Медиум 19,

Когда Уотсон вернулся, я снова смотрел туманные картины. Было около часу ночи.
- Гастингса я не застал, - сказал он нервно. – Лестрейда тоже. Был там другой какой-то сержант, Хэглин по фамилии. Говорит, - тут Уотсон противно изменил голос, подражая, по-видимому, не столько сержанту, сколько своему представлению о нём. - «Вы ведь уже не первой молодости, а жене, говорите, двадцать лет. Могла и с любовником сбежать».
- Но искать-то будут? – меня сантименты не очень интересовали.
- Обещали.
И для него наступило самое трудное – бездействие. Спать он не мог – куда там! То мерил шагами гостиную, то, оседлав стул, принимался грызть ногти. Он мне здорово мешал, но заставить его сидеть и молчать, если это вообще реально, значило бы спровоцировать удар или, как минимум, нервный срыв. Я заставил его сварить кофе.
- А для вас самого чай. Кофе вам сейчас не стоит – с сердцем может плохо стать.
- Холмс, но что это? Вы говорите, надо думать. Значит, вам хотя бы есть над чем думать.
- Я думаю, по правде сказать, над тем, что будет, если спроецировать диапозитивы в темноте на стекло.
И снова Уотсон не удивился. Он знал меня слишком хорошо.
- Ничего не будет, - сказал он. – Луч пройдёт сквозь стекло, и никакого изображения на нём не получится.
- Это, если стекло обычное и перпендикулярно лучу. А если матовое? Выпуклое? Вогнутое? Зеркальное? Неравномерной толщины? Повёрнутое под углом?
- Раух очень хороший оптик, - сказал Уотсон. – Но сейчас он спит.
- Элизабет Бедоз рассказывала, что Смерть, сидевшая в экипаже, схватила её и втащила вовнутрь, - задумчиво проговорил я. – Она рассказывала об этом своей матери, а та мне.
- В этом была хоть какая-то корысть, - Уотсон, оказывается, думал в унисон со мной. – Мне никогда не найти денег на золотой саркофаг. Холмс, а если вы ошибаетесь? Если это что-то совсем другое? Отчего она не хотела сказать мне, куда идёт? Что, если она попала в какую-то беду? Ведь она ещё совсем девочка!
- Не повышайте голос, - попросил я. – У вас нервы напряжены. Будете кричать – сорвётесь на истерику.
- Зато вы проявляете прямо-таки олимпийское спокойствие, - не удержался он от упрёка.
Я покачал головой:
- Я вовсе не спокоен, но я предпочитаю деятельное возбуждение.
- Я тоже, - Уотсон вскочил. – Поэтому я сейчас пойду к Гудвину, и...
- И один из его ассистентов спустит вас с лестницы, если будете упорствовать. К тому же, Гудвин, как и Раух, сейчас, вероятно, спит. Сядьте.
Он сел.
- Что кофе?
- Да пожалуйста! Вот он! Вот!
- Не повышайте голос, - снова повторил я.
Он закрыл лицо руками.
- Примите успокоительное, - посоветовал я. – Или... знаете, что? Подите походите по улицам. Только никуда не заходите и ни в какие истории не встревайте. Хорошо? Вы сможете просто походить по улицам?
Он снова с готовностью поднялся.
- А ещё лучше вот что, - придумал я. – Вы запомнили рисунок шины того экипажа?
- Пять продольных полос и ромбики между ними.
- Совершенно верно. Это резина «Палмер». Может оказаться, что возле дома, где снимает квартиру Гудвин, есть каретный сарай или конюшня, или что-нибудь ещё. Можно поискать экипаж. Но, Уотсон, делать это надо аккуратно. Шанс на удачу невелик, и, честно говоря, я просто хочу хоть чем-то занять вас, чтобы вы не метались тут из угла в угол и не действовали мне на нервы. Но а вдруг... Только никакой личной инициативы. И с Гудвином встречаться даже не пытайтесь. Вообще лучше никому не попадайтесь на глаза. Вы это сможете? Если не уверены в себе – лучше направьте стопы в другой район.
- Смогу, - хмуро сказал он. обмотал вокруг шеи шарф, нахлобучил шляпу поглубже и ушёл.
Я выпил кофе и взялся за скрипку. Сомнения Уотсона задели и меня. Чёткости в мыслях больше не было. Действительно, куда собиралась идти Рона? Ведь не к Гудвину же. С другой стороны, шарик она получила от Гудвина и была от него в восторге. В восторге от шарика? – вдруг удивился я. – После того, как говорила со мной о Гудвине? После этого Рона была в восторге от его подарка? Здесь что-то не вяжется. А Гудвин ли подарил ей этот шарик? Кто может знать? Подруги? Да есть ли у неё подруги? Господи! Ведь я её совсем не знаю. Не знал и не узнал. Но зато подруг может знать Уотсон. Хотя... Не очень-то она  ему доверяет, своему мужу – не позволила же сопровождать. «Должна увидеть одного человека». Кого? Любовника? Нет, тут сержант Хэглин не прав – она обещала Уотсону рассказать после. После, а не сначала, потому что «суеверна». Сколько угодно можно гадать – не угадаешь. Разве что... когда назначают встречу. Иногда остаются записки, или визитки, или...
Я встал и пошёл в «кабинет». Она лежала на столе – личная карточка с приписанным от руки числом и часом встречи. «Доктор медицины Артур Рональд Берн» - прочел я.

Уотсон появился только в половине пятого утра – бледный от холода, или не только от холода, осунувшийся, измученный. Молча прошёл к камину, сел и протянул белые застывшие руки к огню. Излишне было спрашивать про экипаж – ничего, конечно, не нашёл.
- Здесь горячий чай, - сказал я, подавая ему стакан. – Выпейте. Сразу согреетесь.
Я почему-то чувствовал себя виноватым.
- Вряд ли, что согреюсь, - бесцветным голосом ответил Уотсон. – Всё кажется, что этот холод у меня внутри... Я видел колею от той шины, Холмс.
- Ну?!
- Видел. И саму шину видел. Экипаж наёмный. Есть тут неподалёку контора «Променад-эль», предлагает экипажи для загородных прогулок, для пикников. Цены умеренные.
- Что же вы молчите! Можно же узнать, кто нанял экипаж!
Уотсон поморщился:
- Как вы узнаете? У них у всех палмеровская резина, и рисунок одинаковый. Двенадцать экипажей. А, может, такие шины и в других местах есть.
Я чуть не рассмеялся – совсем как при известии о золотом саркофаге.
- Да вы что, Уотсон! Как я узнаю! Да элементарно – десяти минут не затрачу. Потом, наёмная контора – это же объективный свидетель. Да ещё юридическое лицо. Ну что вы в самом деле, Уотсон! Ведь я же – великий Шерлок Холмс, а не какой-то там сержант Хэглин!
Я болтал и хвастался – только, чтобы стряхнуть с него разъедающую ум апатию. Впрочем, я не лгал – наёмный экипаж, действительно, был очень хорошей уликой.
И Уотсон улыбнулся – чуть-чуть – и выпил чай.
- А пока скажите мне вот что: у Роны были близкие подруги?
- Конечно. дочь графини Шероле Кристина, вы её знаете. Они дружат ещё с колледжа. И та девушка, у которой она ночевала в первый день вашего приезда, Илси Балатон, американка. Но Шероле сейчас во Франции, уехала к отцу на рождественские каникулы.
- Вот как? А сама графиня?
- Тоже.
- Она ведь была на спиритическом сеансе?
- Была.
- Не знаете, Кристина по этому поводу ничего не обсуждала с Роной?
- Уверен, что графиня ничего не обсуждала с Кристиной. Я её немного знаю: графиня – женщина, всегда принимающая правила игры. Если ей сказано ни с кем не делиться, значит, она и не будет делиться.
- Ну хорошо, а с Илси Балатон вы сами знакомы?
- Знаком, хотя Рона не очень любит знакомить меня со своими подругами, но мисс Балатон была у нас в доме.
- Дайте мне рекомендательную записку к ней.
- Да я вас сам представлю, - удивился он.
- Нет, не нужно. Как справедливо заметила Рона перед уходом, иногда ваше присутствие может помешать делу.
- Как скажете, - немного обиделся он, а меня обрадовала эта обида – живая реакция вместо равнодушия и пустых глаз.
- А кто такой доктор Артур Рональд Берн? – спросил я.
- Берн? Он лечил Рону после выкидыша. Специалист по женским болезням.
- А какие-нибудь личные отношения между ними были?
- Ну какие личные отношения... Отношения между врачом и пациенткой всегда очень личные.
- Давно они знакомы? Кто его рекомендовал ей?
- Я. Я Берна давно знаю, как хорошего гинеколога. А знакомы... с ноября и знакомы – пока всё шло нормально, я её сам наблюдал.
- Берн консультирует в вашем госпитале?
- Совершенно верно.
- И когда его можно там застать?
- Сейчас. Он должен был там быть со вчерашнего утра до девяти часов сегодня.
Я глянул на часы:
- Сейчас ещё слишком рано. Мне, кстати, и Раух нужен, так что, как только наступит настоящее утро, пойдём с вами в ваш госпиталь. А пока прилягте на часок, вы очень устали.
Но он покачал головой:
- Нет, я не лягу. Лучше давайте попьём кофе. Там в буфете шоколад и бисквиты, хотите?
- Не хочу, но вы правы – поесть нужно. У нас впереди целый день бесед и беспокойств, без сахара будет трудно.
День бесед и беспокойств, однако, начался раньше, чем мы ожидали. Ещё не было восьми, как появился сержант Хэглин. Я увидел молодого человека лет двадцати пяти, самоуверенного, амбициозного – такого, которые импонируют журналистам криминальных новостей, меня смешат и раздражают, а Уотсона только раздражают.
- Ваше имя, фамилия, цель приезда? – тотчас обратился он ко мне, нацелив карандаш.
Если знает, что я приехал в Лондон, значит, знает и кто я такой. Ну что ж, не будем торопиться. Я обстоятельно представился:
- Шерлок Аден Холмс, эсквайр. Приехал в гости к близким встретить рождество.
«А ведь рождество завтра. Хорошенький у нас праздник получается – как никогда».
- Род занятий? – спросил Хэглин.
Это уде была прямая наглость. Я оставил Лондон четыре года назад и не сомневался, что за такой срок полиция меня не забыла. Но я ответил:
- Я живу на ренту с небольшого поместья в Сассексе, пишу книгу, занимаюсь пчеловодством, ставлю химические опыты – всего понемножку. Пишите: бездельник.
- Вам, разумеется, известно, почему я здесь? – спросил надменно Хэглин.
Но я привык платить той же монетой и постарался искренне удивиться:
- Нет. А почему вы здесь?
- Доктор Уотсон, - указующий жест карандашом, - подал заявление о якобы исчезновении его супруги, урождённой Иронии Мак-Марель.
«Якобы!» - отметил я про себя.
- Это я знаю, - сказал я. – Но почему вы здесь? Полагаете, жена доктора прячется где-то в квартире?
Я предположил это совсем невинно, но Хэглин покраснел, как свекла. Впрочем, мне было уже всё равно: на полицейских у меня хорошее чутьё, так что я уже знал – от сержанта Хэглина практического толка не будет. Оставалось куражиться, хоть этим душу отводя. Господи! Ну почему нам так не везёт? Не старательный педантичный Гастингс, не умный Джон Ланс, даже не упрямый, как все ирландцы, Алек Мак-Дональд, а вот этот...
- А знаете, это очень хорошо, что вы присутствуете, мистер Холмс, - сказал между тем «вот этот» после того, как свекольный цвет его лица слегка поблек. – Вы можете прояснить, например, вот какой аспект: бывали ли прежде между супругами ссоры?
- Разумеется. Покажите мне хоть одну семью, где никогда не бывает ссор.
Уотсон быстро взглянул на меня и снова опустил голову. Он не сказал ещё ни одного слова, но я чувствовал, что само присутствие Хэглина давит его.
- А на почте ревности? – лукаво, как собака, склонил голову к плечу сержант.
- Да, - прохрипел на этот раз сам Уотсон.
Я протянул руку и положил ему на колено, слегка распустив пальцы. Уотсон и в спокойной-то обстановке не всегда хорошо соображал, о чём следует умолчать, а теперь тем более. Хэглин эту мою руку заметил и пытливо постарался заглянуть мне в глаза. Я улыбнулся в ответ немного свирепой улыбкой, но руки не убрал.
- Ваша жена подавала вам к этому повод? – тогда спросил он прямо у Уотсона.
Уотсон растерялся. Растерялся и я – как вообще можно ответить на подобный вопрос? Вариантов, собственно, два. Первый: да-да, конечно, у неё был любовник и они даже не скрывали своих чувств. Второй: нет-нет, я без всякого повода третировал её при каждом удобном случае. Разумеется, тому, кто устраивает сцену ревности, кажется, что повод есть, но на холодную голову... Что же он всё-таки ответит?
- Основной повод – тридцать лет разницы, - наконец сказал Уотсон.
- Вы когда-нибудь поднимали руку на жену? – Хэглин с каждым вопросом воодушевлялся. Он пришёл с готовой версией, и теперь, как ему казалось, ей находится подтверждение.
Уотсон вскинул голову. Я сжал его колено, заставив взглянуть на меня, и чуть сузил глаза. Это означало и «будьте осторожны», и «ответьте отрицательно».
- А как же, - сказал Уотсон, глядя на меня, а не на сержанта. – Каждый день избивал до синяков – живого места не оставлял, - резко обернулся к Хэглину. – В подвале не поищете? Читали в «Стрэнде» мой рассказ «Москательщик на покое»? У меня тут тоже газовое отопление – вы поведите, поведите носом!
Я стукнул по его колену кулаком, и он накрыл мой кулак ладонью и крепко сжал.
- Сержант, - попросил я оторопевшего немного Хэглина, - сержант, я прошу вас: попробуйте отвлечься от идеи любовника. Вы можете, действительно, осмотреть дом, если хотите, только подвала здесь нет, потому что это верхний этаж – нижний занимают другие люди, там вход со двора отдельный.
- Вы издеваетесь надо мной? – наконец догадался полицейский.
- Доктор Уотсон – нет. Для этого он слишком расстроен. Вы ему простите дерзость, сержант. Он свою жену, насколько я знаю, любит, и ваше предположение о том, что он её не то убил, не то выжил из дома, ему, как бы это сказать... тягостно.
- Мистер Холмс! – возмутился Хэглин.
- Холмс, не надо, - поморщился Уотсон.
- Не надо – вы правы. Я не сдержался, - сказал я, остывая. – Всё-таки это и моя дочь.
- Ваша дочь? – изумился Хэглин.
- Вы этого не знали? – с презрением спросил я. – Так какого же вы... Ну тем более. Уотсон, нам пора. Оставьте сержанту ключи – пусть обыскивает подвал, если найдёт.
- Вы не намереваетесь оказывать содействие полиции? – возмутился этот деятель.
- В вашем случае, полагаю, это бесполезно, - отрезал я. – Уотсон, пошли!