Возвращение в Эдем - глава 20

Глава 20
Кид вернулся к себе, когда было уже темно. Чувствовал он себя неважно. Моросил противный дождь. Дул холодный осенний ветер. Однако его внутреннее состояние было лучше, чем в предыдущие дни. Во всяком случае, после молитвы ему явно стало легче, и нехорошее ощущение беспокойства почти полностью исчезло.
Когда он вышел из вертолета и подошел к дому, навстречу ему из плетеной беседки, стоящей во дворе, вышла женщина в элегантном светло-бежевом драповом пальто и красивой шляпе со страусиным пером. Когда она подошла, Кид узнал ее. Это была прихожанка из его церкви по имени Мария. В шутку ее называли девой-Марией, поскольку она, будучи в возрасте 42 лет все еще не была замужем и оставалась в полном смысле слова девой. Мария выглядела от силы на 27 лет, и была весьма миловидной дамой, однако, как она сама говорила, ее совершенно не тянуло выйти замуж. Ей многократно делали предложение многие мужчины. Среди них были и простые, и знатные, и богатые, и небогатые, но все они получали однозначный отказ. При этом Мария говорила, что ей вовсе не претит мысль о замужестве, просто пока что Бог не послал ей на встречу ее избранника, и она вполне комфортно чувствует себя свободной от брачных уз.
Видеть ее одну около своего дома, было весьма необычно, и поэтому Кид обеспокоено спросил:
– Мария, что Вы здесь делаете? Что-нибудь случилось?
– Добрый вечер, пастор. Со мной все в порядке, но мне кажется, что я все равно должна Вам это рассказать.
Они прошли в беседку.
– Вы ведь знаете, что я редко вижу сны. Точнее, вижу-то я их часто, но я их обычно не запоминаю, за исключением нескольких действительно важных, через которые Бог ко мне говорил. Я еще помню, что приходила к Вам с одним таким сном, и Вы мне все так чудесно истолковали.
Ему очень хотелось «перемотать вперед» ее словесный поток, чтобы, опустив всевозможные маловажные детали сразу обратиться к сути вопроса, но по опыту он знал, что делать этого не стоит. Женщинам подобным ей нужно было дать время выговориться, чтобы не причинить боль их легкоранимым душам и не прервать поток прежде, чем они смогут дойти до нужной информации. Поэтому Кид терпеливо молчал и ждал, когда Мария сама дойдет до сути. Наконец, закончив со всем объяснениями и деталями, на которые ушло минут десять, она сказала:
– Так вот, сегодня, когда я пришла вечером с работы, я выпила чашку чая, …зеленого, …поскольку черный я не пью, он не так полезен, а бывает и вреден. Вот подруга моя пьет любой. Ей видимо все равно, какой у нее цвет лица, а я, Вы знаете, забочусь о всяких мелочах зачем-то. Наверное, зря я это,да? – Она виновато посмотрела на него. – Ну, да, ладно. Ближе к сути. Я решила посмотреть новости, и незаметно для себя задремала в кресле. Оно у меня удобное такое, кожаное. Я на него долго деньги копила, пока смогла его такое для себя купить. И не жалею ни чуточки. В нем засыпаешь незаметно.
«Терпение, Кид, терпение, – подавил он в себе очередное желание ускорить этот процесс. – Она уже близка к сути».
– Ну, и снится мне, значит, …сон ясный, как наяву. Вижу я, как Вы входите в какой-то домик, …а домик где-то в горах. Там еще рядом с домом дерево растет, как бы с двумя стволами, хотя ствол-то, конечно, один, но он уже через полметра от земли переходит в две толстые ветви и становится двойным, потому что эти ветви растут не в стороны, а вверх, как стволы. А дом небольшой, одноэтажный, бежевого цвета, как мое пальто. Отделка такая современная, а снизу белая…
«Вот это да! Она описывает мой молитвенный домик на окраине горного поселка, который кроме меня и родителей еще никто из церкви не видел!» – интерес Кида стал еще больше возрастать.
– Вы, значит, входите, …как обычно. Ну, то есть, открываете дверь, снимаете пальто, вот это, в котором Вы сейчас. Затем Вы проходите внутрь и садитесь напротив компьютера. Вы еще, прежде чем его включить, помолились, сложив руки вот так, как Вы обычно это делаете.
Мария тут же проиллюстрировала это движение.
– Потом Вы его включили и надели на себя такую специальную штуку. Я такие видела. Их молодежь надевает в ВЭБ-клубах. Вы знаете, я как-то всех этих вещей опасаюсь и поэтому стараюсь держаться от них подальше. Хотя у меня и компьютер есть, я новости смотрю почти каждый день, и фильмы, если хорошие, конечно, ну и почтой пользуюсь, и когда с кем-то поговорить нужно. …Ну, вот, …Вы эту штуку надели, а дальше меня будто окутало что-то, и я оказалась совсем в другом месте, и мы шли и шли, и еще останавливались и ждали чего-то. Потом обстановка менялась, и мы снова шли.
А потом мы куда-то пришли все-таки, и тут к нам навстречу вышел человек одетый в белое, а когда я на него посмотрела, он был ну в точности, как Вы, но это были не Вы. Я это точно чувствовала. А потом кто-то вошел, Вы оглянулись и упали замертво, и все….
У Марии дрогнул голос, и увлажнились глаза.
– Я поняла, что Вас, скорее всего, убили, и я три дня во сне проплакала. А потом… – она перевела дух, улыбнулась, промокнув глаза носовым платком, и продолжила. – Потом я пришла в церковь, а там все, как обычно; пение, молитва, и все так радостно. А я еще думаю: «Что же они радуются? Ведь пастора убили». И тут Вы входите, как обычно, с библией и в своей белой мантии, и так похожи с тем, кто к Вам навстречу вышел. Я прямо там во сне и разрыдалась.
Она замолчала и снова вытерла слезы.
Кид немного помолчал, и осторожно спросил:
– А что было потом, Мария?
– Потом я проснулась, – ответила она и почем-то рассмеялась. – Проснулась, а на щеках слезы. Я вообще реву по поводу и без повода. Проснулась, а состояние, будто я не проснулась, а просто вышла из сна и оказалась дома. Знаете, ощущение совсем не такое, как после сна. Мне даже сон показался более реальным, чем реальность. Ну, я встала и пошла сюда, …вот. И прождала здесь Вас почти три часа, замерзла немножко. Все-таки, осень на дворе.
– Мария! Что же Вы так?! Может быть, зайдете, я Вас хотя бы чаем напою?
– О, нет-нет, – она поспешно встала и вышла из беседки. – Я побегу домой. Поздно уже.
Она тут же развернулась и, не прощаясь, поспешно пошла прочь. Кид пожал плечами, глядя ей вслед и, когда она скрылась из виду, зашел в дом.

Рэт Снейк навис над столом, напряженно вглядываясь в вереницу сигналов на экране. Его цепкие пальцы, похожие на узловатые корни деревьев причудливой формы, казалось, вросли в кнопки клавиатуры. Однако время от времени они переживали чудесное превращение, и его руки становились похожими на уродливых длинноногих пауков, суетливо бегающих по кнопкам.
– Ух, проклятие! Опять то же самое. – В очередной раз сквозь зубы прохрипел хакер, когда его вновь постигла одному ему известная неудача.
Пару пулеметных очередей по кнопкам, и он снова завис в ожидании, вглядываясь в экран.
Только посвященный мог что-либо понять в потоках зеленовато-желтых буквочек, крючочков, линий, точек и циферок, бегущих по экрану, но Снейк был не просто посвященным. Это был его мир, его среда, его язык, с помощью которого он общался с электронным миром компьютеров, программ и всякого рода приборов. Здесь он чувствовал себя увереннее, чем в общении с людьми.
– Ах ты, шельма бесцветная! – выругался он. – Как ты сумел такое написать, старикашка? Я же все равно разгрызу этих твоих голубчиков.
Как будто в подтверждении своих слов Снейк клацнул своими передними зубами, отчего стал очень сильно похож на рассерженного сурка, и снова вперился в экран.
Ева, в суть существования которой пытался сейчас внедриться Снейк, как ни в чем не бывало, проводила встречу с женским коллективом филиала какой-то маркетинговой компании, распространяющей косметику. Создавая защиту против вмешательства в тело программы, Хайт в шутку назвал ее цифровым иммунитетом. Система распознавала и безжалостно отвергала все, что пыталось вмешаться в стройную систему программы. Любой сигнал, поступающий извне, воспринимался, как потенциальный враг. Рассматривалось и анализировалось только то, что поступало в программу «законным» путем, то есть через «пять чувств», аналогичных человеческим.
Иммунная система Адама и Евы работала независимо от их основной функциональной задачи, и проникнуть в суть программы можно было только с позволения самих Адама или Евы. Снейк, однако, был уверен, что рано или поздно он найдет-таки способ взлома, хотя должен был признать, что и сейчас, после столь долгого времени работы, оно все еще ни на йоту не приблизился к разгадке и действует, как слепой крысенок.
Наблюдая за сигналом, оставляемым работающей программой на экране монитора, Рэт не мог избавиться от ощущения, что больше всего эти вспышки и искрящиеся разводы света напоминают ему электромагнитный след работающего человеческого мозга.
«Бред какой-то! Неужели этот старый альбинос сумел перевести в цифру мозговой аналог? Но ведь цифра и аналог, по сути, принципиально отличаются?»
Между тем экран окрашивался светом очередной вспышки позитивных эмоций Евы, а когда Снейк переключал компьютер на восприятие сигнала электромагнитного поля, поступающего с модуля АВР одной из собеседниц Евы, он видел почти что идентичную картину.
«Я все-таки разгадаю тебя, цветик-безцветик», – в последний раз устало подумал Рэт, когда картина перед его глазами стала причудливо меняться, и он погрузился в неспокойный, но крепкий сон.
У Снейка не было друзей, но те, кто его знал, рассказывали, что в этом его сне было нечто примечательное. То ли от сильного переутомления, то ли из-за особенностей его организма, но когда он погружался в сон, разбудить его было почти невозможно. Иногда, когда он находился в И-нете в течение долгого времени, выйдя, он мог заснуть за столом с вилкой в руке, сидя на стуле в самой нелепой позе, или неожиданно отключиться и задремать прямо посреди какого-нибудь важного разговора. Если его не будили сразу, чрез две-три минуты это было уже весьма трудно, а через десять-пятнадцать минут практически невозможно. Много раз Ави заставала его спящим за компьютером, с руками, все еще лежащими на клавиатуре. Будить его при этом было бесполезно и даже опасно. Снейк мог разговаривать во сне с каким-то невидимым собеседником, и был очень агрессивен, если кто-то к нему прикасался. Иногда он начинал с закрытыми глазами наносить удары по невидимому возмутителю его спокойствия, изрыгая в его адрес проклятия, и при этом крепко спал. Наутро он никогда ничего не помнил.
Хайт вспоминал случай, когда, будучи в студенческом общежитии, Снейк заснул в комнате своего соседа. Когда тот попытался его разбудить, Рэт с размаху проломил гипсокартонное перекрытие рукой, но не проснулся, и так и пролежал до утра с рукой, застрявшей в стене. Хозяину комнаты пришлось ночевать у друзей. Оставаться ночью в одной комнате со Снейком он боялся. Наутро Рэт очень удивился, увидев дыру, которую он сам проломил.
Сам хакер то ли просто не замечал этой своей странности, то ли настолько увлекался работой, что забывал про все на свете, поскольку, когда он просыпался с ладонями, лежащими на клавиатуре, он, как ни в чем не бывало, «пробуждал» свой компьютер и продолжал работать.
Знал Снейк или не знал, что он громко разговаривает во сне, но именно в таком состоянии и застал его в прошлый раз Феликс, когда случайно набрал адрес его экстренной связи. Было довольно жутко, видеть своего босса сидящим перед компьютером с закрытыми глазами и слышать, как тот что-то громко говорит, хихикает иногда, или даже потирает ладони, радуясь чему-то, что он видит во сне. Когда Рэт, клацнув зубами, отчетливо произнес:
– А ты, смазливый выродок, получишь у меня по полной программе, если сейчас же не исчезнешь с глаз моих долой, – Феликс в страхе отключил связь. Но когда, мучимый любопытством, он снова подключился, Снейк все еще спал, продолжая разговаривать во сне.
В этот раз Снейк, как обычно, крепко заснул, сидя за компьютером у себя дома. Часы показывали 01:16.