, а для ученого важна только истина…
- А, когда ты найдешь эту истину? – пытливо спросила княгиня, и села на кровать.
- Не знаю. Многие, ищут ее всю жизнь, - вздохнул профессор, и прикрыл лицо оранжевым шарфом.
Княгиня сняла с его лица шарф, и ласково, но печально сказала:
- А, я уверяю тебя, мой милый, премудрый пескарь, если ты будешь долго искать истину, то мы пойдем ко дну, вместе с этой зубастой «Щукой». Мне уже все это не нравится, и поверь моей женской интуиции, скоро здесь еще кого-нибудь убьют.
- Какая ерунда. Ты Катенька, как всегда сгущаешь краски.
- Ерунда! Ты говоришь ерунда! Уже двое упали за борт. Тебе надо, чтобы все пассажиры свалились в Волгу, и плыли в Астрахань своим ходом, кверху пузом? Надеюсь, тогда ты поверишь, что это опасная ситуация.
- Катюша, если юнга говорит, что сам упал в воду, почему мы не должны ему верить?
- Алеша, уже двое человек упали за борт! Это уже не случайность…
- Хочешь, я сейчас спрыгну за борт, и буду третьим, - профессор решительно поднялся с кровати, и княгиня торопливо сказала:
- Подожди, сначала я остановлю пароход.
- Не стоит, я передумал, - засмеялся Алексей Платонович, и опять лег на кровать, - пусть «Щука» плывет дальше. Мне неохота сейчас купаться.
В каюту вошел Кузьмич, опять без стука, и опять княгиня приняла его с радушием. Директор не стал садиться. Он поинтересовался, что профессор думает о двух случаях падения за борт. Алексей Платонович, сказал туманную, но короткую речь, подразумевающую, что все будет хорошо, а может быть, будет и нехорошо, но это одному богу известно. Кузьмич удовлетворился столь туманным ответом, откланялся и ушел.
По палубе разнесся гонг, зовущий к обеду. Профессор не хотел есть, у него пропал аппетит. У княгини, наоборот, разгорелся зверский аппетит, но идти в кают-компанию одна, она отказалась. Она была уверена, что по дороге, какой-нибудь Стенька Разин, выкинет ее за борт, и Алексей Платонович согласился пойти посмотреть, как обедают другие. Но прежде, княгиня решила переодеться в оранжевое платье, чтобы поднять себе, и другим подмоченное настроение. От этого, на обед они немного запоздали.
В кают - компании, отсутствовал только капитан. Он на минуту зашел к пассажирам, хмуро извинился, за свое отсутствие и ушел. Блюда стояли на столе, почти не тронутые. Определенно, сейчас никого не интересовал прием пищи. Пассажиры были оживлены, разговорчивы, и как будто сплотились, перед какой-то неведомой напастью.
Милорадовы поздоровались и сели за стол. Катя съела три ложки супа жюльен, и потеряла аппетит. Профессор же наоборот захотел есть. Он выпил бокал красного кубанского вина за здравие плывущих на «Щуке» (сказал это мысленно), съел два блина с черной икрой, и огляделся.
Анна в белом кружевном платье выглядела блистательно, словно недавнее происшествие вдохнуло в нее новые сияющие силы. С двух сторон ее окружали инженер и купец. Они, что-то тихо втроем обсуждали, и вдова улыбалась с едва заметной усмешкой. Впрочем, эту улыбку, можно было принять, и, за критическую, недоверчивую. Художник с другого конца стола, печально смотрел на прекрасную вдову влюбленными глазами, и часто вздыхал.
Вечно печальная купеческая дочь, наоборот, улыбалась загадочной улыбкой. Может быть оттого, что ветеринар Жеребцов усиленно ухаживал за ней, и бросал жгучие страстные взоры в ее слишком глубокое декольте, окаймленное бриллиантовым колье.
Фекла, на удивление, ветеринара не замечала. Она внимательно слушала капитана Капитона, и согласно, но хмуро кивала головой. Директор склонился к бывшему студенту, и громогласно доказывал ему, что современное морское образование мальчиков юнг, ужасно. Во времена его молодости, гардемарины были умнее, образованнее и послушнее. Они в воду не сваливались. Студент делал вид, что слушает его, а сам насмешливо оглядывал пассажиров.
Купец отвернулся от вдовы, и предложил тост, за счастливое спасение мальчика. Все с удовольствием его поддержали.
Анна выпила глоток вина, отставила бокал, и сказала:
- Господа, как вы думаете, двое упавших, за борт, это случайность или закономерность?
Директор высоко поднял голову, и важно возвестил:
- Мы недавно посоветовались с профессором, и решили, что это невероятная случайность. Поэтому будьте спокойны, мадам Смирнова. Плывите дальше.
Студент Лимонов еле сдержал смех.
Инженер Нестеров кивнул головой:
- Я согласен с вами, что это случайность.
- Я тоже согласна с моим мужем, - улыбнулась княгиня, которая совсем не была согласна с профессором. Но свои сомнения, она обычно не выносила на публику, а выговаривала наедине.
Ветеринар тоже выразил громкое согласие с общим благодушным мнением. Он за то, что на пароходе все прекрасно.
Каролина многозначительно улыбнулась, и тайком посмотрела на Тимура. Купец ее взгляда не заметил. Он посмотрел на Феклу, и неопределенно хмыкнул, что могло означать и «да», и «нет».
Следующим выступил капитан:
- Я тоже думаю, что падение за борт, обычное дело. Если бы Вы знали, господа, сколько на моих глазах утонуло моряков, и пассажиров, то не придавали бы этому случаю, какое-то невероятное значение. Помню, когда я юнгой попал в шторм в Тихом океане, и наш пароход «Сахалин» налетел на скалы - погибло четыреста девять человек. Кстати, большая часть погибших были пассажиры. Многие из них не умели плавать. А зря. Плавать, надо учиться с детства.
- Ужас, я тоже не умею плавать! – побледнела Анна.
- Я вас спасу. Я хорошо плаваю, - воскликнул Саша.
Вдова благодарно улыбнулась ему. Красавец купец хмыкнул, и поглядел на слабосильного художника насмешливым взглядом, отчего тот сконфузился.
Анна продолжила речь, с восхищением глядя на капитана:
- И после этого, капитан, вы продолжаете плавать!
- Конечно, продолжаю. Я люблю море. На суше я засыхаю, от тоски.
Студент насмешливо вставил:
- А на море, можно вымокнуть на дне.
- У каждого своя судьба. Девять лет назад, почти все наше село Сероглазка, вымерло от оспы, но люди же продолжают жить в том селе. Так, что, кому что нравится. Кто хочет, пусть сохнет в гробу, а я буду мокнуть в море, - засмеялся капитан.
Анна от грубой матроссской шутки, передернула белыми полными плечами. Художник нахмурился. Коко гавкнула из-под стола.
Купец усмехнулся. А, Каролина, отчего-то засмеялась.
Мать строго посмотрела на нее. Дочка надула губки, и отвернулась от нее к Славе Жеребцову. Он это оценил.
Фекла пытливо оглядела собравшихся, и твердо сказала:
- А, я уверена, нас всех здесь решили поубивать. Или половину из нас. Надеюсь, я буду в другой половине. Той, что доплывет до Астрахани живой и невредимой.
За столом наступила тягостная тишина. Пассажиры вдруг принялись за остывший обед, и ели столь увлеченно, что профессор им позавидовал. Но именно он, первым нарушил молчание:
- Мадам Садовская, позвольте узнать, почему Вы думаете, что здесь совершаются преступления? Вы что-то знаете, или видели?
- Ничего я не знаю, и ничего не видела. Но я живу на этом свете не первый год, и знаю жизнь. За борт, просто так, может упасть ветеринар, инженер или художник. Они все равно никому не нужны. Если же за борт свалился прокурор или купец, то ищи убийцу. Когда я взяла дело мужа в свои руки, меня многие хотели спихнуть с моей баржи. Но им не удалось. Моя баржа плывет вперед. А, здесь, я грудью чую, что-то нехорошее, - сказала Фекла и прижала пухлую руку к необъятной груди.
Пассажиры, взглянув на эту грудь, должны были почувствовать размер ожидающей их беды, но они это не прочувствовали.
Инженер самоуверенно сказал:
- Мадам, вы напрасно думаете, что инженеры никому не нужны. Помню, я пробивал в Петербургском министерстве, чтобы один длинный участок Царицинской железной дороги построили намного короче. Тогда, один купец, пообещал меня, похоронить под этими рельсами. Прежний, более длинный путь, проходил мимо его обширных складов. А, новая дорога, могла его разорить. Но, я остался при своем мнении. Самое главное, то, что выгодно государству. Купцы приходят и уходят, а государство остается.
Ветеринар поддержал его:
- Я тоже, попадал в неприятную ситуацию. Однажды, мальчишка конокрад, хотел угнать у князя Гагарина, призового рысака. Жеребца звали Кавказ. Он стоил бешеные деньги. За Кавказом многие охотились. И в ту ночь, когда конокрад пытался угнать его, и уже сидел верхом на рысаке, Кавказ встал на дыбы, и я подстрелил мальчишку. Конечно, я не хотел убивать пацана, стрелял мимо, но так получилось. В принципе, он сам виноват. Если идешь на преступление, готовься получить наказание…иногда наказание несоразмерно преступлению… но это провидение… Потом, отец этого мальчишки, тоже конокрад, грозился меня убить.
- Конокрад до сих пор за вами гоняется? - деловито спросила Фекла.
- Нет. Я слышал, что он умер. Старик угонял, какого-то полудикого калмыцкого жеребца, тот его сбросил, и он сломал себе шею.
- Кто шею сломал? Жеребец или конокрад? - спросила Каролина.
- Конокрад. Кстати, это очень опасное занятие. В деревнях, за кражу коня могут и убить.
Фекла взглянула на художника Сашу, и ехидно спросила:
- Надеюсь за художниками, у нас на Руси, еще никто не гоняется, чтобы убить?
- Нет, за художниками никто не гоняется. Мы люди мирные и добрые. Рисуем все, что видим, и никому не мешаем.
Каролина живо встряла в разговор:
- А, я слышала, какой-то художник нарисовал голую жену, какого-то человека, и муж пообещал этого развратного художника убить.
Фекла грозно посмотрела на дочь, и она стушевалась.
Саша покраснел, и недовольно сообщил:
- Я голых женщин не рисую. Я пишу пейзажи: лютики-цветочки, горы да волжские просторы. Но если кто-то рисует обнаженную натуру, то это не преступление - это искусство.
- Вот за это чужое обнаженное искусство, того художника и убьют, - деловито заметила Фекла, и повернулась к Анне:
- А, вас, мадам Смирнова, никто никогда не пытался убить?
- Никто и никогда. Я железные дороги не укорачиваю, лошадей не сторожу, баржи не вожу, и голых мужчин не рисую, - усмехнулась вдова.
Каролина тихо засмеялась. Студент усмехнулся. Капитан внимательно посмотрел на нее. Анна недовольно продолжила:
- Мадам Фекла, почему вы все время, пристаете ко мне! Я слабая женщина, никому ничего плохого не делаю, и никакие страшные тайны не знаю. Если здесь кого-то и собрались убить, то это не меня. А скорей всего вас!
- Почему меня? – испугалась Садовская, и опять прижала руку к огромной груди.
- Потому, что вы сами сказали, - в этом мире самые опасные профессии - это прокуроры и купцы. Прокурор уже свалился за борт. Купец Тимур за себя постоит. Он мужчина сильный. Остаетесь одна - Вы.
Фекла вспыхнула:
- Я старая, больная, слабая женщина. Никому зла не делаю, и никому дорогу не перебегаю.
Купец Тимур передернул плечами, и покачал головой:
- Вы, мадам Анна, совершенно правы. В нашем купеческом мире, даже если ты все время поступаешь по-честному, все равно кому-то наступаешь на ногу. На один и тот же товар, много купцов. И меня многие хотят съесть, но это не говорит о том, что купцы уничтожают друг друга. Если бы это было так, то на свете не было бы, ни одного купца. Например, я, купец в третьем поколении: мой дед, и мой отец дожили до преклонных лет. Моему деду 85 лет, он до сих пор занимается торговлей, и никто на него не покушается.
А, вы, Фекла Ивановна, напрасно думаете, что здесь происходят убийства. Если бы я так считал, то давно бы перебрался на другой пароход.
- Вы никуда не пересядете. У вас здесь товар, - уточнила купчиха.
- Откуда вы знаете? Я вам не об этом говорил.
- Я слышала, как вы советовали матросам, слаживать товар бережнее. Значит, этот товар ваш, и он скоропортящийся. Если вы будете перегружать товар на другой пароход, то потеряете его.
- А, вы свой товар здесь не везете? - спросил купец.
- Нет, мой товар плавает в Волге. Я занимаюсь рыбой, а она спокойно доплывет до моей засольной фабрики.
- А мне показалось, вы тоже что-то везете, - тихо сказал купец.
- Вам, дорогой мой, это показалось. Я ездила в Новгород по своим делам. А, вы директор Кузьма Кузьмич, что скажете? Вас никто не хочет убить? – поинтересовалась купчиха.
- Я думаю, никто не хочет. Я человек маленький. Мои подопечные – маленькие дети; они преступными делами не занимаются, а все их преступления – это лень, и двойки в дневнике.
Вообще, мне все эти ваши вопросы, мадам Фекла, не нравятся.
Я, конечно, думаю, что здесь нет преступников. Но, я, все же, на всякий случай, пересел бы на другой пароход. Если бы у меня были деньги. К сожалению, я все деньги потратил в Нижнем. И как я понимаю, почти все пассажиры в таком же положении. А вы, мадам Садовская, зачем-то хотите всех запугать и высадить нас на берег.
Садовская отмахнулась от директора, и повернулась к Лимонову:
- А вы студент, что нам сообщите?
- Я тоже ничего нового не сообщу. И я не собираюсь вам рассказывать про свою жизнь. Вы не прокурор! И не ущемляйте моих прав и свобод. Пока моя вина не доказана, я чист перед законом.
- Вы революционер? – спросила купчиха, и нахмурила брови.
- Я отказываюсь отвечать! – вскинул голову студент.
- Значит революционер, - убежденно сказала она.
- Вы напрасно, хотите все свои никчемные подозрения перевести на меня, - возмутился Лимонов.
- А, вы зря ерепенитесь. Наоборот, вы у меня вне подозрений. Зачем вам одна чья-то смерть. Революционеры любят убивать огромными толпами. Я слышала во Французскую революцию, потопили баржу с пятью тысячами, несогласных с революцией. Надеюсь, вы не собираетесь потопить наш пароход, чтобы построить на земле светлое будущее. Уверяю Вас, от нашего потопления, светлее на Руси не станет.
Студент вскочил из-за стола, и вышел, громко хлопнув дверью.
Фекла оглядела пассажиров, и заметила:
- Все высказались? Мне кажется, здесь только княгиня и профессор, вне подозрений.
Алексей Платонович развел руками:
- Уважаемые господа, я тоже скажу свое слово. Мы с княгиней люди добропорядочные. И в нашем историческом сообществе, никто никого не убивает, Мы деремся друг с другом на страницах исторических журналах. Это было бы смешно, если бы мы выходили на дуэль из-за спора о том, в каком году родился Чингис-хан.
За столом воцарилось молчание, но почему-то никто не уходил из кают – компании, словно все хотели дослушать разговор до конца. Какого именно конца… трудно было сказать… но княгине это очень не понравилось.
Молчание продолжалось. Каролина и Фекла одновременно посмотрели на купца странноватым взглядом. Купец заметил это, и демонстративно повернулся к прекрасной вдове. Анна встала из-за стола, и нарочито вежливо сказала:
- Мне кажется, мадам Фекла, вы стараетесь своими разговорами об опасности, выжить именно меня с парохода.
- Глупости! Зачем мне это нужно? – возмутилась купчиха.
- А затем, что вы возмечтали выдать свою драгоценную доченьку, за купца Тимура. Напрасно стараетесь. Он на ней не женится. Я лично собой пожертвую, чтобы вам помешать… хотя, я еще подумаю, стоит ли идти на эти жертвы... у меня большой выбор. Так что напрасно не мечтайте!
- Почему это он не женится? Чем моя Каролина плоха. У нее приданого побольше, чем ваш нищий сундук.
- Видите ли, милочка, многим мужчинам нравятся красивые женщины, а не красивые сундуки, - отчеканила Смирнова, и гордо подняв голову, покинула кают-компанию.
Следом за ней потянулись и другие пассажиры. Лишь художник остался сидеть за столом. Он выпил залпом три бокала токайского, и долго глядел на настенные часы с бронзовыми щуками…он смотрел так долго, что щуки поплыли на стены, и стали лязгать острыми зубами…
Катя отложила книгу, и выглянула в иллюминатор. Над Волгой разгорался закат, и она позвала мужа пройтись по палубе. Он отложил свою статью, встал с кресла, и потянулся. От долгого сидения устала спина, и действительно, пора было пройтись…
Солнце выкрасилось в ало-багровый цвет. Розовый огонь охватил полнеба. Розовые облака отражались в Волге. Синяя волжская дорога, отороченная изумрудными берегами, словно входила в бескрайнее розовое небо.
Профессор и княгиня, беседуя об исторических путях Волги, несколько раз обошли пароход, и сели в ивовые кресла. Они сидели вдвоем и наслаждались тишиной. Закат стал еще насыщеннее. Алое солнце повисло над кромкой воды. «Щука» мчалась вперед по розово-синим волнам в розовое небо.
Полюбоваться закатом пришли Фекла и Каролина. Садовские сказали несколько приветственных слов, сели и, на удивление молчали. Скоро к ним присоединился ветеринар Слава. Он сел лицом к Каролине, и принялся бросать в ее сторону, страстные взгляды. Купеческая дочь приняла игру, и тем не менее, это не очень веселило ее.
Фекла была задумчива, и хмуро смотрела на розовый закат. Неожиданно, она будто очнулась, и обратилась к Жеребцову:
- Вы умеете лечить рыб?
- Вы, мадам, хотите, лечить рыб перед тем, как их засолить, - поразился он.
- Я неправильно выразилась. Вы умеете - УВЕЛИЧИВАТЬ рыб.
- Извините, но я все равно я ничего не понимаю.
- Хорошо, объясню понятнее. Вы ведь на конеферме выводите призовых рысаков.
- Вообще-то я лечу лошадей, и заодно, занимаюсь их разведением. Говорят, у меня это очень хорошо получается.
- Хорошо получается…, - повторила Фекла, и деловито продолжила, - а, теперь, послушайте мою мысль. Если вы животный доктор, значит и рыбы ваши пациенты. Если Вы выводите призовых рысаков, то и призовых рыб, Вы тоже должны уметь разводить.
- Призовых рыб? А зачем вам призовые рыбы? Вы, что собиратесь устраивать скачки пескарей или конкур ершей, - еле сдерживал смех ветеринар Слава.
- Я мечтаю вывести стерлядь, размером с кита. Мне сегодня сон приснился, как маленькая стерлядка, начала расти, расти, расти… - и выросла размером с кита. Сначала я подумала, что это не к добру, а потом вот что подумала. Если есть большие лошади и маленькие пони, то и рыб, можно увеличивать или уменьшать. Вы можете этим заняться? Я, вам хорошо заплачу.
- Конечно, я никогда не возьмусь заниматься этой…, - возмутился было ветеринар, но затем в его голове, сверкнула мысль, и он
хитро продолжил, - а вообще-то, это интересная мысль! Я могу начать разводить Вам китовую стерлядь, а на те деньги, что получу за эту сказочную стерлядь, буду разводить СВОИХ призовых лошадей. Я давно об этом мечтаю, и надеялся осуществить свою мечту только через восемь лет. А, так, с вашим волжским китом, я осуществлю это быстрее. Мадам Садовская, я согласен выводить стерляжьих китов или китовых стерлядей!
- А, через сколько лет, вы сможете их вывести? – живо заинтересовалась купчиха.
- Через… десять… двадцать… сорок лет… возможно…
- Да, Вы, что сударь, сдурели! Через сорок лет меня на белом свете уже не будет. Или вы мне их выведете, за пять лет, или забудьте про свои мечты. Кстати, если вы надумаете меня обдурить, то я не такая дура, как вы думаете. Мы составим у нотариуса документы, и если вы за пять лет, не выведете мне огромную китовую стерлядь, то я вас отправлю в Сибирь, как афериста - стерлядиста.
- Х- м-м-м…в Сибирь… - растерялся Слава, и упавшим голосом продолжил, - придется вам, мадам, искать другого выводителя волжского кита… За пять лет, я его точно не выведу.
Алексей Платонович и Катя слушали этот разговор, и изо всех сил сдерживались, чтобы не рассмеяться.
Ветеринар посмотрел на них, увидел их еле сдерживаемые улыбки, оглушительно расхохотался, и ушел. Фекла и Каролина стали еще задумчивее. Они так внимательно смотрели на небо, словно ждали последнего заката солнца.
Скоро полюбоваться закатом пришли Анна, инженер и купец, и вновь образовался веселый триумвират, где центром волжской вселенной была прекрасная вдова. Увидев Анну, в окружении кавалеров, Фекла фыркнула, забрала дочь, и ушла.
Потом, посмотреть на закат пришли директор, студент, каспийский капитан, и пьяный Саша с мольбертом. Директор и капитан присоединились к веселому триумвирату. Пьяный художник поставил мольберт на краю палубы, и стал рисовать розовую Волгу, розовый пароход и летающих розовых щук. Анна обсмеяла его розовое искусство, художник обиделся, выкинул розовых щук в реку, и ушел. Студент Прохор стоял в стороне от всех, в общем весельи участия не принимал. Он откровенно грустил, изредка хмурился, особенно, когда веселый смех, слишком уж был громок и весел.
Над пароходом закружились чайки, облитые розовым предзакатным светом, и Коко принялась с громким лаем их разгонять. Директор попытался утихомирить болонку, но скоро бросил это бесполезное занятие. Впрочем, Коко, скоро успокоилась сама. Она нашла мячик, сшитый из разноцветных лоскутков, и стала носиться с ним по палубе.
Мячик ей быстро надоел, и она бросила его к ногам профессора. Он поднял мячик и машинально посмотрел на него. Самодельный мяч был набит песком, принадлежал, скорее всего, юнге, но что удивило, на красном лоскутке химическим карандашом было криво написано: «ПрАкурор». Это его заинтересовало. Рядом сидел Кузьмич, он тоже заинтересовался мячом, но Алексей Платонович, чтобы не разводить панику на пароходе, поспешно выбросил мяч в Волгу.
Мячик громко булькнул, и директор, учительским тоном, сказал:
- Зачем вы выбросили мячик, наверно, это мячик юнги. Он будет его искать.
- Его прокусила Коко, и он уже негоден, из него песок сыпется. Карп сошьет себе другой.
- Мы могли бы сейчас в него немного поиграть. Вспомнить детство. Мы тоже шили такие мячи, - предложил Кузьмич.
Анна весело засмеялась:
- Вот бы увидели ваши гимназисты, как их директор играет в мяч.
- Но здесь же их нет, - снисходительно улыбнулся он.
- Мы тоже играли в мяч. А у меня в сундуке хранится кожаный детский мяч моего деда. Он его сам сшил, - сказала вдова, и продолжила, - а, вы, княгиня наверно в детстве не играли в мяч?
- Конечно, я тоже играла, - улыбнулась Катя.
- Я думала князья не играют в мячики.
- Играют еще, как играют. Почти таким же мячом, который выбросил Алексей Платонович, играли в детстве и Сократ, и Александр Македонский.
- Я почему-то думала, что мячи придумали в русских деревнях, - удивилась Анна.
Княгиня с удовольствием углубилась в историю:
- Милая Анечка, игры с мячом были популярны еще в древней Греции. А возможно и намного раньше. Еще древнеримский врач Гален назвал мяч счастливым спутником людей, ибо он был одинаково доступен и сильным и слабым, и богатым и бедным.
Помните странствия Одиссея? Когда он был выброшен волнами на остров феаков, То из глубокого сна его вывели веселые возгласы царевны Навсикаи, и ее подруг игравших на морском берегу с подругами в мяч.
- А, какие мячи были в древности? - заинтересовался купец, и задумчиво продолжил, - может мне взяться за фабричное изготовление мячей? Мадам, Милорадова, из чего шили мячи древние греки?
- Существовали разные виды мячей: сшитые из цветных лоскутов и набитые волосом (по-гречески – «пиля»); наполненные воздухом кожаные оболочки («фоллис»); те же кожаные футляры, набитые перьями назывались «паганика»). И, наконец, самые тяжелые, набитые песком.
Катя закончила рассказ о древних мячах. Купец стал что-то подсчитывать в уме, и губы его зашевелились.
Княгиня с Анной завели дамский разговор о последней моде. Мужчины быстро заскучали, но капитан Капитон принялся рассказывать ужасные случаи из своей морской практики, и мужчины сгруппировались вокруг него. Профессор не хотел слушать, ни про каспийские кораблекрушения- утопления, ни про дамскую моду, и пошел в каюту. У них с Катей была одна книга на двоих, и он решил почитать, пока она занята модной темой. Писать статью, ему почему-то расхотелось. Впрочем, впереди, было еще много времени…
Профессор прошел несколько шагов и остановился, зачарованный увиденным. Мимо проплывал высокий скалистый берег, необычного белого цвета. Белый скалистый берег уплывал вдаль, он повернул голову, провожая его взглядом, и увидел невдалеке от себя, Карпа.
Юнга его не видел. Он стоял у перил, и увлеченно плевался в Волгу. Игра состояла в том, чтобы плюнуть, как можно дальше. Ветерок относил плевки, и таким образом, Карп плевался на «Щуку».
За эти занятием его застал директор. Он неслышно, на полусогнутых, подошел к юнге, схватил его за ухо, и грозно воскликнул:
- Это что за безобразие! Нельзя плевать в святую реку. И никогда больше не смей плевать в любую воду! Запомни, я все вижу и слышу. И передай это капитану и боцману! Еще раз, такое увижу, я тебе все уши оборву.
Юнга выслушал все это, выпучив глаза, и задрав голову повыше. Чтобы было не так больно. Директор отпустил ухо, и юнга мгновенно убежал.
Кузьмич повернул голову, увидел Алексея Платоновича, и недовольно пробормотал:
- Вот оно, современное воспитание! Ничего святого! Куда катится Россия!
Директор скрылся в своей каюте. Профессор направился в свою…
Солнце опустилось в Волгу. В небе появилась огромная лимонно-желтая луна. Ясные звезды усыпали темно-синий небосвод. Прилетел ночной ветерок, стало прохладней, и пассажиры стали, нехотя, расходиться по каютам.
Катя вернулась в каюту. Вслед за ней, в открытую дверь ворвался прохладный поток воздуха. Ветер рванулся в открытый иллюминатор, и в керосиновой лампе, прикрытой стеклянной колбой, чуть не потух огонь. Огонь на миг замер, и снова вспыхнул. Вдали послышался басовитый пароходный гудок. Княгиня несколько раз топнула ногой, изображая русскую пляску.
Профессор так увлекся чтением, что ничего не видел, и не слышал. Катя подошла к нему, забрала книгу, и сообщила, что полчаса назад, директор и студент, неизвестно из-за чего, разругались. Лимонов даже пытался набить Кузьмичу лицо, но вовремя подоспевшие купец с ветеринаром, избавили директора от повреждения его гимназически - образовательного лица.
Княгиня скинула белые кожаные туфли на остром каблучке, легла на кровать, и стала читать Сократа, особо интересные места, прочитывая мужу вслух. В такой обстановке писать статью было невозможно, и он задумался, у кого из пассажиров можно взять вторую книгу. В итоге, решил, что книга есть у директора гимназии, и отправился к нему.
Алексей Платонович вышел из светлой каюты во мрак, и остановился в нерешительности. В небе ярко светила луна, но вокруг него, темнели пятнами, черные непроглядные тени. Лишь изредка, на палубе светлели лунные пятна, и светлели они, большей частью по краю палубы, возле перил. Пока он раздумывал идти дальше, пересекая многочисленные черные дыры, или вернуться в светлую каюту, в волжской тишине послышался тихий, еле слышный, стук по дереву.
Профессор посмотрел влево. Директор гимназии, стоявший в лунном пятне, воровато оглядываясь, стучался в каюту вдовы. Под мышкой Кузьмич держал толстую книгу. Возможно, этот толстый фолиант, он взял в целях конспирации, или решил почитать его вдове перед сном. В образовательных целях.
Директор продолжал стучаться, и его лысина, блестела в лунном свете, голубоватым мертвенным светом. Профессор застыл в своей черной дыре. Теперь перед ним стояла другая проблема: вежливо отобрать книгу у Кузьмича, которому она не нужна, раз он идет к вдове пить чай, или пойти к инженеру, у которого возможно тоже есть лишняя книга, например: о развитии российской железной дороги в ближайшем тысячелетии.
Пока он раздумывал, дверь каюты Анны отворилась, на палубу легла узкая полоса света, и в эту полосу вышел инженер. Он что-то тихо сказал директору, и Кузьмич, спешно пошел в свою каюту.
Директор с толстой книгой исчез за своей дверью. Инженер исчез за дверью Анны. Алексей Платонович никуда не исчез. Он направился к ветеринару; неожиданно, увидел впереди, мелькнувшую черную тень, и понял, что кто-то еще, кроме него, наблюдал за Кузьмичом и его книгой.
Профессор тихо постучался к ветеринару. Жеребцов мгновенно открыл дверь, словно он стоял у двери, и ждал его прихода. Выслушав просьбу, Слава смущенно сообщил профессору, что свою последнюю книгу, он прочитал в позапрошлом году, и книга эта называлась «Лошадиная Энциклопедия». С собой в дорогу он, конечно, ее не взял. Он ее уже давно выучил наизусть.
Алексей Платонович пошел дальше. Сейчас, он хотел узнать, кто еще вместе с ним наблюдал за директором. Художник не открыл ему дверь, но в его каюте что-то громко упало. Каспийский капитан дверь не открыл, в его каюте стояла гробовая тишина. Бывший студент Лимонов дверь открыл, но на просьбу дать, что-нибудь почитать, вручил ему революционную прокламацию, и тут же захлопнул дверь.
Профессор пригляделся к первой строке прокламации, и в слабом лунном свете прочитал первые строки «Интернационала»:
- Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем,
Мы наш, мы новый мир построим:
Кто был ничем, тот станет всем…
Новый мир профессора не интересовал, так, как и в новом мире, он останется тем же профессором, изучающим древнюю историю. Потому, что вряд ли, недоучившиеся студенты, начнут изучать древнюю историю вместо него. А, новую историю, они будут писать сами - так, как им хочется. Для чтения, прокламация тоже не годилась: слишком мала, а хранить ее было опасно. Алексей Платонович скомкал листок, и выбросил его в реку, покрытую лунной чешуей. Вечная река, не шелохнулась и не вздрогнула. Она, без единого звука, схватила прокламацию, и потащила ее в черную непроглядную тьму.
Вечер был необычайно теплый. Небо было усыпано яркими звездами, они отражались в воде, река сияла, и пароход плыл среди звезд, словно по Млечному пути.
Вечер был хорош, и профессор, забыв об опасности, решил прогуляться. Он обошел пароход, заглянул во все черные дыры, никого не встретил, и на втором исследовательском круге, заглянул в рубку к капитану Щукину.
Иван Андреевич стоял у штурвала, и курил трубку. Рядом с ним курил каспийский капитан. Курили они молча, и их бородатые лица выражали серьезную озабоченность. Ночной ветерок не успевал прогнать табачный дым, и ядовитый туман, захватил всю рубку. Профессор не стал мешать капитанам – усиленно дымить, и вернулся в каюту.
Все это время, Катя с нетерпением ждала его, и какое-то время, сидя в кресле, он выслушивал лекцию, о том, что могли с ним сделать за время ночной прогулки, на этой опасной «Щуке». Он узнал, что его могли: выкинуть за борт, задушить канатом, четвертовать якорной цепью, повесить на рее, зарезать капитанским кортиком, и…
Новый убийственный способ, по прекращению профессорской жизни, она не успела придумать. С палубы послышался громкий душераздирающий мужской крик:
- А-а-а...
Профессор и княгиня посмотрели на приоткрытую дверь, которая совсем недавно, была плотно прикрыта, и кинулись на помощь. Катя понеслась босиком, белые туфли так и остались стоять у кровати.
Двери каюты директора были открыты настежь. Около дверей, лежал на боку Кузьмич. Услышав топот множества ног, он перестал кричать: «А-а-а…» и закричал:
- Помогите! Спасите! Меня убили! Убили!
Из кают выбегали пассажиры, и скоро, вокруг Кузьмича образовалась молчаливая толпа. Никто ничего не понимал. Директор кричал, что его убили, но кричал, он, как здоровый – слишком громко, и слишком бодро, да и крови нигде не было видно. Хотя, лежал он так, что только лицо, грудь и рука, подложенная под голову, освещалось тусклой полоской света, протянувшейся из каюты.
Сквозь толпу протиснулись боцман Илья и Карп. Глаза юнги хитро блеснули, и профессору показалось, что его развеселила вся эта ситуация. Боцман бесстрастно взглянул на кричащего, но живого директора, и отправился за капитаном.
Кузьмич посмотрел на толпу, и пробормотал:
- Извините господа, но я, почему-то не могу встать. Мне больно. Меня кажется убили… Ох…
Фекла выступила вперед, из толпы пассажиров, и деловито сказала:
- Кузьма Кузьмич, что случилось. Кто вас убил? Говорите быстрее. Мы сейчас его скрутим, и выбросим за борт. Пусть его в Волге полиция ловит. Если конечно успеет поймать, - грозно закончила она.
Кузьмич торопливо зачастил:
- Не знаю, кто он. Но уверяю, вас, господа, кто-то пытался меня убить. Ко мне постучались, я вышел на палубу, а мне в спину нож вонзили. Как же так можно поступать – это же подло. Это все плоды современного образования. О-о-ох, - Кузьмич вскрикнул от боли, и продолжил, – посмотрите, пожалуйста, на мою спину, мне кажется, там нож торчит. А может, уже не торчит, а мне так кажется…
Директор громко застонал. Его спина была в тени. Ветеринар с профессором резко склонились вниз, больно столкнулись лбами, из их глаз полетели искры…
После искрометного удара, зрение неожиданно обострилось, и теперь, им было видно намного больше. В спине Кузьмича, действительно торчало обломанное лезвие, небольшого ножа. Лезвие вошло неглубоко, но коричневый сюртук, был обильно пропитан кровью, кажущимся, на темной ткани – черным мокрым пятном. Ветеринар резко выдернул обломок лезвия, и выкинул его в черную воду. Вдали раздался плеск. Анна испугано вскрикнула. Профессор посетовал на то, что Слава выкинул лезвие – это улика, но Жеребцов, махнул рукой и пробормотал, что все лезвия похожи друг на друга. Надо искать рукоятку ножа
Директор глухо простонал, и перевернулся на грудь. Кровь заструилась еще сильнее, и тонкая струйка потекла на палубу. Слава перевернул Кузьмича опять на спину, и кинулся в каюту за лошадиным саквояжем. О чем, он всем сообщил на бегу.
Через толпу протиснулся капитан Щукин и грозно объявил:
- Это, что опять за цирк!
Кузьмич приподнял голову, и ослабевшим голосом пробормотал:
- Меня на вашем пиратском корабле, чуть не убили, а вы цирк говорите. Подождите, когда я доплыву до Астрахани – если я, еще доплыву: я на ваш пароход с убийцей, в суд подам.
Юнга вытаращил глаза, и весело воскликнул:
- Иван Андреевич, нашу «Щуку» на каторгу отправят? И нас тоже?
- Молчи, молокосос, когда старшие разговаривают! Никто, никого, никуда не отправит. Это, я, на вас в суд подам, учитель - симулянт. Если бы вас хотели убить, то обязательно убили бы, - грозно рыкнул Щукин.
Кузьмич набрал воздуха, чтобы продолжить ругаться с капитаном «пиратского корабля», но на первом же звуке, неожиданно потерял сознание, и его голова безвольно упала на деревянную палубу.
Щукин продолжал стоять, дымить трубкой, и бесстрастно смотреть на директора. Из своей каюты прибежал ветеринар с керосиновой лампой и черным саквояжем, наполненным лекарствами для лечения лошадей. Он поставил керосиновую лампу так, чтобы была видна рана, открыл лошадиный саквояж, и попросил профессора, помочь ему снять одежду, чтобы обработать рану.
Кузьмич был жив, хотя находился в глубоком обмороке. Профессор с ветеринаром засучили рукава, и стали аккуратно снимать с него окровавленный сюртук, и белую рубашку, залитую кровью. Кровь из раны шла обильно, одежда директора была в крови, и скоро руки мужчин, были буквально, по локоть в крови. Каролина, от вида крови, ойкнула, и Фекла отправила ее в каюту, сказав, что нечего ей смотреть на голых мужчин. Анна высказала подозрение, что директор уже умер, и что ей тоже становится плохо. Инженер и купец предложили, довести ее до своей каюты, но она отказалась, и продолжила стоять, прислонившись к стене. Студент, в ответ на это, почему-то коротко хохотнул. Художник Саша, увидев окровавленные руки ветеринара и профессора, расплакался, как ребенок. Каспийский капитан продолжал бесстрастно дымить трубкой, плеваться в Волгу, и смотреть в звездное небо. Явно намекая на то, что ранение Кузьмича мелкое происшествие, на которое, и звездам, и ему наплевать. Княгиня предложила свою помощь ветеринару. Когда-то она окончила курсы милосердия при питерском храме Спаса на Крови, но Слава вежливо предложил ей стоять, и не мешать медикам. Анне неожиданно стало плохо. Тимур успел ее подхватить и унес на руках в каюту.
Инженер явно расстроился из-за того, что не он унес вдову в каюту, и не он будет ее охранять, но его поезд ушел. Как говорится, кто не успел, тот опоздал, и Антон принялся осматривать палубу, чтобы найти ручку от ножа. К нему присоединился Щукин и Лимонов. Они втроем осмотрели всю палубу, но так ничего и не нашли, Инженер бросил искать нож первым, и решительно сказал:
- Мы зря время теряем. Скорее всего, убийца выкинул нож в воду. Студент дополнил:
- Даже если бы мы нашли нож, это бы ничего не изменило. Я сомневаюсь, что убийца взял для преступления свой нож. Скорее всего, он украл его у кого-нибудь из пассажиров или взял его на камбузе.
Капитан Щукин неопределенно махнул рукой, посылая всех к черту, вытряхнул пепел из трубки в реку, и ушел. Художник все это время подпирал стенку с бледным лицом, бессмысленно наблюдал за поисками, затем повернулся к ветеринару. Ветеринар махнул в воздухе окровавленными руками с кровавым бинтом, и Саша потерял сознание. Но его, в отличие от Анны, никто не понес на руках в каюту. Каспийский капитан успел схватить падающего художника, и аккуратно положил его на палубу.
Фекла мигом отхлестала Сашу по щекам, а когда парень пришел в сознание, и взглянул на мир осоловелыми синими глазами, она посетовала на то, что мужчины пошли маменькины сынки и хлюпики. Ее дед, в Куликовской битве, рубил десятками головы одним ударом меча, и в обморок от этого не падал. А теперь, мужчины пошли: не те…ни то, ни се… и не такие…
Пока купчиха обсуждала современных никчемных мужчин, Слава мастерски перебинтовал грудь раненого, завязал тугой узел, и они с профессором аккуратно понесли Кузьмича на кровать.
Раненый директор из бережных рук переместился на свою кровать, открыл глаза, благодарно улыбнулся; еле слышно пробормотал: «Убили», и опять потерял сознание. Инженер, студент, капитан Капитон и Катя перешли с палубу в каюту, и Фекла плотно прикрыла дверь.
Слава влил в рот директора ложку какой-то темной пахучей жидкости, и Катя поинтересовалась:
- Вы думаете, Кузьма Кузьмич будет жить?
- Не знаю. Но лошади, после такой травмы живут долго. А если точнее сказать, то для них это пустяк, через пять минут носятся, как жеребцы.
Садовская хмыкнула:
- Кузьмич – уж точно не жеребец. Учителя они люди нежные и романтичные. Это все от образованности, потому он, от этого образования, и помереть может.
Теперь уже хмыкнул бывший студент:
- Я заметил, мадам купчиха, что вы образованных людей ненавидите.
- А почему я их должна любить? Эти образованные – настоящие нахлебники, только языком умеют работать, да ныть, что им все не нравиться. Вот, тебя, студентик, я люблю. У тебя образования кот наплакал, ты учиться не хочешь. Значит мы с тобой, ровня.
- Вы… вы… необразованная купчиха, - нервно пожелтел Лимонов.
- А ты необразованный дурень. Я деньги зарабатываю, и потом ваше учительское училище подкармливаю. Без меня, вы бы, нищие студенты, сдохли с голоду. Я, вас уже который год кормлю, а от тебя какой толк? Одна брехня, да гонору выше крыши. Тьфу..
Студент побледнел, как мел, сжал кулаки, и выбежал из каюты.
Садовская махнула рукой:
- Ну, и пускай летит, жук колорадский. Я ему не доверяю. Я всем революционерам не доверяю.
Ветеринар недовольно посмотрел на купчиху, и строго казал:
- Мадам, Фекла, попрошу Вас, тут не устраивать рыбный базар. Здесь больной, и ему нужен покой.
- Ничего с вашим Кузьмой не случится. Если лошади через пять минут, как здоровые носятся, то и директор, будет завтра носиться, как гимназист.
Катя спросила у Феклы:
- Вы знаете этого студента?
- Не знаю. Я, его – первый раз вижу, но слышала в педагогическом училище, где я являюсь попечителем этого заведения, что студента Прохора Лимонова, выгнали за революционную пропаганду, - пояснила Садовская, и вновь деловито, продолжила:
- Надо кому-то остаться с директором на ночь. Иначе, его сегодня добьют. И ножик возьмут попрочнее, то, что не поломается.
Кузьмич, только что открывший глаза, услышал это, и вновь потерял сознание.
Инженер Антон, тоже не хотел оставаться, и сразу предложил:
- Вот вы, мадам Фекла, и останьтесь. Больному нужен именно женский купеческий уход. Я знаю, что купчихи, самые лучшие сиделки и хозяйки.
- Я не могу остаться, я женщина слабая; сиделка плохая, мне всегда кажется, что больные – это симулянты; и с убийцей, если он опять придет, я не справлюсь.
- А, кто же с ним останется? – недовольно спросил ветеринар, и оглядел присутствующих.
Профессор уже чувствовал, что остаться придется ему, но пока он молчал, и легонько сжал руку Кати, чтобы она не лезла вперед батьки в пекло. Ему очень хотелось послушать, что скажут другие.
Жена его поняла, сама легко сжала его руку, и мгновенно закрыла свой прекрасный ротик. Все молчали.
Инженер нахмурился:
- Я не могу остаться, у меня еще есть срочные дела.
Садовская ехидно протянула:
- Какие такие дела? Ваша вдова уже давно с купцом милуется.
- Как вы смеете, так говорить о порядочной женщине, - вспыхнул Антон.
- Ха-ха-ха, порядочная женщина. Впрочем, не буду вас нервировать. Пусть будет порядочная.
Инженер побелел, хотел что-то сказать резкое, но промолчал.
Капитан Капитон почесал бороду, и крякнул:
- Знаете, мадам, я все удивляюсь, почему это напали на безобидного директора. На месте убийцы, я бы напал на Вас. Вы так и напрашиваетесь на всякие разные оскорбления.
- Что! Вы хотите напасть на меня! Ну, вы, и нахал! А может быть, это вы напали на директора?
- Глупости. Я ни на кого не нападаю. У меня есть алиби. Я все время провел с капитаном Щукиным. Он это подтвердит.
- Мне все равно, что у вас есть какая-то штучка-дрючка – алиби. Я всяким заморским штучкам не доверяю, и вашему, Щукину тоже. Может, вы с ним сговорились. Поставили боцмана к штурвалу, а сами пошли с кинжалами по пароходу щукари пиратские.
- Ну, знаете ли! Вы, мадам - язва сибирская. Зачем нам директора убивать. Он обычный пассажир, и мы его в первый раз в жизни видим. И еще мадам, Фекла, следите за своим языком, а то когда-нибудь пострадаете за свой длинный язык.
- Ты опять мне угрожаешь? – купчиха, выставила огромную грудь вперед, и уперла руки в необъятные бока.
- Я не угрожаю, а говорю по доброте душевной.
- Так я и поверила в твою пиратскую доброту. Но я тебе объясню, почему на меня никто не нападает. Директор гимназии – человек безобидный, и его каждый может обидеть, а я всегда могу за себя постоять. А потом тем ножичком, которым пытались зарезать Кузьму, мою толстую шкуру не пробьешь. Для меня нужна казацкая шашка. Впрочем, и я и от шашки отобьюсь, помню, как-то мой муженек пытался махать передо мной шашкой, я его так табуреткой отоварила, что он долго не мог шашку в руки взять.
Ну ладно, вы тут разбирайтесь без меня, кто будет ночевать с директором, а я пошла к доченьке. А то оставила ее одну, бросила ласточку мою, а может душегуб этот, Носатый, где-то рядом бродит.
- Носатый? Кто это? Это новый пассажир? - спросил капитан.
- Это старый нижегородский душегуб. А, я, капитан, потому на всех кидаюсь, что я, вас всех боюсь, и мои растрепанные нервы, уже не выдерживают такого убийственного плавания. Завтра же, я на другой пароход пересяду, - сказала Фекла, и ушла. Следом за ней ушел инженер. Катя уже только открыла рот, чтобы что-то сказать, но в каюту опять заглянула Фекла, и предложила ухаживать за раненым - профессору Милорадову. Он человек ученый, поэтому именно он, окажет директору, самую ученую медицинскую помощь.
Профессор истории согласно кивнул головой. Садовская опять исчезла. Катя быстро сообщила, что она поможет мужу ухаживать за больным. Капитон хмуро посмотрел на них, и предложил свою помощь. Он человек одинокий, ночами ему все равно не спится, а новобрачные, в свой медовый месяц, пусть отдыхают.
Профессор опять согласно кивнул головой. Катя расстроилась, она так хотела ухаживать за больным, а возможно, и увидеть убийцу, если он придет еще раз.
Ветеринар обрадовался тому, что кто-то останется с раненым. Он оставил Капитону свой саквояж, объяснил назначение всех этих лошадиных лекарств, и торопливо покинул каюту. Наступила тишина. Кузьмич открыл глаза, облегченно вздохнул, испуганно посмотрел на Капитона, и вновь провалился в бессознательность…
В каюте Милорадовых, была черная бездна. Керосиновая лампа потухла, и княгиня, пройдя один шаг, испуганно выскочила на палубу. Профессор пошел дальше. Впотьмах, он нашел спички, и вновь зажег лампу. Катя вернулась в каюту, села на кровать, поежилась, и устало сказала:
- Алеша, ранение директора, мне кажется очень странным.
- Я тоже, так думаю, - поддержал ее профессор, и княгиня подняла руки к небу:
- Неужели, я слышу, что ты думаешь так же, как и я. Обычно, ты всегда споришь со мной.
- В споре рождается истина, - вздохнул он.
- В споре с женой рождается - ругань. Но сейчас, раз мы думаем одинаково, скажи мне, что тебе кажется странным?
- Странно то, что нож сломался. Обычно ножи не ломаются, тем более у убийц. А тебе, что показалось странным?
- Мне, все это напомнило плохой провинциальный театр. Не знаю почему, но у меня было именно такое ощущение. Еще, Алеша, знаешь, что я подумала...
- Не знаю.
- А вдруг, Кузьмич, все же успел заметить убийцу, но пока, по каким-то причинам не говорит об этом.
- Вряд ли. Я думаю, в его же интересах, быстро сообщить об этом всем. Он должен прекрасно понимать, что в другой раз, у преступника, нож может не сломаться.
- Мне страшно. Мы все стояли около директора, почти плечом к плечу, но ведь, кто-то, из этих людей, пытался убить Кузьмича. Как ты думаешь, кто это?
- Не знаю.
- Я тоже не знаю. Я пыталась разглядеть их лица, но они все были так напуганы, как будто, это они только, что пытались убить Кузьмича.
- А может, они испугались, что следующими на пути убийцы будут они?
- Алеша, зачем убивать простого инженера? А ветеринара? Кому может помешать красавица Анна? Кому нужен бедный студент? Или одинокий капитан Капитон? Я понимаю, что у каждого из них есть свои грешки, но у кого их нет? Я, например, не удивлюсь, если наша кухарка Марфа, дуется на меня, за то, что я не даю ей возможности, готовить нам каждый день жирную, и по ее мнению, самую полезную, пищу. Но она же не будет меня за это убивать.
- Душенька моя, ты говоришь кому нужен инженер, ветеринар, профессор и т.д… Меня же удивляет другое. Я никак не могу понять, кому помешал этот безобидный, глуповатый директор. Что он мог такое натворить?
- Он мог уволить какого-нибудь учителя, или поставить двойку гимназисту.
- За это не убивают. Я тоже работал в Санкт-Петербургском университете, и отчислял ленивых студентов. Но никто меня за это не убил.
- Алеша, пойми, люди разные. Один человек, все поймет и простит, а другой, убьет и за двойку. Помнишь, как один тринадцатилетний гимназист застрелил учителя латыни. Он никак не мог запомнить латинские преффиксы, а учитель за это поплатился жизнью.
- На нашем пароходе нет гимназистов. Есть один бывший студент, но Кузьмич его точно, первый раз видит. Я слышал, как он спрашивал в начале пути, как его зовут…, - профессор что-то вспомнил, и, прищурив глаза, спросил, - Катенька, а ведь, совсем недавно Кузьмич и Лимонов чуть не подрались. Из-за чего они поссорились?
- По-моему, из-за какой-то ерунды. Кузьмич начал доказывать студенту, что у нас ужасное образование, а все ученики - остолопы и лентяи. Студент обиделся, и сказал в ответ, что у нас ужасные гимназии, а директора гимназии - остолопы, и лентяи, не желающие ничего менять в лучшую сторону. Обычная ругань, ничего личного… Хотя, мне кажется, если бы рядом не было Смирновой, Кузьмич бы не стал лезть с бутылку, а вернее махать кулаком, перед лицом Лимонова… Алеша! А может, все дело в Анне? Ревность, соперничество, любовь и ненависть!
- Тогда, потерпевшим стал бы купец, художник, или инженер. Старый, лысый директор, у которого все ученики остолопы и лентяи, анне не интересен.
- Ты прав… и все равно, я почему-то думаю, что Анна сейчас играет роль катализатора химических реакций. А именно, соперничества и ревности. Хорошо, что ты едешь со мной, иначе, она бы стала флиртовать с тобой, и тебя бы, возможно убили на этом пароходе.
- Если бы все, из-за Анны, убивали друг друга, то она бы осталась без поклонников. Тем не менее, у нее полно кавалеров. Особенно, если судить по нашему пароходу. Я думаю и в Астрахани, все ее кавалеры, живы и здоровы. В Петербурге тоже полно красавиц, но сильной стрельбы, и там не наблюдается.
- Ты опять начинаешь спорить со мной.
- Я не спорю, я рассуждаю.
- Нет, споришь! Ты всегда споришь со мной! Не спорь, пожалуйста. Я нервничаю.
- Хорошо, душенька моя. Я молчу и не спорю.
Княгиня немного помолчала, и воскликнула:
- А если, на директора напала его бывшая любовница? А любовница эта – Фекла.
Профессор молчал.
- А если на Кузьмича напал его бывший ученик, остолоп и лентяй?
Профессор молчал.
- Алеша, ты считаешь, что я говорю глупости? Ты своим молчанием хочешь оскорбить меня?
Профессор молчал.
- Если ты сейчас же не скажешь хоть слово, то я уйду от тебя…пойду по Волге в Астрахань!
- Катюша, ты же сказала мне молчать, - добродушно улыбнулся он.
- Я тебе сказала не спорить со мной, а молчать я тебе не сказала.
- Хорошо, я больше не спорю.
-Алеша, а если на директора напал ветеринар?
- Да.
- А если это художник?
- Да.
- А если, это инженер?
- Да.
- А, вдруг это Фекла с Каролиной? Или Анна?
- Да.
- Ты издеваешься надо мной?
- Душенька моя, ты же мне сказала не спорить с тобой. Теперь, я буду только соглашаться.
- Это глупо. Спорь со мной. В споре рождается истина.
- Катюша, в этом споре, ничего не родится. Мы можем строить догадки и спорить с тобой до утра. Толку от этого все равно не будет. Мы ничего не знаем, и никаких доказательств у нас нет. Мы можем придумывать, что на директора напал ленивый чертик- двоечник, или неизвестный Носатый, или шахматная доска, которая обиделась на Кузьмича, за то, что он сыграл проигрышную партию. А что толку? Это одни пустые разговоры. Давай, Катюша, лучше спать. У меня уже все мозги уснули.
- По тебе этого не скажешь.
- Так мозг же не виден, он в черепной коробке. Один язык еще не уснул, но и он, уже еле-еле ворочается.
- Потом поспишь. Сейчас некогда спать. Давай сходим к директору, разбудим его, и попросим рассказать все, что он знает.
Алексей Платонович не успел ничего ответить. За дверью послышался стук, как будто кто-то уронил на пол тяжелую железную вещь. Алексей Платонович метнулся к дверь, выскочил на палубу, но ничего не увидел. Луна скрылась за ночными облаками. Черная тьма накрыла «Щуку», и, тем не менее, кто-то бродил в этой непроглядной тьме с железным молотом…
Катя выглянула из-за спины мужа, посмотрела в черный мрак, вздрогнула, и раздумала идти к директору. Неожиданно ей захотелось спать, и чтобы дверь была закрыта на семь замков. Но в каюте был только один замок. Профессор приставил к двери стул внаклонку, и понадеялся, что звук падающего стула, даст ему время приготовиться к нападению неведомого врага…
Милорадов потушил керосиновую лампу, каюта погрузилась во мрак. Стояла тишина, и в этой тишине было слышно легкое еле слышное постукивание, как будто кто-то бродил по палубе в острых каблучках. Катя испуганно прижалась к мужу, и попыталась с ним обсудить это странное постукивание, но он уже засыпал, и в ответ на ее вопрос, полусонно пробормотал:
- Во всем виновата любовь…
Алексей Платонович проснулся, как обычно на рассвете. Он тихо встал, еще тише оделся, и, на цыпочках, вышел на палубу. Небо было затянуто серыми рваными тучами. Легкий прохладный ветерок проносился над Волгой и водная гладь, тускло светилась мелкой серебристой рябью.
Он остановился у перил и стал вглядываться вдаль. Солнце спряталось за тучами, яркие сочные краски погасли, берега выглядели серыми и унылыми, и, тем не менее, даже в этой серости, было некоторое очарование. Вдоль высокого скалистого берега медленно плыла неуклюжая баржа. Баржа и скалистый берег остались позади. Впереди показалась деревенька с красной кирпичной церковью. Стадо коров и табун лошадей, пришедшие на водопой, бродили вдоль пологого берега, заросшего кустарником. Лодки рыбаков застыли у берегов, словно черные запятые на серебристом листе. Вдали, из-за мыса показался небольшой прогулочный парусник с красными парусами. Несомненно, этот парусник принадлежал очень богатому человеку, и профессор, даже знал, кому именно он принадлежал - питерскому князю Хлудову. Как-то, одним летом, профессор отдыхал на этом паруснике с Катенькой. На него нахлынули прежние солнечные воспоминания, и он грустно замер, бездумно смотря на проплывающие берега. Прохладный ветерок загонял в каюту, но двигаться не хотелось. На него нахлынуло печально-романтическое настроение
Волге же было все равно, какой сегодня день: солнечный или ненастный. Могучая река продолжала двигаться вперед, и тащить за собой пароходы-труженики, романтичные парусники и неуклюжие баржи. Кто из них, кто, ее не интересовала. Это привилегия людей останавливаться, и рассуждать о всякой ерунде. Для реки же, остановка означала смерть…
За деревенькой потянулся фабричный городок с двухэтажными зданиями, белеными голубой известью; на высоком взгорье возвышался старинный монастырь с множеством золотых куполов. На окраине городка, среди деревянных домов, высилась заводская труба, и эта фабричная труба, усиленно пыталась очернить романтичное ненастное небо.
Из каюты, пыхтя и постанывая, вышла Фекла. Она подошла к профессору, показала ему, какую-то тяжелую ржавую железяку, похожую на гарпун, и деловито сообщила:
- Вот, нашла себе оружие. Теперь пусть попробуют на меня напасть. Так отоварю, что сразу копыта откинут.
- Это что такое? – поинтересовался Алексей Платонович.
- Откуда я знаю. Сегодня прошлась по пароходу, и нашла эту железяку, для самообороны.
- По-моему, это старинный гарпун. Неужели, Вы теперь до Астрахани будете с ним ходить?
- До Саратова. Я приказала этому Щукину, высадить меня в Саратове. Мы пересядем на другой пароход. Пусть они тут убивают друг друга из-за этой акулы, а я в эти опасные любовные игры не играю.
- А, Вы хорошо знаете Анну?
- В первый раз вижу.
- А, мне показалось, что вы ее знаете.
- Я ее не знаю, но знаю, о чем думают эти красивые вдовушки. Как бы себе найти муженька побогаче.
- Это не преступление. Девицы думают о том же.
- Девицы не морочат голову всем подряд. А, эта, мадама Фудзияма, готова на все.
- Вы знаете Фудзияму? - удивился профессор.
- Конечно, знаю.
- Вы были в Японии? - еще больше удивился он.
- В Японии? Я что дура, туда тащиться. Эта Япония где-то на краю земли. Говорят дальше обрыв, и бездна. Фудзияма – это ресторан в Астрахани. Там по залу бродят красотки в японских халатах, и всем подмигивают.
- Неужели какой-то японец добрался до нашей Астрахани?
- Эту «Фудзияму» открыл капитан Тихон Хренников. Он в японском плену побывал, и там ему очень понравился ресторан, где японские девицы – Хеши, спаивают клиентов, чтобы прибыль у ресторана была больше. Хотя, я думаю, нашим мужикам, эти японки не нужны. Они и без японских подмигиваний, сто литров водки выпьют, - заметила купчиха, и, толкнула профессора локтем:
- Смотрите, Фудзияма уже куда-то побежала.
Он машинально оглянулся, но палуба была пустаэ
Садовская многозначительно прошептала:
- Эта мадама, нас увидела и спряталась. Почему она спряталась? Если я вышла, то я никуда не прячусь. Вышла и иду. А у нее, значит, совесть нечиста. Если бы меня здесь не было, она бы к вам подбежала глазки строить.
- Мадам, Садовская, не будьте такой злой. Вы же хорошая, добрая женщина.
- Я-то хорошая женщина, но Вы же видите, она всем подряд глазки строит. На этого лысого директора, и то куртуазно смотрит. Скажите мне, зачем она этому старому остолопу голову морочит? Я заметила, Смирнова, и вам пыталась глазки строить, но ваша княгиня, так на нее посмотрела, что у нее сразу охота пропала ширли-мырли с вами разводить.
- Мадам Смирнова, пыталась меня очаровать? Жаль, что я этого не заметил, - засмеялся профессор.
- Если бы Вы заметили, то все! Считай вы у нее, на крючке или скорее у нее на гарпуне, - горячо запротестовала Садовская, и взмахнула в воздухе гарпуном. Профессор испуганно отпрянул, и Фекла заразительно рассмеялась.
Неожиданно пароход стал с бешеной силой тормозить. Одновременно, в воздухе раздался, какой-то неземной, душераздирающий вой, словно пароход, налетел на айсберг, влез на него, и стал разламывать его. Бешеный, разрывающий душу визг прекратился и «Щука», вздрогнув, встала, как вкопанная.
Садовскую и Милорадова, еще в начале торможения, с бешеной силой отбросило на палубу, почти в объятья друг друга. В этом совместном полете, гарпун Феклы вылетел из ее рук, и приземлился в сантиметре от головы профессора.
Сразу вслед за торможением, со стороны рубки, понеслась ругань капитана и боцмана. Пассажиры выглянули из кают, посмотрели, что пароход жив, не развалился на части, и опять скрылись в каюте.
Лежащие, в обнимку, профессор и купчиха никого из пассажиров не заинтересовали. Они, как люди интеллигентные, решили не наблюдать за столь пикантными палубными объятиями.
Милорадов с Садовской лежали на палубе. Капитан Щукин во всю глотку орал:
- Ты зачем, Карась, эту, тупую кильку, поставил к штурвалу?
- Вы же сами сказали учить Карпа, - громко оправдывался боцман.
- Я сказал его учить, а не давать ему штурвал. А если дал, то только там, где нет мели, - рявкнул Щукин.
- Так здесь же не было мели. Сами по карте посмотрите.
- Вот она мель! Вот! Вот! По карте смотри, тупой Карась!
- Так мы левее идем. Значит, песчаная мель переместилась.
- Ты, что Карась, совсем сдурел. Мы правее идем. Я вас сейчас вместе, с этим Карпом, якорем прибью ко дну…
Дальше пошел отборный трехэтажный мат… И боцман, и капитан ругались мастерски. Голоса юного Карпа не было слышно, но Милорадов был уверен, что юнга давно уже спрятался под какую-нибудь пароходную корягу.
За время ругани, профессор успел подняться с палубы, и помог подняться купчихе. Садовская сделала два шага, застонала, вновь плюхнулась на палубу, и зарыдала.
- Что случилось? – тревожно спросил Алексей Платонович.
- Не могу идти, миленький, видно опять вывихнула лодыжку. Я недавно с баржи сходила, поскользнулась на рыбьей склизкой чешуе, и ногу подвернула. Кое-как вылечила ее, и видно, опять вывернула. Ой, горе мне. Скоро меня здесь убьют, доченьку мою сиротой оставят, и разорят меня дочиста, щукари проклятые…
Фекла говорила сквозь слезы, и профессор успокаивающе пробормотал:
- Успокойтесь, сударыня, никто вас не убьет. Все будет хорошо. Мы обязательно доплывем до Астрахани.
- Вы то доплывете. Профессора истории никому не нужны, а я, точно не доплыву. Вы что, не видите, эти пираты, специально наш пароход на мель затащили, чтобы я сбежать отсюда не могла, - со слезами сказала Садовская, потом схватила лежавший рядом гарпун, и оглушительно закричала:
- Пираты! Душегубы! Разбойники с большой дороги! А, ну-ка идите сюда, я вас сейчас этим морским ломом отоварю!
На крик никто не пришел, и Фекла опять заплакала. Профессор помог ей подняться. Наступить на больную ногу, она не могла, и ему пришлось тащить ее на руках до постели.
Как он смог ее донести, до сих пор осталось для него тайной. Такую тяжелую ношу, мог поднять только индийский слон. Но видимо, русский профессор, чем-то похож на индийского слона. Хочешь, не хочешь, а неси.
Купчиха, с помощью профессора, переместилась с палубы на свою кровать. Каролина продолжала спать, вернее, изображать спящую, словно вой парохода, и крики матери, ничуть не разбудили ее. Профессор заметил дрожащие веки девицы…
Фекла улеглась поудобнее, и продолжила плакать, но уже тише, чтобы не разбудить дочь. Каролине надоело притворяться спящей лицом к профессору. Она отвернулась к стене, и для приличия громко всхрапнула, поясняя всем присутствующим, что она крепко спит. Алексей Платонович вздохнул, и поспешил к ветеринару, единственному медицинскому светилу на этом пароходе.
В принципе, профессор больше доверял ветеринарам, чем врачам. Врачи любят назначать дорогие ненужные микстуры, которые якобы помогают от 99 болезней. А лошадиные доктора этим не грешат. Обязанность ветеринара вылечить животное верным способом. Ведь, старому коню бесполезно внушать, что микстура из малинового сиропа вылечит его больные суставы. Старый конь словам не верит, он верит только результатам. Поэтому ветеринар, излечит больного так же, как и доктор. По сути, лошади, ничем не отличается от людей. У них тоже есть сердце, легкие, желудок и душа.
Профессор дошел до каюты Жеребцова, и постучался три раза. Ветеринар не открывал, и Алексей Платонович замер в раздумии. Что делать? Идти искать Славу по пароходу, или оказать непрофессиональную «историческую» помощь самому? Хотя бы на первое время. Все равно ветеринар скоро придет, ведь он не мог далеко уйти. В данной ситуации, они все, словно на крохотном острове, а кругом вода, одна вода…
Из раздумья его вывела очаровательная вдова. Она вышла вместе с болонкой из каюты художника, и раскрыла алый зонтик. На фоне серого неба, яркий зонтик выглядел впечатляюще, и профессору показалось, что день уже не такой ненастный, каким казался вначале. Анна грустно посмотрела на небо, очаровательно улыбнулась профессору, и сообщила, что мосье Жеребцов находится у директора по лечебным делам. Алексей Платонович пошел к директору. Коко с красным бантиком, побежала за ним, и Анна прикрикнула на нее. Коко это не понравилось, и она нагло, недовольно загавкала.
Профессор вошел в каюту директора, поздоровался, сообщил о травме ноги мадам Садовской, и сел на стул, дожидаться окончания медицинских процедур. Слава сидел около кровати Кузьмича, и, не особо церемонясь, обрабатывал резаную рану на спине, вонючей зеленоватой жидкостью. Директор постанывал от боли, теребил подушку, и бормотал, чтобы не чувствовать боль:
- Мой дядя Федя тоже был ветеринаром. В нашей семье было одиннадцать детей, и мама всегда лечила нас конскими лекарствами. И они нам прекрасно помогали.
-А где ваш дядя Федя живет теперь? – задумчиво спросил Слава, продолжая работать.
- Не знаю. Он куда-то пропал. Ушел на ночь лечить призового рысака губернатора Коваленко и пропал. У Коваленко был большой конезавод в степи. Может лихие люди, в дороге на дядю напали, или еще что случилось. Кругом астраханская степь, хоть сто лет ищи, и одной косточки не найдешь. А, на вас, Слава, никогда не пытались напасть?
- Тьфу, тьфу… никто никогда не пытался. Да и зачем на меня нападать? И вообще, вы какие-то глупости говорите, Кузьма Кузьмич.
- На моего же дядю напали, - пробормотал он.
- Может, это ваш дядя Федя на кого-то напал, а потом не смог отбиться, - почему-то разозлился Жеребцов, и намного глубже ковырнул рану пинцетом, на который была намотана вата с дезинфицирующей мазью.
Директор взвыл от боли. Профессор вздрогнул от неожиданности. Ветеринар выронил пинцет на пол. В каюту заглянула Катя. Она подумала, что Кузьмича убивают во второй раз. Но раненого никто не добивал, и она ушла.
Слава принялся с хмурым выражением лица, бинтовать рану широким льняным бинтом.
Директор продолжил теребить подушку, и бормотать:
- Вы зря, сударь, так плохо говорите о моем дяде Феде. Мой дядя хороший.
- Я тоже хороший дядя, и не надо мне намекать, что на меня могут напасть. Я этого не люблю, - угрожающе сказал ветеринар.
- Я ни на что Вам не намекал. Я просто рассказал, вам, про своего дядю ветеринара.
- Сначала вы рассказали про дядю Федю, а потом стали мне угрожать, будто бы на меня должны напасть, - взбеленился Жеребцов, и завязал слишком тугой морской узел.
Кузьмич опять громко взвыл. Жеребцов стал развязывать сложный морской узел, а директор, вновь продолжил муссировать неприятную ветеринарную тему:
- Вы меня не так поняли, сударь. Я очень люблю ветеринаров. Я давно уже жалею, что не пошел учиться на ветеринара. Все-таки лошади лучше - гимназистов. Лошади никогда не ленятся, и не смеются над директором.
- Лошади тоже любят и ненавидят. И если они кого-нибудь невзлюбят, то могут лягнуть копытом, и, зашибить на смерть.
- Я об этом совсем забыл. Значит, права была моя мама, когда отговорила меня от ветеринарии. Теперь я понимаю, что гимназисты лучше лошадей.
Слава наконец-то завязал обычный узел, и стал слаживать все свои ветеринарные лекарства, в лошадиный саквояж. Все это время, директор, горячо и ласково благодарил его, но на Жеребцова, гимназические благодарности благотворно не подействовали. Он хмуро откланялся, вышел вместе с профессором, и торопливо направился в свою каюту, размахивая саквояжем.
Профессор остановил его, и напомнил о травме Садовской. Ветеринар еще больше нахмурился, сказал: «Черт», и сменил направление.
Купеческая дочка давным-давно ушла с княгиней Милорадовой дышать свежим воздухом. Это была версия для строгой мамы. Княгиня не знала, что она пошла гулять, и продолжала читать книгу.
Каролина же, выскользнув, из под строгого контроля мамы, пошла на свидание к кавалеру. Кавалер не очень-то ей нравился, но она решила, что за неимением лучшего, сойдет и этот. Тот, кто ей нравился, не обращал на нее никакого внимания, и купеческая дочь, придумывала, как ей привлечь к себе внимание. Пока ничего не придумалось, но времени впереди еще много…
Купчиха лежала в тишине одна. Она сложила могучие руки на огромном животе, и задумчиво смотрела в белый потолок. Лицо ее выражало крайнюю озабоченность. Профессор с ветеринаром вошли в каюту, и, Фекла громко, жалобно застонала.
Слава придвинул стул кровати, сел, положил саквояж на колени, и попросил Садовскую показать ему больную ногу.
Она громко возмутилась:
- Вы что такое говорите. Я не могу показывать свою ногу мужчине. Это разврат. Я женщина порядочная, и прошу не предлагать мне всяческие распутные грехи.
Ветеринар возмутился, еще пуще:
- А, я не могу лечить ногу, если не могу осмотреть ее и ощупать.
- Так вы еще хотите ее пощупать. Нет, не дам пощупать. Я женщина замужняя, и чужой мужчина не должен прикасаться к моей ноге.
- Вы же говорили, что вы вдова, - брови Славы поползли вверх.
- Я соломенная вдова - не знаю, жив мой муж или мертв. Поэтому пока не увижу его могилу, буду блюсти себя, как невинная девица.
Договаривая речь, Фекла осторожно села на кровати, сложила пухлые руки на груди, и так грозно посмотрела на ветеринара, словно собрался напасть на ее невинность.
Жеребцов растерянно посмотрел на профессора. Он бы давно уже ушел, потому что его ждали, но присутствие профессора останавливало его.
Алексей Платонович вздохнул, и миролюбиво сказал:
- Вы же говорили, мадам, что недавно уже лечили ногу. Вам ее лечили на расстоянии?
- Профессор - а глупости говорите. Как можно лечить ногу на расстоянии? Мне ногу лечила бабка Вера. Она, у нас на Волжской улице, самый лучший доктор.
- Мадам Садовская, у нас на пароходе нет бабки, и доктора нет, а ваша травма, может, оказать более серьезной, чем вы думаете, - предупредил профессор.
- Все равно не дам щупать себя, не соблазняйте меня. Вот, если бы вы, профессор, были профессором медицины, то я, может быть, показала Вам свою ногу. Но только в шелковом чулке.
- Мне очень жаль, что я не профессор медицины, и не могу осмотреть вашу ногу, тем не менее, вас нужно срочно осмотреть.
- Не дам смотреть на мою ногу. Она у меня некрасивая, слишком толстая – упрямо заявила Фекла.
Профессор не знал, что сказать, и озадаченно посмотрел на ветеринара. Слава нервно поколотил пальцами по саквояжу, лежащему у него на коленях, и вскоре сказал:
- Мадам Садовская. Я лечу не только коней, но и коров. Однажды меня позвали лечить, одну старую корову. Эта корова, по прозвищу Сметана, подвернула ногу, но осмотреть ее, она, мне не дала. Хозяйка, решила, что у Сметаны, и так все заживет, как на кошке, и я ушел. К вечеру нога коровы воспалилась, ночью началась гангрена, потом заражение крови, и к утру, Сметана сдохла. Вы, тоже хотите быть на ее месте?
- Это ты меня назвал старой коровой? Это ты - жеребец астраханский! Ты говори, да не заговаривайся! Хоть, у меня нога больна, а кулаки здоровы, - Фекла показала пудовый кулак. Слава Жеребцов отшатнулся, и еле сдерживая себя, продолжил:
- Я не хотел вас оскорбить, мадам. Дело в том, что мои больные: кони, коровы, бараны да собаки. Это я, просто в пример привел корову, а мог бы привести в пример старую лошадь или овцу.
- Не надо мне в пример, корову приводить. Ты, давай своим дохлым коровам или баранам, приводи примеры. А, к себе я требую уважения. Я купец первой гильдии, и никто не смеет меня называть старой коровой. Еще раз оскорбишь меня, я тебе, конь астраханский, копыта обломаю.
Слава сжал зубы, метнул молнии из глаз, и встал со стула. Алексей Платонович умоляюще посмотрел на него. Ветеринар опять сел. Профессор решил солгать, для пользы дела, вернее для пользы ноги Феклы:
- Мадам, Садовская, я умею видеть внутреннюю сущность вещей, скрытое покровом. Сейчас, я отчетливо вижу, что Вам срочно требуется помощь. Кость сломана. Если сейчас же, не заняться вашей ногой, то вы на всю жизнь останетесь одноногой или хромой.
- Вы, что правда, все под одеждой видите? – сузив глаза, спросила Фекла.
- Вижу… все вижу… вижу перелом, – не задумываясь, подтвердил он.
Фекла съежилась, прикрыла свое декольте руками, и закричала:
- А, ну-ка, убирайтесь отсюда, я не люблю, когда мужики на меня голую смотрят.
Мужчины поспешно вышли из каюты, и, одновременно с этим по палубе пронесся звук гонга – настало время завтрака. Фекла, так довела, профессора и ветеринара, что звук гонга, показался им набатом, зовущим на пожар или войну.
Профессор извинился перед Славой, за то, что зря оторвал его от дел. Ветеринар неопределенно кивнул головой, и торопливо ушел. Алексей Платонович зашел в свою каюту, и был приятно удивлен. Катю уже оделась к завтраку, ее небесно-голубое платье и голубая шляпка, сияли небесной лазурью, чего нельзя было сказать о сегодняшнем небе. Несмотря на то, что жена была готова, они как обычно, задержались. У княгини было девять версий, по случаю нападению на директора. Подозревались все, кроме них самих.
Алексей Платонович спокойно выслушал все версии, согласно кивнул головой, и предложил идти завтракать. Он уже хотел есть. Но напрасно, он надеялся, что это - все. Катя строго предупредила его, если еще раз, она увидит, что он, лежа на грязной палубе, обнимается с Феклой-свеклой, то она садится в спасательную шлюпку, и уплывает в Санкт-Петербург. Профессор опять согласно кивнул головой. Это было ее трехсот третье китайское предупреждение. Княгиня была ревнива, и он знал: ему простили обнимание с вдовой Феклой, но вряд ли простили бы обнимание с вдовой Анной. Впрочем, и Анну ему бы простили, но зачем зря заводить свекольный скандал… и морковный тоже…
Милорадовы вышли на палубу, и остановились очарованные. На серо-свинцовом небе образовалось узкое окно, и солнечная полоса света, словно хрустальный столб, опустилась в воду. Волны, в месте основания столба, искрились и переливались тысячами звезд… Катя восхищалась этим чудом природы, словно ребенок, и Алексей Платонович, именно за эту детскость, еще больше любил ее. Но небесное окно быстро закрылось, и мир вновь погрузился в серость ненастья.
В кают-компании ожидали их. Милорадовы поздоровались, и получили в ответ довольно доброжелательные улыбки. Фекла восседала за столом с видом великой мученицы. Профессор красноречиво посмотрел на нее, потом на ее ногу, и она торопливо пояснила:
- А, я уже почти вылечилась. Я сама себе туго перебинтовала ногу, Потом, Каролина попросила тросточку у Тимура, и теперь, я могу ковылять по пароходу. Я не могу, сидеть одна в каюте, мне народ нужен.
Ветеринар Слава уже все простил купчихе. Он флиртовал с дочкой, за спиной ее мамы. Тимур и Антон амурничали с Анной. Бедный художник, наблюдая, весь этот амур, жестоко страдал. Лимонов угрюмо молчал, и тоже страдал: неизвестно отчего. Возможно, из-за ненаступления революции. Капитон был невозмутим, как каспийский кит, которого не было в русской природе, и оттого его невозмутимость похожа была на полную отстраненность от реальной кают-компании. Раненый Кузьмич тоже сидел за столом, и бросал пламенные взоры на веселую вдову. Коко с красным бантиком лежала в углу на белой подушечке, и печально смотрела на часы. Словно она ожидала последнего свидания, или еще какого-то другого события. Скорее всего печального…
Завтрак подходил к концу, Анна допила яблочный сок, и заинтересованно спросила у всех присутствующих:
- Интересно, сколько мы еще будем стоять посередине Волги?
- Я думаю, мы скоро, отправимся. Кто-нибудь возьмет нас на буксир, и стащит с этой мели, - ответил каспийский капитан.
- Я согласен сидеть здесь, хоть десять лет, лишь бы видеть вас, – смущенно сказал художник Саша, и уткнулся в тарелку.
- Я не собираюсь сидеть на этой мели, десять лет. Мне срочно надо домой в Астрахань, - улыбнулась Анна.
- Интересное художественное предложение - сидеть здесь десять лет, - воскликнул инженер, и, подняв палец вверх, шутливо продолжил, - а может, нам создать здесь маленькое государство, и назвать его Чудо-юдо-щука или остров Справедливости. Конечно, это фантазия, но давайте, господа, пофантазируем, сочиним сказку. Все равно нам некуда торопиться.
- Не смешите меня, - повысил голос студент Лимонов, - если на острове есть купец и директор гимназии, то никакой справедливости здесь не будет.
- Вы правы, - согласился директор Кузьмич, - нам не хватает здесь прокурора Коршунова. Без прокурора, нет острова Справедливости. И еще, нам нужен адвокат. Наверно, мадам Смиронва, согласится быть адвокатом. Ведь, ее муж был адвокатом. – Кузьмич улыбнулся вдове, а она улыбнулась ему, словно, уже согласна стать его адвокатом.
- Женщин адвокатов не бывает, и никогда не будет, - тоном знатока, сказала Каролина.
- Вы ничего не поняли, - усмехнулся студент, и грозно продолжил, - там, где есть богатые, справедливости быть не может.
Директор, желая покрасоваться, взглянул на Анну, и весело сказал:
- Так давайте, у нас все будут богатые или все бедные.
Тимур хмыкнул:
- Я понимаю, как сделать всех бедными, но как сделать всех богатыми, я не понимаю. Это нонсенс, утопия.
Капитан поддакунул:
- Правильно – это утопление. Всех сделать богатыми нельзя. в море есть щуки, и есть пескари. Пескарь ест травку, а щука пескаря.
- Есть люди, которые знают, как сделать всех богатыми, - набычился студент.
Фекла возмутилась:
- Покажи мне этих людей. Покажи, где они. На луне? Где же эти, лунатики-революционеры.
- Не на луне, но они далеко и высоко, - буркнул Лимонов.
- Я знаю, где они, эти умники, - многозначительно сказала Фекла, студент вздрогнул, и она довольно продолжила, - они далеко-далеко, в сумасшедшем доме за высокой стеной. Я, например, не собираюсь становиться бедной, тем более на вашем дурацком острове НЕсправедливости.
- Это же шутка, - с улыбкой пояснила Анна.
- Ничего себе шутки. Такими вещами не шутят. Это грабеж среди белого дня. Нашли дуру, ага, сейчас, я все свое, горбом нажитое отдам недоучившемуся студенту или художнику, который рисует розовых щук и розовую Волгу. Пускай эти художники, заработают капитал, а потом отдадут мне его задаром. Они ведь потом, богатенькие, в свое добро вцепятся мертвой хваткой, и меня за него зарежут. А чужое то, что не брать - не сам заработал.
Художник покраснел, и нарочито бесстрастно, сказал:
- Мадам Садовская, прошу меня не оскорблять. Художники – тоже люди.
Инженер быстро вмешался, чтобы погасить назревающую ссору:
- Господа, давайте жить мирно. Я просто хотел поиграть в интересную сказку- остров Справедливости, и не ожидал такого вот конца.
- А, мне не нравятся, такие революционные сказки, и такой грабительский конец тоже, - хмыкнула Фекла.
- В сказках, тоже бедные люди богатеют, - назидательно сказал директор.
- Прежде чем разбогатеть: Иванушка сходит в тридесятое царство, тридесятое государство, и змея Горыныча трехголового убьет. А вы хотите сочинить сказку, где меня просто революционно ограбят, и сделают нищей. Не буду я в такие игры играть, и не нравится мне ваш революционный конец. Хватит с меня того, что кто-то убил прокурора, и пытался убить безобидного директора. Хотя я не понимаю, кому нужен Кузьмич. Если он и нажил врагов, то только по своей глупости.
Директор явно обиделся, и выпил залпом два стакана компота.
Капитон поморщился, и нехотя сказал:
- Мадам, почему вы всегда портите всем настроение.
- Лучше я испорчу вам настроение, чем убийца, вам жизнь. Обычно, капитан, я держу язык за зубами, но сейчас мои нервы не выдерживают. Пока, Вы все веселитесь, этот душегуб бродит по пароходу. Я все это вам сказала, не затем, чтобы испортить Вам настроение, а затем, чтобы мы попробовали выяснить – кто он? Именно, поэтому я с больной ногой буквально припрыгала сюда. В отличие, от всех вас, я не сижу, сложив лапки, а всегда борюсь. Жизнь меня к этому приучила, и меня уже не исправить. А сейчас, давайте, не будем выдумывать сказки, а попытаемся выяснить кто он этот убийца!
Фекла пристально всех оглядела, и художник, покраснев, заявил:
- Я не знаю, кто убийца, но я не убийца! Клянусь Леонардо да Винчи!
Пассажиры продолжили веселиться, и подхватили его игру.
- Я клянусь, всем свом товаром - я тут ни при чем,- насмешливо сказал купец.
- Я ничего не знаю, клянусь, своим будущим конезаводом, - с улыбкой сказал ветеринар.
- Я тоже ничего не знаю. Если я вру, пусть, в первом же шторме пойду ко дну, – помедлил капитан.
- Клянусь, железной дорогой, построенной до Владивостока, - кивнул инженер.
- Ее еще не построили. Она только в проекте, - уточнил профессор.
- Если, я убийца, то ее никогда не достроят, - дополнил инженер.
- Я не собираюсь давать, какие-то дурацкие клятвы, из принципа, - сообщил студент.
- А, я не знаю, чем клясться. Не буду же я клясться пятерками, или учениками лоботрясами, - вздохнул директор, и посмотрел на профессора.
Профессор, тоже ничем не стал клясться, так как знал, что некоторые, даже на Библии лгут. Хотя, именно сейчас, он впервые задумался, а чем бы он мог поклясться, кроме Библии… Вскоре, перед ним выстроилась такая длинная шеренга исторических, им уважаемых героев, что он даже не знал кого выбрать первым. Дмитрий Донской или Александр Невский? Платон или Сократ?…
Пассажиры торопливо заканчивали завтрак. За столом стояла вязкая тишина. После напоминания о пропавшем прокуроре и раненом директоре гимназии, настроение все же было испорчено.
Милорадовы вышли из кают-компании последними. По палубе гулял прохладный северо-восточный ветер, и налетевший резкий поток, попытался сорвать голубую шляпку княгини. Она успела схватить шляпку за края, и предложила прогуляться.
Катя почему-то любила гулять в дождь и в снегопад. Профессору было все равно, он любил гулять в любую погоду. Гулять в летней одежде было прохладно, и княгиня предложила пойти одеться потеплее. Они вернулись в каюту. Катя достала из шкафа два новых английских плаща цвета кофе с молоком – мужской и женский; накинула свой плащ; второй протянула мужу, и восхищенно сказала:
- Мне так нравится этот цвет «влюбленной Клеопатры». Алеша, ты только вдумайся в этот смысл – «влюбленная Клеопатра». Так и чувствуешь аромат древнего Египта. Чувствуешь?- она поднесла рукав к его носу.
- Никакого Египта, и никакой древности я не чувствую. И вообще, я не хотел бы носить плащ, выкопанный из египетских пирамид. А, сейчас, я чувствую только аромат предстоящего русского дождя.
- Какой же ты толстокожий! – возмутилась Катя.
- Катенька, я не люблю выспренности. Мне нравятся простые вещи, и простые названия.
- Наша жизнь, и так проста, как колесо телеги. Иногда хочется высокого и чистого. Какой-нибудь романтики. Хотя, профессору истории это не понять. У тебя одни даты и манускрипты в голове. А, я все равно, буду называть этот цвет «влюбленная Клеопатра».
- Катюша, а кто придумал это название? Надеюсь не ты? – заинтересованно спросил он.
- Мне так его назвал продавец в магазине. Знаешь в Петербурге магазин «Мавритания» на Английской набережной?
- Ты же знаешь, я не люблю ходить по магазинам, и еще я не люблю, всякие глупости. Клеопатра не меняла цвет кожи в зависимости от влюбленности.
- Влюбленная Клеопатра – это глупости! Алеша, ты - носорог, ты - индийский слон, ты - медведь. Ты ничего не понимаешь в чувствах. Тебе не понять то, что для меня, чувства всегда окрашены в разные цвета.
- Это интересно. Я об этом никогда не слышал, - от удивления профессор сел в кресло и заинтересованно посмотрел на Катю.
Она некоторое время молчала, раздумывая говорить или нет, и все же решилась:
- Алеша, может это ненормально, но я иногда, вижу свои чувства окрашенными в различные цвета.
- А какого цвета у тебя любовь?
- Оранжевая, или алая.
- А другие чувства?
- Ненависть - это черный; спокойствие - лазурный; скука - серый; тоска – фиолетовый; апатия - болотно-зеленая.
- Никогда о таком не слышал. Душенька моя, ты – чудо! А как ты видишь цвета? У тебя весь мир: небо, поля, дома, окрашиваются в черный или оранжевый цвет?
- У меня окрашивается не мир, а люди. Если, я люблю, то люди, окружающие меня, светятся слабым оранжевым светом. Если, я тоскую, то от них исходит бледный, еле видимый фиолетовый свет. Если сказать точнее, то люди, как будто окружены бледным, еле видимым цветным ореолом, ты понимаешь?
- Кажется, понимаю… хотя… ничего не понимаю…это уму непостижимо… надо сходить к профессору Преображенскому… а сегодня, люди у тебя, какого цвета?
- Сегодня никакого цвета нет. Это бывает, только тогда, когда мои чувства особенно сильны. Невероятно сильны…
- Хм-м-м…Катюша, а бывает, ты видишь, что люди разноцветные?
- Бывает, но очень редко, - помедлила княгиня.
- Значит, иногда ты видишь чувства других людей. Если у тебя тоска, а люди разноцветные, то это может значить только одно. Ты можешь видеть чувства других людей, исходящих от них самих. Иначе, все бы люди светились твоим тоскливым светом…
- Может быть.
- А ты сейчас видишь мой собственный свет?
- Нет, не вижу. Сейчас я спокойна, - улыбнулась Катя, и торопливо продолжила, - Алеша, я уже спарилась в плаще, пойдем гулять, пока не настала буря. А то, через час, нас снесет в Волгу вместе с плащом влюбленной Клеопатры.
Они вышли из каюты, и неспешным шагом, двинулись вдоль правого борта. Оба берега поросли густым лесом, вершины деревьев, мотались из стороны в сторону. Волны мчались, захлестывая друг друга. Небо становилось все темнее, и серые краски постепенно превращались в фиолетово-черные. Волга была пустынна, ни один пароход или баржа не разрезали ее волны. Как будто все волжское пароходство, перед великой бурей, укрылось в безопасных бухтах.
Мрачный пейзаж наводил тоску. Катя все больше и больше приходила в уныние. Мимо них прошли мать и дочь Садовские. Они тоже прогуливались, и Катя тихо сказала мужу:
- А, свекла фиолетовая.
Фекла услышала это, и пристала к княгине. Ей срочно захотелось получить семена фиолетовой свеклы. Она любит редкие заморские овощи и фрукты, и собирает их в своей оранжерее. Катя долго пыталась, отвертеться от фиолетовой свеклы, но ей это не удавалось, и, она призывно, посмотрела на мужа. Профессор почесал затылок, и сказал купчихе, что фиолетовая свекла дает семена раз в сто лет, прежние фиолетовые семена закончились, и теперь надо ждать еще сто лет. Фекла расстроилась. Через сто лет ее уже не будет, и она, так и не увидит это фиолетовое чудо. Каролина стояла рядом с печальным видом, хотя девицу не интересовало то, что она никогда не увидит ни фиолетовую, ни зеленую свеклу.
Фекла увидела Капитона, и направилась к нему. Каролина пошла за ней, словно бычок на веревочке. Милорадовы пошли гулять дальше. Воздух пах мокрой березовой листвой, хотя дождя еще не было. Ветер усиливался, волны становились все выше, деревья сгибались все ниже. На душе было тревожно, и Катя спросила мужа, что с ними будет, если начнется буря. Он недоуменно пожал плечами, и отправился интересоваться, «что с ними будет», к капитану Щукину. По дороге, он довел княгиню до каюты, приказал ей запереться на семь замков, и никого не впускать.
Щукин стоял на мостике, курил трубку, и с какой-то мрачной улыбкой, смотрел в мрачную даль. Позади него, на ступеньке, расположился Карп. Юнга с серьезным видом, изучал потрепанную лоцманскую карту, хотя пароход стоял на мели, и двигаться дальше не собирался. Но, возможно, юнга изучал, на какую следующую мель можно еще затащить пароход. Алексей Платонович встал рядом с капитаном, и взглянул в ненастную даль. Даль была пустынна, вокруг только река да лес. Река яростно бурлила. Лес испуганно дрожал.
Налетел порывистый ветер. Профессор поежился, и спросил:
- Как, Вы думаете, мы выберемся отсюда?
- Конечно. Не в первый раз, я сел на мель, - буркнул Иван.
- По-моему надвигается буря, - предположил профессор истории.
- Ну и что, я в сотый раз вижу бурю, и «Щуке» буря нипочем, - хмыкнул капитан.
- А, если, нас до бури никто не стащит с этой мели?
- Пройдет ливень, вода поднимется, и «Щука» сама сползет с мели.
- Значит, вы думаете, все будет хорошо, и наша «Щука» не пойдет ко дну? – поинтересовался профессор.
Капитан хмуро посмотрел на профессора, и ничего не говоря, ушел в рубку.
Алексей Платонович оглянулся. Юнга с хитрым выражением лица, наблюдал за их разговором. Но, как только, он увидел, что профессор смотрит на него, Карп, мгновенно сделал серьезное лицо и уткнулся в карту.
Милорадов подошел к юнге, тоже посмотрел в карту, и еле слышно спросил:
- Мячик, сшитый из лоскутков твой?
- Не мой, - тихо, испуганно сказал юнга, не отрывая взгляда от карты.
- Лгать, это грех, - прошептал профессор, не отрывая взгляда от городка Тетюши, подчеркнутого чьей-то рукой черным карандашом.
- Может, это мяч капитана. Говорят, английские капитаны играют в мяч, - прошептал юнга.
- Сейчас пойду, спрошу капитана, играет ли он в мяч, сшитый из лоскутков.
- Не надо! Он его не никогда видел, - испуганно пробормотал Карп, и бросил быстрый взгляд в сторону рубки.
- Карп Петрович, хватит юлить. Почему ты написал на мячике «прокурор»? Ты что-нибудь знаешь об исчезновении Коршунова?
- Профессор, миленький, я ничего я не знаю. Я прятал мячик в спасательной шлюпке, и его мог взять любой. А, я даже не знаю, кто такой прокурор, и лица его не запомнил. У меня плохая память на лица.
- А, как же ты собрался стать моряком? Если у тебя плохая память на лица, как ты запомнишь карту и звездное небо?
- А я не хотел быть моряком, это меня матушка, отправила учиться к дяде Ивану. Маменька думает, что я на реке меньше пакостей наделаю.
Профессор нахмурился, и юнга торопливо продолжил:
- А теперь, я очень хочу стать моряком. Очень-очень! Мне на пароходе понравилось. Здесь интереснее, чем в поле коровам хвосты крутить. А на мель, я нечаянно налетел.
Алексей Платонович достал из кармана светлосерого английского сюртука листок с карандашом, и попросил юнгу написать слово прокурор.
Карп взял карандаш, неуверенно написал: «ПрАкурор», потом недоверчиво посмотрел на написанное, и переправил букву «А» на «О». Профессор поинтересовался, где он учился, и юнга, вздохнув, признался, в том, что проучился три года в астраханской гимназии. После смерти отца и брата, бросил учебу, чтобы пойти работать.
Капитан Щукин с мостика крикнул юнгу. Карп торопливо бросил, что ему запрещено разговаривать с пассажирами, и умчался, как ветер. Карта осталась лежать на ступеньке, и ветер стал пытаться утащить ее. Алексей Платонович задумался. Карта взлетела в воздух, он схватил ее на лету. Карп прибежал, забрал свою карту, и вновь скрылся в рубке.
Профессор покинул мостик, и еще раз прошелся по пароходу.
Несмотря на ветреную погоду, пассажиры любовались темно-фиолетовыми волжскими просторами. Хотя, как подозревал Милорадов, если бы не очаровательная вдова, то любителей фиолетовой природы, было бы намного меньше. А может быть, не было вовсе.
Вдова, инженер и купец, сидя в креслах, тихо беседовали, и, судя по их лицам, разговор был серьезным. Художник, невдалеке от них, писал мрачный пейзаж. Сегодня, на его картине, Волга и пароход были мрачно-фиолетовыми, а люди, стоящие на мостике, черными. Видно, Анны на этом пароходе не было, иначе, хотя бы один человек на этом пароходе был бы золотой. Ведь вдова Смирнова была в плаще золотистого цвета. Впрочем, о чем думал художник, профессору истории было трудно понять. Возможно, Саша, так же, как и его жена, видел людей в цветовой гамме.
Ветеринар флиртовал с Каролиной. Девица откровенно кокетничала с ухажером, забыв о присутствии матери. Но, Фекла, в ее сторону и не смотрела, она беседовала с каспийским капитаном. Капитон внимательно слушал ее, курил трубку и хмуро смотрел в даль. Студент, как обычно, стоял в стороне от всех. Здесь не было только директора, и Алексей Платонович отправился к нему. Он давно хотел поговорить с Кузьмичом, но травма ноги Садовской, надолго оторвала его от своих дел.
Кузьмич лежал на кровати и читал толстую книгу. Увидев профессора, он торопливо положил книгу под подушку, и предложил ему сыграть в шахматы. Индийские шахматы стояли на столе: короли и пешки из благородной слоновой кости двинулись в бой, но на каком-то этапе боевых действий почему-то остановились, и задумались, а стоит ли продолжать эту шахматную войну. Профессор мельком взглянул на шахматную доску, отказался от игры, сел в черное кожаное кресло, и бесстрастно спросил:
- Кузьма Кузьмич, зачем, вы, сами себе воткнули нож в спину?
Кузьмич подпрыгнул на кровати:
- Вы, что, профессор, совсем сдурели? Зачем мне себя убивать, я жить хочу. И вообще, Вы, говорите глупости. Правильно говорят, что сильно ученые люди, сильно сходят с ума. Меня пытались убить, и нечего мне доказывать, что меня, не хотели убивать. Я сто раз всем скажу, что меня хотели убить. Что за люди? Мне порой кажется, здесь все хотят моей смерти. Такое ощущение, раз я остался жив, это всем не нравится.
- Кому не нравится?
- Щукин пришел ко мне утром, и давай мне доказывать, что я сам себя порезал. Видели такого нахала? Я знаю, он боится, что я в суд пойду. Он собрался свой пароход продавать, и ему всякие неприятности не нужны.
- А, кому он собрался продавать «Щуку»?
- Кажется, кому-то в Астрахани. Кому, точно не знаю, и меня это не интересует. Еще ваша жена, ко мне заходила, и пыталась намекнуть мне, что я всех обманываю, и сам в себя воткнул нож, но я объяснил ей, что я не виноват. И Фекла, пыталась, мне на это намекнуть.
- Интересно…Мадам, Садовская ведь утверждает, что вас пытались убить, и сама, подозревала Вас.
- Мадам, всегда говорит одно, а думает другое. Видите, какая она хитрая. Настоящая купчиха. Я про эту щуку Феклу, многое слышал, но не буду говорить. Смотрите, я сейчас проведу, при вас эксперимент, и вы увидите, что я не мог сам себя убить.
Директор, словно здоровый, соскочил с кровати, схватил карандаш на столе, попробовал его воткнуть в свою спину, и со стоном, опустил руку. Действительно, воткнуть нож в спину, под тем наклоном, которым он был вонзен вчера, было архисложно.
Во время гимназического прыжка, из-под подушки вылетела толстая книга, и профессор успел прочитать заглавие: «Умные мысли великих людей». Кузьмич положил карандаш на стол, заметил упавшую книгу, спрятал ее под подушку, лег на кровать, и заинтересованно спросил:
- А, теперь-то, вы мне верите?
- М-м-м…вроде бы…кажется, верю.
- Наконец-то, Вы образумились. Поменьше со своим умным Сократом дружите. Иногда надо с простыми людьми, такими, как я дружить.
- А, как вы думаете, кто пытался вас убить?
- Откуда я знаю! Я человек маленький тихий, никому зла не делаю. Самое страшное мое зло – это двойки, которые я ставлю за незнание того, где находится Байкал. Но за двойки и Байкал, не убивают.
- Кузьма Кузьмич, у вас есть какие-то версии, почему пытались убить именно вас?
- Я всю ночь думал, и ничего за собой не припомнил. Ничего!
- Сударь, пожалуйста, припомните! Вы поймите, от этого зависит ваша жизнь. Если вы вспомните, какой-нибудь случай, который может вызвать к вам ненависть, тогда мы сможем вычислить убийцу. Ведь вас пытались убить, а это неспроста.
- Я же говорю, вам Алексей Платонович, нет у меня никаких случаев. Я человек спокойный, выдержанный, и всяческих неприятных случаев избегаю. И вообще, я думаю, что меня пытались зарезать из-за Анны. Из ревности.
- Из-за Анны? У вас с ней был роман?
- Какой роман! Я ее в первый раз вижу. Я с адвокатами не дружу. У меня вообще нет друзей, одна маменька, мой друг. Мне кажется, я Анне понравился, но кому-то, это очень не понравилось, и он решил меня убрать с дороги.
- Анна сейчас, выказывает вам особенные чувства?
- Конечно, выказывает. Вы же сами видите, как она смотрит на меня, словно влюбленная женщина. Как вы думаете, мне прямо сейчас ей сделать предложение руки и сердца, или подождать до Астрахани?
- Подождите до Астрахани, - обреченно вздохнул профессор.
- А, если меня еще раз убьют до того времени?
- Не переживайте, я думаю, вы доплывете, - Алексей Платонович встал с кресла, и предложил Кузьмичу не оставлять дверь открытой, иначе, он не успеет дочитать свою толстую книгу.
Директор испуганно вздрогнул, залез под одеяло, и его бледно-голубые глаза застыли от ужаса. Профессор пошел к выходу, у дверей вспомнил, что ему нечего читать, и попросил у Кузьмича лишнюю книгу.
Кузьма со стоном встал с кровати, со стоном, открыл саквояж, и со стоном подал профессору потрепанную книжку «Путешествие Кука». На серой потрескавшейся обложке аборигены каннибалы, варили Кука в большом котле. Милорадов взял книгу, поблагодарил, и пошел к себе.
Он шел по палубе, и проклинал себя, зачем взял эту книгу. «Путешествие Кука» Сидора Ксендзенко он уже читал в детстве, и ему до сих пор не нравилось, что капитана Кука сварили в котле. Но отказаться от ненужной книги, ему опять, помешала эта проклятая вежливость. Сколько раз в жизни, он делал вещи, которые ему не нравились, только, чтобы не обидеть человека. А с другой стороны, разве лучше было бы обидеть Кузьмича? В принципе, ничего страшного не случилось. Профессор - попросил книгу, директор – дал ее, а то, что это «Путешествие» с трагическим концом, ему не нравится, это его проблемы.
Алексей Платонович остановился у перил, вгляделся в ненастный пейзаж, вспомнил о благодатном австралийском пейзаже, и вновь пожалел капитана Кука. В России, несмотря на суровость бытия и фиолетовость пейзажа, капитанов не едят, да и других людей тоже.
Профессор продолжил любоваться фиолетовой русской природой. Небо окрасилось, в еще более насыщенно фиолетовый цвет, река, отражало небо, и даже темный лес, светился необычайным фиолетовым свечением. На палубе стояла тишина, лишь порывисттый ветер, да фиолетовые волны с шумом носились вокруг «Щуки». Через полчаса, мимо него пробежал Карп, затем прошел Щукин, следом за ним боцман Илья. Все трое спустились в машинное отделение, и на палубе вновь воцарилось безлюдье. Пароход продолжал стоять на мели, и Милорадов решил, что троица спустилась вниз погреться.
Алексей Платонович еще раз прошелся по пароходу. Бывший студент сидел под тентом, в гордом одиночестве, и он присоединился к нему.
Лимонов смотрел в грозовую фиолетово-аметистовую даль со злым отрешенным лицом, руки его нервно вздрагивали, впалая грудь ходила ходуном, и профессор решил, что в таком состоянии человеку надо выговориться. Надо дать выход отрицательной энергии. Любая беседа, даже с отрицательным потенциалом, успокаивает нервную систему. Это утверждал великий врач Гиппократ, и профессор прислушался к его рекомендациям.
Он повернулся к студенту и миролюбиво спросил:
- Господин Лимонов, о чем вы мечтаете, в этот пасмурный фиолетово-печальный день. Не сочтите меня надоедливым, но мне, как историку, стало интересно, о чем мечтает современная думающая молодежь.
Студент вздрогнул, от звука голоса, отрешенно посмотрел на профессора, и отрывисто ответил:
- Я мечтаю о новом светлом мире. О мире, где всегда, для белных людей светит солнце.
- Вы мечтаете о райском мире? Неужели вы в это верите? Никто и никогда не сделает этот мир райским. Сначала, надо людей сделать святыми.
- А я в это верю!
- Мне жалко вас молодой человек, потому что плодами ваших заблуждений воспользуются другие. Те, кто руководит вами из заграницы. Вы будете бегать, рискуя собой: с прокламациями, бомбами, гнить на каторге, идти с шашкой в бой, а когда настанет победа, - Вы останетесь там же, где и были. А те, кто сидел наверху, за границей, пройдут по вашим костям в верховное царское здание. Именно они станут новыми царями в вашем светлом будущем, где всегда светит солнце, но только для них.
Лимонов упрямо сжал губы, по лицу прошла нервная судорога, а его кулаки, сжались так, что побелели костяшки. Студент не собирался менять мнение, и мнение профессора его не интересовало.
Алексей Платонович упрямо продолжил свою речь, бесстрастным тоном:
- Вы кем сударь, хотите стать?
- Учителем, - нехотя, но нервно ответил бывший студент, - я теперь буду поступать в Нижегородское училище.
- Милый Прохор, бросьте все силы на учение, и бросайте свою революцию. Ничего путнего из этого не выйдет. Вы будете бедным учителем до революции, и бедным учителем - после нее. Для вас, ничего не изменится. Хотя, может быть, именно вам, вручит орден Революции, сам верховный революционер, прибывший в вагоне первого класса из Баден-Бадена, или Парижа.
- Хватит меня разубеждать. Вы все равно не сломите моих убеждений, - зло отрезал Лимонов.
Но профессор был упрям, к тому же выход отрицательной энергии, у студента еще не произошел, и он продолжил:
- А, может, вам стоить сменить свои убеждения с разрушительных на созидательные? Из вас выйдет хороший учитель или проповедник. Вы можете, объяснять людям, что сначала надо изменить себя в лучшую сторону, тогда и окружающий мир, станет лучше и светлее. В принципе, ваши идеи сходны с религиозными. Иисус Христос, уже много тысяч лет, пытается изменить мир к лучшему. Ему, это пока не удалось, но может удастся вам.
- Я не верю в бога. Религия оболванивает людей. Все, кто верят в бога - идиоты и глупцы.
- Значит, по-вашему, все великие писатели, ученые, композиторы, глубоко верующие люди – были идиотами? Достоевский, Пушкин, Гоголь, тоже были глупцами, - профессор задохнулся от гнева, но стоически продолжил,- А ваш дед и прадеды, тоже были идиотами? У меня нет слов! Если недоучившийся студент считает Достоевского и Гоголя - глупцами, то я … то вы…у меня нет слов… я молчу!
Профессор резко встал. Лимонов соскочил с кресла, запрыгнул на перила, раскинул руки и закричал в фиолетовое, грозовое небо:
- Бога нет! Если, ты есть, убей меня громом.
Пароход неподвижно стоял на мели: гром не грянул, и небо не разверзлось. Студент дрожал, то ли от холода, то ли от ненависти скопившейся в нем, и зло смотрел в фиолетовое небо. Налетел сильный порыв ветра, и скинул его в Волгу. Профессор бросился к спасательному кругу.
Несмотря на мель, течение в этом месте было довольно сильное. Лимонов пытался плыть против течения, но его силы быстро убывали, да и одежда мешала ему плыть.
Алексей Платонович сорвал спасательный круг и бросил его Прохору. К бело-красному кругу была привязана длинная конопляная веревка, и только, благодаря этому, ему удалось вытащить Лимонова из воды. Еще немного, и студент бы утонул – силы его подорванные нервным состоянием быстро иссякли, и против взволнованной Волги, он был - беззащитный осенний листок.
Лимонов мокрый, несчастный и обессиленный, рухнул на палубу, и дрожащими губами пробормотал:
- Вот видите, я остался жив!
- А, может, бог решил не тратить на вас электрический разряд?
Алексей Платонович помог Лимонову подняться с палубы, и покинул его.
Свое дело он сделал. Студент выбросил свой отрицательный разряд, хорошо разрядил его в холодной Волге, и теперь ему придется заняться более спокойным занятием: лечить свою простуду, горячим чаем с лимоном.
Он вернулся в свою теплую каюту, убрал «Путешествие Кука» в шкаф, взял со стола книгу Сократа, и расположился читать в кресле. Катюше читать было некогда. У нее были гости: Фекла с Каролиной. Девица была печальна, и с тоской поглядывала на дверь. К кому, она хотела убежать? К ветеринару Славе или купцу Тимуру?
Фекла с Катей бурно обсуждали насущную тему – кто убийца? Два пароходных следователя пытались и его втянуть в свое дамское расследование, но профессор искусно уклонился от их поползновений. Он любил проводить свои расследования: и древние, и современные, в гордом одиночестве. Шумная болтовня, и многолюдье отвлекало от мелочей, а ведь именно они, эти мелочи, часто были главными кирпичиками в построении всего здания.
Фекла прервала беседу с Катей, и повернулась к нему:
- Алексей Платонович, вот, вы профессор, значит, человек умный. Я вам расскажу все, что знаю о наших пассажирах, и может, вы, из этих знаний, поймете, кто убийца.
Слушайте внимательно. Купец и инженер по уши влюбились в Анну, и оба сделали ей предложение руки и сердца. Художник от их сердечных предложений, почти сошел с ума. Он рисует розовую и фиолетовую Волгу. Художник тоже влюблен в Анну, но по бедности, предложить вдове свое художественное сердце, сможет не раньше, чем через двадцать лет, а к тому времени, у Анны будет десять детей. Вот, еще одна зацепка – убийства из-за соперничества.
Вы же сами видели, на том завтраке, что прокурор вцепился в Смирнову, как коршун. Он попытался облить грязью всех соперников, и за это, его могли выкинуть за борт. Так сказать, чтобы не мешался под ногами со своими прокурорскими историями.
Вторая зацепка. Директор Кузьмич, старый хулиган и развратник. Он читает толстую книгу, на обложке которой написано «Умные мысли великих людей», но внутри этой книги у него вложена другая, развратная книга. Там нарисованы распутные французские картинки с голыми женщинами, и еще там похабная поэма «Лука Мудищев». Наверно, директор сам, ее сочинил, и теперь не может от нее оторваться.
- «Лука Мудищев» написан много лет назад Барковым, - пояснил профессор.
- Профессор, неужели, и Вы, читаете такую похабщину! - возмутилась купчиха.
- Читал… в детстве… так сказать, для общего образования, - смутился Алексей Платонович, и Катя, сдерживая смех, прикусила губу. Она тоже читала «Луку Мудищева» и не хотела, чтобы ее тоже обвинили в разврате.
- Какое же это образование! Это разврат! Ужас! – возмутилась Фекла.
- Ученые должны изучать все нюансы нашего бытия. Давайте, мадам Садовская, не будем отвлекаться на ученые темы. Вернемся к альфе.
- К какой Альфе? У нас на пароходе нет Альфы. Или уже есть? На чем она приплыла?
- Альфа – это первая буква греческого алфавита. Выражение «начнем с альфы» означает, вернемся к началу разговора.
- У нас в Астрахани, говорят, вернемся к нашим баранам, - пояснила Фекла, и энергично тряхнула огненно-рыжими локонами.
- Хорошо, вернемся к нашим баранам пассажирам…извините. Вернемся к обычным баранам… извините, к директору. Кстати, а как вы узнали, что находится внутри его книги?
- Я шла мимо его каюты, и зашла к нему узнать, как он себя чувствует, после ранения. Кузьмича в каюте не было, книга торчала из-под подушки, и мне стало интересно, что читают директора гимназии, сразу после того, как их попытались убить. Так сказать, меня заинтересовало, что читают раненые директора, для поднятия духа, - ехидно протянула Фекла, и многозначительно продолжила, - после этой книги «умных мыслей», я сначала подумала, что Кузьмич, тот самый душегуб «Носатый». И сейчас, он переключился с убийства гулящих женщин на прокуроров, но у директора нос картошкой. И носатым, его никак не назовешь.
А вы, профессор, что думаете, о его развратной книге? Может, это Кузьмич убийца? Прокурор увидел его развратную книгу, Кузьма испугался, и столкнул его в воду. Чтобы тот никому ничего не рассказал.
- Чтение «Луки Мудищева» это не преступление. Его весь Санкт-Петербург читает.
- Все читают!!! Правильно говорят, что ваша столица – центр разврата. Бедная Россия! Если столица такова, то, с кого, нам, бедным провинциалам, брать пример? Где – у нас скромные люди? Неужели только в монастыре?
- В Петербурге, они тоже есть. Приезжайте, мадам, в нашу Петербургскую Академию. У нас в Академии, почти все профессора семидесяти лет, и все они скромные, - улыбнулся профессор.
- Слава богу, хоть в Академии, есть еще настоящая жизнь.
Но вернемся к нашим баранам, вернее, к студенту. Лимонов революционер и вольнодумец, и поэтому, сразу ясно - он скрытый преступник. Революционеры, всегда ненавидят прокуроров и директоров. Это их идея – фикс, ненавидеть любую власть. Им хоть святого человека поставь, они все недовольны.
Я, вот, что думаю: может, Лимонов решил начать истреблять власть с нашего парохода? Хотя, ему надо было начать с капитана Щукина. Здесь, на «Щуке», он наша власть. Мы без него - ни туды, и ни сюды. А, с другой стороны с капитанами опасно связываться, они мужики крепкие, да и пароход некому будет вести. Скажите, а что вы думаете по поводу этого революционного «лимона»?
- Мне кажется, все это притянуто за уши. Среди моих студентов, всегда были революционеры, но они никого не убивали. Многих студентов, по молодости, тянет что-то изменить, сломать, перевернуть с ног на голову. Потом это проходит: они заканчивают обучение, женятся, заводят пятнадцать крикливых детей, ругаются с женой и тещей, и хотят только одного – покоя, и никаких революций.
- Вам, как профессору, виднее. Я сейчас, тоже подумала, что этот Прохор Лимонов, слишком хлипкий, чтобы выкинуть прокурора за борт. Обычно такие, «лимоны»: много говорят, и ничего не делают.
- Вы психолог, мадам.
- Кто я? Псих? Прошу не ругаться, я все-таки дама!
- Я вас, сударыня, похвалил. Психолог – это тонкий знаток человеческой души, - пояснил профессор.
Фекла довольно улыбнулась, и продолжила:
- Про ветеринара ничего плохого сказать не могу. Единственная его порочная наклонность, это то, что он, не имея денег, ухаживает за моей дочкой. Нахал!
Каспийский капитан, тоже очень подозрительный: у него ни жены, ни любовницы, и на Анну не заглядывает. А это очень-очень подозрительно. К тому же, в последнее время, Капитон часто ездит в Нижний Новгород. Я пыталась узнать, зачем, но он все время уходит от ответа. А это тоже очень подозрительно.
У Тимура Рамазанова есть пистолет. И вроде бы, ничего подозрительного здесь нет. Многие купцы возят с собой оружие, для сохранности денег, но – не все купцы ездят с оружием. Я успела выяснить, Рамазанов деньги с собой в дорогу не брал. У него в Новгородском Коммерческом банке «Майдан» свой счет. Тогда зачем Тимуру оружие?
- А, у вас есть оружие? - поинтересовался профессор.
- Дома у меня есть старая берданка, но с собой, я оружие никогда не беру. Все равно, стрелять не умею, а искушать свою судьбу не хочу. Моего мужа, один раз, чуть не застрелили из его же пистолета. Взял его с собой в дорогу, а товарищ, украл, и потом пытался убить. Я с тех пор, боюсь оружия.
- А как, Вы узнали, что у Тимура есть пистолет? Вы были в его каюте?
- Я видела, этот пистолет, у него за пазухой в сюртуке. Он вечером, прогуливался по палубе. Прошелся мимо меня, поднял руку, чтобы махнуть рукой вдове Смирновой, и я увидела часть пистолета.
- Может, это был не пистолет, а что-то железное?
- Я же, не дура, я железяку от пистолета прекрасно отличаю. Это был пистолет. Именно такой, какой был у моего мужа. Кстати, он исчез вместе с мужем. Наверно, он сейчас, в Италии проживает.
- Муж? – спросила княгиня.
- Пистолет! Муж мой умер от холеры, а может, и не умер, но холера с ним. Я без него, как в раю живу. Он фирму моего отца, чуть на дно не оправил, со своей мамзелькой. Я потом ее еле со дна достала.
- Мамзельку достали?– спросила Катя.
- Не мамзельку, а фирму «Лиман».
- А, вы любовницу мужа когда-нибудь видели?
- Никогда не видела. Но говорят, она потом утопилась. Хотя ее труп так и не нашли, наверно лежит где-то под волжской корягой.
Муж мой, Федя, ее бросил, и в Италию укатил лечить больное сердце. Вот эта мамзелька, его сердце и подорвала. Я то, ему покой давала, и она что? Одну нервотрепку, растрату состояния, да страх, что все раскроется. Вот сердце Феди, и не выдержало такой нагрузки. Он все бросил, и поехал свое сердечко лечить в Италию. Итальянское лечение Феде помогло, сердце-то он подлечил, но от итальянской холеры скончался. Хотя это, не имеет отношения к нашим событиям. Это было давно, и все быльем поросло. Самое главное, зачем Тимуру пистолет?
Фекла замолчала, и так пристально посмотрела на профессора, как будто ожидала, что он сейчас назовет имя преступника. Или, по крайней мере, скажет что-то умное.
Вместо этого, Алексей Платонович, задумчиво спросил:
- Мадам Садовская, как вы думаете, кто-нибудь из пассажиров, знал друг друга, до этого плавания?
- Я это уже давно разузнала, и выяснила, что все здесь встретились впервые. Да и вращаются, наши пассажиры в разных кругах. Может у вас в столице, и могут где-нибудь встретиться купец с железнодорожным инженером, или ветеринар с прокурором, а у нас это строго. Каждый сверчок, знай свой шесток. Я даже купца Тимура не знаю, хотя мы оба в купеческой гильдии состоим. Я рыбой занимаюсь, а он молочным товаром, да зерном. Мы с ним в разных кругах плаваем. Он в молочном круге, а я в рыбном.
- А, с мадам Смирновой, вы уже разговаривали?
- Нет, я с ней не разговариваю. Я уже хотела с ней подружиться, а она от меня убегает. Пока, мне удалось подружиться только с ее болонкой Коко. Такая тупая собачонка, у нее вместо мозгов – один красный бантик. У меня во дворе волкодав Мишка, и то, в сто раз умнее. Если он уж гавкнул, то держи штаны крепче, а эта Кокошка, гавкает и гавкает, как сумасшедшая. Она меня нервирует. Иногда мне охота эту брехаловку в реку выбросить. Опять лает, слышите, - Фекла взбила высокую прическу, и прислушалась.
Алексей Платонович тоже прислушался, и услышал лай болонки.
Коко гавкала, как-то странно. Он встал с кресла и выглянул из каюты. Коко носилась по палубе одна. Анны нигде не было. Художник стоял у перил, и тоскливо смотрел в фиолетовую даль. Больше никого на палубе не было. Профессор вернулся в кресло.
Коко продолжала гавкать. Лицо Садовской побагровело, и она нервно сжала губы. Коко загавкала еще громче. Фекла потерла виски, достала из-под стола старый ржавый гарпун, заметила улыбку княгини, и, вздохнув, сказала:
- Я знаю, что выгляжу смешно с этой железной морской клюкой. Но лучше, я буду выглядеть смешной, сейчас, чем серьезной - в гробу.
Алексей Платонович, взглянул на тяжелый гарпун, и поинтересовался:
- Позвольте спросить, а как ваша нога?
- Все прошло. Немного побаливает, но ходить можно, - успокоила купчиха, и резво двинулась с тяжелым гарпуном к выходу.
Профессор закрыл дверь на ключ, и Катя вопросительно посмотрела на мужа, говоря всем своим видом: «Что ты думаешь?» Он ничего не думал, оттого неопределенно пожал плечами, «мол, ничего не знаю, и не ведаю».
Княгиня нахмурилась, и забрала у него Сократа. Все равно, этот философ не помогает мужу поумнеть. Она легла на кровать, и принялась читать книгу вслух, в надежде, что мудрые мысли древности натолкнут его на умную мысль в современном расследовании.
Профессор откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, и, прослушал первую мудрую мысль Сократа, прочитанную бархатным голосом жены: « ???МЫСЛЬ СОкРАТА». Эта мудрая мысль, ничем ему не помогла. ????????? и никак не повлияла на его расследование.
Катя продолжала чтение. Профессор задумался. В его голове витало множество образов: и Сократ, и прокурор, и директор, и Коко с красным бантиком, и старая купчиха, и прекрасная вдова…
В тот момент, когда очаровательная вдова, поселилась в его голове, и даже неплохо устроилась, в каюту громко, требовательно постучались. Княгиня испуганно закрыла книгу. Профессор стремительно встал с кресла, и открыл дверь.
В каюту вошел взволнованный купец, его красивое лицо пылало от гнева. Он на секунду остановился, замешкался, и Алексей Платонович бесстрастно спросил:
- Что случилось, сударь?
- У меня украли пистолет! Не понимаю, кому он понадобился, но, в свете последних событий, это очень опасно. Нужно срочно его найти, я не собираюсь идти на каторгу, из-за какого-то безумца, - еле сдерживая ярость, ответил Тимур.
- Вы сказали капитану?
- Я его не нашел. Боцман сидит у штурвала, ждет у Волги погоды, - где капитан, не знает, и послал меня самого его искать. Он сам не может уйти, вдруг вода поднимется выше, пароход сойдет с мели, и ему надо быть в рубке. Я пошел искать Щукина, по дороге увидел вашу каюту, и решил зайти. На этой «Щуке», я доверяю только вам. Все-таки, вы – профессор, а говорят профессора, люди немного странные и деньгами не интересуются.
- Вы думаете, пропажа прокурора и попытка убийства директора, - это все из-за денег?
- Конечно! Поверьте мне, все убийства и все подлости – это ненасытная жажда денег! – обреченно вздохнул купец.
- Наверно вы правы. Но, я никак не могу понять, что связывает директора и прокурора. Мне показалось, что они оба, люди не богатые, и взять у них нечего.
- Я тоже этого не могу понять. Что с них брать? Я слышал, еще в Астрахани, что прокурор Коршунов, заядлый игрок, и гол, как сокол. А, директор, он мне, сам об этом рассказывал, все деньги тратит на строительство парусника. Это у него идея-фикс. Построить маленький корабль, и оставшуюся часть жизни, провести вдали от учеников и мамы. Выходит, прокурор и директор оба без денег, но все равно, их что-то связывает. Я пытался поговорить с Кузьмичом, и выяснить эту тайну, но, он утверждает, что прокурора никогда не видел, и ничего об его пропаже не знает.
- Я тоже пытался, что-либо выяснить, но Кузьмич ничего не говорит, или он играет в дурачка.
- А может он и есть дурачок? – усмехнулся Тимур, и гневно продолжил, - меня всего трясет, надо срочно искать пистолет. Может, не будем терять время, на поиски капитана, а пойдем искать сами?
- Вы правы, надо найти пистолет, как можно быстрее, пока кого-нибудь не пристрелили. Но без капитана Щукина мы, его не найдем. Пароход не наша епархия; здесь полно неведомых закоулков, в которые мы, по неведению, никогда не заглянем. Капитан подключит к поискам матросов. Они найдут пистолет быстрее, чем мы. Мы, конечно, тоже подключимся к поискам. Говорят иногда, простакам везет больше, чем профессионалам.
Тимур согласно кивнул головой. Впереди них, с трапа спускался хмурый юнга. Следом за ним шла Каролина без шляпки, ее длинные пряди, выбились из прически, и развевались по ветру, словно рыжие ленты. Девица чему-то радостно улыбалась, но, увидев мужчин, согнала с лица улыбку, и круто изменила направление. Скоро девица исчезла.
Юнга торопливо спустился вниз, и попытался проскользнуть мимо, но профессор остановил его, и поинтересовался, где капитан. Карп недовольно хмыкнул, почесал белобрысый затылок, и посоветовал постучаться в каюту капитана. Вроде бы, Иван Андреевич собрался передохнуть.
Тимур остановился у капитанской каюты, и громко постучал. Капитан не отзывался. Тимур продолжал стучаться. Алексей Платонович продолжил. Под этот стук, беседу:
- Сударь, а, как пропал ваш пистолет? Ваша каюта была открыта?
- Моя каюта закрыта всегда. Я не хочу, что мой пистолет попал в чужие руки.
- А, зачем вы его взяли в дорогу?
- Я купец, часто вожу с собой много денег, и пистолет мне нужен, для обороны. В последнее время, у нас новая шайка головорезов объявилась. Они то тут, то там, объявятся, и все вдоль Волги промышляют. Недавно они, в Нижнем Новгороде купца Старобогатова зарезали и тридцать тысяч у него забрали. Тридцать тысяч! Бешеные деньги! Вот, я и взял пистолет с собой, ради сохранения моей жизни. Сейчас, у меня уже нет денег, я их потратил в Нижнем Новгороде, теперь у меня только товар, а он на пароходе, как в сейфе. У нас, слава богу, пиратов на Волге нет.
- А, кто-нибудь знал, что вы везете с собой пистолет? – задумчиво спросил профессор, и тут же вспомнил, что Фекла видела пистолет, у Тимура за пазухой.
- Никто не знал! По крайней мере, я никому об этом не говорил, - уверил купец, и недовольно продолжил, - Щукин что-то долго не открывает. Может, его нет в каюте.
- Если Карп, сказал, что Щукин в каюте, значит, он в каюте, - пробасил профессор, и со всей силы врезал пудовым кулаком по дубовой двери. Капитанская дверь, никак не прореагировала на выпад профессора. Зато, прореагировал капитан. За их спинами, раздался строгий, недовольный голос:
- Профессор, не надо ломать мой пароход. Я же не рву ваши папирусы.
Мужчины обернулись. Капитан стоял на палубе, широко расставив ноги. Профессор извинился, за попытку сломать пароходное имущество.
Тимур гневно посмотрел на капитана, и повысил голос:
- Ничего с вашей дверью не случилось. А, вашу «Щуку», давно надо спустить на дно! Здесь какая-то бесовщина: то прокурор исчез, то директора пытались зарезать, теперь у меня пистолет из каюты пропал.
- Это не мой пароход надо утопить, а вас, пассажиров выкинуть на ближайший берег. Пятьдесят лет плаваю, но такую шайку головорезов, первый раз вижу, - рассвирепел Иван.
- Я сейчас, вам таких головорезов покажу, пиратская «щука», - рассвирепел купец, и кинулся с кулаками и на Щукина. Капитан успел отразить первый удар купца, и профессор вклинился между ними. Он схватил Тимура за руки, и миролюбиво пробасил:
- Успокойтесь, господа! Тут дракой не поможешь. Надо срочно искать пистолет. Пока мы будем драться на кулачках, кого-нибудь пристрелят.
Капитан и купец опустили кулаки, но было видно, что они с удовольствием бы продолжили драку. Оба смотрели друг на друга, как два смертельных врага.
Между тем, Щукин, продолжая сжимать кулаки, хмуро спросил:
- Каким образом, у вас пропал пистолет?
- Я вернулся в свою закрытую каюту, смотрю, мой французский чемодан, закрывающийся на ключ, взломан и открыт. Я кинулся к чемодану, а пистолета там нет, – уже более спокойно сказал Тимур.
- Может вы его переложили в другое место? – пожал плечами капитан.
- Всю каюту перерыл, нигде нет…
- Значит, говорите, каюта закрыта, а пистолет пропал? Странно…Надо мои вторые, запасные ключи проверить. Пойдемте ко мне, - капитан достал из кармана небольшую связку ключей, неспешно открыл дверь, и они вошли в каюту.
Помещение было идеально чистым, просторным, и пустынным, как казарма: идеально застеленная кровать, слева тумбочка, встроенный в стену шкаф, стол, стул, в углу бархатное серое кресло. Единственным украшением каюты, была новенькая керосиновая лампа на столе.
Щукин прошел к шкафу, открыл узкую резную дверцу, с индийским орнаментом, и достал с верхней полки вторую связку ключей. Все ключи были с кожаными бирками, на бирках написаны номера кают. Капитан перебрал ключи на связке, и хмуро сказал:
- Одного ключа нет, и именно от вашей каюты, господин Рамазанов.
- Капитан, кто мог взять ваши ключи? – сузив карие глаза, спросил Тимур.
- Я никому, никогда не даю ключи от своей каюты.
Купец и капитан недоверчиво посмотрели друг на друга. Профессор задумчиво спросил:
- Иван Андреевич, скажите, вы знаете кого-нибудь из пассажиров? Может, кто-нибудь, из них плавал на вашей «Щуке» раньше.
- Никого не знаю, вижу всех в первый раз, - немного помедлил капитан, и профессор, заметив его замешку, пошел ва-банк:
- Иван Андреевич, а я знаю, что один из пассажиров, вам знаком.
Щукин мгновенно вспылил:
- Да, я, знаю капитана Капитона Кропоткина. Ну и что?
Капитон честный человек, у него нет никаких оснований убивать пассажиров. Он сам, был капитаном пассажирского парохода «Ласточка» в пароходной компании «Старобогатов и сынЪ».
- Почему был?
- Потому, что пароход принадлежал купцу Старобогатову. Недавно «Ласточку» перепродали какому-то другому купцу, и он нанял нового капитана - своего родственника.
Вы наверно слышали, что в начале этого лета Старобогатова ограбили и зарезали.
Сын Старобогатова, давно уже живет в Петербурге, живет он на широкую ногу, говорят, залез в долги, и теперь потихоньку распродает пароходы отца. Ведь, заниматься этим делом, довольно хлопотно и опасно. Я сам, несколько раз, чуть не прогорел.
А, Капитон Кропоткин, после продажи «Ласточки», решил пристать к новому берегу. Недавно, ему от деда достался отличный доходный дом в центре Нижнего Новгорода, и он решил перебазироваться из Астрахани в Нижний. Тем более, там живут все его родственники и его замужняя дочь.
Профессор, вы не там ищете, Капитон, никакого отношения к этим безобразиям не имеет. Кстати, сейчас, я вспомнил, что в том году, на моей «Щуке» плыли художник и инженер. Самое интересное, в том году они постоянно общались, и как будто дружили, а в этом году делают вид, что не знают друг друга. Но это было в прошлое лето, год назад, и вряд ли сегодня, это имеет значения. Я про них, честно говоря, совсем забыл, за сезон у меня столько пассажиров перебывает, так что всех не упомнишь. Да и эта нервотрепка, у меня всю память отшибла, - капитан покраснел, как рак.
- Не надо так волноваться, Иван Андреевич, я спрашиваю о всяких мелочах, чтобы выяснить истину. Кстати, это и в ваших интересах.
- В моих интересах, что бы этот рейс, как можно быстрее закончился. Вы меня скоро в гроб загоните. Я человек старый, и всяких неприятностей не люблю, - строго сказал капитан.
- Извините, сударь, еще один вопрос. А, кто наводит порядок в вашей каюте? Юнга?
- Я сам здесь прибираюсь, и никто кроме меня, не имеет права сюда входить.
- Тем не менее, кто-то взял ваш ключ и вошел в вашу каюту. Подумайте, кто это мог сделать? – не отставал Алексей Платонович.
- Не имею представления, кто бы это мог быть. Я сам, в расстроенных чувствах. Может, кто-то сделал фальшивый ключ, и таким образом попал в мою каюту?
- Тогда, этот «кто-то» из вашей команды, - уточнил профессор.
- Моя команда вне подозрений. Я с ней плаваю многие годы. И никогда никаких приключений. Я уверен, все дело в пассажирах.
- А, может, это все-таки юнга взял ваш ключ?
- Юнга, конечно, бестолочь, и пакостник, но на убийство, он не способен. Карп мой племянник, и я его знаю с детства.
Купец поморщился:
- А, может, пацану просто захотелось поиграть с пистолетом?
- Я сейчас поговорю с ним, но сомневаюсь, что это сделал он. Карп невероятно упрям, и если он собрался стать капитаном, то не будет отрубать себе концы. Если я его выгоню, то он никогда не станет капитаном. Ладно, что зря гадать, пора искать ваш пистолет. Я пойду, соберу матросов для обыска «Щуки», и поговорю с Карпом, а вы обыщите каюты всех пассажиров. Я думаю, Ваш пистолет взял кто-то из них.
Мужчины вышли. Капитан широким шагом двинулся к трапу. Профессор и купец неспешно двинулись в противоположную сторону. Ветер продолжал носиться вокруг, и нападать на все, что попадалось на его пути. Он вздымал волны, гнул деревья, поднимал столбы пыли, и пытался сорвать цилиндры с их головы.
Необыкновенный фиолетово-аметистовый цвет пейзажа исчез, теперь небо и река темнели свинцовой краской. Профессору и купцу обыскивать каюты своих знакомых не хотелось, и они, рассуждая о том, кто мог взять пистолет, машинально прошли до тента. Один край тента оборвало ветром, и он болтался на ветру, словно синий флаг; плетеные кресла были сложены друг на друга стеной, и привязаны канатом к трапу.
Тимур остановился около плетеной стены, на миг нахмурился, и отрывисто сказал:
- Я отказываюсь идти обыскивать каюты, пусть меня лучше пристрелят на этой «Щуке».
Алексей Платонович горячо поддержал его:
- Я тоже против обыска кают, только не знал, как это сказать вам. Это будет смешно, если мы, мужчины, будем копаться в нижнем белье Феклы, и в кальсонах Кузьмича.
- А, если, мы будем копаться в вещах Анны, это будет низко и подло.
- Вы правы, это все некрасиво. К тому же, у меня только сейчас сверкнула мысль, что искать ваш пистолет в каютах бесполезно. Все равно, прятать его там некуда – миниум мебели и все на виду. Скорее всего, пистолет спрятали где-то на пароходе, и матросы его обязательно найдут.
- Вы думаете, его найдут? – вскинулся купец.
- Конечно, найдут… обязательно найдут…если до этого, кого-нибудь не пристрелят, - задумчиво пробормотал профессор, но Тимур его уже не слушал. Он неожиданно, отступил за плетеную стену, и пристально посмотрел за спину профессора. Рамазанов определенно, кого-то увидел, и Алексей Платонович мгновенно обернулся.
Из-за угла выбежала Анна. Она их не видела. Мужчин прикрывала стена стульев, и край оборванного тента.
Вдова подбежала к перилам, остановилась, замерла, и посмотрела по сторонам безумным взглядом. Она кого-то искала. Ее красный кружевной зонтик, сломался от ветра, и трепыхался в руках, как красная тряпка; из прически вылетели шпильки, и светлые длинные локоны, ветер поднимал вокруг головы, как змейки.
Даже сейчас, непричесанная, со сломанным зонтиком, и безумным взглядом, она была непередаваемо очаровательна, а ее золотистый с искоркой плащ развевался по ветру, словно одеяние греческих скульптур. Анна убрала, упавшие на лицо кудряшки-змейки, и отчаянно, сквозь завывание ветра, крикнула куда-то в свинцовую даль:
- Коко, Коко ко мне! Ко мне крошка!
Тимур сделал шаг к ней навстречу, и деловито спросил:
- Мадам, Вы потеряли собачку?
Анна вздрогнула, и повернулась к мужчинам:
- Господа, я потеряла Коко! Она пропала! Мы весь пароход с Сашей и Антоном обыскали, ее нигде нет. Я уже боюсь подумать, о том, что с ней могло случиться.
- Вы в воде искали, может, болонка упала в Волгу?
- И в воде искали. Ее нигде нет: ни на пароходе, ни в волнах, - вдова заплакала, прикрыла лицо руками, и ветер, накинул на ее лицо вуаль из светлых локонов.
Тимур залюбовался ею, и вдохновенно объявил:
- Не плачьте, мадам, я помогу вам искать Коко, и мы обязательно ее найдем.
Анна откинула с лица волосы, и улыбнулась сквозь слезы. Купец осторожно взял даму под руку, и, что-то шепча, повел ее на поиски собачки. Профессор снисходительно улыбнулся, когда-то и он, увидев очаровательную даму, забывал обо всем на свете.
Но в данный момент, купец забыл о своем пропавшем пистолете. Впрочем, Алексей Платонович не осуждал его, он философски решил, что жизнь Коко важнее пистолета, несущего смерть. Разве можно положить на одни весы: жизнь и смерть…
Теперь уже, профессор посмотрел в свинцовую даль, и замер. Две мысли, носились в его исторической голове: «Кто украл пистолет? И кого собираются убить?»
В принципе, второй вопрос, был намного главнее первого. Надо было срочно вычислить человека, приговоренного убийцей к смерти, и начать охранять его.
Ветер подул еще сильнее. Стоять на месте было холодно, пора было двигаться, действовать, что-то делать, и Алексей Платонович пришел к мысли обыскать весь пароход самому. Возможно, именно он найдет пистолет или собачку. Иногда профессорам, как и дуракам, везет. Он уже не раз, находил, то, что другие не могли найти столетьями. Особенно, это ему удавалось сделать в Петербургском архиве. Конечно, пароход, не архив, но в каком-то смысле, архив намного сложнее. В нем больше захламленного пространства и заставленных полок, чем на «Щуке».
Профессору действительно удалось найти пистолет, но несколько странным способом:
Алексей Платонович совсем уже замерз, и наклонился вперед, чтобы сделать первый шаг - в этот самый миг, неустойчивого положения, сильный порыв ветра, буквально сшиб его с ног. В эту сотую долю секунды, профессор попытался устоять, но напрасно, ветер был сильнее, и он стал падать на палубу. Почти одновременно с началом падения, раздался оглушительный выстрел, и смертоносная пуля, посланная в спину, чиркнула его по плечу.
Профессор упал на палубу под эхо выстрела, перекатился к стене из плетеных кресел, и услышал за бортом громкий всплеск, от падения тяжелого предмета. Он решил, что убийца, сразу после выстрела избавился от пистолета.
Алексей Платонович затаился за стеной, и стиснул зубы: раненое плечо онемело от боли, кровь лилась по руке теплой струйкой, но он не спешил подниматься из укрытия. Вдруг, он ошибся, и звук падения, обозначал что-то другое. К примеру, всплеск крупной рыбы. Тогда, преступник может выстрелить еще раз.
На палубу выскочили Тимур, за ним Анна, следом за ними боцман и юнга.
Анна огляделась, и испуганно посмотрела на Алексея Платоновича, рукав его плаща и палуба под ним, была вымазана в крови. Боцман Илья с юнгой остановились в стороне. Юнга с интересом посмотрел на профессора. Боцман окинул внимательным взглядом палубу, и приказал Анне позвать сюда ветеринара. Вдова, с видимой радостью, ушла. Тимур, помог подняться профессору, и тревожно спросил:
- Кто в вас стрелял?
- Я его не видел, стоял спиной, - протянул профессор.
- Надо срочно обыскать пароход, и найти этого сумасшедшего,- отрезал купец, и боцман кивнул головой.
- По-моему пистолет уже выбросили в воду. Я слышал звук падения тяжелого предмета, хотя могу и ошибиться, - пояснил раненый.
Боцман Илья прищурил глаза:
- Если пистолет выбросили за борт, мы его сейчас найдем. Здесь мель, не очень глубоко. Карп раздевайся, сейчас полезешь в воду, - приказал он, и деловито продолжил, - откуда в вас стреляли? Покажите, где стояли.
Профессор вернулся на то место, где он стоял, и определил на глаз, примерную траекторию полета пули.
Все это время, юнга медленно и нехотя раздевался. Когда, он остался в одних льняных портках, то демонстративно вздохнул, и с несчастным видом посмотрел, сначала на холодную воду, потом на мужчин. Алексей Платонович, жалея его, пробормотал:
- Может не надо искать пистолет, сейчас это опасно, вдруг начнется буря.
Боцман посмотрел на небо, плюнул на палец, повертел им в воздухе, и уверенно сказал:
- Ближайшие два часа, гроза не начнется. Гроза начнется к вечеру. А, с Карпом ничего не случится. Я, его привяжу канатом за пояс. Так, что никуда, эта килька не уплывет, даже если начнется всемирный потоп. Карп, за мной! - приказал боцман, и юнга, еще раз обреченно вздохнув, поплелся за ним. Купец пошел следом. Он решил наблюдать за поисками своего пистолета.
Раненый профессор побрел в каюту. По дороге ему повстречался ветеринар с лошадиным саквояжем. Каролина сопровождала ветеринара. Девица увидела окровавленный рукав, и тихо прошептала на ухо кавалеру, что это плавание ей очень нравится, здесь столько интересного и захватывающего, прямо как в романтичной книге.
Хотя, Каролина старалась говорить тихо, Алексей Платонович, услышал ее реплику, и поморщился. Ему, эти книжные развлечения на «Щуке» совсем не нравились. Он любил другие развлечения: тихие и спокойные. К примеру, раскопки в безлюдном архиве, или написание книги в уютном кабинете у камина.
Каюта Милорадовых была закрыта на ключ изнутри. Профессор постучался. Дверь медленно открылась, выглянула заспанная Катя. Она посмотрела на окровавленного мужа, и упала в дверях без сознания. В итоге, Славе пришлось, в первую очередь, оказывать помощь княгине.
Раненый муж, в это время бочком пробрался в каюту, снял окровавленную одежду, и без сил свалился в кресло. Каролина исчезла, как только он начал раздеваться.
Ветеринар привел в чувство княгиню, помог ей сесть в кресло, и занялся раненым. Катя тихо плакала. Алексей Платонович пояснял ей, и Жеребцову обстоятельства своего ранения…
Во время этого повествования, зашел Щукин. Капитан убедился, что профессор жив - здоров, опять читает какую-то лекцию, и тут же ушел. Вслед за его уходом, все пассажиры по очереди пытались зайти в каюту, чтобы обсудить чрезвычайное событие - стрельбу по профессору. Но Слава Жеребцов, выпроваживал всех непререкаемым командирским тоном, отработанным на лошадях. По его мнению, раненому сейчас нельзя разговаривать, это опасно для его здоровья, и может привести к заражению крови.
Слава напоил Алексея Платоновича обезболивающей микстурой, приготовленную для больных лошадей, и поинтересовался, заметил ли он убийцу. Профессор отрицательно покачал головой.
Ветеринар принялся за дело. Он обработал рану перекисью водорода, и стал туго бинтовать плечо. Княгиня критически наблюдала за каждым движением лошадиного врача. Ей почему-то казалось, что ветеринар, сделает что-нибудь неправильно, и угробит, ее мужа. Все же ветеринар - врач для лошадей, а не для людей.
Жеребцов слишком больно затянул бинт, профессор вздрогнул от боли, и Катя испуганно спросила:
- Слава, вы думаете, эта рана не очень опасна?
- Любая рана опасна! Бывает, и от занозы люди умирают, - пробормотал ветеринар. Княгиня всхлипнула, и лошадиный доктор торопливо продолжил, - но вы не переживайте, мадам, сейчас не тот случай. Муж ваш, человек крепкий, и к утру будет здоров, как бык. Хотя лошади, в этом отношении намного крепче, через минуту, после такой раны, они бы носились, как оглашенные.
Профессор, сквозь боль, улыбнулся:
- В первый раз, жалею, что я не лошадь.
- Зря вы смеетесь, лошади, такие же животные, как и люди. Они тоже испытывают боль, и у них тоже есть душа, - пояснил Слава Жеребцов.
- Если у них есть душа, то должен быть и лошадиный рай. Интересно, где он находится? - пробормотал профессор.
Княгиня возмутилась:
- Алеша, ты можешь, хоть сейчас, почти у порога смерти, не говорить глупости.
- Не вижу никаких глупостей. Это философия, - хмыкнул ветеринар, и продолжил, - лошадиный рай находится, там же, где и людской рай.
- Откуда вы это знаете? – забыв о боли, поинтересовался Алексей Платонович.
- А, мне это во сне приснилось. Я как-то, тоже над этим вопросом задумался. И мне тоже, как, и профессору Менделееву, этот ответ пришел во сне. Лошадиные души летают рядом с людьми. Куда же им без людей. На земле мы вместе, и в раю тоже.
- Значит, все животные тоже собираются в раю. Это хорошо, - улыбнулся профессор.
Слава, критически прищурил глаза, осмотрел забинтованную руку, пожелал раненому здоровья, пообещал прийти через два часа. А пока, он посоветовал больному поспать. Сон все лечит. После сна, лошади, сразу выздоравливают.
Слава ушел. Алексей Платонович осторожно лег в кровать, и уложил раненую руку поудобнее. Катя села рядом, и встревожено спросила:
- Алеша, почему в тебя стреляли?
- Не знаю.
- Опять, ты все от меня скрываешь? Алешенька, пожалуйста, скажи мне, кто в тебя стрелял? Я никому не скажу.
- Ничего я не скрываю, и сказать мне нечего, - отмахнулся он больной рукой, и сморщился от боли. Почему-то, лошадиная доза обезболивающего, пока на него не действовала.
- Не морщись, когда я говорю, а то можно подумать, что я тебе уже надоела. Или я, тебе, правда уже надоела?
- Катюша, не говори глупости, - пробасил профессор, и чтобы сдержать гримасу боли, постарался не двинуть ни одним мускулом на лице. Лицо его все равно перекосило.
- Я вижу, что уже надоела. Ты сказал, это с таким зверским лицом, - обиделась жена.
- Душенька моя, свет мой, меня все-таки чуть не убили, и даже ранили. Могу я, когда мне больно, хотя бы стоически поморщиться.
- Ты можешь морщиться сколько угодно, но скажи мне, кто он?
Профессор прикрыл глаза, и демонстративно простонал, а может и не демонстративно, потому что ему действительно было больно. Боль немного прошла. Оказалось, что со стоном, боль сильно уменьшается, и он, по писательской привычке, задумался: почему, от звука голоса, меньше болит рана.
Но долго думать ему не дали. Княгиня немного помедлила, и тихо сказала:
- Алеша, зачем ты притворяешься. Я же знаю, что у тебя пустяковая рана, это ветеринар сказал. Лошади с такой раной, через пять минут носятся, как здоровые.
- Катенька, я же не лошадь, - пробормотал он, и решил больше не стонать. Иначе, жена подумает, что он опять притворяется.
- Что молчишь, как истукан? Не хочешь со мной разговаривать? Хорошо, тогда я тебе все скажу. Я вижу, что ты все-таки проводишь свое расследование. Ты уже наступаешь убийце на пятки, и он решил тебя убить. Алеша, я помогу тебе его поймать, скажи мне, кого ты подозреваешь?
- Никого, я не подозреваю.
- Ты не хочешь мне говорить? Зато убийца, уже знает, что ты все про него знаешь!
- Это он так думает. На самом деле, я ничего не знаю.
- И все же, я тебе не верю. В тебя стреляли, и значит, ты стал опасным для убийцы. Алешенька, ты зря молчишь, как египетский сфинкс. Я уже решила, мы в Саратове сойдем с этого парохода. Я не хочу, чтобы мое свадебное путешествие, плавно перетекло в траур, - княгиня заплакала так, как будто она уже сидела у его гроба. Впрочем, действительно, фантазерка Катя, в это мгновение увидела себя безутешной вдовой, сидящей у гроба, и даже успела пожалеть Анну. Ведь, Смирнова, уже пережила трагедию потери любимого мужа.
Княгиня легла рядом с мужем, и погладила его по голове. Он тоже погладил ее здоровой рукой по спине, и, по привычке, оптимистично пробормотал:
- Катюшенька, моя душенька, не надо плакать, все будет хорошо.
- Если мы не выйдем в Саратове, то до Астрахани ты не доплывешь, - сквозь слезы сказала Катя. В голове ее сверкнула новая мысль, и она деловито заявила:
- Алеша, мы не будем ждать Саратова. Мы сейчас же возьмем спасательную шлюпку, и поплывем к берегу. Собирайся! Мы уплываем, с этой проклятой «Щуки».
- Катюша, успокойся. Мы никуда не поплывем.
- Почему! Ты желаешь, чтобы тебя здесь все же убили?
- Катенька, надвигается буря. Если мы заберем лодку, а пароход потерпит кораблекрушение, то половина находящихся здесь людей, погибнет. На «Щуке» всего две шлюпки, и они рассчитаны на ВСЕХ, кто плывет на этом корабле.
- Пароход стоит на мели.
- Начнется ливень, вода поднимется, и пароход может сойти с мели. И тогда, может случиться все что угодно.
- Я об этом не подумала. Ты прав, мы не можем, спасая себя, губить других. Придется тонуть вместе со всеми, - княгиня обреченно вздохнула, и перед ее мысленным взором пронеслась страшная картина тонущей «Щуки». «Щука мысленно потонула в ее голове», и она, с ужасом продолжила, - Алеша, ты думаешь, мы можем попасть в кораблекрушение?
- Я думаю, все будет хорошо, но нельзя исключать и всяких исключительных обстоятельств.
- Значит, нам надо, на всякий случай, подготовиться к кораблекрушению. Как ты думаешь, что сейчас нам надо сделать?
- Что делать? Молиться, святому Николаю Чудотворцу, - пробасил профессор, и показал глазами на икону святого Николая.
Княгиня прошептала святому Николаю короткую молитву, и воскликнула:
- Тапки! Если мы будем неожиданно тонуть, то, впопыхах, мы забудем про наши швейцарские тапки.
- Какие тапки? Зачем нам в спасательной шлюпке тапки. Ты еще не забудь взять в шлюпку зонтик от солнца, - добродушно пошутил он.
- Алеша, ты опять думаешь, что я глупее паровоза. Ты забыл, что твоих тапках, мои бриллианты.
- Прости, душенька, я совсем забыл про эти камушки.
- Камушки! – возмутилась Катя, - да, за эти камешки, целые города сносят до основания. И ты, как историк, знаешь это лучше меня.
Она встала с кровати, достала тапки, взяла бриллиантовое колье, надела его на шею, и довольно вздохнула:
- Теперь я готова к любому кораблекрушению. Хотя, я надеюсь, мы простоим на этой мели, до ясной погоды. Алеша, в первый раз в жизни, я радуюсь, что оказалась на мели.
- Я рад за тебя. Хоть, что-то я сделал приятное в наш медовый месяц, - полусонно пошутил профессор, и еле ворочая языком, продолжил, - а теперь, княгиня Катерина, я хочу немного поспать. Чувствую, что лошадиная доза снотворного, уже проникла в мой маленький человеческий мозг. Буди меня, только, если начнется кораблекрушение. Если придут меня убивать - не буди. Я хочу выспаться.
Профессор отвернулся к стене и заснул. Княгиня осторожно встала с кровати, взяла книгу, и углубилась в чтение, чтобы не думать о надвигающейся буре, и возможном кораблекрушении. Но чтение не шло, на душе, было тревожно. Скоро, ее голове, как заноза, засела мысль – кого еще убьют, на этой «Щуке»? А если, это будет Алеша? А если, это будет она? А если, это будет капитан и боцман? Кто, тогда поведет пароход...
В каюту постучались, княгиня отложила книгу, и с радостью пошла, открывать дверь. Приход человека, вселил в нее обычный оптимизм.
В каюту вошел грустный директор, под мышкой он держал книгу «Умные мысли великих людей». Кузьмич был не тот человек, с приходом, которого становится веселее, тем не менее, это было лучше, чем сидеть одной, и думать: убьют ее или нет. Директору она доверяла. Он точно, не был тем загадочным убийцей. И в этом, у нее не было и тени сомнения. Директора самого ранили ножом в спину, а значит, ему можно доверять.
Грустный гость тихо поздоровался, подошел к кровати, пристально осмотрел спящего профессора, и печально сказал:
- Мне кажется, Алексей Платонович уже не дышит. А, говорили, что рана легкая.
Княгиня с замиранием сердца, кинулась к мужу, прижалась к его груди, услышала биение сердца, и облегченно вздохнула:
- Кузьма Кузьмич, зачем вы меня пугаете! Алеша жив, и дышит очень хорошо.
- Наверно, это мне показалось, - пробубнил он.
- Если вам кажется, креститься надо! Вы меня чуть не убили, своими выдумками! – возмутилась она.
- Извините, мадам, но он так тихо дышал.
- А, как он должен дышать? Громко? Алеше дали лошадиное снотворное, вот он, и дышит тихо. Хотя, конечно, иногда он храпит, как паровоз.
- Значит, Алексею Платоновичу стало лучше? – грустно сказал Кузьмич.
- Да, ему стало лучше. Но почему, Вы говорите это, так печально. Как будто вас не радует, то, что он остался жив.
- Меня это очень радует. Только, я сейчас, в расстроенных чувствах. Если, у душегуба, и на писателя рука поднялась, то, значит, всем нам кранты! Я даже знаю, как мы все погибнем. Ведь, нас специально посадили на мель. Начнется буря, и нас всех утопят. А потом скажут, не виноватые мы – буря виновата.
- Вы опять меня пугаете! Знаете, что, любезный сударь, идите-ка вы в свою каюту, мне и без вас тошно.
- Извините, княгиня! Не поминайте лихом. Прощайте!
- Почему прощайте? – удивилась Катя.
- А, вдруг мы больше не увидимся, - безучастно пробормотал директор.
- Вы собрались смыться с парохода?
- Я бы смылся, если бы умел грести веслами. Но у меня нет ни умения, ни сил. После ранения, на меня напала ипохондрия. Или французская хандра. А вернее всего, это русская меланхолия: гори, оно все, синим пламенем.
- Вы думаете, что наш пароход может загореться? Посреди Волги?
- Это я к слову сказал. Хотя, пожар на реке, намного страшнее. Человеку некуда выбежать и негде спастись. По волнам, мы еще не научились ходить.
- Ну не надо, так отчаиваться, Кузьма Кузьмич. Все будет хорошо. Если хотите, переселяйтесь жить к нам. Вместе, мы отобьемся, – утешила она.
- Не отобьемся. Здесь целая шайка, и у них есть пистолет. А что есть у нас? Только толстая книга с умными мыслями, но она, нас от пули не спасет, - директор печально посмотрел на свою умную книгу, с эротически внутренним содержанием, и вздохнул.
- Вы правы, эти ваши умные мысли, вас не спасут. А зачем, вы ее носите с собой? – спросила Катя, вспомнив о поэме «Лука Мудищев». У нее мелькнула мысль, неужели тщедушный директор ассоциирует себя с Лукой Мудищевым.
- Если на меня нападут с ножом, то я буду, закрываться ею, как щитом. Хотя, наверно это бесполезно. Против шайки с пистолетом, и «умные мысли» не помогут.
- А, почему, вы думаете, что здесь шайка? У вас есть какие-то доказательства?
- Ничего у меня нет, но когда нас придут убивать, вы убедитесь, что я был прав.
Директор, хотел еще что-то сказать, но в каюту, стремительно вошел Тимур, и он, втянув голову плечи, вышел.
Купец проводил странным взглядом испуганного директора, и поинтересовался самочувствием больного. Княгиня мельком взглянула на мужа, - не умер ли он. Муж был еще жив, и она любезно сказала:
- Мне кажется, Алеша выздоровеет. Он дышит, и дышит хорошо.
- Хорошо, дышит – это очень хорошо, - поддакнул Тимур, и продолжил, - я зашел сказать профессору, что мой пистолет нашелся. Теперь, никого из него не убьют.
- Это очень хорошо, что оружие нашлось. Оружие без хозяина – опасно. Садитесь, что же вы стоите, - улыбнулась Катя.
Тимур сел в кресло, и она вежливо продолжила, - а, вы сами, сударь, хорошо стреляете?
- Отлично стреляю, и никогда не промахиваюсь. Зовите на помощь, если понадобится, - ответил купец. Он достал пистолет из кармана серого сюртука, повертел его в руках, так, что дуло смотрело то на профессора, то на княгиню. Потом, повернул пистолет к себе, заглянул в дуло, забитое песком, прищелкнул языком, и снова спрятал его в карман.
- А, где вы нашли свой пистолет? – поинтересовалась княгиня.
- Разве профессор вам ничего не говорил? Неужели, ему так плохо?
- Алеша, что-то говорил, но в тот момент, мне самой было плохо, и я почти ничего не помню.
- После выстрела, Алексей Платонович слышал, всплеск за бортом, и предположил, что пистолет выбросили в Волгу. Он сам, и определил траекторию полета пули. Боцман отправил юнгу искать в предполагаемом месте пистолет. Карп, после второго погружения, изобразил онемение ног и рук, и нам пришлось с Ильей искать пистолет самим.
- Может быть, мальчику действительно стало плохо, - вступилась за Карпа княгиня.
- Я уверен, этот этот Карп – настоящий угорь. Вода в реке теплая, я сам в этом убедился. Три недели подряд стояла страшная жара, и вода за полдня никак не успела остынуть. В общем, Карп вывернулся. Видите ли, у него ноги и руки не работают, зато язык у него работал, как надо.
Мы с боцманом полезли в воду. Он остался на палубе наблюдать за нами, и давать нам свои дурацкие советы. Вот наглец! Теперь я понимаю, почему капитан Щукин, гоняет его, как пескаря.
- А, как вам удалось найти пистолет, ведь вода из-за ветра такая мутная.
- Вы правы, княгиня, вода очень мутная, почти непроглядная, и я сам бы никогда пистолет не нашел. Но Илья, человек привычный, и он быстро его отыскал. Хотя, боцман, мне признался, что это была невероятная удача. Его можно было искать до вечера, а ведь надвигается буря.
Кстати, профессор показал нам неправильную траекторию полета пули, и оттого, мы вначале искали не там, где надо. Наверно, у вашего мужа, после выстрела в голове помутилось.
- А может быть, это порыв ветра изменил направление пули.
- Я совсем забыл про ветер. Конечно, это ветер сместил направление. «Ветер, ветер ты могуч, ты гоняешь, стаи туч, ты волнуешь сине море…» Извините, мне что-то вспомнился Пушкин. Да-а-а… ветер сегодня ужасный. Скоро грянет буря.
«Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя,
То, как зверь она завоет,
То заплачет, как дитя…».
Вы боитесь бури? - отчего-то фривольно спросил купец, и подмигнул ей.
- Боюсь. Очень боюсь. А почему вы это спросили? – поежилась Катя.
- Спросил, потому что мадам Смирнова, ужасно боится бури. Она думает, что на нее сегодня нападут. Поэтому, я буду ее охранять. Если что, кричите, я и к вам прибегу, - подмигнул красавец купец.
- Спасибо, но я думаю, меня будет охранять мой муж.
- Профессор сейчас больной, и рука у него прострелена. Он сейчас плохой защитник. К тому же у вас ничего нет, чем можно обороняться, - сказал Тимур и быстрым взглядом оглядел каюту. В каюте была только керосиновая лампа, и хрустальная ваза с ромашками.
- У нас есть пистолет, - солгала Катя.
- Никогда не знал, что профессора отправляются в путь с оружием, - удивился он.
- Мой муж - необычный профессор. Он еще писатель и археолог. Иногда, Алеша занимается раскопками древних захоронений, и бывает, там находятся ценные золотые вещи. Потом эти вещи надо в целости и сохранности доставить в музей. И сейчас, мы едем в Астрахань за очень ценной древностью.
- И что же это? Скифская золотая корона? Или золотая татарская чаша хана Кучума?
- Глиняная дощечка.
- И кому нужна эта глиняная доска?
- На этой дощечке может быть ценнейшая историческая информация. И тогда, ей цены нет.
- А продать такую глину можно?
- Можно, но заплатит за нее, только музей, и совсем небольшие деньги. Больше никому, эта историческая дощечка не интересна. У вас есть такие глиняные записи?
- Когда-то были, но я, дурак, их выбросил.
Купец не собирался уходить. Он явно решил приударить за хорошенькой княгиней, с карими «оленьими глазами». Тимур достал из кармана сюртука узкую коробочку, украшенную изумрудами, и вынул из нее тонкую кубинскую сигарету.
Княгиня решила вежливо выпроводить Тимура, и сменила тему:
- Сударь, я сейчас подумала о мадам Смирновой. А вдруг, убийца уже подбирается к ней. Анна сейчас одна?
- Конечно, не одна. Анну охраняет инженер и художник. Неужели, двое мужчин, не защитят слабую хрупкую женщину.
В каюту вошла Фекла с железным гарпуном. Купец поморщился, и положил сигарету обратно в сигаретницу. Княгиня облегченно вздохнула. Вслед за Садовской, в открытую дверь ворвался мощный поток ветра, и по теплому помещению, пронесся ледяной холод, с ароматом сырой листвы. Купчиха услышала последние слова Тимура, и возмущенно сказала:
- Конечно, когда дама молода и красива, найдется много охотников ее охранять. Про старую больную женщину, ни один защитник не вспомнит. Погибай бедная старушка, никто о тебе, и не заплачет. Вот она, современная молодежь!
- Вас, мадам Садовская, охранять не надо. Вы сами, Самсон в юбке, - вежливо протянул Тимур.
- Это вам так кажется, а на самом деле, я слабая и хрупкая, как бабочка, - громогласно отрезала мощная Фекла, и ее необъятная грудь, должная напомнить о хрупких крыльях бабочки, вздрогнула, как паровоз, при отправке в путь.
Купец опять поморщился. Было видно, что купчиха действует ему на нервы. Он уже собрался уходить, но его взгляд наткнулся на железный прут в руках купчихи и он сказал:
- Извините, мадам Садовская, можно посмотреть на вашу клюку.
- Смотрите, но только осторожно. Я не люблю резких движений. На меня, ее не направляйте, а то у меня нервность начинается, и я могу, случайно треснуть Вас по башке. Так сказать, от нервного припадка.
Купец встал с кресла, взял у нее гарпун, внимательно рассмотрел его, колупнул ухоженным ногтем ржавчину, и спросил:
- Тяжелая штука. Не каждый мужик ее поднимет. Это что такое? Клюка или крюк для вашей баржи?
- Профессор сказал, что это гарпун для китов.
- А вы зачем его из Новгорода везете? Собрались на Каспийском море китов разводить?
- Это принадлежность парохода. Я этим гарпуном буду обороняться от грабителей. Пускай только полезут ко мне, я их так загарпуню, что у них навек пропадет желание, обижать слабых купчих.
Купец нахмурился, отдал железную клюку Фекле, еще раз пожелал профессору здоровья, и пошел к выходу. У дверей, он как будто что-то вспомнил, остановился, и обратился к Садовской:
- Мадам, случайно, это не вы, Коко выбросили в реку?
- Вы, что сударь, с дуба рухнулись? Или со дна выпрыгнули? И случайно, и не случайно, я эту Коко не выкидывала. Я же не душегубка, чтобы собачек губить, - возмутилась Фекла.
- А, я слышал, как вы говорили, что эту Коко надо утопить, чтобы она зря не гавкала.
- Мало ли, что я говорила. Я когда разозлюсь, все, что угодно могу сказать. Например, я часто говорю со зла: «чтоб он провалился». Но еще никто, от моих слов, не провалился под землю. А, недавно, я сказала Кузьмичу, чтоб у него язык отнялся, но у него же ничего не отнялось. Как ворчал, так и ворчит дальше.
- А, юнга сказал, что вы были с Коко одни на палубе, и больше он эту собачку не видел.
- Ах, дрянной мальчишка. Я сейчас пойду, и этому Карпу все уши оборву. Врет, как сивый мерин, и не краснеет. Да, я все плавание хожу мимо этой брехаловки с бантиком Коко. Я же не виновата, что она бегает целыми днями по пароходу. Я, и мимо Вас прохожу, но вы же - живы и здоровы.
Я чую, откуда ветер дует. Эта вдовушка, вас против меня настраивает. Берегитесь ее, она вас туда заведет, откуда потом не выберетесь. Мой муж с одной такой связался. Она его разорила, и в Италию отправила, чтоб он там помер от расстройства. Смотрите, чтобы с вами такой конфуз не случился.
Купец ничего не сказал в ответ, и вышел.
Фекла плюхнулась в кресло, и вздохнула:
- Не нравится мне этот купец. Я вчера ночью, вот что подумала, почему я его никогда не видела? Я многих купцов знаю, а такого красавца-купца никогда не видела? Странно это.
- Тимур Рамазанов везет на пароходе свой товар. Вы же
сами видели, как он наблюдал за погрузкой товара.
- Вы правы… наверно он купец… только, какой товар он везет?
- Вы сами говорили, что он по молочно-сырным товарам.
- Это он мне так сказал, а я ему поверила. Часто бывает: то, что нам люди говорят, тому, мы и верим. К, примеру, я сказала бы вам, что я актриса – и вы бы поверили. Откуда вы знаете, вру я или правду говорю? Представляю, я – актриса… ха-ха-ха…, - Фекла рассмеялась театральным, ненатуральным смехом. Княгиня, терпеть не могла такой смех, и она прервала ее:
- И все же, я думаю, что Тимур – купец. В нем явно видны купеческие замашки.
- А, какие-такие замашки у купцов? Они такие же люди, как и другие. Купцы тоже разные бывают… Хотя… вам, княгиня виднее. Я тоже матросов, в любой одежде узнаю… поясните мне, какие замашки у купцов?
- Мне трудно это объяснить, но мне кажется: или Тимур - хороший артист, или он действительно богатый человек. В нем видна купеческая уверенность… именно купеческая. Профессорская уверенность, несколько другая. Объяснить эти тонкости я не могу, но я их вижу.
- Может, вы и правы. Зато я вижу, что Рамазанов, меня не любит.
- А, почему он вас должен любить? Все мужчины любят молодых и красивых, - отшутилась Катя.
- Они любят, таких, как вы.
- А, при чем здесь я? По-моему, он в Анну влюблен, и может, даже женится на ней.
- Никогда он на ней не женится. Тимур говорил, что у него родители живы. Родители ему выберут другую жену.
- Жаль, - вздохнула Катя, - а вдруг у них с Анной настоящая любовь…
- Не смешите меня, какая любовь? Любовь – это только в книгах. Родители лучше знают, какая жена нужна сыну. У жениха, один «лямур» в голове; родители выберут ему такую девицу, которая будет хорошей матерью и хозяйкой. А эта Анна, сразу видно кокетка и вертихвостка…
- Родители, не всегда правы. Я из старинного знатного рода, но бесприданница, и мать отдала меня замуж в шестнадцать лет за генерала-адьютанта 56 лет. Ах, как я любила гвардейца Павленко!
- И правильно мать сделала, что отдала Вас за генерала, а не за гвардейца. Зато, во второй раз вы вышли замуж по любви – молодой и богатой. А, если бы родители выдали вас за молодого красивого оборванца, вы бы сейчас, сидели в нищете с пятью детьми, а ваш молодой муженек Павленко бродил бы по захолустным любовницам и сельским борделям. Потому, что от нищеты и голодухи, Вы бы выглядели сейчас, как старая мочалка.
Самое главное, моя милочка – это, чтобы твои дети с голоду не пухли, а «любовью» деток не накормишь. Они кашу просят, да с маслом. Поэтому и нужен муж такой, чтобы детей смог прокормить, да на ноги их поставить.
Меня тоже отдали замуж за нелюбимого человека. Я другого парня любила. Ох, как я его любила! Сергей красавец был, очень был похож на вашего мужа, работал у нас в конторе приказчиком. Но мать меня выдала за другого, за сына купца…Мой муженек, Кузя, чем-то походил на этого малохольного директора Кузьмича. У них, даже имя одинаковое. И за, что Кузю, та дура, его зазноба любила, никак не пойму? Когда он, в Италии пропал, я «Барыню» от радости плясала. Не пропал бы он там, я бы пропала. Еще бы маленько, Кузя бы меня дочиста разорил. А так, я хоть успела крохи спасти, и опять поднять свой «Лиман».
Княгиня вступила в спор:
- Вы говорите, что родители всегда правы. А, может быть, тот приказчик Сергей, любил бы вас до гроба, и вашу компанию обогатил еще больше. А, родительский-то Кузя, изменил вам, и разорил дочиста.
- И все равно, родители правы. Никакой разницы нет: хоть приказчик, хоть сын купца; хоть Сергей, хоть Кузя, – один садовый хрен. Сергей все же женился на купеческой дочке, потом завел любовницу, разорил свою жену, и сбежал с третьей - купчихой в Иркутск. Они там золотой прииск купили. Может, он уже и ту купчиху разорил вместе с ее прииском…
- Интересно, настанет у нас такое время, когда девицы, будут сами выбирать мужей? – вздохнула Катя.
- Никогда этого не будет, - отрезала купчиха.
- А, на земле есть такие племена и народы. Хотя, все они на доисторическом этапе развития, - снова вздохнула Катя.
- И где эти народы? На луне?
- В Африке.
- Это какие-то африканские сказки. Какой-то дурак придумал, а вы повторяете. И потом, такой страны - Африки нет. Я многие страны знаю: Франция, Испания, Америка, Индия, а про страну Африку не слышала.
- Извините сударыня, но вы грубая женщина! Если у вас три класса образования, то не думайте, что вы все знаете. Мой муж всю жизнь учится, и до сих пор, считает, что ничего не знает!
- У меня образование домашнее, но все, что надо я знаю. Самое главное, меня научили: готовить, прясть, шить, и поднимать со дна разоренную компанию. А вы, милочка, кроме чтения дурацких африканских книжек, ничего не умеете делать. Я дам, вам баржу с рыбой и попробуйте ее продать, чтобы в убытке не остаться.
Княгиня обиделась. Может быть, даже на то, что она действительно не умеет торговать рыбой. Но больше всего, ее разозлил непререкаемый тон купчихи, и она, демонстративно отвернулась от нее.
Фекла сморщила лицо, в горестную маску, и запричитала:
- Все против меня ополчились. Я ко всем - со всей душой, а они, ко мне - всей спиной. Извините меня, если, что я не так сказала. Вы красавица, умница - я женщина глупая, необразованная, пришла к вам узнать, видел ли профессор, кто в него стрелял. Профессор спит, а вы со мной разговаривать не хотите.
- А зачем вам знать это?- грозно заявила Катя.
- Если ваш муж, видел этого душегуба, то мы бы его сейчас поймали, скрутили, и спокойно поплыли дальше. И вы с профессором тоже.
- Алексей Платонович, ничего не видел.
- Жаль… А я думала, он видел этого стрелка… Может, он видел его руку или туфли. Ну, хоть чуть-чуть, он что-то он видел? Хоть чуть-чуть?
- Алеша, ничего не видел, и «чуть-чуть» тоже не видел.
- И зачем, я на эту «Щуку» забралась? Лучше бы я на паровозе домой поехала. Взяла бы купе первого класса на двоих, и ехала бы спокойно до Астрахани.
- А, почему вы поплыли на пароходе? – поинтересовалась Катя.
- А, вы, почему поплыли? – в ответ спросила Фекла.
- Мы хотели полюбоваться волжскими красотами, - пояснила княгиня.
- И мы тоже решили полюбоваться красотами. Этот паровоз стучит и стучит по рельсам, никаких нервов не хватает; в купе жара, как в египетской пустыне. А здесь красота, гуляй хоть целый день на свежем воздухе. Если бы я знала, заранее, что тут убийца поплывет, лучше бы на паровозе поехала. Опять же, в том месяце, в купе первого класса одного купца зарезали, а его попутчица, молодая хорошенькая дама, исчезла. Как сквозь землю провалилась. Говорят, она его и зарезала. Вот и не знаешь, где у нас безопасный путь…везде хорошенькие женщины: и на паровозе, и на пароходе.
Как жить бедной некрасивой купчихе? Княгиня, скажите, что теперь мне делать? Как спасти от этого душегуба, мою доченьку?
- А, кто этот душегуб: ветеринар или юнга?
- Я совсем, про другого душегуба, говорю - про неизвестного убийцу…Хотя, вы правы, этот ветеринар и юнга крутятся вокруг Каролины, как мухи. Хотят изверги погубить ее душу, и прибрать к рукам мое состояние. Но эти голодранцы, вряд ли убийцы. Ветеринар – доктор, а все доктора, даже лошадиные, порядочные люди. Юнга – хоть и ростом с маленького мужика, умом еще совсем мальчишка.
Я очень тревожусь, за дочь. Мою сестру убили. Между прочим, человек, которого она без ума любила. Вдруг, убийца теперь решил, и на мою ласточку напасть?
- Я думаю, он женщин не тронет. Вы заметили, что он нападает только на мужчин.
- Кто знает, что в его голове. Может, он с ума сошел, и пойдет резать всех подряд. Что же делать, что делать? - запричитала Фекла, и княгиня утешительно протянула:
- Не переживайте, душенька. Успокойтесь. Я верю, что мы все будем живы и здоровы.
- Не надо меня утешать. Я уже вижу на кровати одного здорового профессора, которого чуть не застрелили. И где-то тут рядом, бродит директор, которого чуть не зарезали. Прокурору повезло меньше. Он наверно уже рыб кормит, - поджала губы Фекла, и княгиня, разозлившись, перестала ее утешать. Она сверкнула жгучими глазами, и сурово заявила:
- Вы правы, мадам Садовская. И зачем, я вас утешаю? Если, Вам мое утешение не нравится, тогда я вам скажу, то, что вам нравится больше. Скажу вам всю горькую правду. Скоро начнется гроза, и нас всех перережут!
Катя изобразила на лице неуловимую улыбку египетской царицы, и приготовилась наблюдать за поведением стойкой и несгибаемой Садовской. Пусть получает то, что просила.
Но Фекла не выдержала этой горькой правды: побелела, как мел; глаза ее закатились, и она, как куль, свалилась на пол. Катя перепугалась, вскочила с кресла, склонилась к ее груди, и прислушалась к дыханию. Ей показалось, что женщина не дышит, и она кинулась к ветеринару.
Славы в каюте не было, и княгиня, разыскивая его, стучалась во все каюты подряд. Каждую минуту и каждый стук, она проклинала себя, за глупую шутку. В первой каюте находились: Анна, инженер и купец с пистолетом. Несмотря на хмурую погоду и предстоящую грозу, эта троица была весела и оживленна. Каспийский капитан играл в шахматы с директором. Студент не открыл ей дверь, хотя она слышала его шаги за дверями. Художник дверь открыл, но где находится ветеринар, не знал. Капитан Щукин сидел в рубке с юнгой и боцманом. Они играли в «подкидного дурака».
Жеребцова нигде не было, оставалось только спуститься в матросские каюты, но она решила бросить поиски на этом этапе.
Она вернулась к своей каюте, и остановилась, так, чтобы видеть дверь в каюту ветеринара. Если он жив, то обязательно, вернется в свои апартаменты. Думать о том, что его уже нет в живых, она не хотела. Хотя эта мысль, уже промелькнула в ее голове. Княгиня, не стала стучаться только в каюту Садовских, так как была уверена, что девица, ни за что не впустит к себе мужчину, без матери.
Вечерело. Вокруг стало еще темнее. Деревья сгибались до земли. Черные тучи закрыли горизонт; река казалось черной, маслянистой густой массой. Стоять среди этой грозовой красоты было страшно.
Княгиня на миг заглянула в свою каюту, в надежде, что Садовская уже сидит на стуле или переместилась в свои апартаменты. Но, Фекла продолжала лежать на полу. Профессор продолжал лежать на кровати, и это говорило о том, что он в глубоком сне. Иначе, он бы, как истинный джентельмен поменялся с женщиной местами. И затащить бессознательную Феклу на постель, у него бы хватило сил.
Все лежали на своих местах. Катя закрыла дверь, и вновь уставилась на каюту ветеринара, в надежде, что он вот-вот появится на грозовом горизонте.
Как помочь Фекле, она не знала. Когда-то княгиня, на случай предстоящей турецкой войны, посещала курсы сестер милосердия при петербургской церкви Спаса на Крови. Но сегодня, у нее, от вида раненого окровавленного мужа, отшибло всю память…
Единственное, что она помнила – это, как налаживать лубок, на поломанную ногу. Но у Феклы отказала голова, и никакой лубок тут не поможет.
Ветер стал еще порывистее и холоднее. Началась буря. Старые деревья вырывало с корнем. Катя замерзла, спряталась за уступ парохода, и плотнее закуталась в плащ цвета «влюбленной Клеопатры». Все равно было холодно - египетская страсть плохо грела в русскую грозу…
Неожиданно, из каюты Садовских послышался громкий смех Каролины, и княгиня встрепенулась. Вряд ли, девица смеется в одиночестве. Если конечно, она не сошла с ума. Хотя, с чего это девице сходить с ума, если полчаса назад, она была в здравой памяти. После девичьего смеха, послышался мужской смех, и Катя направилась к Каролине…
Девица открыла дверь, и со страхом отступила назад. Она ожидала увидеть мать, но это была княгиня, и она облегченно вздохнула. Пропавший ветеринар сидел на диване в обнимку с зеленой двухлитровой бутылкой какой-то лошадиной микстуры. Видно, эта бутылка, должна была изображать то, что он зашел к девице по лечебной части. К примеру, вылечить ее вечное печальное настроение. Катя, роль этой бутылки, поняла, и мысленно улыбнулась.
До ее прихода, парочке, несомненно, было весело, и сообщение, о бессознательном состоянии Феклы, явно испортило обоим настроение. Каролина всплеснула руками, и недовольно нахмурилась, выразив, таким образом, обеспокоенность о здоровье матери. Слава поднял глаза к потолку, обреченно вздохнул, и отправился за лошадиным саквояжем. Двухлитровая бутыль, осталась стоять у дивана, так как самогонка, никак не подходила для оживления Феклы.
Катя вернулась в свою каюту вместе с Каролиной. Дочь, увидев неподвижную мать, решила, что она при смерти, и зарыдала. Веки Феклы дрогнули, но она продолжала лежать, хотя ее грудь поднималась, как кузнечные мехи. Скоро пришел ветеринар с саквояжем, и занялся оживлением Садовской. Он поднес к ее носу синий носовой платок, смоченный в нашатырном спирте, и Фекла мгновенно открыла глаза. Но подняться с пола она сама не могла. Ветеринар, Каролина и Катя, с трудом подняли ее на ноги, и повели под руки в свою каюту.
Они буквально втащили Феклу в ее апартаменты, и, с великим трудом, уложили на кровать. Все это, показалось девице очень потешным, и она еле сдерживала смех. Как только купчиха легла на кровать, в небе сверкнула молния, и раздался гром…
Небеса разверзлись. На землю хлынул ливень. Молнии, и невероятно сильные раскаты грома неслись один за другим. Вода отражала звук, и громовые раскаты усиливались в стократ. От грома дрожало все: небо, земля, река, пароход, и людские души. Каждый, кто слышал этот гром, замирал от неосознанного ужаса. Всем казалось, что грядет что-то страшное и непоправимое…
Профессор проснулся от первого раската грома, открыл глаза, и в первый же миг, ему захотелось воды. Напротив него находился иллюминатор, ливень водопадом заливал стекло, и от этого пить хотелось еще больше.
На столе горел керосиновый фонарь, свет был тусклым, и в углах, чернели тени. Алексей Платонович хотел позвать Катю, чтобы она подала ему воды, но язык одеревенел, и не слушался его. В небе опять грянул оглушительный, невероятной силы, гром, и профессор испуганно подумал, что онемел навсегда. Гром затих. Сверкнула молния, и он утешил себя тем, что для писательства необязательно иметь язык. Его правая рука, напишет слова, которые заменят язык.
Профессор попытался встать с постели, но не смог пошевелить ни ногой, ни рукой. Теперь, он испугался, что онемел понастоящему: ни языка, ни руки.
Лошадиная доза снотворного сделала свое дело, если бы не оглушительный гром, то он вряд ли бы проснулся ближайшие десять часов. Пить хотелось все больше и больше. Он с большим трудом повернул голову, чтобы позвать Катю глазами, но каюта была пуста, на полу валялся ржавый гарпун Феклы, и ему стало невыносимо страшно... Где Катенька?
В небе опять раздался оглушительный громовой раскат, и профессор подумал, что скоро, на этом пароходе, произойдет убийство. Кого именно убьют, он не знал, но был уверен - тот, кто в него стрелял, обязательно, под это светопреставление, пойдет на новое преступление…
Гром затих, раздался новый грохот, и сонливость пропала. В иллюминаторе сверкнула молния, и в его голове, ослепительной вспышкой молнии, сверкнула мысль – именно сейчас, под этот грохот, кто-то простился с жизнью. Почему, он так решил – не знал. Но был уверен в этом, на сто процентов…
Молния и страх придали силы. Словно во сне, он встал с кровати, дошел до двери, снял с крюка, одеревеневшими пальцами плащ, и вышел в грозу.
Первая же дверь, вела в каюту пропавшего прокурора. Дверь давно уже была закрыта на ключ, но, на всякий случай, он толкнул ее. На его удивление, дверь открылась. Алексей Платонович, из осторожности, не стал проходить дальше, и остановился в дверях. Сверкнула молния. За этот краткий миг, он ничего не успел рассмотреть, но страх за Катю, заставил его войти в каюту. Вновь сверкнула молния. Он окинул пристальным взором помещение. Каюта была пуста.
Профессор прикрыл дверь, и пошел дальше. Следующей была каюта Садовской. И эта дверь, открылась при легком прикосновении. На столе светила керосиновая лампа. Фекла лежала на кровати, неподвижной горой. Никого кроме купчихи здесь не было. Молния сверкала раз за разом, и в этом мертвенном свете, лицо Садовской выглядело синеватой посмертной маской. Профессор взял керосиновую лампу, подошел к женщине, и пригляделся к ее неподвижному синему лицу. Никаких видимых ран на ней не было, и он прикоснулся к ее груди рукой. Садовская вздрогнула, и, не открывая глаз, захрапела.
Профессор вновь вышел в грозу, постучался в каюту директора, и громко позвал Кузьмича. Молния и гром заглушали звуки его голоса, и когда, Алексей Платонович наконец-то докричался до него, тот долго и нудно стал выяснять из-за закрытой двери: кто стучится к нему, зачем, и почему. В итоге, профессор решил не терять время зря. Он убедился, что директор жив, и пошел к следующей двери.
Студент открыл дверь так быстро, словно поджидал его у двери. Выглядел Лимонов, краше в гроб кладут; голубой свет молнии, освещавший лицо, усиливал этот эффект. Но он был жив, и Милорадов, не найдя ничего лучшего, посоветовал синему Лимонову, больше никому не открывать дверь. Студент, молча выслушал его совет, посмотрел на профессора, словно на умалишенного, и, под грохот грома, захлопнул дверь перед его носом.
Алексей Платонович постучался к художнику. До него, еще не дошло, что синеватый свет молнии, красит в мертвенный свет, и его собственное лицо. Через некоторое время, дрожащий и заплаканный Саша, открыл дверь, увидел синего профессора, похожего на восставшего из гроба вурдалака, и грохнулся в обморок. Алексей Платонович удивленно пожал плечами - он ничего не понял, но оживлять художника не стал. У него не было на это времени. Он искал Катю.
Следующую дверь открыл ветеринар. За его спиной, за накрытым столом с зеленой бутылью, сидела веселая, растрепанная Каролина. Пьяненький Жеребцов не испугался синего профессора и пригласил его к столу. Он прихватил с собой в дорогу самогон. Алексей Платонович отказался от самодельной микстуры в зеленой бутыли, и отправился дальше.
За дверью вдовы слышались отрывистые крики, но из-за раскатов грома, расслышать что-либо было невозможно. Профессор требовательно постучался. Дверь распахнулась, и ему в лоб уперлось дуло пистолета. Пистолет был в руках Тимура. В небе полыхнула молния, железная сталь леденила лоб, и Алексей Платонович Милорадов – профессор Петербургской Академии и Сорбонны, писатель историк, и любитель археолог, - попрощался со своей жизнью. Теперь он понял, кто умрет в эту грозу. Если бы он знал это раньше!
За его спиной, со стороны палубы, послышался бархатный голос Кати:
- Алеша, вот ты где! Я весь пароход обошла, тебя искала.
Тимур поморщился, опустил пистолет, и вежливо сказал:
- Извините, профессор, я вас сразу не узнал. Вы сегодня плохо выглядите, какой-то синий. Я думал, это убийца к нам пришел, а это вы. Как раз погодка для убийства.
К профессору подошла Катя, и гневно сказала:
- Алеша, ты, почему вышел под дождь? Ты же ранен! Пойдем быстрее в постель.
Из-за спины, Тимура выглянула Анна, и любезно сказала:
- Господа, заходите к нам, мы тут втроем играем в карты. В такую погодку, только в карты играть.
Из каюты подал голос инженер:
- Заходите, господа, проходите к нашему столу, чем больше игроков, тем веселее игра.
Алексей Платонович, вежливо улыбнулся:
- Извините, что помешал вашей игре. Я просто искал свою жену, а играть в карты, сейчас нет настроения.
Анна засмеялась:
- Профессор, эта погода, как раз для карт. Гром, молния и карты! Азарт – на небе и за столом!
- Извините, не могу играть, рука болит, - пояснил профессор.
Купец еще раз, вежливо улыбнулся, пожелал здоровья, и закрыл дверь.
Княгиня заторопила мужа:
- Пойдем быстрее в каюту! А то простынешь, и заболеешь. Тебе нельзя вставать с постели.
Профессор сделал шаг по направлению к своей каюте, но неожиданно остановился, и прошелся до каюты каспийского капитана. Это была последняя каюта, которую он не проверил.
Княгиня по привычке, последовала за ним. Милорадов постучался к Капитону, и тут же заметил, дверь приоткрыта, из дверной щели струится бледный свет. Он громко позвал каспийского капитана. Капитон не отзывался, и профессор вошел. Катя вошла следом, и по привычке плотно закрыла за собой дверь.
На столе горела керосиновая лампа. Около лампы стояла закрытая шахматная доска. На черно-белой доске одиноко стояла черная шахматная королева. Капитон лежал, раскинув руки, на полу, около кровати. Его голова лежала в тени. Алексей Платонович взял со стола керосиновую лампу и подошел к капитану. Капитона ударили чем-то тяжелым по голове, седые волосы были в крови. Кровь еще не успела свернуться и текла на пол. Катя вскрикнула от ужаса, и так схватила мужа за раненую руку, что он еле сдержал стон.
Алексей Платонович поставил лампу на пол, взял еще теплую руку убитого, и пощупал пульс. Капитон был мертв. Алексей Платонович внимательно осмотрел место преступления. В правой руке Капитона что-то белело. Профессор вытащил из руки капитана белый лоскуток, и развернул его. Это был женский батистовый платок с вышитыми инициалами – Щ.А. Платок был чист, без единого пятна крови. Алексей Платонович осмотрел карманы сюртука Капитона. В его кармане нашлись: мужской носовой платок без инициалов, серебряные часы на цепочке, и серебряная сигаретница. Профессор опять положил вещи в карманы хозяина, и еще раз, внимательно осмотрел помещение. Орудия убийства нигде не было видно, значит, преступник унес его с собой, или выкинул в реку.
Катя шепотом спросила его, что он думает, и профессор отрицательно покачал головой. Это должно было значить, что он ничего не думает, и ничего не знает. В принципе, так и было на самом деле. В данный момент у него были трое подозреваемых, но это слишком много, для одного преступления.
Неожиданно, в двери постучались, и Милорадовы испуганно замерли. Профессор машинально положил женский платок «Щ.А.» в карман своего сюртука. Княгиня обмерла от страха, и перекрестилась. Если их сейчас застанут здесь, то каторга на пятнадцать лет им обеспечена. Никто и не будет разбираться, каким образом они оказались, у еще теплого трупа. Человек продолжал стучать. В небе грянул гром. Катя, под этот грохот, подлетела к двери, и закрылась на ключ.
Гром утих. За дверью послышался голос директора. Он принялся долго и нудно упрашивать Капитона, пойти к нему поиграть в шахматы.
Княгиня готова была удушить Кузьмича. Неужели он не понимает, что капитан не хочет играть с ним в шахматы. Через некоторое время, директор все же, это понял и ушел.
Они выждали время, чтобы директор успел войти в свою каюту. Алексей Платонович взял жену за руку, дождался, когда свет молнии погаснет, и вышел с ней из полутемной каюты в черную непроницаемую тьму.
Милорадовы вернулись в свою каюту, словно в райскую обитель. Здесь не было никаких трупов. Профессор попросил жену никуда не выходить, и никому не открывать дверь. Он пойдет к Щукину, чтобы сообщить ему об убийстве Капитона. Катя, испуганно кивнула головой. После только, что увиденного, у нее не было желания бродить по «Щуке», а тем более, кого-нибудь впускать в свою каюту. Убийца бродит по пароходу, и кто знает, к кому он еще зайдет…
Алексей Платонович дошел до капитанского мостика. Ливень заливал окно рубки, но сквозь потоки воды, виднелся тусклый свет керосиновой лампы. Он постучался в дверь, и, не дожидаясь ответа, вошел в помещение. Капитан Щукин курил трубку, рядом лежал раскрытый судовой журнал. Помещение было окутано табачным дымом, словно серым плотным туманом. Иван Андреевич, сквозь туман, вопросительно посмотрел на вошедшего, и профессор сообщил ему об убийстве Капитона Кропоткина.
На лице Щукина ничего не дрогнуло, словно смерть одного из пассажиров, была для него рядовым событием. Милорадов попросил капитана пройти с ним до каюты Капитона, чтобы осмотреть место преступления, и опечатать его, но Щукин идти отказался. Вода может в любой момент подняться, пароход сойдет с мели, и он не собирается, из-за одного трупа, топить всех пассажиров. Тогда, профессор попросил вызвать кого-нибудь из команды, и капитан отправил его к боцману.
Боцман Илья с профессором вошли в каюту Капитона. Милорадов остановился около двери. Илья обошел помещение по периметру, наклонился над убитым: приподнял его голову, посмотрел на лицо, затем поднял по очереди обе руки трупа, заглянул под кровать, и сообщил профессору, что Кропоткина убили. Алексей Платонович вздохнул, и посоветовал поискать на пароходе орудие убийства. Боцман попросил его подождать здесь, он пойдет, проверит пароходный инвентарь.
Профессор остался один. На него навалилась усталость, и сонливость. Лошадиное снотворное ветеринара, давало о себе знать. Он сел на стул, рядом с мертвым Капитоном, и задумался.
Неожиданно, в каюту вошел директор в мокром плаще, и с порога громко сказал:
- А, где Капитон? Я с ним договорился сыграть в шахматы, а он видимо, решил играть в шахматы с вами?
Профессор молчал. Кузьмич подошел к нему, увидел Капитона, и кинулся к двери. В дверях, он натолкнулся на входившего боцмана, и дико закричал:
- Спасите! Убивают!
- Чего орешь, как резаный, - грозно сказал боцман, продолжая загораживать собой дверь.
- Я и есть резаный. Меня пытались зарезать. Я жить хочу! Не убивайте меня! Выпустите меня, умоляю, - взмолился Кузьмич.
- Никто Вас не собирается убивать. Я сейчас все тут опишу, а вы с профессором, как свидетели, подпишите эту бумагу.
- Я все подпишу! Все что надо подпишу! – обрадовался директор, и менее радостно продолжил, - а, кто убил Капитона?
- Мы знаем, так же, как и ты, - хмыкнул Илья.
- Я ничего не знаю, ничего не видел, - пробормотал Кузьмич, и встал подальше от боцмана и профессора.
Илья достал из кармана, бутылочку с чернилами, помятый лист серой бумаги, и в нескольких словах описал место преступления. Алексей Платонович, чувствовал себя, так плохо, что не стал вмешиваться в невероятно краткое описание место преступления. Хотя, в принципе, откуда Илья знает, как вести протокол. Он же не следователь. Протокол был составлен. Кузьмич буквально вырвал у боцмана перо, торопливо расписался, и мгновенно исчез.
Алексей Платонович, чуть задержался. Он поинтересовался у Ильи, что из инвентаря пропало. Тот ответил, что ржавый гарпун, и Милорадов пошел в свою каюту.
В небе продолжало грохотать, и Катя долго не открывала дверь. В краткое затишье, между громами, она доказывала ему, что его голос не похож, на голос ее мужа. Кое как, профессор доказал ей, что он ее муж, и голос раненого, полусонного человека, изменяется в худшую сторону. Наконец, жена открыла дверь, и он, раненый и промокший, попал в свою каюту.
В первое же мгновение, он поискал глазами гарпун Феклы. Гарпун лежал на месте. Он наклонился над ним, и внимательно рассмотрел – ржавый гарпун был чистый и сухой.
Алексей Платонович хотел спать. Катя хотела обсудить убийство. Под ее следственные рассуждения, он медленно, превозмогая боль в руке, разделся, и осторожно лег в кровать. Княгиня, тоже разделась, легла в постель, и задумчиво протянула:
- Алеша, знаешь, что я еще думаю…
- Не знаю…
- Помнишь, шахматную доску Капитона? А, если черная королева на шахматной доске, указывает на убийцу?
- Каким образом?
- Не знаю, каким образом, но ты должен об этом подумать. У тебя это получится. Запомни: черно-белая доска и одинокая черная королева! Думай!
- Хорошо, Катенька, я подумаю. Но можно, я буду думать о королеве завтра.
- А, если завтра уже будет поздно?
- Почему?
- Потому что, этот душегуб, по кличке «черная королева», убьет ночью еще кого-нибудь.
- Не убьет.
- Почему, ты так уверен?
- Потому что этой ночью, никто и носа не высунет из каюты, и убийца тоже. Не такой уж он дурак…или дура…- засыпая, сказал профессор.
Катя еще долго, строила всевозможные версии, но муж ее уже не слышал. Он был в глубоком забытьи, но даже здесь, в его снах, за ним бегала шахматная королева, похожая на Феклу… Это был какой-то кошмар! Черно-белая доска размером с Сенатскую площадь, и Фекла – королева! Кстати, эта свекольная королевна, бегала за профессором с ржавым гарпуном.
Гроза растратила весь свой электрический заряд, но ливень продолжал идти. Вода в реке, прибывала с бешеной силой. После бури, по волнам плыли вырванные с корнем деревья, и всякий деревянный хлам, смытый с берегов. Среди этого хлама были, и старые лодки, и бревна, и частокол, и деревянные настилы пристаней.
Вода прибывала… В какой-то момент, пароход вздрогнул, со скрежетом проехал юзом по песку, приподнялся над водой, и двинулся в опасный путь. Команда «Щуки» была готова к этому. Скоро из трубы повалил дым, и колесо закрутилось. Но плавание «Щуки» было недолгим. Старое, но еще крепкое дерево попало в колесо. Какое-то время, колесо пыталось освободиться от деревянных пут, и натужно, завывая, скрежетало. Но дерево, оказалось сильней, колесо остановилось, и «Щука» пустилась в свободное плавание…
Профессор проснулся, и открыл глаза. За иллюминатором виднелось серое свинцовое небо, по стеклу струился мелкий нудный дождь. Катя спала, и что-то тихо нечленораздельно бормотала. Видно, она проводила свое расследование, и во сне. Алексей Платонович тихо поднялся, и стал надевать серые лосины, по словам Кати, эти лосины, цвета печального глухаря. Раненая рука сегодня почти не болела. Но, почти, не считается, и он чувствовал себя, действительно печальным глухарем. Смерть Капитона, не выходила у него из головы.
Профессор оделся, вышел из каюты и обошел пароход. Обход «Щуки» привел его в еще большее уныние. Пароход, словно заплыл в Саргассово море. С той лишь разницей, что в Саргассовом море, корабли навечно застревают среди непроходимых водорослей. А на Волге, пароход застрял, среди острова из поваленных деревьев.
Помощи ждать было неоткуда. Окружающие берега выглядели пустынными. Волжские суда, в ближайшие два дня постараются не выходить в плавание по Волге. Плывущие деревья опасны для судов, тем более, как часто бывает, на воде видна лишь малая часть ствола. Большая часть дерева, более опасная, плывет под водой.
Профессор прошелся до капитанской рубки. В рубке сидел полусонный Карп. Он закутался в теплый матросский плащ, и щелкал семечки. Шелуху он слаживал на раскрытый судовой журнал.
Алексей Платонович, поинтересовался у юнги, как им с женой перебраться с парохода на берег, и Карп, с каким-то радостным вдохновением сказал:
- А никуда вы не денетесь, мосье, профессор! Сидите, и ждите с нами у Волги погоды. Спасательные шлюпки, кто-то стащил! Теперь будем ждать, когда нас кто-нибудь спасет, и стащит с этой мели.
- Кто мог украсть спасательные шлюпки? Это же не кошелек, и не чемодан, - поразился профессор.
- А я откуда знаю, кто их стащил? Есть такие плохие людишки, что и лодки воруют, и пароходы вместе с пассажирами.
- В первый раз слышу, чтобы пароходы с пассажирами воровали.
Где вы такую ерунду слышали?
- Вы, профессор, а ничего не знаете. Я про это читал в книжке «Пираты Индийского океана».
- Мы же не в Индийском океане. На нашей Волге, пароход не спрячешь в дремучей тропической лагуне. Здесь, и деревянное корыто-то, трудно спрятать. Какая-нибудь бабка, обязательно его найдет.
- Жаль, что здесь не Индийский океан, - вздохнул юнга, и более радостно продолжил, - Когда, я вырасту, то уплыву в Индийский океан, и стану пиратом.
- Карп Петрович, ваша мечта – мечта идиота. Пираты – это убийцы и разбойники с большой дороги. Вернее морские разбойники.
- А, я буду романтическим пиратом. Заведу свой корабль, как у пирата Джимми-бимми, поселю на нем жену, десять детей, и будем жить на нем, как в поместье.
Карп, радуясь, этому пиратскому счастью, махнул рукой по журналу, и половина шелухи семечек свалилась на пол. У профессора защекотало в носу, ему захотелось чихнуть. Он полез в карман за платком, достал женский платок с инициалами «Щ.А», посмотрел на него, и спросил:
- Карп Петрович, скажите, пожалуйста, вы знаете, чей это платок?
Юнга взял платок, посмотрел на него, и радостно сказал:
- Это платок моей маменьки. Видите, вышито «Щ.А.» - Щукина Арина.
- Этот платок вам матушка в дорогу дала?
- Нет, конечно. Зачем, мне ее бабский платок. У меня вообще платков нет. Я же матрос!
- А, как женский платок попал на пароход?
- Откуда я знаю. Может, Иван Андреевич, взял у мамки платок, или она забыла его на пароходе, когда нас провожала.
- Провожала… интересно… я сейчас вспомнил, что на пристани нас провожал один индиец. Вы знаете, почему «Щуку» провожал индиец?
- Конечно, знаю. Я все знаю. Этот индиец, со смешным именем Сингх, хотел купить у Ивана Андреевича «Щуку», а дядя решил продать ее Капитону Кропоткину. Кропоткина убили, и теперь, он наверно продаст ее индийцу. А может, еще кому-нибудь продаст, например боцману, или мне подарит. Я же его единственный племянник. Мой, батя, и Иван Андреевич – родные братья.
- А, почему Иван Андреевич продает «Щуку»?
- У него ревматизм начался, и глаза стали плохие. Дядя еле ходит, и плохо видит.
- Очень интересно. Значит, наш пароход ведет полуслепой капитан…, - пробормотал профессор.
- Ага, полуслепой, полуглухой и безногий капитан,- задорно рассмеялся юнга.
Но скоро смех его затих. В рубке неслышно появился Щукин. Он услышал последние слова Карпа, и отвесил ему увесистую затрещину. Юнга не стал дожидаться продолжения, и выскочил из рубки.
Капитан посмотрел на пол, на рассыпанную шелуху, и скрипнул зубами:
- Вот олух царя небесного. И зачем, я, его взял. Все нервы мне истрепал, дубина стоеросовая.
Алексей Платонович разложил платок на судовом журнале, и спросил:
- Иван Андреевич, это ваш платок?
Капитан посмотрел на платок, и хмуро ответил:
- Не мой.
- Здесь инициалы «Щ.А.».
- Тогда, это платок моей невестки Арины.
- А как он попал на ваш пароход?
- Откуда я знаю? Может, Арина забыла его здесь, или Карп его принес. И вообще, что вы пристали к этому платку. Вам, профессор, больше заняться нечем? У меня труп на пароходе, а вы с каким-то бабским платком пристали, - занервничал капитан.
- Этот платок я нашел в руках убитого Капитона.
- Чушь какая-то.
- Как вы думаете, почему Капитон перед смертью, держал в руках этот платок?
- Откуда я знаю. Идите у него, и спросите - если он ответит. И вообще, я не понимаю, при чем здесь женский платок? Не из-за платка же его убили.
- И, тем не менее, я буду, о многом Вас спрашивать. У меня есть некоторые догадки по поводу убийства Кропоткина, но мне нужны доказательства. Иван Андреевич, я знаю, что вы хотели продать Кропоткину пароход. Он эти деньги вез с собой?
- Нет, конечно. Он же не дурак, такие деньжищи возить с собой. Капитон должен был расплатиться со мной в Астрахани. Кажется, его деньги лежали в банке «Лиман».
- Я помню, у Феклы рыбная компания называется «Лиман». А, банк «Лиман», тоже принадлежит Садовской?
- Я точно не знаю, но вроде бы, этот банк принадлежит ее брату.
- Еще вопрос, ответьте любезный. Вы нашли, чем убили Кропоткина?
- Утром боцман нашел. У нас пропал судовой молоток. Весь пароход обыскали, его нигде нет. Наверно он уже в Волге лежит. Еще пропал ржавый гарпун, но я его видел у Феклы. Она наверно решила похудеть, вот и носится с ним по пароходу…
Профессор хотел еще что-то спросить, но в рубку вбежала Садовская и запричитала:
- Украли, ограбили! Ирод окаянный! Давайте мне лодку, я догоню их, и прибью этого жеребца.
- Что опять случилось? – недовольно спросил Щукин.
- Дочку украли, и мои бриллианты украли! – закричала Садовская.
- Кто украл?
- Этот доктор лошадиный. Я думала, раз он - доктор, то порядочный человек, а он грабитель. Дайте мне матросов и лодку, я их догоню, и сверну башку этому лошаднику. Вы не переживайте, капитан, я вам хорошо заплачу – и вам, и матросам.
- У меня нет лодки. Ветеринар ночью сбежал с вашей дочерью, на моей спасательной шлюпке.
- А, вторая шлюпка?
- Вторая, тоже пропала. Ее, или ветеринар скинул, или кто-то другой.
- Вы капитан или нет! Что у вас на пароходе творится! Если бы я знала, что у вас тут творится, я бы, вас заранее прибила. Что мне теперь делать? Что делать? Моя доченька! Моя Каролина! Моя девочка! Что мне делать?
- Готовьтесь к свадьбе, - хмуро предложил капитан.
- Что-о-о! Вот вы чего все добивались! Сговорились с этим лошадиным босяком мои бриллианты прибрать! Да вас, за такие дела разорить надо! Я этим займусь. Вы еще пожалеете, что связались со мной. Я у вас последнюю лодку отберу, последний канат, последний ржавый гарпун. Пойдете у меня по миру, капитан щучий… – дальше пошла виртуозная матросская брань, но скоро бранные воинственные слова у Феклы иссякли. Она махнула рукой, и унеслась неведомо куда…
Щукин отвернулся от профессора, достал трубку и принялся набивать табак в трубку. Руки его дрожали…
Алексей Платонович вернулся в свою каюту. Катя уже проснулась, но все еще оставалась в голубом кружевном пеньюаре. Она сидела за столом, подперев подбородок рукой, и думала. На столе лежали исписанные листы бумаги. Каждый лист, был подписан именем одного из пассажиров. Ниже, столбиком шли подозрения, которые княгиня собрала на них. Алексей Платонович подошел к столу, случайно взял лист с именем Фекла, прочитал его, и положил на стол. Катя внимательно наблюдала за ним, и когда он положил лист, она вдохновенно сказала:
- Алеша, у меня есть прекрасная версия. Пропавший муж Феклы, и его пропавшая любовница, плывут на этом пароходе, только под другими именами.
- А, почему они плывут с Феклой? Чтобы она их узнала, и выкинула за борт?
- Неужели ты не понимаешь? Они хотят ее убить, и забрать себе, ее состояние.
- Почему же они убили прокурора и Кропоткина? И, зачем они пытались убить меня и директора?
- Чтобы прикрыть убийство Феклы. Вы четверо – это ширма.
- Нет, Катенька, это надуманно. Убить четыре человека, чтобы потом убить пятого – слишком неправдоподобно. К тому же, такими убийственными темпами, можно не дожить до пятого убийства, и его поймают раньше.
- А, может вы что-то видели? И убийца решил вас убрать с дороги.
- Я ничего не видел. И потом, я глубоко сомневаюсь, что Фекла не узнает своего мужа через несколько лет.
- А, если, ее муж, Кузя, хорошо изменил внешность? А, любовницу, Фекла вообще никогда не видела.
- Если даже принять, то, что ее, Кузя, феноменально изменил внешность, то голос человека изменить никак нельзя. Я думаю, Фекла узнала бы своего мужа, в любом обличии. Она женщина умная, и если бы она взялась искать убийцу, то нашла бы его быстрей меня.
- А, я думаю, что Фекла – настоящая свекла! – возмутилась княгиня.
- Я не буду с тобой, душенька, спорить. Если ты, говоришь свекла, значит - свекла. Женщины лучше разбираются в свекле.
- Ты меня опять хочешь обидеть? – обиделась Катя.
- Катенька, душенька, что ты от меня хочешь? – миролюбиво пробасил он.
- Хм-м-м… прочитай мои другие версии, - княгиня протянула ему стопку листов.
Он прочитал, отложил листы и молча вышел. Катя обиделась. Ведь у нее такие прекрасные версии. И, хотя их слишком много, но одна из них - точно правильная. Потому, что по ее многочисленным версиям, даже матросы, имели три революционные причины убить: прокурора, капитана, директора и профессора. Если их, конечно, революционно обработал бывший студент Лимонов.
И даже капитан «Щукин» присутствовал в ее версиях. Он должен был продать пароход Капитону Кропоткину, так как задолжал коммерческому банку «Лиман» крупную сумму, и должен был срочно расплатиться с банком. А, вдруг он не хотел продавать свою любимую «Щуку»?
Профессор прошелся по пароходу, поговорил с каждым пассажиром, затем занялся судовой командой. Провести обстоятельный опрос, было не трудно. «Щука» застряла среди волжского деревянного моря, на неопределенно долгое время. Времени у всех было непочатый край, поэтому свидетели с большим удовольствием высказывали все свои версии и подозрения.
Единственный, до кого Алексей Платонович не добрался, это был капитан. Щукин закрылся в своей каюте, и на все просьбы поговорить с ним не откликался. По словам юнги, у капитана, от всех этих неприятностей, отказали ноги и глаза, и он никого не хочет видеть.
После этого печального сообщения, Алексей Платонович попросил юнгу, через двадцать минут собрать всех в кают-компании. Капитана, боцмана, и юнгу он тоже пригласил в кают-компанию - они нужны для задержания преступника.
Профессор вернулся в каюту, и попросил Катю, все еще одетую в голубой пеньюар, срочно, за 15 минут одеться. Через двадцать минут, они должны быть в кают-компании, где он сообщит имя преступника. Княгиня переоделась, как никогда быстро – за 8 минут. Это был ее личный рекорд, если взять во внимание, что ее горничная осталась в поместье. Так что можно сказать, что она оделась со скоростью света, и в свете этого разоблачительного действия, княгиня надела черное бархатное платье, черные кружевные перчатки, и жемчужное ожерелье, символизирующее морские слезы. В данном случае, эти слезы были речные.
Милорадовы вышли из каюты, и направились на следственное собрание. Погода была пасмурная. С неба продолжал моросить мелкий дождь, и серенькая туманная пелена, закрывала приволжские дали. Этот дождливый туман, был такой плотный, что в какой-то миг, профессору показалось, кроме парохода, и небольшого пространства вокруг него, ничего не было: ни городов, ни сел, ни пристаней, ни других людей. В это же мгновение, Кате привиделось, что они с мужем попали в бескрайний океан, и в этом океане, существовал только пароход «Щука», и небольшая команда на нем. Они, оба на миг остановились, и вгляделись в даль, пытаясь что-либо увидеть. Но ничего не увидели, и торопливо пошли к людям.
Когда чета Милорадовых вошла в кают-компанию, все уже были в сборе. Алексей Платонович, отметил про себя, что в первый раз в жизни он видит, чтобы все приглашенные пришли вовремя. Обычно, на любое собрание, бал или именины, кто-нибудь да опоздает. Но видно, сегодня был другой, более нерадостный повод, поэтому в кают-компанию явился даже «безногий» и «полуслепой» (по признанию Карпа) капитан Щукин.
Катя пристально оглядела собравшихся, и села на свободный стул. Профессор сел во главе стола, и тоже внимательно оглядел застывших в напряжении пассажиров. Боцман, юнга и капитан, как он и просил, сидели у дверей каюты, перегораживая выход.
Настенные часы с бронзовыми зубастыми щуками, пробили полдень, но никто не взглянул на часы. Все неотрывно смотрели на профессора Милорадова. Он уже собрался начать трудный разговор, но в дело вмешалась Садовская. Она окинула ехидным взглядом присутствующих, и громогласно заявила:
- Наконец-то мы узнаем правду.
- Правду? – усмехнулся купец, и многозначительно продолжил, - иногда, эту правду лучше не знать.
- На что вы намекаете? – вспыхнула Фекла.
- Я намекаю на Вас, - отрезал Тимур.
- А, я буду, в ответ на вашу клевету, намекать на вашу парочку. Я знаю, что убийцы – это вы: ты и твоя болонка Анна, - многозначительно улыбнулась Фекла.
Анна вскочила с места, и крикнула:
- Проклятая свекла! Это неправда! Убийца! Ты хочешь все свалить на нас. Мы с Тимуром видели, как ты ходила к Капитону, прямо перед его смертью.
- Ну и что тут такого? Может, мне Капитон пришелся по сердцу. Может, я, как увидела его, так влюбилась, так влюбилась, что захотела, чтобы он стал моим мужем. Ты тоже, вдовушка, и тоже мечтаешь женить на себе Тимура, а мне, что нельзя завести себе нового мужа? Запомни, милочка, я самая видная невеста на всем Поволжье. У меня есть то, чего нет у тебя. У тебя, одна красота, а я женщина не только видная и статная, но и богатая. А, Капитона, я не убивала. Я ходила к нему по амурным дела -. предложила ему жениться на мне. Он отказался, я очень обиделась, и ушла. Кстати, когда я уходила, он был жив и здоров. А, если кто его и убил, то это ты с Тимуром, или директор. Капитон меня выпроводил, так как к нему должен был прийти директор, чтобы играть в шахматы. Вот он и убил Капитона!
Теперь вскочил директор:
- Мадам, Фекла – вы подлая женщина! Это неправда! Вы хотите отправить на каторгу безвинного человека! Я не убивал Капитона! Я пришел к Капитону, а он мне сказал, прийти позже, так как к нему должен был кто-то прийти. Потом я пришел второй раз, но мне никто не открыл. А в третий, мой приход, я увидел профессора. Он сидел на стуле, около мертвого Капитона, и думал. О чем он думал, я не знаю. Но зато, я знаю, кто убил Капитона – это инженер Антон. Когда, я в первый раз ушел от Капитона, то прошел на мостик чтобы полюбоваться молниями. И оттуда, я увидел, как из каюты Капитона вышел инженер. Это правда!
Инженер возмутился:
- Неправда! Я приходил к Капитону, чтобы позвать его играть в карты. Нам не хватало для преферанса четвертого человека. Капитон отказался играть в преферанс, я и ушел. Он сам, после моего ухода закрыл дверь.
Кузьмич выдвинул еще одну версию:
- А, еще я видел в эту грозу, как Лимонов бродил по пароходу. Выглядел, он как сумасшедший студент! Может, это он убил, в припадке грозового безумия! А еще, я видел, как художник валялся в дверях без сознания. Наверно, он убил Капитона, а потом, не выдержав этого душегубства, грохнулся на пол.
Художник побледнел, и, широко открыв глаза, оглядел собравшихся:
- Это неправда! Я не убивал Капитона. Я потерял сознание, потому что ко мне приходил вурдалак – синий - пресиний. Кстати, он очень походил на профессора. Конечно, это был не Алексей Платонович,
но вурдалаки любят притворяться знакомыми людьми.
Студент Лимонов кисло посмотрел на художника, потом на Кузьмича, и усмехнулся:
- Я бы, на месте убийцы, убил не Капитона, а директора гимназии! Кстати, когда я гулял по пароходу, я подумал, что убийца, это вы – Кузьма Кузьмич. Во-первых, вы тоже сумасшедший директор, во-вторых, все убийцы любят свои убийства сваливать на других.
Кузьмич выпучил глаза, и открыл рот, чтобы возмутиться, но тут уже возмутилась Катя:
- Алеша, почему ты молчишь? Говори скорее правду.
Алексей Платонович, почесал переносицу и глухо пробормотал:
- Правду… представьте себе, Катенька, мне страшно говорить правду, а вдруг я ошибаюсь? Извините, господа, сейчас начну… Когда, я волнуюсь, ко мне всегда приходят на ум, какие-то отвлеченные, совсем не к месту истории. И сейчас мне на память пришла старая сказка о Правде. Вы все, очень часто вспоминали эту правду, поэтому я сначала расскажу эту «правдивую» сказку. Профессор не успел начать сказку. В дверь кают-компании заглянул старый матрос, и многозначительно кивнул ему. Алексей Платонович встал из-за стола, подошел к матросу, взял у него, что-то завернутое в бумагу, развернул ее, посмотрел, довольно улыбнулся, поблагодарил матроса, сложил это что-то в свой карман, и вернулся на прежнее место.
- Теперь, господа, у меня есть доказательства. По моей просьбе, матрос Кукуев и Василенко обыскали каюты, и нашли то, что может определить убийцу. Но вернемся к сказке о правде. Раз уж, я обещал рассказать ее, то расскажу. Хотя эта сказка, сознаюсь вам, нужна была мне для затягивания времени. Я ждал результатов обыска, поэтому теперь могу спокойно рассказать эту сказку и потом перейти к более важным вещам:
- Послали жители одного села своего представителя на поиски Правды, чтобы он нашел ее и рассказал им, какая она. Пошел мужик, искать эту правду. Много гор он перешел, много рек и морей переплыл. Наконец-то в одной деревне, сказали ему, что Правда живет поблизости, вот на той высокой горе. Полез мужик в гору: шел, лез, карабкался, и, наконец, добрался до вершины.
Смотрит, стоит перед ним бедная дырявая лачужка. Входит он в эту лачугу, и видит Правду. А, она такая страшная, и безобразная, что сил на нее нет глядеть. Расстроился мужик, и говорит:
- Эх, столько сил потрачено зря. Как же я вернусь, и расскажу односельчанам, что правда, такая страшная. Они же расстроятся, и не поверят мне.
А, Правда ему беззубым ртом отвечает:
- А, ты соври им что-нибудь. Все равно, никто не хочет знать Настоящую Правду.
***+++
В своем расследовании, я тоже искал правду, и исходил из того, что вы все говорите правду. Все пассажиры «Щуки» утверждали, что никогда не видели друг друга, и ничего общего между ними нет. Я решил в это поверить. Но ведь должно было быть то, что связывало: прокурора, директора гимназии, профессора, капитана Капитона, и болонку Коко. И я все-таки нашел то, что искал. Мы все четверо были пешки в чьей-то игре. В игре, где призом был пароход «Щука».
Начну с первого преступления: исчезновения прокурора Коршунова. Хотя лучше было начать с убийства Капитона, именно он, главное звено в цепи этих преступлений.
Но я, начну с альфы. Первый наш совместный обед. Прокурор Коршунов рассказывает уголовные истории из своей практики, и под занавес сообщает нам, что «он самый неподкупный прокурор, у него полно своих денег - много денег». Из этого диалога, все поняли, что у прокурора денег много, и они находятся в банке на его счетах. Но кое-кто, мог подумать, что прокурор везет с собой много денег.
Именно, так подумал юнга. Сегодня утром, Карп мне признался, что почти весь тот обед, он подслушивал под дверью. Позже, он наши разговоры, пересказал боцману, коку и матросам.
Но вернемся к исчезновению прокурора. Перед ужином, все пассажиры в каютах. Капитан Щукин за штурвалом парохода. Боцман Илья наказал юнге почистить на камбузе два казана – ни позже, ни раньше.
Я выхожу из каюты прогуляться. Боцман у трапа отчитывает юнгу, и вытирает пот со лба, хотя с Волги дует прохладный предвечерний ветерок. Сегодня утром я выяснил, что юнга должен был чистить казаны примерно час, но он почистил только один казан, второй оставил - на потом, и побежал, звать пассажиров на обед. По его собственному признанию, это было интереснее, чем чистить казаны.
Итак, я выхожу из каюты, и вижу, как боцман отчитывает юнгу, бросившего грязные казаны. Увидев меня, Илья стучится в каюту прокурора. Никто не открывает, и он, опять вытирая пот со лба, уходит. Дальше, уже созывает пассажиров на обед Карп.
Со стороны эта история выглядит невинно, если бы не одно несоответствие. Как правило, именно, юнга зовет пассажиров в кают-компанию. Это его обязанность. Боцман этими делами не занимается. И следующее, когда Карп, спускался по трапу, он видел, что Илья идет к нему навстречу, от каюты Коршунова, а затем, в моем присутствии, боцман опять идет звать прокурора на ужин. Зачем, ему два раза стучаться в одну и ту же каюту?
Это нужно было для того, чтобы Карп больше не стучался в эту каюту, и раньше времени не выяснилось, что прокурора уже нет.
Прокурор не пришел на ужин, и если бы не мадам Садовская, то его бы не хватились до следующего утра. А потом ищи, свищи: кто, где был, в этот огромный промежуток времени, между обедом и следующим утром.
Но из-за мадам Садовской, время несколько ужалось. Ей после ужина, срочно понадобилось поговорить с прокурором. Закрытые двери, и спящие прокуроры, для нее не существуют. Она подняла панику, и вызвала капитана Щукина. Затем, заметьте, капитан своим собственным ключом открыл дверь прокурора.
Коршунова в каюте не было, и на пароходе тоже. Прокурор уже плыл по дну Волги. Так, как я сомневаюсь, что его столкнули в реку живым, чтобы он потом всем рассказал, кто его скинул за борт.
Я уверен, прокурора Коршунова убили из-за денег, которых у него не оказалось. Я точно, не знаю, были ли у прокурора с собой деньги, но думаю, что он возвращался домой без денег. Это обычная история – потратить все деньги в гостях. Как я узнал, Коршунов ездил в Нижний Новгород, к своим многочисленным родственникам.
Поэтому из моей версии следует, что произошло обычное убийство с целью грабежа. Боцман вызвал прокурора на палубу, ударил его по голове и скинул в реку. Потом обыскал каюту, денег не нашел, закрыл дверь ключом из капитанской связки и вернул ключ на место – в каюту Щукина. Илья был спокоен – конечно все решат, что пьяный прокурор сам свалился в реку.
Капитан Щукин прервал профессора, с каким-то бесстрастным, безвольным голосом:
- Профессор, хватит нам рассказывать сказки. Я, Илью знаю, больше двадцати лет. Он еще юнгой плавал на моем пароходе. Поэтому, я отвечаю за него. Илья, никогда не тронет даже мухи.
- Конечно, мухи он не тронет, но ради парохода, он убьет сотни людей. Любезный, Иван Андреевич, вы обещали Илье Донских продать свою «Щуку»? – вежливо спросил Алексей Платонович.
- Обещал. Но у него сейчас нет таких денег, ему еще надо подкопить, а я, так долго, ждать не могу. Мне надо срочно отдать банку огромный долг. Так получилось, что я взял в банке «Лиман» крупную сумму, под залог своего пароход. Мой брат Павел, отец Карпа, хотел открыть свое собственное дело. Его торговое дело вначале вроде бы хорошо пошло, а потом он, неожиданно прогорел. А деньги, надо отдавать сейчас, иначе я, или мой брат сядем в тюрьму.
Недавно ко мне с покупкой парохода, обратился Капитон Кропоткин, и я решил, продать «Щуку» ему. Все-таки свой брат, тоже капитан, - пояснил капитан, затем он повернулся к Илье, и устало сказал, - Илья скажи, профессору, что он городит чушь.
Боцман вздохнул, пожал плечами, и тоже вяло сказал:
- Я не знаю, что случилось с прокурором, но профессор прекрасно знает, что Иван Андреевич, открыл каюту прокурора своим ключом. Я к ключам капитана доступа не имею.
- Илья, ты, что совсем охренел! Ты, что хочешь сказать, что это я убил прокурора! – вскинулся капитан.
- Я ничего не хочу сказать. Может это были вы, может ваш племянник Карп, повинен в смерти прокурора, а, скорее всего, Коршунов сам спьяну упал за борт.
Все присутствующие, с интересом посмотрели на профессора. Он многозначительно вздохнул, и продолжил:
- Вернемся к нашей пароходной истории зубастой «Щуки». После исчезновения прокурора, я гуляю по пароходу, и случайно захожу на левую, безлюдную сторону. Там, я вижу, как юнга, подглядывает в замочную скважину пустой каюты.
Я останавливаюсь около него, и завожу совершенно безобидный разговор. Карп пять минут морочит мне голову, потом его снова, как и в прошлый раз, зовет к себе боцман, а я иду гулять дальше.
Илья подумал, что я выспрашиваю юнгу, по поводу смерти прокурора, и он решил избавиться от мальчишки.
Буквально, через десять минут, после нашего разговора, юнга падает в воду, и чуть не погибает под колесом парохода. Карп до сих пор не знает, кто его столкнул в реку. Он только помнит, что остановился у перил, и наклонился к воде, чтобы посмотреть на радугу от колеса.
Юнга в воде. Его затягивает в поток воды идущий к колесу. Я кричу, чтобы остановили пароход, и опять первый прибегает со спасательным кругом боцман. В принципе, этот круг вряд ли помог бы мальчишке, поток воды, прихватил и этот круг, а потом, от него остались одни лохмотья.
Еще раз повторяю, по-моему, мнению, именно, разговор со мной, привел к тому, что Карп полетел в воду.
Профессор посмотрел на боцмана. Тот бесстрастно посмотрел на часы с щуками. Капитан, опустив плечи, уныло посмотрел в пол.
Фекла грозно крикнула:
- Проклятый душегуб! На ребенка руку поднял! А еще боцман называешься…
Алексей Платонович прервал Феклу, и продолжил:
- Теперь перейдем к покушению на директора. Кузьма Кузьмич пострадал из-за плевков юнги…
По кают-компании прокатился легкий смех, и профессор улыбнулся:
- Господа, я не оговорился. Карп стоял и плевался в Волгу. Игра состояла в том, чтобы плюнуть, как можно дальше. За этим оплевывающим занятием его застал директор. Он схватил юнгу за ухо, отругал, и приказал передать капитану и боцману следующие слова.
- Я все вижу и слышу. Передай это, обязательно капитану и боцману. Если ты еще раз плюнешь в Волгу, я оборву тебе уши.
Юнга ничего не сказал капитану Щукину о своей игре, так как знал, что тот ему, сам за эти плевки, оборвет уши. Но он передал, часть этого разговора боцману, и сказал следующее:
- Директор попросил передать вам, что он все видит и слышит.
Про свои плевки, Карп опять решил промолчать. Боцман воспринял это, как намек на то, что Кузьмич что-то знает, потому попытался убить его, а потом, выкинуть за борт. Пусть потом все гадают, что случилось: то ли сам упал, то ли его скинули.
На счастье директора, старый нож, украденный на камбузе, сломался, и все обошлось. А я, в тот раз, отметил, что пароход очень удобное место для убийства. Все улики и трупы летят за борт, и дело с концом. Нет трупа, нет и преступления. Но в это раз, бог помиловал директора, - нож сломался, Кузьмич дико закричал, и боцман скрылся с места преступления…
Директор вскочил со стула и возмущенно сказал:
- Карп – ты настоящий обормот! Из-за тебя, меня чуть не убили! Господа, я хочу воспитать в этих остолопах - доброе и светлое. А, меня, за это пытаются убить! Никакой благодарности!
Юнга втянул голову в плечи, и прикрыл пылающие уши. Профессор предложил Кузьмичу успокоиться, и продолжил:
- Если исчезновение прокурора, оставалось открытым: то ли его скинули за борт, то ли он сам упал пьяный, то покушение на директора уже было явным.
Но плавание продолжается, и все ближе Астрахань, где капитан Щукин продаст пароход капитану Кропоткину. Боцман люто ненавидит покупателя «Щуки», и решает убить Капитона, пистолетом Тимура. В этом случае, за убийство Кропоткина ответит купец Рамазанов. Тогда, и покушение на директора припишут ему.
На другой день, Тимур, помня о вчерашнем ранении Кузьмича, и из опасения за свою жизнь, гуляет по пароходу с пистолетом во внутреннем кармане сюртука. Оружие Рамазанова, не видел, только слепой. По крайней мере, мадам Садовская заметила это, и рассказала нам с Катенькой. Видимо, боцман тоже видел пистолет. Он опять идет в каюту капитана, берет ключ от каюты Тимура, и крадет пистолет.
Следующим этапом было убийство Капитона Кропоткина. Но и тут все пошло наперекосяк. Тимур, слишком быстро заметил пропажу, и, по приказу Щукина, матросы кинулись искать оружие.
Хранить пистолет на пароходе стало опасно, поэтому боцману пришлось срочно стрелять в меня, чтобы опять же, все предыдущие покушения, свалить на купца. Может, я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, я попал под обстрел, просто потому, что стоял на палубе в одиночестве.
После выстрела, Илья выбросил пистолет в воду. На звук выстрела прибежали Тимур, Анна и боцман. Опять боцман!
Я из-за боли, и головокружения, не учел сильный, порывистый ветер, и показал совсем не то место, откуда стрелял нападавший. Тем не менее, именно Илья, первый нашел пистолет. Вероятно, он решил воспользоваться этим пистолетом позже, и в грозу, довершить злодеяние.
Но предусмотрительный Тимур больше не расставался с пистолетом. Он носил его с собой.
Потом, началась гроза - самое удобное время для убийства. Боцман берет платок с инициалами «Щ.А», скорее всего его забыла невестка капитана Щукина, и отправляется к Капитону.
Теперь, Илья хотел убить сразу двух зайцев. Убить покупателя Кропоткина, и отправить владельца парохода Щукина на каторгу. Видимо, он все же надеялся, купить «Щуку» у отца Карпа. Только купить, подешевле, за те деньги, что он успел накопить.
Кропоткин открывает боцману дверь, поворачивается спиной, и идет к столу. В это время, Илья наносит ему удар пароходным молотком, потом положил платок с инициалами в руку убитого, и уходит. Вспышки молнии: то освещают пароход, то все погружается во тьму, поэтому исчезнуть из каюты невидимым, несложно.
Капитон мертв. Я нахожу платок. В дверь стучится Кузьмич, и я машинально кладу платок в свой карман. Честно говоря, меня сразу насторожила такая явная улика.
Затем, я сообщаю об убийстве капитану Щукину. Тот, не может покинуть капитанский мостик, и отправляет осматривать место преступления боцмана. Илья приходит, и начинает осматривать убитого странным образом. Он поднимает голову Капитона, потом поднимает обе его руки, и заглядывает под кровать. Его интересует платок «Щ.А», но он уже в моем кармане, и боцман, откровенно расстраивается. Но понял я это, только потом, когда собрал все данные.
Боцман криво усмехнулся:
- Все это чушь! Одни ваши домыслы!
- Сегодня утром, я составил подробный список: кто, где находился на время всех убийств. Вы единственный, кто при каждом преступлении, был в не поле зрения. Вы - единственный! Остальные, при том или ином преступлении находились на глазах других людей.
Капитан Щукин, во время всех происшествий стоял у штурвала. Это подтвердит юнга, и несколько матросов. Стоит еще уточнить, для непосвященных, если капитан стоит на вахте, то вы свободны, и наоборот. Тимур, Антон и Анна, практически все время находились в своем триумвирате. Садовская Фекла во всех случаях была вместе с дочерью.
Остаются художник Саша, и студент Прохор. После покушения на директора, я отметил угол наклона ножа, вонзенного в спину директора. Человек, который ударил Кузьмича ножом, должен был быть примерно его роста – или чуть выше, или чуть ниже. Художник, слишком высок для этого удара. Студент и юнга слишком низкие.
Кстати, Илья, вы напрасно считаете, что у меня нет никаких улик. Вы все видели, как матросы передали мне главную улику против вас.
Боцман напряг лицевые мускулы. В кают-компании воцарилась гробовая тишина. Кажется, все перестали даже дышать.
Профессор неторопливо достал из кармана бумажку, свернутую, на подобие конверта. В мертвой тишине развернул ее, взял ключ, и поднял его вверх:
- Видите – это слепок с ключа от каюты капитана. С ним вы могли входить в каюту капитана, и брать ключи от любых пассажирских кают! Этот ключ, матросы нашли в вашей каюте в потайном месте!
Капитан Щукин, с побледневшим, лицом, повернулся к боцману, и убитым голосом, спросил:
- Илюша, это правда?
К лицу Ильи, прихлынула кровь. Он вскочил, и, срывая голос, крикнул:
- Это ложь! Я его выбросил за пять миль отсюда…
Капитан побледнел, и схватился за сердце. В каюте наступила гнетущая тишина. Было слышно, как монотонно идет дождь.
Через несколько мгновений, боцман, понял свою оплошку, повернулся к капитану, и отчаянно крикнул::
- Ты мне обещал продать «Щуку»! Мне! Мне!
Щукин отвернулся от него. Илья кинулся к выходу, и дверь за ним с грохотом захлопнулась.
Следом за ним, кинулись: купец, инженер, и юнга.
Фекла довольно вздохнула:
- Сейчас, мужики этого боцмана прибьют!
Капитан медленно встал, и шаркая ногами, ушел.
Анна заплакала:
- Алексей Платонович, а мою Коко, тоже боцман убил?
- Ваша Коко слишком много лаяла, и мешала передвигаться тихо и незаметно. Но, мне кажется, Коко жива. Он ее просто скинул в Волгу, а собаки обычно доплывают до берега. Ищите ее в ближайших деревнях.
Анна перестала плакать, и улыбнулась. Фекла недовольно поджала губы, словно одно воспоминание о Коко, портило ей настроение.. Директор погладил Садовскую по плечу. Студент зевнул. Художник влюбленным взглядом посмотрел на Анну.
Катя обратилась к мужу:
- Алеша, а где вы нашли ключ?
Профессор пожал плечами:
- А мы его и не находили. Я сразу предположил, что тот ключ уже давно лежит на дне. Поэтому, я попросил матросов принести мне любой ключ, завернутый в бумагу. Конечно, чтобы он был внешне похож.
Дверь открылась. В кают-компанию вернулись мокрые Тимур, Антон и Карп. Юнга, с порога, принялся рассказывать, о том, что произошло с боцманом.
Илья спрыгнул с парохода, и побежал по бревнам к чистой воде, надеясь доплыть до берега, поросшего густыми кустами черемухи. Через несколько прыжков, он подскользнулся на мокром бревне, и упал на спину. Тяжелые бревна под его тяжестью, разошлись в стороны, открывая полынью. Боцман мгновенно ушел под воду. Бревна плотно сомкнулись над ним, как будто кто-то невидимый, закрыл эту полынью неподъемной бревенчатой крышкой.
Как только Карп закончил рассказ о гибели боцмана, Фекла, Анна и Катя образовали дамский кружок, и принялись бурно обсуждать, случившееся. Антон предложил мужчинам сыграть в карты: в виду ненастной погоды, и продолжительной стоянки. С картами – время летит веселее. В ответ, директор предложил вместо карт, шахматы – они развивают мозг и интеллигентность. Алексей Платонович отказался и от веселых карт, и от интеллигентных шахмат. Он оставил Катеньку в дамском обществе, и пошел в свою каюту дописывать статью. Время не ждет, и следом за статьей – его ждет следующая ненаписанная книга.
Выйдя из кают-компании, он остановился, вдохнул свежий воздух, напоенный ароматом мокрой листвы, и решил немного прогуляться. Дождь продолжал упрямо поливать Волгу. Пароход продолжал стоять посреди деревянного острова, словно привязанный за невидимый якорь. Но теперь, Алексей Платонович взглянул на бревенчатый остров по другому. То, что вначале казалось устойчивым, и незыблемым, на поверку оказалось – неустойчивым и зыбким. Да и сам, пароход, из-за которого развернулось столько трагедий, показался ему другим…
Алексей Платонович вернулся в тихую каюту, снял плащ, сел за стол и положил перед собой чистый белый лист бумаги с вензелем.
Черные каллиграфические буквы, понеслись по белому листу.
«Венеды, венеты - это славянские племена, и античные авторы очень часто в своих трудах упоминали о них.
О венедах писали: Софокл, Старабон, Геродот, Евдокс и многие другие авторы. Например, Евдокс, упоминает об ископаемых рыбах подле озера Аскании, что под Кием в Италии. Древний Кий – это город венедов на первой их родине в Малой Азии. Но это древнее имя было сохранено и на берегах Днепра, куда пришла вторая волна переселенцев венедов.
Есть много свидетельств того, что многие племена Малой Азии и юго-восточного Причерноморья говорили на одном наречии, что так же говорит об их общих корнях. Так пола-поляне населявшую Киевскую Русь это те же венеды-славяне. Но если, слово поляне одного корня, то можно найти это место на географическое карте Малой Азии. Прежде всего, родина венедов Пафлагония. На месте Пафлагонии во 2 тыс. до. н. э. известна земля Пала. Пала исконное название Пафлагонии. На египетских изображениях хеттские
(палийские, пафлагонские) воины, захваченные Рамзесом в битве, изображены с длинными чубами и европейской внешностью. На панно сохранившееся в Венеции (Венедии), западной родине венедов, так же видны длинные чубы. Отметим что венеды пришли в Венецию из Пафлагонии (Палы)
Проведем аналогию с чубами фракийцев и славян на Днепре
Венеды многочисленное племя и за многие века дали начало множеством племен тех же венедов, но с другими названиями. Венеды - праславяне продвинулись далеко вперед, не только в Европу но и вглубь Азии. Регионы расселения славян – венедов Карпаты, Дон, Ока, Прибалтика, Сев. области германии, Галлия.
Вся история человечества это непрерывный процесс движения: переселения, разделения, и объединения. Племена долгое время соседствующие друг с другом, постепенно и неумолимо сближались, соединялись культурными и языковыми узами, образовывая новые народы, и новые государства.
Точно таким же образом образовалось первое русское государство - Киевская Русь.
*4 апреля. 2010 г.
Пароход Щука
© Copyright: Юрина Наташа, 2010
Свидетельство о публикации №210122800863
Свидетельство о публикации №210122800863
Рецензии