Смерть Брошара

 Бледная синяя луна выколупывает остатки бренной ночи из небесных зубов, и утренняя лошадка, наконец, прорывается сквозь заслоны и ломает двери в Красный город. Кроваво-алое солнце взрывается брызгами мускусного горизонта, уничтожая при этом все признаки тьмы, и вынимает из нор первых бредущих для выполнения задач утренних спиритов. Среди блеклых призраков утреннего мира, не спеша, плетется и Брошар. 

    Надо сказать, что утро не начинается для спирита неожиданно. Став призраком,   Брошар перестал удивляться резким переменам в мире, смене дня и ночи, прекратил замечать простые вещи. Все происходит для спиритов слишком быстро, и они не успевают за миром, в котором существуют. «Это не плохо и не хорошо. Таков этот мир. И теперь это мой мир» – Брошар говорит себе так каждое утро. Если успевает, конечно. 

   Ранним утром Брошар, выпив белого кофе и почистив зубы серебристым гуталином, учится вращать суставами запястий. Это первое и необходимое звено в цепи перерождений самоубийцы в полноценный спирит. Первое, что нужно, для того, чтобы выполнять задачи духов. Но радости спириту это занятие не приносит. Никакой радости, никакой радости, никакой радости…   Первое правило спирита. Первое правило Брошара. 

   Днем Брошар делает свое дело, переносит пыль с цветов Лай-собаки и листьев Ласточкиных Хвостов на ботинки и лацканы пиджаков живых людей. Брошар продвинулся в выполнении своих задач и теперь уже готов стать ветреным растрепывателем волос. Но это в будущем, может быть в следующей декаде.   

   Спириты не эмоциональны, а потому не чувствуют солнечного тепла. Они не носят обуви, не стригут ногтей и не чистят платьев. У них нет намерений, и нет осознания себя как сущности. В этом нет необходимости субстанциям без тела. Субстанциям без тела необходимость не нужна. Скорее даже противопоказана. Спириты от необходимости болеют и чахнут. 

   Днем в городе алого солнца все по-иному, не так как у живых. Видимо отсутствие дыхания этого мира вносит свой распорядок в существование духов. Бледно паря над дорогой, спириты ползут по длинным осям красного солнца, придерживая стены города на расстоянии пяти дециметров над планетой и тем самым не давая ему упасть на землю живых. Так заведено издревле и так будет всегда. Мир спиритов смещен на полметра вверх. 

   Во главе города, вернее, в его самом центре возвышается недвижимая фигура кардинала Минатия, завернутого в каменную материю бордового мрамора. По преданию, это самый первый спирит, попавший в Красный город, и ставший его основой и стержнем. К нему и стекается бестелесный народ, чтобы послушать притчи этого мира и получить новые задачи. 

   Спириты соглашаются со всем, что им говорит красный кардинал, и надо сказать для спиритов это даже не выбор. Как говорит Минатий, духи самоубийц уже сделали свой выбор и потому, собственно, они и попали в Красный город. То есть, конечно же, они попали в алую клетку боли. Этого Минатий не говорит, но все спириты об этом знают. 

   С самого начала Брошар ощущал себя здесь прозрачной канарейкой, но теперь уже он целиком согласен с тем, что он призрачный голубь. Но величина эта не имеет значения, как и все остальное не имеет значения, а значит, это ничего и не значит. Брошар летает над землей, ходит сквозь стены и не испытывает радости. Никакой радости. Это правило он запомнил сразу же.

     Скользя мимо Кардеи, главной площади Красного города, Брошар иногда видит сидящего на углях старца. Глаза его закрыты, а руки скрещены на груди. Старец поет молитву, и тело его дрожит. То и дело старый человек исчезает на секунду, но появляется вновь. И чем дальше, тем эти исчезновения становятся более длительными, а появления менее убедительными и даже смешными. Если бы не правила, это бы конечно вызвало улыбку на лице Брошара. Какие унылые попытки.   

   Проникновение живых в Красный город не такая уж и редкость, желающих взглянуть на другой мир хоть отбавляй. Но задерживаться здесь люди не торопятся, да и не могут они задержаться. Им слишком холодно в мире спирита, и слишком уж этот мир воняет сушеными костями. А люди, надо сказать, любят лишь запахи лепестков, это Брошар помнит прекрасно. Потому и старик этот скоро испарится, как будто его и не было. Ничего в этом нет необычного, как и нет никакой радости. Таков мир Брошара, таковы правила Красного города.   

    Вспоминая о своей другой жизни, Брошар не тоскует. Он сделал выбор осознанно, и потому переход его был безболезненным и быстрым. Бывали спириты, перемещавшиеся в город частями, и оттого испытывающие боль еще несколько декад после появления. Некоторые от боли так и не могут научиться вращать суставами, таких приходится растворять в озере туманов. Брошар об этом прекрасно знает, хоть спириты и не говорят между собой. 

   Все слова, которые вырываются в воздух Красного города, произносит только Минатий. Других слов этому миру не нужно. Этому миру нужны лишь задачи, которые спириты хотят выполнять.   

   Духи совершенно не думают о том, что их присутствие в мире спирита – это наказание. Для большинства это просто способ продлить свое мысленное существование в бесконечность. Остатки бессмысленных человеческих мечтаний. Декомпрессированный сгусток молекулярного заблуждения. 

   Брошар же знает, что выполнение задач приносит облегчение от боли, а для некоторых это прямой путь к Уходу. Брошар сказал себе, что его Уход не состоится никогда. Уход слишком бескомпромиссен для него. К тому же там, выше еще на пять дециметров от мира спирита наверняка Брошара пробьет боль, и все будет уже не так хорошо. Брошар привык быть предусмотрительным еще в мире людей. И если Уход не обязателен, значит его и не будет у Брошара. 

   Для себя он объясняет это так. 

   Моя Родина – это Красный город. Мне нравится петля площади Кардеи, и здесь я слушаю сказки и выполняю задачи, а, значит, существую, как могу.

   Моя Родина попросила меня об одном – оставаться там, где я есть. В огненном шаре зелий мира спирита, в отсутствие четкого осознания и вырывающих из этого города мыслей.   

    Моя Родина теперь - холодный треугольник. Красный город - беспричинный равнобедренный треугольник, в котором теперь существует Брошар. 

   О, как же ошибается Брошар.