27. Хитромудрости и первая практика
Мужик был головастый и знал непростой предмет очень хорошо. В его мозгах щёлкал некий компьютер, позволяющий на глазок и сразу определить ошибку. А как раз ничего похожего даже на примитивный калькулятор у нас в ту пору не имелось. Только таблицы логарифмов Брадиса и справочники тригонометрических функций. А картография без тригонометрии не существует. Поэтому мы корпели и ломали головы над формулами синусов и тангенсов, стараясь определить значения функций с точностью до восьмого-девятого знака после запятой.
Помню лабораторную работу по определению привязки ВПП. Листочек разграфили на две вертикальные таблички. Слева расчёт вычислялся по одной методике, а справа — по другой. Вычисления постепенно спускались всё ниже, а потом, в самой последней графе, оба результата должны были совпасть именно с вышеупомянутой точностью после запятой. Но в середине каждого варианта имелся ещё и промежуточный этап, где требовалось проконтролировать ход расчётов. Несколько раз мы пытались сверстать вычисления, но получалось не очень здорово. После нескольких неудачных попыток, решили, что большого вреда и криминала не будет, если тихонечко сжульничаем и подгоним циферки после пятого-шестого знака..., а дальше — подгоним и потом!
Только Малишевский сразу сказал, лишь на пару секунд прищурив глаз: «Вы, ребятки, вот здесь... наколбасили... примерно, в шестом, после запятой, знаке!» – Сверился с таблицей и убедился, что предчувствия опять не обманули! Корифей! Наша карта была бита.
… Ближе к окончанию первого курса, на этаж, по каким-то причинам, подселили ребят, заканчивающих третий курс. Они занимали всего четыре-пять комнат, но и этого вполне хватало, чтобы их присутствие приводило Печонкина в бешенство и неистовство. Старшекурсники вносили элемент вольнодумства и вседозволенности, чего Печень панически не переносил и категорически боялся, поэтому препятствовал взаимным контактам, как только мог. С четырьмя такими «хлопцами» я сдружился на почве музыкальных пристрастий. Все четверо проживали в одной комнате. У троих имелись шутливые прозвища — Курбаши, Кавказец и Базиль, а четвёртый звался просто Серёгой, а чаще Петровичем.
Курбаши приехал учиться из Киргизии, что нас немного роднило, как почти земляков, но на самом деле, ничего киргизского в нём не было. Кавказец тоже получил прозвище не из-за национальности. Просто жил в Минеральных Водах, которые, как известно, находятся на Кавказе. Ну, а Базиль — производное от имени Василий.
Ребята соседствовали дружно, готовились выйти на дипломные работы и просчитывали шансы на трудоустройство. Я почерпнул очень многое из того, что они уже «просквозили» в Академии, а такой опыт дорогого стоил!
Их быт выглядел гораздо выгоднее и свободнее унылой казарменной безнадёги. Разнообразием и индикатором служили чайник, электроплитка (конечно же, запрещённые, но...) и простенький проигрыватель с пластинками. Упустить возможности потрендеть о музыке под чаёк я никак не мог. Винила у старшекурсников насчитывалось всего штук пять-шесть, в основном, групп UFO и Golden Earring. Как-то раз, забрёл к ребятишкам совершенно случайно, типа «за солью или спичками», но пара фраз «за музычку» надолго скрепила дружбу. После их выпуска долго переписывались и держали друг-друга в поле зрения, но постепенно утеряли связь. Единственным «контактёром» остался Серёга. К нему позже вернусь, чтобы кое-что уточнить и освежить в памяти.
Эти ребята и снабдили «по наследству» конспектами по различным дисциплинам, которые предстояло изучать. Ими пользовался довольно часто и весьма успешно, но именно эти-то тетрадочки по радиоэлектронике, однажды, чуть не подвели «под монастырь»...
Лекции по радиоэлектронике я поначалу посещал абсолютно все. Но убедившись, что канва материала в точности соответствует тому, что отображалось в подаренных конспектах, очень подробных и красочных, после пяти-шести первых лекций самонадеянно посчитал, что теперь — дело в шляпе! И полностью утратил интерес к лекторам, наивно и самоуверенно решив, что перед экзаменом осилю материал самостоятельно. Дисциплинированно сидел на занятиях, но занимался чем-то другим. Спал под скамейкой или готовился к более серьёзным, с моей точки зрения, предметам и зачётам. До экзамена было ещё очень далеко, а зачёты уже – вот-вот... Как говорится, на носу!
Если помните, «...пьяный воздух свободы сыграл злую шутку с профессором Плейшнером»... Примерно это-же самое произошло и со мной на экзамене. Я тщательно изучил материал по чужим конспектам: не вызывало ни тени сомнения, что сдам предмет с первого раза! Это заблуждение привело к постыдному конфузу – сначала мужественно ответил на вопросы билета. А преподаватель соглашался и кивал. Только в самом конце сказал, что ведь всё правильно, конечно, только где-же я обитал ближайшие два года? Не в армии ли служил, часом?... Я не понял ни юмора, ни сути вопроса и честно ответил, что постоянно находился пред его очами на лекциях, должен же помнить!...
Преподаватель почему-то не встал в «позу» возмущённого и устало поведал, что так, как я осветил вопросы билета, предмет преподавался именно два года назад! А теперь программа пересмотрена и всё «подаётся под другим углом и с других позиций науки, шагнувшей далеко вперёд»... Я понял, что краха не избежать. Откуда было знать, что наука нагло прёт семимильными шагами, пока я самозабвенно дремлю под лавкой? Уж могла бы и не так широко шагать!
Пришлось напрягаться, изворачиваться, юлить и выкручиваться, лепеча что-то про утерянные или украденные врагами-недругами и завистниками личные конспекты и вынужденность готовиться по чужим... Слава Богу, что ответил правильно и преподаватель оказался не очень вредным – просмотрел конспекты и убедился, что ни капельки не вру. До почерковедческой экспертизы дело не дошло. Да и я честно признался, что конспекты-то, на самом деле, чужие, но очень-очень хорошие и подробные... В конце-концов, была выдана амнистия и заявлено, что года два назад я бы точно получил пятёрку. Но учитывая, что опрометчиво и самонадеянно не шёл «в ногу» со стремительно убегающей вперёд наукой, то четвёрки вполне хватит. На том и разошлись. Рук при прощании не пожимали, но и камней за пазухой не держали...
На втором курсе заканчивали изучать самолётовождение, как самостоятельную и отдельную науку. Собственно, этим заканчивалось обучение штурманов средних училищ. Но мы-то готовились получить высшее образование и работать штурманами с высокомерной приставкой «инженер» и ВУЗовским ромбиком на пиджаке. Поэтому простое самолётовождение, в дальнейшем, преобразовывалось в воздушную навигацию.
Самолётовождение завершалось большой курсовой работой. Объём сильно напоминал дипломную. Темой предусмотривалось производство расчёта и проведение глубокого анализа полёта по определённому, но уже не абстрактному, а совершенно реальному маршруту и абсолютно настоящего, конкретного самолёта. Требовалось обязательно учесть факторы физико-географических, климатических и метеорологических условий проложенной трассы и даже определить необходимое количество топлива, выбрать запасные аэродромы и т.д.
Обо всём этом преподаватели давно говорили и предупреждали, убеждая не откладывать написание труда в долгий ящик, а потихонечку начинать, продолжать и усугублять. Но, как известно, если упорно напрягают что-то непременно сделать именно сейчас, то это, зачастую, вызывает обратную реакцию. Из чувства упрямства и чего-то там ещё, известного маститым психофизиологам. Так уж устроен человек, что постоянно откладывает «на завтра» самые необходимые именно сейчас дела, не так ли?
Точно так же считали и мы – завсегда успеем! Но не все успели. Сроки сдачи курсовика начали сильно поджимать и напрягать. Просто сесть и заставить себя самостоятельно и автономно произвести инженерно-штурманский расчёт могли немногие. Но такие жили среди нас и уже написали, рассчитали и проанализировали. «Передовиков -стахановцев» нашлось буквально единицы. Но ещё не было полной уверенности в том, что именно их изыскания будут превознесены преподавателями до небес. Хотелось искать и обнаружить очередной «неубиенный» вариант. И его, конечно же, нашли!
Опять помогли старшекурсники, отдавшие свою «рыбу» на растерзание. Но заполучить «улов» в комнату для творческого переосмысливания и переработки оказалось не так-то просто! Желающих обнаружилось слишком много, даже создалась неслабая очередь. А я даже в очередь не смог вклиниться или вписаться... Подвернулся волейбольный турнир в Волгограде, где в перерывах между играми изучил местные достопримечательности и Мамаев Курган с окрестностями. Отсутствовал недельку всего, но это не уменьшило надобности что-то обязательно проанализировать... Сроки совсем подпёрли, очередь оказалась наглухо закрытой, а самому было уже не успеть сочинить курсовик. Я проклинал волейбол и собственное разгильдяйство. С такими проблемами и пришёл к новым друзьям-старшекурсникам. Они могли лишь поязвить, пошутить, посочувствовать или безвозмездно дать какой-то невероятный совет.
Совет в закромах отыскался... А как же без совета?! Но из ряда-вон выходящий и совершенно фантастический... Однако, другого выбора не было! Меня познакомили с симпатичной девушкой Леной, работающей в «кабинете дипломного проектирования». Не надо думать, что девушка нравилась, и у меня с ней что-то было!
Врочем, беззастенчиво и нагло вру. Нравилась, конечно, но Лена уже встречалась с кем-то из старшекурсников. А помочь взялась только потому, что «утопающий» проситель выглядел обаятельно-привлекательным и общительным до невозможности. Не то, что сейчас – угрюмый и нелюдимый «бука-домушник»... Тогда отказать напористому нахалу было сложно, да и воздействие угроз оказаться «за бортом»..., обещания цветов, улыбок, поцелуев, конфет, кино, духов, шампанского надо учитывать... Они имели такой длинный список, что устоять Леночке и отказать в просьбе оказалось практически невозможно!...
«Кабинет дипломного проектирования», по сути, не совсем соответствовал тому, что было написано на двери. Это выглядело хранилищем-архивом давно написанных и прошедших процедуру защиты дипломов. Возможно, что имелись какие-то дополнительные функции у кабинета и работников, но это не слишком интересовало. Интерес спрессовался очень узкий и алчно-эгоистичный. Предстояло проникнуть в недра комнаты и попытаться умыкнуть на время что-то такое по самолётовождению, что могло стать основой для индивидуальной творческой переработки материала в русло курсовика.
Таков выработался коварный и несбыточный план, подсказанный старшекурсниками. Всё очень просто и достаточно примитивно! На первый взгляд. А если знать, что фигура шустрящего у двери упомянутого кабинета лица, не вполне «выпускного и дипломного» пошиба, обязательно вызовет кривотолки и разнообразные подозрения у преподавательского состава... И, тем более, у начальства факультета... Но и это — далеко не все существующие препятствия. По уровню засекреченности и недопущению посторонних внутрь, означенный кабинет вполне мог сравниться с загадочной комнатой, дверь которой всегда была наглухо закрыта, обита железом и оборудована световой и звуковой сигнализацией. Лишь малюсенькая створка откидного окошечка с тюремными решёточками иногда приоткрывалась, чтобы оттуда раздавался недовольный вопрос: «Какого рожна надо?...» – Короче говоря, вы уже поняли, что речь идёт о «первом отделе». А если и не поняли, то прямым текстом и намекаю, что без помощи внедрённого лазутчика мне пришел бы неминуемый каюк!
Пришлось Леночку срочно вербовать в соучастники и подельники, хотя я ещё очень смутно верил как в затею, так и в успех всего безнадёжного мероприятия... Готовился к длительным тягомотным переговорам. Первым пунктом выстраданной программы предполагалось оглашение полного перечня заманчивых предложений по части цветов и... смотрите выше. А ещё, для верности, бубнил про себя всякие тантры и мантры, которые нужно было обязательно пустить в ход, если первое не сработает. Но, к удивлению, Лена «сломалась» достаточно быстро, и вся «вербовка» ограничилась лишь несколькими, вполне приличными, шутками и анекдотами. Девушка согласилась помочь моей неожиданной беде.
… Не буду врать, что вынос дипломов был произведён под покровом ночи и в непременном тусклом свете карманных фонариков, прихрамывая и пришепётывая, чтобы сбить с толку вражеских агентов. Всё произошло довольно тривиально, но в условиях конфиденциальности. Условие – обязательный возврат всех работ в целости и сохранности. Причём, сроки почему-то не оговаривались... Никакого шампанского и поцелуев при луне!... Перед самым окончанием рабочего дня милая Леночка выдала сразу три (!) диплома с тематикой, схожей с заголовком курсовика. Тихонечко так и осторожно, не привлекая постороннего внимания. Но самое интересное произошло при защите опуса, переиначенного на новый лад!...
На курсе предусматривалось пять учебных групп. Примерно по двадцать человек в каждой. Защита курсового проекта была разнесена по времени и дате. Но какие-то группы сдавали творения в один и тот же день. Все знали об этом и ждали, когда станут известны результаты, хотя бы, самой первой группы из сдавших. А меня это пока не сильно волновало: «рыбой» не осчастливили, и устремления были направлены только на то, чтобы что-то из взятых напрокат дипломов скомпоновать и оформить в курсовой проект.
Очень повезло, что в одном из дипломов целая глава практически полностью совпадала с курсовой работой. И даже трасса анализировалась одна из трёх-четырёх, предложенных к рассмотрению. Поэтому я, усердно, высунув язык, переписывал почти всё из чужой работы. Но когда переписываешь, поневоле начинаешь вдумываться в то, что пишешь. Вчитывался и, одновременно, усваивал материал. То есть, простое переписывание, на самом деле, оказалось очень творческим и полезным... Наша группа должна была защищать курсовики в самый последний день.
Однако, после первого дня сдачи, вдруг, поползли панические и нехорошие слухи, что почти всю группу беспощадно «срезали». А причиной неудачи, якобы, оказалась та самая «рыба». Она проявила некоторые неприятные свойства – не то, чтобы совсем уж «тухлая», но с каким-то откровенным и неприятным «душком».
...Две группы на следующий день показали аналогичный результат. То есть, кто списывал с «рыбы», безоговорочно отправлялся на повторную защиту. А кто пытался что-то самостоятельно проанализировать, умудрялся, каким-то образом, спихнуть и защитить курсовую работу. Пусть, даже и с троечкой!... Но истины и настоящей причины пока не знал никто... Когда я пришёл на защиту, в аудитории находились два преподавателя. Настроение у них было, как показалось, несколько странноватое и подозрительное.
Оба как-то неопределённо и с большим сомнением хмыкнули, увидев меня, но любезно всё-же пригласили чувствовать себя гостем и не стесняться, а между собой продолжили прерванный визитом разговор. Один увещевал другого не быть слишком уж требовательным и не особенно вдаваться в подробности и нюансы. Как понимал, речь шла как раз о неудачной защите курсовика предыдущими группами... Второй в сердцах ответил – смотри, мол, ещё один претендент явился... Такой же! И раздражённо указал на меня.
«Если хочешь, давай поспорим, что сейчас открою такую-то страницу, а ты убедишься, что переписывают одно и то же друг у друга!»... – Он почти выхватил работу из рук и стал перелистывать. Но, кажется, не смог сразу найти того, что хотел показать. – «Сейчас... найду ту самую формулу... Откуда только её выкопали в таком виде?»... – Но снова не обнаружил на страничке ничего желаемого.
А потом уже стал медленно просматривать и перелистывать курсовик с самого начала... Первый преподаватель сидел молча, но с интересом наблюдал, как шелестят странички. А я вообще прикинулся испуганным зайчиком – «тише воды и ниже травы». Вывод прозвучал, как выстрел в упор, совершенно неожиданный и непредсказуемый. Когда закончились страницы, а пальцы преподавателя коснулись обложки, он с удовлетворением сказал: «Есть же, всё-таки, нормальные люди! Хорошая и грамотная работа... Зачётку!» – И вывел пятёрку, то есть, «отлично»... Я оказался на седьмом небе или даже ещё выше! Страшно распирали гордость и всеобъемлющее счастье: не задали ни одного дополнительного вопроса... и – пятёрка!
… В пресловутой формуле на злосчастной странице кто-то неведомый допустил ошибку. Синус с косинусом перепутал или что-то подобное, сейчас точно не помню. Другой бы преподаватель и не обратил внимания – особенно ни на что в курсовике не влияло. Но этот был чрезвычайно скрупулезный и дотошный. Поэтому-то его и насторожила подобная ошибка сначала в одной, потом в другой... и так далее... работах. Вскоре он понял, что это уже – порочная система...
Вот, как это выглядело. Скажу, что опыт работы с чужими дипломами очень помог потом, когда пришлось готовить выпускной проект... А пока, прыгал и скакал от неописуемой привалившей радости, будучи несказанно довольным результатом не очень честного, а если по правде, то совсем не честного метода... Но победителей, как утверждают, не судят!...
Когда стало особенно тяжело переносить тяготы становления «академиком», то частенько задавался вопросом, а не зря ли сюда поcтупил? Но пока не находил верного ответа. Некогда было вдумываться и философствовать. Но сомнения, поначалу, оставались и надоедливо копошились. Весьма интересно было узнать, как же там поживают одноклассники и друзья-спортсмены? Где обосновались, каковы перспективы и впечатления от изменившегося жизненного статуса?
Я побаивался, что правда заставит пожалеть о сделанном выборе, что буду кому-то завидовать, внезапно сдамся и брошу... Отдалённые и противоречивые слухи доходили из родительских писем, но касались, в основном, девчонок-одноклассниц. Парни резко законспирировались и перешли на «нелегальную» работу, всячески шифруясь и путая следы... Почему-то о ребятах особых подробностей никто не знал. И поэтому я как-то не совсем уверенно себя чувствовал, не зная истинного положения вещей. Но знать страшно хотелось!
Немного помог разобраться один момент в первоначальный период студенческой жизни. В Ленинграде проводился большой волейбольный турнир с участием команд мастеров. Я ещё не совсем «остыл» от жарких баталий на спортплощадке, очень хотелось немного развеяться и отдохнуть, а заодно и посмотреть игры самых лучших мастеров. Купил билет во Дворец Спорта и с самого утра в выходной поехал наслаждаться любимой игрой. Игры проходили подряд, поэтому зрелище предвкушалось долгое и увлекательное.
Сидел на трибуне, смотрел, болел и наслаждался... В какой-то момент, с удивлением и странным чувством ревности углядел на площадке в противоборствующих командах двух коллег по казахстанской сборной школьников... А прошёл-то всего год-полтора после окончания школы! Когда успели?... А как же я?... Играть в команде мастеров на самых престижных турнирах — мечта любого! Пусть, даже и не в основном составе, а выходя, изредка, на замену... Пусть, совсем не часто. Пусть!... Раздирали вполне понятные противоречия — подойти и поговорить... Или остаться в неведении, чтобы не заразиться духом соблазна и зависти к чужой удаче... Подойти... или всё-таки нет?...
Чувство дружбы пересилило и не позволило молча уйти просто так, даже не поздоровавшись со старыми друзьями. В перерыве между матчами пробрался поближе к раздевалкам, а потом и дождался обоих парней... Они вышли усталые и распаренные после принятия душа. Узнали и очень обрадовались. Мы долго хлопали друг-друга по плечам, дружески обнимались и взахлёб делились новостями.
Новостей набралось много. Я узнал, что наша сборная на спартакиаде выступила неплохо, но в тройку призёров не вошла. Что многие ребята выбрали институт физкультуры, а кое-кто даже соблазнился армейской спортивной карьерой, «закрывая», таким образом, одновременно, и проблему призыва для службы в армии. Что в командах мастеров играют только они и ещё один парень, который уехал на Камчатку, польстившись на неплохую зарплату за выступления в команде и обещания непыльного заочного обучения в каком-то ВУЗе. Вспомнили тренеров и кое-что из совместных турниров. Они похвастались, что и у них всё пока складывается удачно с учёбой и одновременными играми, что деньги хорошие получают...
Однако, в глазах я уловил нечто большее, чем говорилось. Ребята с завистью поглядывали на мою форму... Тут я понял главное, что читалось между строк..., но не высказывалось. Это ведь именно они завидовали. И очень сильно! Потом всё-таки понял, почему. У них не было никакой определённой перспективы... Вернее, именно какой-то конкретно-долгосрочной перспективы. Сколько оставалось играть на площадке? Два-три сезона? Больше? И что – потом?... Я ведь тоже задавал себе эти вопросы ещё в школе. И рассудительно-благоразумно отказался от карьеры спортсмена или тренера-физрука... В общем, по всему получалось, что я оказался «на коне». И ничуть не жалел больше о сделанном выборе! Учёба продолжалась, я старательно постигал нужные и необходимые науки и постепенно становился штурманом.
Впечатления и представления о будущей профессии должна была окончательно прояснить лётная практика... Первая лётная практика, самая настоящая, не учебная, оказалась очень ярким и запоминающимся событием. Именно потому, что первая!
События происходили, одновременно, страшновато и странновато. Но, вместе с тем, и желанно-загадочно, почти мистически. Ведь предстояло делать всё, абсолютно всё... И именно впервые. Хотелось проверить себя. Проверить и убедиться, что то многое, которое вдалбливали и вталдыкивали преподаватели, инструкторы, старшекурсники, и о чём рассказывали многочисленные лётчики-заочники, не является плодом вымысла, результатом чьей-то мечты или фантазии, а, на самом деле, существует... И ты сможешь самостоятельно что-то конкретное рассчитывать и джае вести самолёт не из условной точки А на тренажёре, а из самого настоящего аэропорта в другой. И тоже – в самый настоящий!
Первую практику проходили на Ан-24. Повезло тем, кто приехал из городов, где такие самолёты были приписаны к местным аэропортам. В этом случае, практика удачно совмещалась с возможностью пожить в родном городе у родителей и наслаждаться всем, уже давно знакомым и привычным. Несмотря на большую распространённость самолётов Ан-24, они эксплуатировались далеко не везде. Академическое начальство старалось учесть личные пожелания слушателя или направить в управление ГА, которое являлось ближайшим к дому. В общем, возможность выбора существовала. И это тоже радовало! Некоторые ребята заранее планировали распределение и старались практиковаться в местах, где намеревались работать. Чтобы пока просто навести предварительно некоторые «мосты», установить связи и показать себя в настоящем деле.
Совершенно понятно, что я не имел никакого желания куда-то ещё, кроме Алма-Аты, ехать на практику. И летать после Академии хотел только дома. Как раз, самолётов Ан-24 в Алма-Ате и не имелось. Но присутствовали аналоги – аэрофотосъёмщики Ан-30 –в МВЛовском аэропорту Бурундай, но практиковаться на них было невозможно из-за узкой специфики применения. В крайнем случае, этот вариант мог считаться резервным в обозримом будущем.
Я заявил, что хочу стажироваться в Новосибирске. Уже не помню, почему туда захотелось. Возможно, из-за относительной близости к Алма-Ате. Но скорее всего, из-за «рекламы» такой практики именно в новосибирском аэропорту, сделанной старшекурсниками... Впечатлениями от полётов в различных городах страны делились впоследствии все. Важными обстоятельствами считались и география полётов, и отношение к практикантам, и многое другое, на что обязательно следовало обратить внимание в дальнейшем. Короче говоря, на первую лётную практику меня ждал один из аэропортов Новосибирска!
Со мной летел и Вася-Базиль. Мы заранее уговорились выписать билет на один рейс. Только он там уже стажировался раньше и твёрдо решил распределяться в Новосибирск. Разница была лишь в том, что Базилю предстояла преддипломная практика на самолёте Ил-18 в Толмачёво, а я должен был летать в маленьком аэропорту «Северный»... Мы расстались в Толмачёво, пожелав друг-другу успехов. Сознавали, что вряд ли удастся повидаться и поделиться впечатлениями — аэропорты располагались на разных концах города... Я доехал с пересадками до «Северного» и предстал перед отрядным начальством...
Встретили меня довольно дружелюбно. Отношение к стажёрам всегда было хорошее, ведь все через это когда-то обязательно проходили! Выдали направление в гостиницу, приказали... «обживаться и приходить утром на разбор лётного отряда.»
До гостиницы оказалось совсем недалеко, там сразу разместили в комнате, очень напоминавшей нашу, в общаге. К вечеру подтянулись ещё двое однокашников. Нам предстояло прожить вместе всю практику.
Утром дружно, с понятным интересом и волнением пришли на разбор, где просидели полными «пнями», так как то, что говорилось, показалось очень увлекательным, но, ясен пень, далеко не во всём понятным. Нас представили лётному составу и распределили по экипажам. Вернее, закрепили за штурманами-инструкторами на весь период стажировки... Всё. Теперь предстояло трудиться, не покладая рук, и налетать, как минимум, часов семьдесят. А если удастся, то и больше!
Моим инструктором назначили парня лет двадцати пяти. Но он выглядел очень солидно. Во всяком случае, для меня. А однокашнику «достался» смешной пацан, если сравнивать с моим наставником. Пухленький и конопатый. Вид был очень потешный, так как он старался выглядеть суровым и серьёзным. Это удавалось плохо, его постоянно подкалывали лётчики, но он старательно изображал суперопытного покорителя сибирских просторов... Фамилию имел под стать — Свирепов! Поэтому-то и запомнил, что очень не вязалась незавидная подростковая внешность с грозной фамилией... Его фамилию помню почему-то, а вот, ни имени, ни фамилии своего первого инструктора никак не могу вытащить из глубин склероза! Странно...
Не стану слишком детально описывать всего, что последовало потом. Проводились различные плановые и внеплановые мероприятия: обязательные инструктажи, предварительные и предполётные подготовки, ознакомление с географией рейсов, характерными местными особенностями и так далее...
Рейсы выполнялись разные. И короткие – с возвратом на базу, и длинные – с несколькими посадками и эстафетами. Как ни странно, но у меня почти сразу всё начало получаться. Вернее то, что сначала разрешалось делать. Через несколько дней инструктор вполне доверял, почти не вмешиваясь в расчёты и рекомендации. Даже бортмеханик-юморист частенько выгонял его в салон поспать чуть-чуть, покуда я не «запарюсь» окончательно или не возникнет какая-то надобность в инструкторской помощи.
Бортмеханика особенно умиляла моя тщательность в выполнении расчётов на навигационной линейке. Он неожиданно провоцировал различными шуточками, намекая, что слишком долго копаюсь, перетаскивая визир и «двигун» туда-сюда..., а самолёт-то – летит..., однако, бортмеханик давненько на отвёртке прикинул, что снижаться надо было уже пару минуточек назад... Хорошая и душевная атмосфера!... К первой практике ещё вернусь, а сейчас хочется сделать маленькое, но необходимое отступление от темы.
… За период моей лётной деятельности произошли значительные изменения в требованиях к авиационному персоналу, а особенно – к экипажу и должностным обязанностям специалистов. Иногда удивлялся, почему же сначала всё выглядело так сложно и мудрёно? Поражал определённый «дубизм» и странности некоторых требований. Наверное, потому что страна была другая. Чего-то вечно боялись, от кого-то таили непонятные секреты, жестоко карали за такие вещи, которые ныне и не воспринимались бы всерьёз...
Дежурными штурманами работали, обычно, бывшие летуны – те, кто отлетал своё сполна и списался с лётной работы. Не самая высокая инстанция в авиационной иерархической лестнице. Своеобразный «винтик», этапная ступенечка в сложном ритуале, без выполнения которого, тем не менее, не взлетит ни один самолёт. Миновать дежурного штурмана невозможно! На этой должности трудились и такие, кто пересиживал какой-то срок временного ограничения в полётах по медицинским показаниям. И конечно, те, кто не смог выживать на пенсии. А кое-кто просто подрабатывал, многие даже и не мыслили себя без сопричастности к авиации. Но, как правило, дежурные штурманы были грозными хозяевами предполётной подготовки и тщательно контролировали экипажи, а особенно – транзитные. Удивляла упёртая и даже пристрастная настойчивость и чрезмерная требовательность, как будто они этого не испытывали раньше на своей шкуре, когда являлись не бывшими, а действующими!
Пройти штурманский контроль в некоторых аэропортах означало совершить настоящий подвиг. А ведь полёты тогда почти у всех авиаторов происходили практически ежедневно и с многократными посадками... Процедура, на первый взгляд, примитивная: подойти с заранее рассчитанным бортжурналом, скромно предъявить на проверку и подпись. Самые рьяные дежурные штурманы пересчитывали все параметры, сверяясь со сводкой прогностического ветра по маршруту и высотам полёта, перепроверяли расчётное время и особенно заправку топливом, правильность выбора безопасного эшелона, безопасных высот и... Не стану утомлять простотой и обыденностью.
Следующий этап, но тоже под блительным и неусыпным оком – начитать на магнитофон целую «молитву» с упоминанием всех святых, «курирующих» авиацию, о том, кто и куда, на каком типе самолёта, его бортовом номере и номере рейса собирается в путь-дорогу... Но апофеозом всего безобразия являлась концовка. Предписывалось отбарабанить действия экипажа при вынужденной посадке сразу после взлёта. Если, например, случится пожар или отказ двигателя. Вообще-то, действия почти всегда стандартные. Они описаны в специальном разделе РЛЭ (руководство по лётной эксплуатации) каждого типа воздушного судна. Существуют индивидуальные особенности конкретного аэродрома. К примеру, горного... Или если, как в Сочи, взлёт всегда производится в сторону моря. Но ведь именно такие нюансы и надо уточнять только для самых сложных аэродромов, а не для всех подряд!
Так вот, в те времена непременно требовалось для каждого аэропорта перечислять «под запись для прокурора» все аварийные площадки в окрестностях, оговаривая для каждой отдельно размеры, азимут и дальность... Причём, для каждого возможного направления взлёта. Подсказок не предлагалось. Каждый экипаж выкручивался, как мог, но чаще всего, предусмотрительно обзаводился записными книжечками с нужными данными, добытыми всевозможными и невероятными способами. Для каждого аэропорта Советского Союза! И книжечки тоже считались незаконными. Блокнотики безжалостно изымались вездесущими инспекторами, любившими посиживать незаметненько в сторонке, но внимательно всё и всех слушать, бдить и «не пущать»! «Засечённая» и непременно изъятая книжечка – предвестник отстранения от полётов, строгих выговоров и других подарков судьбы! Надо было хорошенько осмотреться в штурманской, прежде чем вытаскивать миниатюрный блокнотик из потайного кармана... Уже гораздо позже всё-таки кое-что упростили, а перечень аварийных площадок и схемы стали бессовестно лежать под стеклом для всеобщей доступности и восприятия.
Многое изменилось в том, какие функции вменялись тогда и сейчас в обязанности штурмана. Раньше считалось, что товарища штурмана не очень-то обременит замена перегоревшего предохранителя или починка какого-то блока радиолокатора или радиостанции. Не на земле. Для этого есть соответствующие наземные службы. А именно в полёте!... Эка невидаль! Кого волнует, что надо знать и точно определить вид неисправности? Это – сначала. Потом – знать как... и обязательно уметь что-то заменить. А чтобы это сделать, необходимо обладать сведениями, где конкретно блок находится. Ведь не обязательно всё оборудование расположено в кабине. Существует ещё и техотсек, быть может, и не один!... А самолёт, тем временем, летит себе и летит... И с «починяльщика»-штурмана никто не снимает ответственности за то, где именно...
Слава Богу, что со временем и это поняли. Что-то «в верхах» сильно изменилось, или сменились поколения чиновников от авиации, пишущих указания... Только нынче запрещено что-то делать, если в процессе выполнения полёта произошёл какой-то отказ. Это вовсе не означает, что сразу надо выключать аппаратуру. Требуется предпринять попытку возрождения к жизни различными оговоренными способами, но ни в коем случае не следует изображать из себя всезнайку-самоделкина или слесаря-универсала, влезая шаловливыми ручками в аппаратуру. Даже менять предохранитель не рекомендуется... Есть специально обученные и подготовленные люди из лиц наземного техсостава. Им и карты в руки. И — всё!... Прошли десятилетия, чтобы это понять руководителям и начальникам.
(продолжение следует)
Свидетельство о публикации №210122901293