Никита и рыбооблет

…И лед почти сразу растаял. Как будто в горячих чьих-то руках сгорел. Так и потек слезами как в детстве почти - по горячим красным пальцам - да только не в ту сторону потек. Назад совсем. Обратно. Обжигая ноги, спустился к полу, и там остался сырым алым пятном. И сколько она его не убирала, сколько не стирала – все впустую. И Никита решила тогда, что «Ну все, значит... Весна». И с улыбкой подошла к окну. 

    Вдали катилось ко всем чертям липкое весеннее солнце, разбирая по пути все встречающиеся облака на мелкие рваные лоскуты ваты. А через крыши скакали по проводам туда и сюда важные вечерние воробушки. Никита открыла окно и впустила трех серьезных птиц, которые сразу же начали бродить надутыми пингвинами по комнате. Птицы не поднимали крыльев и не пели. Просто перекатывались туда-сюда как скучные лодки. Одна из птиц превратилась в Алешу Нестеренко, который нравился в первом классе и протянул Никите фотографию. На портрете была изображен какой-то чайник с рыжей крышкой и была подпись - С любовью от Фанфарло. Тогда Никита взглянула на свои руки… 

   У Никиты много колец на пальцах, целых семь, а под кольцами полоски белой кожи. Кожа сморщивается после душа, и если заглянуть под кольца, то можно подумать,что у Никиты руки секонд-хенд. Они сливово-белые с персиковым отливом и всегда чешутся, если на них побрызгать сверкающим соком лайма. Потому Никита включила магнитофон, оставила душ веселиться и брызгать водой в стены и ушла на работу. У девушек с мужскими именами всегда все с ног на голову. 

   Когда ты любишь смотреть в аквариумы, значит и у тебя в голове плавает огромная рыба. Или, по крайней мере, у тебя в середине нервных центров сходятся узлом все телефонные линии мира. Это когда ты можешь в любой момент подслушать любое слово,сказанное кем-то в Нью-Хорке кому-то еще, допустим, в Новой Селяндии. Или в Старой Манклии. Или наоборот – можно посылать сигналы через воздух в голову, например, своей троюродной бабушке в дом через улицу, чтобы она тебе испекла толстых блинов. Никита работает в ночной водной галерее и очень любит бабушкины блины. 

   - Чай-чай-отключай! – Никита повернула все рубильники, и тьма поглотила галерею. В тридцати девяти аквариумах включилась неоновая подсветка, и только один самый дальний коридор остался темным и совсем непроглядным. И там где-то в тишине и темноте послышался мерный всплеск, будто байдарочник выронил весло. Это рыба Гот – самая мудрая и старая рыба в мире – открыла пасть в улыбке и (вдруг!)зажгла свою серебристую удочку-ночник. – Ну что, девочки, пора и покушать – крикнула Никита и пошлепала босыми ногами к шкафчикам с кормом. 

   Немножко крошеных улиток, четыре унции золота, пятнадцать килограммов стебля арахиса,восемнадцать складных ножей, пять (или даже лучше чем пять – семь!!!) кокосовых подушек, капельку нежного сока барбариса, чуть оттенить щепоткой молотого кирпича, парочку открыток из солнечной Литалии, пузырек вытяжки из хобота носорога. Все ингредиенты Никита перемешала ногой и высыпала в измельчитель. Рыбки в предвкушении уже выпрыгнули из воды к кормушкам и весело махали пушистыми блеклыми хвостами. Даже суровые акулы как щенята сложили лапки к груди и на спине трижды исполнили танец средиземноморской сельди. 

   Рыба ест – значит, мир существует. И в этом нет ничего странного. Если, допустим, не кормить человека-волка, он просто развалится на две части, и одна из них, с вероятностью в пятьдесят три процента, будет смотреть в темный лес. И царь-огонь, пожирающий веками все без разбору - без него было бы весьма морозно в мире. Так и рыба Гот, манящая и опасная, влечет к себе легкомысленный планктон, который в свою очередь соглашается с правилами игры и исчезает в бездонной пасти, чтобы воскреснуть через час и снова быть пожранным. Мир стоит на спине рыбы Гот, год за годом. 

   Ночных посетителей галереи немного, но каждый из них всегда и по-своему удивителен. Вот, например, прислонился к клетке с барракудами человек в сером плаще. Он открывает и закрывает рот, высовывает длинный язык и рычит, как будто дразнит опасных тварей. Вовсе нет – это просто дядя Николай – пришел поболтать со своими бывшими женами, которые были, надо сказать, в прошлой жизни отборными стервами. 

   Или вот. Неподалеку ногоболтает в аквариуме с львиноголовыми цихлидами старая дама в рыжем от старости теплом платке из мелкой сычужной пряжи. Эта дама - Тата-Луна, когда-то она сиганула в аквариум с лунными креветками и теперь всегда светится. Она даже фонарик не покупает,чтобы подниматься домой через темные лестничные клетки.   

   Хоп-хоп-хоп – мимо весело проскакал на одной ножке Сережа по кличке Аня – сотрудник федерального отделения Рыбооблета. Видимо опять полетел кормить своих любимых глупых гуппи вяленой колбасой. 

   – Аня… – крикнула Никита и осеклась. С этими мужчинами с женскими именами надо держать пальцы востро. – То есть Сережа. Они от вашей колбасы толстеют и пухнут.   
- Ничего- ничего  –  Аня-Сережа швырнул батон колбасы прямо в клетку с гуппи. – Пусть толстеют. Я их потом к себе заберу. Мне нравятся толстенькие. 
- Ну все. – Никита хлестнула тряпкой Сережу-Аню по лицу. Аня-Сережа всхлипнул и поскакал к выходу на другой ножке – Все, я сказала. Вы мне все надоели. Ну ка, брысь домой. Все вон! Уже и утро вон. Пора закрывать лавочку.   

  После того как двери галереи закрылись за дамой Луной, Никита вздохнула с облегчением. Все таки работать ночью чрезвычайно тяжело. И этот неон стал ее даже раздражать. - Ко-ко-молоко – крикнула Никита – утро уж недалеко. И аквариумы осветились вдруг нестерпимым утренним светом. 

   Рыбы стали съеживаться и забиваться в углы как лед, тающий в горячих пальцах и текущий совершенно не туда. Все завертелось вдруг в слепящем танце. Аквариумы брызнули стеклом в потолок и исчезли, и только жирные глупые гуппи бились в истерике, пытаясь поскорее доесть исчезающую колбасу. Но тут пропали и они. Все пропало, и Никита погрузилась в белый свет, как будто ее окунули в молоко. Мысли бились в голове как три взбесившихся воробья, запутавшиеся в телефонных проводах, и абсолютно бессмысленные чьи-то разговоры ворвались в ее уши… 

...- ох и дура ты, поперек же не режут, вдоль надо. Вдоль, идиотка ты этакая. – чьи то пальцы резко прижали к запястьям Никиты что-то невыносимо холодное и нестерпимо обжигающее одновременно. Никита закричала и приоткрыла глаза. Она лежала в ванной полной ярко алой воды, как будто в ней разводили акварель для рисования, а она Никита торчала в этой ванной как тонкая измочаленная кисточка, а к рукам был плотно прижат лед. Душ бился о стену,исторгая струи воды, которые тонули в красном супе из Никиты. Глаза в бессилии тут же закрылись. 

   – Аня, как же ты бесишь. Так нельзя. Я же тебе все-таки сестра, зачем ты со мной так? Я и так как рыба об лед постоянно, пытаюсь, пытаюсь… а ты мне абсолютно не помогаешь. Я тебя тяну все время из этой полыньи. А ты опять на дно. Мне ведь тяжело, Ань….я так больше не могу. Нету его больше, нету…нету Никиты, умер он, ну смирись ты уже, дурочка моя. 

   Что-то теплое вдруг обняло Аню-Никиту и вынуло из ванной. Ослабевшие руки и ноги не слушались девушки, и ей показалось, что они превратились в призрачные плавники. Плавникам становилось холодно.

   И вдруг ее стошнило. Стошнило так хорошо, сильно и резко, как будто она выплюнула какой-то крючок, торчавший в сердце. И стало легче. Она вдохнула полной грудью и открыла веки, и мир вдруг ожил и задвигался по-настоящему. Появились запахи, и вкус во рту, и звуки стали резче и выше. Она как будто вынырнула из глубокой и липкой ямы.   

   Глаза еще не совсем привыкли к свету, но сквозь пелену Аня увидела вдруг доброе и улыбающееся лицо рыбы Гот. 

   Рыба ест – значит, мир существует.  – сказала она Ане-Никите и зажгла удочку-ночник. - Как Рыбооблет.