Заря капитализма

               


В те годы над Россией были очень странные рассветы. Они уже не наливались кумачом последних ран, не трепетали багрянцем, но и  отстиранными до белизны назвать их тоже было нельзя. Они, как вода в баночке, для мытья акварельных кисточек, отливали грязно-серыми разводами. Нам же в те годы не до рассветов было. Мы выживали. Выживали, как могли, как получалось, как везло. Кто-то легко шел в новую жизнь, не оглядываясь. Кто-то не верил в серьезность происходящего, ждал, что вот-вот перемены прекратятся. Но старая вода из реки утекала, а появившаяся новая,  приходила совершенно другой.
Эта другая вода как-то поднесла на своих волнах Славику в подарок на сорокалетие статуэтку бога Меркурия.  Статуэтку, выпущенную в пятидесятые годы на Дулевском фарфоровом заводе, подарили имениннику и как ценный антиквариат, и как намек на его необыкновенные способности в бизнесе. Фигурка человечка, в крылатой шапочке с золотой каемочкой, крутящего ногами небольшой шар, похожий на нашу планету, имениннику понравилась,  как и понравился намек на необыкновенные способности –  кто ж лесть-то не любит – все  не без греха!
Тогда, в конце восьмидесятых, когда расцветало кооперативное движение, Славик был на плаву. Деньги делал легко, без стеснения. В толстых, роговых очках, слегка лысеющий, с детским наивным лицом он не был похож на акул капиталистического бизнеса, которых рисовали в газете «Правда». Своей полудеревенской простотой запросто внушал людям расположение. Про таких говорят - вот он, наш мужик, из простых – не обманет. С ним легко заключали договора на строительные работы, платили ему положенное по смете. Потом ждали выполнения работ,  и  этих … в некотором роде комиссионных. Многие, при этом, не дожидались. Вернее все не дожидались.
Была у Славика особенность, которая как зубная паста из тюбика работала только в одну сторону, на выдавливание. А уж что выдавилось, то выдавилось, обратно не всунешь.  Сами попробуйте засунуть в тюбик выдавленную зубную пасту. Поэтому средства полученные от заказчика Славик считал своим, пусть даже дурно пахнущим доходом, но слово откат пропускал мимо ушей. Ну не мог он просто физически пересилить себя для возврата комиссионных. Все понимал, умный был, а этого не мог.
Заказчики обижались. Он соглашался с ними, понимал обиды, обещал в будущем молочные реки. Люди ждали. Верили. Но ничего не сбывалось. Молочные реки скисали, а Славик, измотав всем нервы, приносил вымученным презентом бутылку дешевой водки и банку астраханской кильки по пятьдесят шесть копеек за триста сорок граммов искреннее недоумевая, почему его гонят в пинки и бьют по затылку.
Но беды заказчиков, с кем Славик работал, на этом не заканчивались – они только начинались. Потому как, получив заказ, Славик прилагал все знания и способности, чтобы обеспечить как можно большую прибыльность от сделки. Он без устали бегал по знакомым, выпрашивал изношенные доски от заборов,  клянчил, где мог, использованное кровельное железо – пусть и гнилое, сам вечерами выправлял ржавые гвозди, потом из всего этого нанятые работяги строили крышу какого-нибудь здания. Старательно закрашивали заклеенные тряпками дыры и ржавчину. Потом на свежепокрашенное  привязывали алый бантик, торжественно сдавали. Подписывали акт. Ставили печати. Жали руки. Заказчики радовались. Все блестело. Сияло.
Сияло день, два, месяц. Начинались дожди. Крыша сразу давала легкую течь. Потом больше. Потом капли собирались в струйки, те в ручейки,  ручейки текли в подставленные тазы и корыта. Через полгода Славика проклинали. Еще через год, когда лезли крышу ремонтировать, обнаруживали рухлядь, из чего та  была сделана. Грозились строителя убить. Но грозиться грозились, однако  шума большого не поднимали. Съеденная килька давила на горло и из горла кроме хрипа, да стонов ничего не вырывалось.
Так Славик скопил свои первые сто тысяч зелени. Деньги по тем временам  просто бешеные. Фантастические. Они даже во сне людям не снились. Со временем появилась у предпринимателя иномарка, квартира трехкомнатная, сытный обед. Завелась престижная любовница с бюстом номер четыре, а жизнь стала очень ласковой и теплой. Одна была беда – зимой в строительных работах существовал провал. С ноября по март делать было нечего. Это наводило Славика на тоскливые размышления об инфляции,  о том, как это прожорливое существо сжирает его «честные»,  иногда  кровью, заработанные деньги. Было обидно. Бог Меркурий, стоявший на телевизоре, намекал, надо бегать, волка ноги кормят, под лежачий камень вода не течет.
  Все эти поговорки Славик и без статуэтки знал. Как ни как, а верхнее образование получил. Но знать-то это одно, а вот жить с ощущением того, как ты каждый день нищаешь, было не приятно. Тут, как на грех, завели по телевизору одну песенку под названием «Селенг». Мол, есть такая компания, которая берет твои денежки, распоряжается ими, в течение года тебе их удваивает,  даже утраивает. Сидишь себе на рыбалке, а деньги сами плывут, и плывут именно к тебе. В твой карман.
Стал Славик на эту рекламу как завороженный пялиться. Стал подсчитывать возможные дивиденды. От подсчетов волосы на голове шевелились, руки почесывались. Тут еще как назло, в нашем городке этот самый Селенг и открылся. В смысле офис от фирмы. Заходи, ребята!
Когда Славик понес туда свои деньги отдавать в рост, то на пороге личной квартиры пришлось ему  переступить через рыдающее тело жены. Дура баба в экономике ничего не смыслила, но вопила во весь голос - пустит он всю семью по миру, оставит без денег. Соседи по лестничной клетке безмолвствовали, но глазами осуждали. Славик оправдываться не стал. Что с них взять – необразованные. Переступил  аккуратно через тело жены, пошел дальше. Денежки в сверточке под курточкой прижал к сердцу, да так их и донес, целыми. Сверток у него радостно взяли. Пересчитали. Расписочку выдали. Улыбнулись обнадеживающе. Партнером назвали. На рыбалку съездить предложили.
 По миру свою семью Славик, конечно, не пустил, но и денег назад не принес. Вообще никаких. Пустым невод оказался. Ни навара обещанного там не было, ни своего отнесенного - тина морская лежала. Селенга как-то внезапно не стало, замок повис на двери, сотрудницы вежливые растворились -  и спросить не с кого. Осталась пустота, которая с жадностью поглотила все надежды. Следом эта пустота прогнала любовницу, ликвидировала иностранную машину - ее пришлось срочно продать ради денег, потому как ранняя весна зазвенела капелью, начались стройки. Оборотный капитал потребовался.
Опять у Славика разбитое корыто, опять все по кругу,  опять заново. Целый год его семья ходила пешком, на рынок ездила на общественном транспорте. Целый год Славик дома был ниже травы, тише воды. Целый год вставал на ноги, а вечерами выносил в контейнер мусорное ведро.
Но встал все-таки, правда, пошатываясь, подрагивая в коленках, встал уже не таким смелым как прежде. Оглядывался пугливо, по сторонам озирался. Потом, через полгода понемногу приосанился, вновь купил машину. Стал сытно обедать. Вернул изгнанную в период безденежья любовницу и ко второй зиме снова наорал на жену – мол в экономике она ни хрена не понимает, лезет не в свое дело, мусор не выносит. Деньги скопились снова.
Но инфляция, чтоб ей сдохнуть,  тоже окрепла, опять с холодами принялась Славкины деньги подъедать. За окном осень, дожди, слякоть. В голове ожидание весны. Бог Меркурий, стоя на шаре, подсказывает: «Крутись!»
Придумал  Славик понемногу одалживать свои деньги нуждающимся людям – в рост. Так, почти задаром, под двадцать процентов в месяц. Такая дикость тогда была в порядке вещей. И ведь находились желающие - брали  деньги. Первые шестьсот долларов, полученные с трех тысяч долговых, Славика обрадовали несказанно. «Оба-на! - подумал он, - а жить-то и зимой можно». Вот только с клиентурой было плохо – все же мало людей спешили за кредитом под такие проценты. Лишь ближе к весне подвалила ростовщику настоящая удача. Старый знакомый собрался  машину покупать, да с деньгами  заминка вышла.
 А машина ждет. Люди, пригнавшие ее, на знакомого ругаются, продать новую машину другим желающим грозятся. Человек этот к Славику -  помоги, дай двадцать тысяч зеленью! Глаза Славика сразу вспыхивают. Называет процент за услугу. С человеком легкий обморок, помутнение, но других вариантов нет. «Согласен», - говорит он, только деньги нужны всего на неделю. Славику такое не нравится, он гнет свое - давай четыре тысячи сверху, а там  хоть на один день. У знакомого, как мы знаем, выбора нет – он чешет затылок, кивает - согласен. Бьют по рукам.
Славик меняет пачки денег на расписку, потирает ладошки. Знакомый,  через день, ездит по городу на сверкающем джипе. Ездит день, ездит другой, потом неделю,   вторую, а денег не несет. Славик к нему – почему не несешь?! В ответ слышит: «Ставка установлена месячная,  потому терпи казак месяц».
Делать нечего. Все справедливо. Славик ждет. Месяц тянется долго, как сопля из носа, но все же мало помалу доползает до тридцать первого числа. Часы бьют полночь. Славик у окна. Бледная луна освещает пустынную землю. Никого на земле нет. Ни в полночь нет, ни позже, вообще за всю ночь никто не приходит. Потом светает. Петухи кличут утро,  деньги,  не появляются. Славик бежит к клиенту. Того  тоже нет. Где он, неизвестно. «Пропал», - говорят из-за дверей соседи.
 На третий день Славик, как заправский охотник, берет должника из засады. Тот кается. Долг признает, но просит недельку подождать, так как очень серьезная сделка в работе,  все деньги там. За эту дополнительную неделю Славик объявляет еще тысячу долларов комиссионными сверху. Знакомый опускает плечи, сникает и, опять соглашается.
Успокоенный Славик вальяжно интересуется ожидаемой сделкой. Та проста, как две копейки – в Мурманске есть у военных по дешевке сливочное масло, в Волгограде этого масла  нет совсем. Берут в городе на Волге вдвое дороже. Поэтому полвагона масла быстренько переезжают из одного города- Героя в другой город Герой и вот они – двадцать тысяч долларов на блюдечке. Все контакты налажены. Бери – не хочу!
Славик, словно безмозглый карась, заглатывает эту наживку, так сказать берет червя в рот, старательно начинает посасывать. Червь вкусный. Навозный. Красненький, извивается. Ни у кого такого червя нет. Пососав, Славик задает нужный вопрос: «Почему полвагона? Почему не целый?!» Знакомый жмет плечами: «Нет денег на вторую половину. А масло-то оно есть. Хоть сколько».
Арифметические расчеты у Славика много времени не занимают. Пять тысяч навара начинают, словно в сказке, превращаться в двадцать пять тысяч. Руки подлые потеют,  он просится в долю. Очень просится. Чуть на колени не падает. В глазки заглядывает. Умоляет – возьмите же! Нехотя, лениво, совсем без радости, его берут в дело. Но проценты по долгу просят списать. Славик соглашается – черт с ними!
Однако, очередные деньги, в руки  своему знакомому недоверчивый Славик теперь  не дает, он не лох ушастый, не лапотник колхозный. Он сам вместе со знакомым гонит две тысячи пятьсот километров до Мурманска.  По пути Славик знакомится с северными метелями, с морозами, с безлюдной тайгой. При деньгах ехать по тайге опасно. Народ на севере лихой. Забрать могут все разом. Именно после этой дороги Славик заметил в волосах крупную седую прядь. Но Бог  миловал. Доехали.
Взяли в Мурманске провожатого, выскочили за город, свернули в тундру. Там нашли учреждение с высоким забором, опутанное колючей проволокой, с табличками: «Стой!». Рядом ворота заметили. Постучались. Вышел подполковник. Кивнул. Пожал руки. Прошли в двухэтажный домик. Получили накладные, потом приходно-кассовые документы взамен привезенных денег. Деньги подполковник тщательно пересчитал, некоторые посмотрел на свет, перепроверил. Поехали на станцию. Там, в товарной конторе оплатили счет за вагон. Нашли сам вагон. Открыли. Осмотрели. Вагон стоял доверху набитый серыми коробками с надписью «Сливочное масло». Еще на коробках было написано «Нетто – 20 кг».  Проверили на выбор коробку. Развернули пергамент. Пробуют пальцем на вкус – точно, масло. Пробуют еще – шик! Вкусное масло! Звякают запоры, ставятся пломбы, вагон утаскивает маневровый тепловоз.
Подполковник проставляется местной водкой и красной рыбой. Все напиваются вхлам. Потом приходится еще день провести в Мурманске, так как ехать обратно с таким специфическим  запахом изо рта – лишь гаишников дразнить.  У бизнесменов отходняк, спячка. Подполковник исчезает от них, по-английски, не прощаясь.
Домой Славик привозит дешевой мурманской рыбы и надежду. Она, как весеннее солнце, греет душу. Через неделю масло доползает до Волгограда. Им телеграфом тут же сообщают об этом. Знакомому Славик все еще не доверяет, едет вместе с ним на базу за деньгами. Волгоград, как и Мурманск, город рыбный, но метелей там нет, там почти двадцать градусов тепла. На душе у Славика еще теплее; шея потеет, нос и руки почесываются – к деньгам это означает. Базу находят быстро, еще быстрее директора базы –  он от них и не прячется. Сам их ждет. Морда у него красная, грозная, глаза злые-презлые,  у него …  иск собственный. У него претензии! Он не то, что  денег не дает,  сам  денег требует.
У Славика лопаются сосуды в глазах, начинают дрожать руки, воздух никак не хочет проникать в легкие. Слпвик беззвучно хватает его ртом, пытается проглотить. Не получается. Потом, как специалист по сурдопереводу,  что-то складывает из своих пальцев на руках,  и выходит у него совсем нецензурная штуковина. Директор базы от этого еще сильнее багровеет.  Орет на Славика, а тот, после пятиминутного заикания на букве «п»  наконец произносит:
 – П-п-п-почему деньги с нас?!
- А потому, с вас! – бьет кулаком по столу директор - договор вы не выполнили. У базы сорван контракт с мэрией, в детских садиках ждут сливочное масло - его нет. В садиках дети. Маленькие. Масло они любят, а директор базы любит таких детишек. Понял! При этом директор базы добавляет сразу, тормозя Славика: « Да, да, вагон есть,  вот масла там нет!»
 Славик, теряя сознание, бредет к вагону. Его заботливо поддерживают с боков. Он лично сверяет номер вагона с документами. Все сходится. Вагон распахивают. Масла там - аж до самого верха. Под завязку. Славик облегченно выдыхает: «Ну, цело все! Вот оно, видите, просто какая-то неувязочка». Садится на рельс, вытирает платочком пот со лба. 
«Да ни хера, не неувязочка!» – отрезает директор базы. Вынимает коробку и распечатывает. В коробке естественно масло. «Ну?!» – жмет Славик плечами. Коробка рвется по швам, снимается пергамент.  Славик снова нукает – вот же оно - масло! Директор тычет его носом, смотри какое. Славик вглядывается в масло и не верит увиденному. Протирает очки, снова вглядывается. Сердце перестает стучать, начинают стучать зубы. Тело бросает в озноб. Сбоку подходит облезлая бродячая собака, тянется носом к коробке. Ее прогоняют. Славик видит, что на куске, вынутом из коробки лишь два сантиметра сверху желтые,  вся остальная масса совсем белого цвета. Даже не пробуя, он понимает –  маргарин! Откуда этот маргарин он знает. Это из края белого безмолвия, из тундры. Вот  суки мурманские, а ведь еще сам проверял, пробовал!
Отогнанная собака начинает выть. В нее бросают щебенкой. Славик с рельса опускается на землю. Пот льет ручьем. Подошедший рабочий начинает вскрывать коробку за коробкой. После полусотни вскрытых Славик соглашается с бессмысленностью вскрывания всех остальных - везде одно и тоже.
Возвращаются в контору. Им объявляют стоимость срыва контракта. Считают неустойку. Славик произносит слова «грабеж», «сука», кидается на директора базы, пытаясь  укусить его зубами. Двое директорских амбалов  в ответ кулаками старательно травмируют Славику лицо, потом травмируют почки и укладывают обмякшее тело на стул. Остальное он слушает сидя. Неустойка идет в минус, маргарин защитывают в плюс. Вместо сорока тысяч американских денег они получают три тысячи русских. Повторное возмущение стоит Славику еще раз разбитого носа, плюс угрозы конфискации оставшихся трех тысяч. Его посылают на …,  ворота базы закрываются. Закрываются наглухо.
Обозленный Славик трясет, как грушу, напарника, но тот божится, он ни при чем и пострадал почти также, только лицо еще не разбито. Славик сообщает,  это поправимо. Партнеры разругиваются в пух и прах, и с взаимными угрозами расходятся краями.
Наш коммерсант в одиночку бросается за правдой в Мурманск. Находит тундру. В тундре находит забор с колючей проволокой. Находит ворота. Стучит в дверку. Дверку открывает караульный с автоматом. Славик просится вовнутрь. Ему объясняют, это тюрьма. Славик настаивает пустить. Караульный крутит пальцем у виска, нажимает кнопочку, вызывает дежурного, попутно объясняя офицеру, что гражданин по доброй воле хочет в тюрьму. Гражданин говорит, что в тюрьму не хочет,  хочет только внутрь. Ему объясняют, все внутри - это уже тюрьма. Никаких коммерсантов и подполковников у них отродясь не было. Указывают Славику, куда бы он мог пойти – конкретно: «На …!»  Славик туда не хочет. Он на этом пути с  Волгограда находится,  потому смело лезет на штыки. Караульный злится, но протыкать штыком Славика не велит устав. Штык  отворачивается, следует короткий замах, и солдат резко стукает просителя прикладом. Именно той частью, где приклад обит железякой. Стукает в лицо. Больно. В тундре такое запросто: «Получите, и распишитесь!»
Когда «северное сияние» в Славиковых глазах перестает сверкать, и один глаз начинает видеть, он различает перед собой забор, поверху колючую проволоку, запертые ворота.  Они серо-зеленые, на них красная звезда и табличка «Стой! Предъяви пропуск в развернутом виде!». Пропуска в развернутом виде у Славика нет. Стучаться он больше не решается – внутрь теперь не хочется.  Отблеск «северного сияния» в виде овала под правым глазом остается на  лице почти целую неделю .
Дважды побитый коммерсант возвращается домой. Затевает разборки. Требует с напарника долговых денег. Горячится. Угрожает. Тот прячется в своем доме, Славика внутрь пускать не хочет. Славик стучится, напирает, норовит сломать дверь. Не справившись с дверью, грозит придти с бандитами и поговорить серьезно. Уходит. Не теряя времени, тут же начинает искать контакты с криминальным миром.
В один день контактов с лихими людьми он не находит, а самого его находят оперативники. Милиционеры врываются в квартиру, выворачивают Славику руки, потом, как в кино, защелкивают наручники,  везут задержанного в отдел. Оказывается на Славика поступило заявление – он вымогает деньги и угрожает напарнику. Бред самого Славика насчет Мурманска, Волгограда естественно никто не слушает. Попутно оперативники внушают,  не дай Бог если с напарником что-то случится, то его не только до Мурманска, а до Колымы запросто отправят.
За полученную в милиции полезную информацию Славик расписывается в протоколе. Протокол исчезает в сейфе. Наручники снимаются. Двери каземата распахиваются. Свобода. На улице светло. Воздух чист и сладок. Ранняя весна - пора любви и начала строительных работ. Иностранную машину Славик снова продает. Любовницу гонит следом.
Следующий раз, что она дура и ничего в экономике не смыслит, жена Славика узнает через три года. В промежутке он будет ходить на рынок, чистить картошку, покорно выносить мусорное ведро. Зарабатывать ему теперь становится  труднее. В городе повадки знают,  договариваться ни о чем не хотят. От увеличенных, в обещаниях, процентов отказываются. Славик как старуха из сказки прометает по сусекам и амбарам, но муки мало. Спасают районные организации. Там поле не паханое.
В деревнях все ветшает. Поля в бурьяне. Коровы не доятся. Народ пьет. Но кое-где слабенькие финансовые ручейки все же пульсируют. Где-то новая жизнь слабыми росточками тянется к свету. Славик, словно лиана, цепляется к этой жизни, присасывается, подрядившись к директору сельхозкооператива подштукатурить коровник. Коровников два. Метров по пятьдесят в длину каждый. Работы много. Цену Славик объявляет смешную – по рублю за квадратный сантиметр.  Директор принимает его за ненормального, но договор подписывает не читая.
За месяц вся работа сделана. Славик приходит за расчетом. Ему, в бухгалтерии, обсчитывают площадь сделанного, переводят, согласно договора, шестьсот пятьдесят квадратных метров штукатурных работ в шестьсот пятьдесят рублей. Просят пройти в кассу, получить. Но подрядчик не согласен, тычет главбуху договор, там написано слово сантиметр. Главбух ныряет к директору в кабинет и на полчаса пропадает в нем. Возвращается грустным . Сумму к выплате умножают на сто, и бухгалтер, скрипя сердцем, просит Славика зайти через день – такой суммы в кассе нет.
Славик вздыхает, смотрит на главбуха, не уходит. Главбух откладывает бумаги. Интересуется: «Чего еще надо?» Славик опять тычет ему договор. Там написано - за квадратный сантиметр. «Ну и что?» - не въезжает сразу главбух. «А то! - объясняют ему – арифметика другому учит,  она наука точная»! Главбух лезет в справочник, теряет очки. Правота Славика на лицо. Ту, весьма большую сумму, которая получилась, оказывается надо еще раз умножить на сто. На калькуляторе такая сумма загораться не хочет. Столько цифр на экране просто не помещаются.
Директора увозят с инфарктом, Славик полмесяца лечит разбитое в кровь директорским кулаком лицо, но деньги свои получает. Правда, через суд. Через полгода. Но выбирает все до копеечки. Крестьяне в сельхозкооперативе на год остаются  без зарплаты,  без хлеба и молока. Это их проблемы, говорит Славик. Жизнь у бизнесмена восстанавливается. И все бы было хорошо, если ни эти проклятые зимы. Опять перерыв, опять мысли. Опять Бог Меркурий подсказывает: «Расправь крылья, взлетишь!»
Славик с сеточкой идет на рынок. Декабрь. Снежок, легкий морозец. Все кругом светло, все празднично. На рынке людно. Сеточка наполняется продуктами. В хорошем настроении Славик бродит по торговым рядам, где натыкается на грузина, торгующего мандаринами, такими небольшими, но ярко-желтыми и пахучими. Мандарины - это детство, это елка. Это Новый Год!
 Грузин рад собеседнику, угощает его. Славик рад халяве, поэтому поболтать не против. Интересуется – как там, у них? В Грузии плохо - холод и голод. В парках рубят деревья, топят буржуйки. Кушать нечего. Мандарины отдают «за так». Славик давиться мандариновой долькой, уточняет: «За так – это сколько? Ну, рубль, полтора за килограмм», - отвечает грузин. Озадаченный Славик покупает у него килограмм мандарин за тридцать рублей, и они прощаются.
Ночь. Квартира Славика. За окном полнолуние. Комната залита прозрачным, синим светом. От приоткрытой форточки слегка шевелится штора. Славику не спится. Стараясь не потревожить жену, он выныривает из под одеяла, подходит к окну. До Нового года еще три недели. На праздник люди будут рвать все подряд. Будут искать мандарины. Их нет. Грузин на рынке  один. Да и тот уже уедет. Цены подпрыгнут. Оптом по доллару с лишним можно будет  запросто свалить. «Е-мое! Во, прибыль!» - Славик возвращается в постель.
 Дремлет. И видится ему, как он играет в бильярд, только вместо шаров на зеленом столе желтые мандарины. Славик целится в центр мандарина, переживает, вдруг как пробьет мягкий бок кием, вдруг мандарин не покатится. Все же ударяет. Мандарин летит пулей, бьется в другие, бьется с костяным стуком, будто каменный. Потом они разом закатываются через лузы в сетки. Сетки разрастаются, становятся огромными, а сквозь ячейки из них начинают выпадать золотые монеты.  Монеты со звоном падают на пол, и от этого звона Славик просыпается.
Позднее утро. Жена на кухне готовит завтрак. Пахнет картошечкой, пахнет кофе. «Хорошо дома! – думает Славик, - а будет еще лучше!» Все сходится  - сон в руку. Бог любит троицу. Правда, жена, ничего не понимающая в экономике, к этому сну относится негативно. Говорит, сон плохой. В хороших снах мандарины не стучат. После чего узнает, что прожить ей жизнь и умереть предстоит набитой дурой. Она не спорит, тихо начинает плакать.
Славик, два раза ученый горьким опытом, садится за расчеты. Карандаш, калькулятор, географический атлас и премудрая голова почти сутки находятся вместе. Учитывается все. Все до самой мелочи: как едут, где заправляются, сколько и куда расходуется, чем питаются. К следующему утру, голова устает, карандаш тупеет. Хотя возможно было  наоборот. Но, главное маршрут выстроен. Теперь в путь.    
       
1 Затраты на автомобиль, 7 дн. 2000$
2 Еда в дороге на 3 чел. 210$
3 Встречи с ГАИ 500$
4 Закупка мандаринов 30 тн 5000$
5 Расходы в Грузии 200$
6 Таможня 500$
Итого 8410$
Стоимость товара 37500$
Потери на рынке 500$
Доход 28590$

Те, кому довелось читать сочинения господина Карла Маркса, должны помнить его крылатое определение лица капитализма или того, на что этот капитализм способен. Приблизительно звучало так: при десяти процентах прибыли капиталист и головы не повернет, при двадцати заинтересуется, при пятидесяти помчится вприпрыжку, при ста процентах готов пойти на любое преступление, а при еще больших доходах и голову в петлю засунет. Так вот, по указанным расчетам Славику светило триста тридцать девять процентов прибыли. Поэтому замечания, мол товар может померзнуть в тентованной фуре, а зимние перевалы Кавказа крайне опасны, как и опасно пребывание в не очень дружественной Грузии,  напрочь отметены: «Чушь все это! Люди возят! Мы не дурее!»
Девятого декабря 1997 года, промозглым туманным утром фура с прицепом стартовала из города Мичуринска с намерением накрутить на свои колеса почти четыре тысячи километров и привезти Славику без малого тридцать тысяч дохода. При этом в самой твердой, американской валюте.  В кабине, кроме негоцианта, находились еще два водителя по национальности грузины, специально нанятые для управления фурой и для связей с общественностью в ставшей чужой нам советской республике. Кроме того, на арендованной фуре были номера  пятидесятого региона, то бишь Московской области, чтобы гаишники меньше цеплялись на российских дорогах. Все это было  плодами ночных раздумий, кропотливых  расчетов и первый пост ГАИ на выезде из родного города они миновали без задержки. На них даже не посмотрели.
На них не смотрели  на окружной дороге города Липецка,  на окружной Воронежа,  дальше не смотрели, пока к вечеру не добрались до Ростовской области. Вот там впервые, не глядя на российские права, инспектор ДПС назвал водителей «генацвале». Водители поежились. Инспектор потер руки. Потом, не спеша, все проверил, хотя табличка «Пустой» на лобовом стекле присутствовала, и в легкую на десять долларов накопал. Так, по мелочи. Славик чуть-чуть облегчил свой кошелек. Инспектор махнул палочкой - езжайте.
 Дальше мчались без перерыва. Водители спали по очереди, а фары Камаза рассекали черноту южной ночи. Снега на ростовской земле не было, и от этого ночь казалась еще более глухой, пугающей.
Словно призраки временами выплывали из темноты слепящие фары встречных автомобилей, грозно набегали и с ревом проворно исчезали, растворяясь в черной мгле. Иногда они сами догоняли красные огоньки попутных машин, ехать становилось чуть веселее, но большей частью серая лента шоссе одиноко укатывалась под их уставшие колеса. Передохнуть машине дали лишь в районе Армавира, под утро. Славик уснул сидя, уронив голову к двери. Рядом с ним спал водитель Гиви. Водитель Саша, которого на родном языке звали, наверное, как-то иначе, спал лучше всех в отдельном, спальном отсеке.
В девять утра тронулись. Дальше, останавливаться стали чаще. Вернее, их чаще тормозили. Ведь даже пустая подмосковная фура с водителями грузинами на Северном Кавказе все равно, что заплутавшая, бесхозная корова. Тормознул ее, подоил да щелкнул по заднице – беги дальше. Останавливали фуру практически все способные взмахнуть полосатым жезлом и те, у кого были милицейские погоны. Графа в блокнотике, где учитывались расходы на ГАИ, начала быстро заполняться. Водители грузины кляли жадных шакалов российских дорог, восхищаясь будущей дружелюбностью и учтивостью грузинских инспекторов. 
К двум часам по полудни они миновали Нальчик, оставив на посту почти пятьдесят долларов, так как проехать Нальчик и обмануть ожидания кабардино-балкарских гаишников, не оставив им положенного взноса, было не по людски. Кто бывал в тех местах, это знает. Заданный там дурацкий вопрос: «Инспектор, почему?!» – запрашиваемую с вас сумму может и удвоить, и утроить - тут вам не Москва.  Но это лирика,  а к ночи фура добралась до поселка Алагир.
Уставший, небритый капитан, махнул им светящимся жезлом, сдвинул фуру с дороги на обочину. Разговаривать не подошел. Исчез. Они посидели минут пятнадцать. Вышли. Холодная, пасмурная ночь. В воздухе редкие снежинки. Вдалеке контуры гор. Сбоку от дороги БМП. Четверо солдат с автоматами негромко переговариваются. На обочине замерло еще шесть фур. Капитан из темноты не появлялся. Подошли к другим водителям. Те объяснили, готовят конвой, как добьют до десяти машин,  поедем. Впереди БМП, сзади ГАИ. Доведут до границы. Других вариантов нет – грабят на дороге безбожно. Кто грабит неясно, все косят под чеченцев. Так что ждите.
Тут впервые Славик ощутил своей кожей слово «война» и то, куда он приехал. Его передернул озноб, страх налетел ветерком из ущелья, заставил вздрогнуть упавшим камнем. «Какое здесь все чужое, – подумал он, – какое все недружелюбное. Куда я приехал?!» Из темноты вынырнул капитан. Объявил таксу за конвой – по двести долларов с машины. Никто не возразил. Не стал торговаться. Славик, понял, это не дешевые поборы на дороге, а конкретная плата за опасный труд,  за его жизнь. Деньги отдал легко. В книжечке появилась графа непредвиденные расходы. Нарисовалась первая цифра. Между тем БМП взревела двигателем, кашлянула салярочным перегаром, дернулась, и гусеницы ее зашевелились. Капитан приказал никому не под каким предлогом не останавливаться, пообещав лично расстрелять непослушного, хлопнул дверью. Колонна тронулась. Ночью в машине никто не спал.
Ночью ездить в горах страшно. Ночью ездить в горах опасно. Там, где идут боевые действия,  вообще запрещено. В Северной Осетии войны нет, но от этого не легче. Дорога петлями ползет вверх. Моторы ревут. Мороз становится сильнее. На небе появляются россыпью звезды. Много звезд. Одна из них, зеленая и яркая, с длинным хвостом, вылетев из-за хребта, уходит вверх. Гаснет. Славик жалеет - не загадал желание. Не успел.
- Трасер! – говорит Гиви, - стреляют суки!
- Эт-т-то, вот была не звезд-д-да? – шепчет, испугано Славик.
- Это из карабина, - отвечает водитель.
Машины ползут и ползут вверх. Снега по обочинам становится больше, дорога уже. Появляются указатели «Опасно, сход лавин!». Славик вжимается в сиденье. «Ночью лавины не сходят, - комментируя его движение, говорит Гиви, - рано, боятся!» Красные огни, ползущего впереди грузовика, начинают скрываться за поворотом. Видно как машина юзит по льду, сползает к пропасти, но цепляясь всеми колесами за дорогу, удерживается, продолжает путь. Скользит и их машина. Славик сглатывает слюну. На лбу испарина. Водители смеются над ним: «Слюшай, здэсь еще нет ничэго страшного! Зачэм пугаешься так!»  Славик им не отвечает.
К утру конвой приходит к таможенному посту. Это Нижний Зарамаг. Старенький вагончик с трепещущим российским флагом и надписью «таможня» приветствует вновь прибывших. Капитан сдает конвой военному в камуфляже. Жмут руки, БМП с машиной ГАИ уходят вниз. Оформление бумаг на границе трудностей не составляет, укладывается в сто долларов, но ехать до вечера нельзя,  Мамиссонский перевал закрыт из-за лавин. Надо ждать ночи. Опять сон в машине. Уже два дня немытая голова назойливо чешется. От скрюченного положения все тело ноет.
Ближе к полуночи границу открывают, машины уходят в Грузию. За окном ничего не меняется, все та же дорога, все тот же снег. Но понемногу высота теряется, становится чуть теплее. Первый раз их тормозят в Шови, где бодрый грузинский инспектор доходчиво объясняет: «… нэсмотря на то, что водители грузины - он, Славик, хозяин, он купэц. Он магнат!» - грузин восхищенно целует свои пальцы. «Шито – не могнат?! Зачем говоришь нэправда?! У тебя номэр московский. Такой номэр в Грузии есть только у самый богатый человек. Остальные здэсь всэ люди бедный очень». Десять долларов уходят на бедность, и Славик получает экологический сертификат соответствия его транспорта требованиям грузинской стороны.
Этот сертификат очень расстроит другого инспектора, который их остановит спустя тридцать километров в селе Уцера. Их тормознут сразу, как они минуют разрушенные солнечные батареи, установленные, на высоком берегу Риони. Они выйдут, вдохнут ночную свежесть, внизу, под ними водопадом  будет шуметь знаменитый Уцерский порог, а на дороге обычная колея, грязь, лужи, и несчастный инспектор,  который станет  убеждать Славика, для такой большой машины с прицепом одного экологического сертификата мало. Москва город богатый: «Ви там всэ из Москвы, всэ богачи!  Сойдутся они на пяти долларах». Графа «непредвиденные расходы» пополнится.      
Чем ниже Камаз будет сползать по грязи в долину Риони, тем ощутимее теплее и тяжелее станет воздух, желтые листья сменят зеленые, потом появятся пальмы. Промелькнут всем знакомые названия Кутаиси, Самтредиа, Кобулети. А у Славика сложится впечатление, что все грузинское ГАИ ждало именно их машины. Теперь, узнав о прибытии,  радостно встречают дорогих гостей полосатыми жезлами. К обеду он выучил приветствие «гамарджоба», перестал суетиться, не убирал в карман ни блокнотика, ни авторучки, а недавно появившаяся графа «непредвиденное» уверенно обгоняла все остальные.
Но горе было недолгим. Отправляясь в поездку, Славик прикидывал, как купит мандарины, по сто двадцать пять долларов за центнер. Ну, может чуть дороже. Максимум по сто пятьдесят. Действительность же превзошла все ожидания в лучшую сторону. Если на трассе порой просили именно столько, сколько прогнозировалось, при этом, клянясь мамой, дешевле нигде нет, то стоило Камазу свернуть на грунтовку, туда, вдаль от цивилизации,  цены разом рухнули, как карточный домик. Их вообще не стало.
  Начинали в селе торговаться со ста двадцати, а грузили фуру под завязку уже по восемьдесят долларов за центнер. Люди же чуть ли не на коленях просили: «Возьми еще!» Пересчитывать  прибыль Славик даже в уме боялся. Она была дикой. Шкалила за пятьсот процентов. Такого Рокфеллеру, в его Америке, ночами не снилось. И если бы у Славика спросили: «А есть ли на земле мифическое Эльдорадо?», - то ответ его, был бы мгновенен: «Есть! Оно здесь!». Прикидывая будущие доходы, Славик простил даже милицейские посты на дорогах – пусть давятся.
Фуру загрузили в ночь. Затянули тент ремешками. Повесили замки. Подкачали осевшие колеса. Залили солярку. Хозяева мандаринов, получив две тысячи четыреста долларов на руки, зарезали барашка, устроили праздник. Пили красное вино, танцевали лезгинку, угощались шашлыком. Славик чуть было не женился на красивой селяночке, но вовремя уронил голову на стол, захрапел привольно, как в родной черноземной степи. Будить его не стали, лишь на кровать перенесли.
Утреннее прощание было трогательным - Славик божился, что вернется, девушка, краснея, обещала ждать.
Машина, тяжело переваливаясь, уползает в сторону России. Водители аккуратны, Славик требователен – не картошку везем! Так, вперевалочку, они и преодолели свои шестьсот километров до границы. Люди в милицейской форме встречали их как старых знакомых, почти как друзей. Получив  десять долларов, рады были обсудить последние новости в мире, поделиться фруктами, угостить мандаринами. Славика от мандаринов воротило.
В высокогорье к ночи похолодало. В районе Уцеры их накрыла метель, накрыли снега. Хотя все началось с дождя. Сначала легкого, потом усиливающегося, потом, вперемешку со снегом, а уж на выезде из села в стекла кабины удалило огромными тяжелыми влажными хлопьями. Такими, что дворники не успевали справляться, видимость на дороге стала – ноль. Они включили аварийку,  замерли на обочине.
Стояли часа два, потом понемногу развеялось, мотор закашлял, машина поползла к перевалу. Медленно, внатяг, на второй скорости, как бурлаки, волокущие баржу, они отвоевывали у дороги метр за метром. Скрипели рессоры, на низкой ноте упирался двигатель, пробуксовывали колеса.  Славик опять вжался в сидение, забыл про уровень рентабельности, про окупаемость затрат, а только молил Бога, чтобы машину не утащило в пропасть. Было семнадцатое декабря. В районе Мамиссонского перевала, как сообщили синоптики, термометр показывал минус восемь градусов по Цельсию. В районе Ростова-на-Дону  минус семнадцать. Зима добралась до Кавказа.
Когда Славик осознал услышанное, он даже забыл об опасностях дороги. Он забыл о своих расчетах, о блокнотике, о авторучке. Забыл даже о постах ГАИ. Просто съежился, затаился в углу кабины – минус семнадцать – еще раз отстучалось в его голове – минус семнадцать! Это был финиш. Это была смерть мандаринам. Если в Ростове такое, то сколько у нас, в нашем городе? Мы же севернее! Славик лихорадочно стал настраивать приемник на какую-нибудь не музыкальную волну, и в первый раз он ловил любые новости, слушая их внимательно, ожидая окончания. Жадно ждал прогноза погоды. Какая температура воздуха в Мичуринске он, конечно, не выяснил, но то, что в Воронеже и Курске минус двадцать - двадцать три услышал дважды. Ступни немытых ног стали немилосердно чесаться. Заныла поясница. Как спасать мандарины Славик не знал.
Трагические мысли прервала остановка. Перед машиной стоял автоинспектор. Стоял, подняв свой полосатый жезл. Стоял, спокойно, равнодушно. Денег и документов не требовал. Вышедшему водителю пояснил, идет резкое потепление, ожидается сход лавин – ехать дальше нельзя.  Опасно!  Потом добавил, да и смысла особенного ехать нет, граница все равно закрыта. Ее перекрыли цистерны со спиртом. В Россию уже два дня спирт не пропускают. Запретили. Очередь километров десять. Славик, услышав, чуть не начал подвывать.
Через полчаса инспектора вызвали по рации. Хлопнула дверь жигуленка, и его машина, переливаясь сине-красными огнями, исчезла за поворотом. Дорога освободилась. Завели двигатель Камаза. Прогрели немного. Решили прорываться. Но, через пару километров действительно уперлись в хвост цистерны, перед которой тоже стояла машина. Дальше, спиртовозы стояли в два ряда до самой границы.
Посидели пару часов. Ясности никакой. Славик двинулся за правдой. Пошел пешком. Шел около трех часов. Шел с какой-то детской надеждой:  дело поправимо, выглянет солнце,  проблемы рухнут в темноту. Но в два часа ночи солнце не выглянуло, а уставшие пограничники беззлобно, но твердо указали Славику куда идти. Если не вдаваться в лингвистические премудрости, то выходило, надо идти обратно. Обратно, не найдя никакой правды, Славик пришел к семи часам утра. Небо только-только начинало сереть. Вперед пути не было.
Если колонну машин в два ряда на горной дороге еще можно выстроить, то развернуть на ней груженую фуру с прицепом – это из области фантастики. Дороги не было ни вперед, ни назад. Так они простояли еще целые сутки. В слякоти, в мокром снегу, без еды. Снизу машины больше не приходили, наверное, где-то раньше дорогу все же основательно перекрыли. Новым утром водители ушли вниз, не было их часа два. Славик терзал приемник. Крутил ручки, искал новости. Но утренняя сводка погоды радости не принесла – в Воронеже по-прежнему было минус двадцать.
Вернулись водители. Сказали, что могут развернуться, но это очень опасно. Посмотрели внимательно на Славика, замолчали. Славик сразу не понял смысла молчания,  поэтому стоял, рассеяно протирая сальными пальцами стекла очков. Чище стекла не стали. Через пять минут Славик сообразил, машину заводить никто не собирается. Еще через пять минут сообразил, почему ее не собираются заводить и расстался со стодолларовой купюрой. Расстался с сожалением.
Три часа фура пятилась назад на расстояние едва ли больше километра. Прицеп норовил то зацепить скалу, то съехать в пропасть, то не вписаться в поворот. Его постоянно выправляли, выстраивали по дороге и снова задним ходом сталкивали вниз. Водители не ругались, никого не кляли, и к обеду машина все же стала носом в сторону Грузии, а стоп сигналами в сторону России. Гиви отпустил стояночный тормоз,  Камаз качнулся,  осторожно двинувшись обратно к зеленым долинам, к красивым пальмам. Они решили прорываться по военно-грузинской дороге, через Крестовый перевал, и дальше через Дарьяльское ущелье.    
Далеко не прорвались. Поблизости от родины Сталина, небольшого городка Гори, их прижала к обочине неказистая иномарка. Все было просто, даже как-то обыденно. На них не кричали, ничем не пугали, лишь в отверстие образованное опущенным стеклом, показали ствол автомата. Камазисты не стали интересоваться размером пулек, которые могли бы выскочить из этого ствола, просто придавили тормоза. Люди в черных кожаных куртках, чистые и опрятные, пахнущие дорогим парфюмом спокойно выяснили объект грузоперевозок, выяснили конечную точку пути, Много не раздумывая, объявили размер подорожной подати.  Всего восемьсот долларов. Торговаться Славик не решился. Глядя в темные, без дна, глаза налетчика, он четко разглядел там старуху-смерть с косой, которая скалилась дурацкой улыбкой и тянула из пугающей черноты свои костлявые руки.
Парень равнодушно убрал деньги, закурил, потом сказал, ехать к Крестовому перевалу не надо. Непонимающему из России он объяснил, очередь там еще больше.  Там они точно до весны будут жрать мандарины. Двери машины хлопнули. Пыль осела. Стало на дороге пусто. Ехать было совершенно некуда. Перевалы забиты спиртом,  машины туда не пропускают, с Абхазией война, проехать через Азербайджан не хватит денег. Волосяная веревка свернулась тугой петлей и стала медленно затягиваться на шее Славика.  Водители подсказали, с трассы все же лучше убраться пусть даже вместе с этой веревкой, пока кто-нибудь не попросил еще восемьсот долларов. На трассе это легко.
Выбитый из колеи Славик соглашается вернуться в деревню – переждать время пока границу не откроют. Возвращаются без приключений, ближе к ночи. Встречают их, как родных. Кормят, спать укладывают. Славику не спится. И часы громко отбивают время, и собака назойливо лает, и дерево ветвями о стену дома скребет. Ну, все не так. Главное «не так» то, что он не знает, куда деваться завтра, что делать? Приходится вертеться на постели. Вздыхать. Думать. Но ничего не придумывается. К утру он засыпает. Сладко так. Как ребенок. Тревожить такой сон жалко. Однако в селе просыпаются рано – хозяйство, работа, дети. В доме с шести утра шум. К завтраку Славик выходит после бессонной ночи, выходит с больной головой.
Хозяин дома лечит его. Лечит, как умеет, так как это обычно делают в деревне – добрым красным вином, тягучим и темным. Славик лекарство принимает несколько раз подряд. К обеду роняет голову на стол. Но не в тарелку, а прямо на доски, салаты в Грузии готовить как-то не принято. Его опять кантуют на кровать, раздевают, набрасывают теплое одеяло, под которым он спит почти сутки до следующего полудня. Спит, ничего не слыша.
Просыпается бодрым, готовым к борьбе. Выходит во двор на зеленую травку к ласковому южному солнцу. Подставляет ему лицо. На улице плюс пятнадцать. Тихо, ни ветерка. Жить бы так и жить. Двор пуст. Столик стоит дощатый,  пара стульев, недалеко огромное дерево, на котором еще кое-где висят грецкие орехи в почерневшей кожуре. За невысоким заборчиком спит в кресле-качалке сосед дядя Арон. Он еврей и по облику, и по паспорту. Имеет проблемы с ногами,  потому мало двигается, но много говорит.
Славик присаживается к столу. Ладонью сбрасывает с него пару желтых листьев. Хорошо. Спокойно. Хозяйская дочь приносит ему кофе в маленькой чашечке. Аромат расползается по всему двору, тревожит дядю Арона. Славик пьет маленькими глотками, иногда дует на пену. Он не торопится и сейчас почти уверен,  придумает, как быть. Найдет выход.
К нему подсаживается старенькая бабушка Тамара. Вся в черном, лицо наполовину закутано тоже черным платком. Глаза внимательные, пронзительные. Она ждет, пока Славик допивает кофе. Потом берет его чашку, оглядывается, убеждаясь, что они одни, выливает гущу в блюдечко. Коричневое пятно расползается по белому фаянсу.
Славик замирает, а бабушка начинает шептать, ни к кому не обращаясь. Шепчет долго. Глаза полуприкрыты. Руками она вращает блюдечко перед лицом. Потом замирает, опускает руки, снова всматривается в гущу. Медленно начинает говорить, о трудном пути, о белых снегах, об орлах, парящих в вышине. Напряжение нарастает, Славик перестает дышать. Бабушка произносит: «В жизни всегда есть и что-то приятное, и что-то плохое - это жизнь. Сейчас у Славика все плохо. Но плохо пока». 
- И … -  бабушка, понизив голос, замирает, делает томительную паузу, поднимает указательный палец:
- И …
- И никогда не бывает так плохо, чтобы не стало еще хуже! – вдруг радостно раздается из-за забора. Это включается в беседу очнувшийся в качалке дядя Арон. Он вытягивает свою голову, чтобы видеть происходящее. Потом добавляет, - Это еврейская пословица, скажу я вам! Вы задумайтесь молодой человек, какая в этом глубокая философская мысль!
Блюдечко падает из рук вздрогнувшей бабушки, бьется о стол, разбивается пополам. Коричневые сгустки падают, расползаются по траве, разваливаются небольшими кусочками. Если в блюдечке была судьба Славика, то теперь она похожа на свежее г…но. Старушка опускает голову вниз и тихо шепчет в сторону старика:
-  Вот за это вас и ненавидят! Тьфу!
Минут через пять дворик пустеет, а черно-белый полудикий поросенок, похрюкивая, радостно съедает остатки гущи.   
Полуденные новости приносят разочарование. В Москве морозы. Спиртовая война продолжается. Граница закрыта. Славик пересчитывает остатки денег, редкие волосы на его голове приподнимаются. Деньги просочились песком сквозь пальцы -  осталось, нет ничего.  Нужен звонок домой. Он едет в Батуми. Заказывает переговоры. Общение с женой получается невеселым. Хуже всего, денежные переводы в Грузию не принимают. Такой услуги на почте нет. Нужен курьер. Жена предлагает своего брата. Тот, взяв десять тысяч долларов, стартует в сторону Тбилиси, в сторону Славика. Через четверо суток они встречаются. Брат жены отдает деньги, оценивает ситуацию. Предлагает все бросить и валить отсюда. Уйти «без трех», как в преферансе. Славик задумывается.
Итог его двухнедельного вояжа неутешителен. Он в большом минусе. Если все бросить, то залет будет на девять тысяч не русских денег. Девять это не три. На такие потери он не согласен. Брат жены уезжает восвояси, Славик остается. Он ищет выход. Перебирает варианты. Беседует со знающими людьми. Знающие люди – они все знают, везде бывали, но помочь могут только вздохами. Вариантов немного. Главный из них – ждать, не суетиться.
Новый год Славик празднует в Грузии. Ест мамалыгу, кушает социви, греет душу чачей. Говорит тосты за гостеприимство, за дружбу людей. Хозяева дома гордятся перед соседями – у них русский гость.  Русский гость вместе с водителями умудряется жить на десять долларов в день. Он экономит во всем. Заглядывать в книжечку расходов страшно. Но действительность еще страшнее. Решение спиртовой проблемы переносится правительствами стран на февраль месяц. Граница на замке, или правильнее будет сказать, забита пробкой. Мандаринам жить в камазе не нравится. Пока они начинают лишь слегка вянуть. Так, совсем чуть-чуть, с бочков. Однако увядший мандарин сразу теряет в цене, и сейчас явно  предупреждает - долго сражаться не может.
Славик готов биться головой о пальмы и кипарисы, готов утопиться в Черном море, в его синих волнах, но что-то надо делать. Сын земли обетованной дядя Арон говорит о пароме, курсирующем до Одессы. Все смеются над ним, крутят пальцем у виска, потом перетаскивают кресло-качалку подальше от забора - не мешай! Опять разговоры тасуют пять вариантов: два перевала, Абхазия, Азербайджан, самолет. Опять повторяется все то же: перевалы под снегом, забиты спиртом, Абхазия стреляет, Азербайджан обдерет до нитки, самолет тридцать тонн не поднимет. И так бесконечно, и так по кругу. Как лошадка в цирке.
Через день Славик едет в Батумский морской порт. Говорит с начальником порта. Две тысячи долларов сразу и отплытие через два дня отвечают ему. Славик оплачивает рейс. Девятого января батумское побережье начинает отдаляться от его глаз. Очертания домов, пальм блекнут, потом берег остается синей полоской, а уж  потом и она тает. Теперь только море кругом. Часов через пять море Славику надоедает, его зовет каюта, где он с увлечением обнимает, так сказать ночной горшок, которому тяжко исповедуется в своих грехах, в съеденных продуктах. Грехов много, исповедь затягивается до утра. Утром зеленый Славик просит бросить его в море, утопить. Водители Гиви и Саша делать это отказываются. Им расчет нужен,  утопленник денег не отдаст. 
Спустя двое суток они на рейде Одессы. Радости Славика нет предела. Они вырвались из ада. Их не остановили перевалы. Их не остановило море. Радости у одесских таможенников еще больше. Московская машина, грузинские водители, тридцать тонн мандаринов без документов. Славик рад братьям-славянам,  те еще более радостно тащат его в конторку. В конторке Славик узнает, что он контрабандист, у него липовые документы на груз, нет карантинных сертификатов и много еще чего нет. Единственно, что у него есть, так это два грузина, куча мандаринов, да его москальская национальность.
Почти неделю Славик натаптывает дорожки из кабинета в кабинет. Неделю он слышит слова: «Арест груза». Семь суток ищет то место, куда можно подбить клинья. Мандаринам становится совсем плохо – они угасают на глазах, а определение нужного места и забивание клиньев обходися Славику почти в три тысячи долларов.
На календаре восемнадцатое января. Середина зимы. Они, наконец, стартуют из города каштанов и бульваров. На часах полдень. Все, прощай Одесса! Трое из кабины машут руками теплому морю, невысоким сопкам,  далекому турецкому берегу.
К ночи они под Полтавой. От Полтавы совсем недалеко до хуторов и до знаменитой Диканьки. Народ повсеместно гуляет, народ лезет в проруби. Голые бабы, девки и голые мужики ныряют в воду, выныривают, крестятся,  накинув шубы, пьют водку. Река Ворскла кишит людьми. Ночь эта крещенская, звездная. Ночь эта холодная-прехолодная. На стеклах Камаза узоры. Славик твердит одно – гони! К утру они в Белгороде. На границе кошелек резко худеет на тысячу долларов. Славику на это плевать – домой! За бортом минус двадцать пять. Машина, подпрыгивая, мчит по родным дорогам Черноземья.
В девять часов вечера, через сорок дней после старта, дверь любимой квартиры распахнулась, впустила морозный воздух и осунувшийся, небритый Славик ввалился домой. Под мышкой коробка мандаринов. На лице улыбка. Дети взвизгнули, жена заплакала. Одной рукой Славик прижимает детей, другой коробку. Картонное дно коробки не выдерживает, вываливается. Желтый водопад мандаринов грохочет на пол. Именно грохочет. С костяным стуком, как биллиардные шары, желтые мячики раскатываются по полу, закатываются по шкаф, под стулья. Грохот этот наполняет всю квартиру. Дети и соседи пугаются. Мандарины, через пять минут, покрываются белой изморозью. Начинают оттаивать.
С той поры прошло много времени. Что-то забылось, что-то стерлось из памяти. Славика все еще можно встретить с ведром у мусорного бака. Жена не нарадуется – мужик золото, все делает по дому. Вот только кушать мандарины и ездить на Камазах  наотрез отказывается. Зимой в строительных работах опять перерыв.