Цикл Голова садовая Кентавр

               
               
               
    У Любы и Веры в коллективном саду были соседние участки. Долгое время хозяйками на них были их матери. Женщины мирно сосуществовали в соответствии с уставом сада и законами советской морали. У них не было спорных территорий, пьющих мужей, озорных детей – никаких  вопиющих причин, приводящих к  междоусобицам. Годам к пятидесяти Люба и Вера  осиротели: у обеих умерли матери, составлявшие семью каждой из них. Они же занимались житейскими делами. Оставшись в одиночестве, дочери столкнулись с лавиной бытовых проблем, которые пришла пора решать самим. Весенняя садоводческая компания, проводимая впервые самостоятельно, нервировала их. Нужно было в определённой последовательности, в сжатые сроки выполнить массу физически трудных, кропотливых, иногда сложных агротехнических работ. Женщины советовались с опытными садоводами, получая, порой, взаимоисключающие рекомендации и всё чаще подумывали о продаже наследственных владений.
    Вера работала на заводе и была более практична, чем Люба, работающая в библиотеке. Она договорилась в ближайшей деревне с нестарым хозяйственным мужиком, у которого был мотоблок, вспахать три сотки из шести, не занятых деревьями, кустарниками и постройками. Она справедливо решила, что грядки ей сделать по готовой пахоте, раз плюнуть. «Пилоту» мотоблока Виктору опрометчиво был дан задаток.
    Он обещал вспахать Верино поле на следующий день. Договорились встретиться у ворот сада в семь утра. Витя поспешил потратить задаток сразу после ухода заказчицы, чтобы его шалава, проживающая у своей матери, но имеющая собачий нюх на Витины деньги, не отняла их. Витя мстительно ворчал сам для себя:
– Как есть, пить, спать так у мамки, а как деньги вытряхивать, так у Витьки!               
«Пилот» зашёл в магазин, купил, что положено и к семи утра на место встречи не подъехал. Не дождавшись пахаря, но не потеряв надежду, Вера уехала в город, на работу, договорившись со сторожем о въезде на территорию сада мужика на мотоблоке для вспашки участка №113.
    Утром у пахаря последствия задатка были на лицо, вернее, на лице. Витя решил привести себя в порядок, как умел: умылся, посмотрел на себя в зеркало. Отражение ему не понравилось, решил побриться, порезался в нескольких местах, заклеил раны заплатками из пожелтевшей  газеты. Вид стал ещё гаже, чем первоначально.  Больше  рисковать с улучшением внешности не стал.
Надел рабочие брюки, более никакой одеждой себя не обременил. То ли сторож перепутал номера, то ли Витя из-за нелюбви к цифре  13, начал пахать не 113й, а 112й участок.
    На этом участке, в маленьком домике крепко спала Люба. В понедельник, когда в стране начиналась трудовая неделя, работники многих очагов культуры отдыхали. Люба была «сова», особенности её биоритмов привели её на работу в библиотеку, которая начинала работать с 10 часов. В это утро ей снилась война. Сотни танков шли по полю, вторгаясь в её сон кадрами из кинофильма «Освобождение».
– Это сражение под Прохоровкой.
Прорезалась тревожная мысль, переплетаясь со сновидением образованной, начитанной женщины.   
– Но где я, и где Прохоровка? И сон ли это?
    Люба, проснувшись, села на постели. Рёв танков продолжался. Ей стало страшно, но, пересилив боязнь, Люба раздвинула шторы, даже не предполагая, что её ждёт за ними. За шторами стоял дым, в щели летнего домика пробивалась вонь от выхлопов «танков». По грядкам, разбрасывая комья земли, носился широкоплечий «кентавр», с загорелым торсом, на четырёх колёсах, с цигаркой во рту, с жёлтыми пятнами на лице. Люба не могла понять: явь ли это, сон ли.
Надо было что-то предпринимать. Взбесившийся «кентавр» приближался к тому месту участка, где по наущению авторитетной огородницы была посеяна с осени морковь. Люба набросила на себя попавший под руку халат покойной матери. Мама была большой любительницей «реставрировать» одежду: халат радовал глаз разноцветными заплатами.  Любовь выскочила на крыльцо. «Кентавр» не уверенно махнул ей рукой. 
– Вроде, сторож сказал, что хозяйка в город уехала?
Подумал пахарь.Он не помнил лица заказчицы, но фигура женщины ему понравилась, у неё было всего в достатке. Виктора смутил халат хозяйки, такое рваньё он не помнит, когда и видел. Его осенило: это бомжи после зимы ещё не ушли из садов. Любаша с грозным видом спустилась с крыльца, неумело ругаясь. Витюша за рёвом двигателя не слышал слов, но понял, что «бомжиха» сердится. Он крикнул всклокоченной после сна бабе:       
– Пошла отсюда на хрен. Приедет хозяйка напонужает тебя граблями.      Любовь бросилась наперерез «кентавру». Он встал на дыбы и начал материться, дыша перегаром,  сдобренным  выхлопами  своего четырёхколёсного «коня». Грозя кулаком, босая  женщина  кричала мужику, сидящему на какой-то шараге:
– Пошёл вон, урод! Чёрт тебя дери!
Люба вспоминала  какие-нибудь крепкие, подходящие случаю ругательства, но на ум приходили только литературные. Она пыталась прогнать «кентавра» с участка, толкая его в бок. Это привело к тому, что мужик свалился с «коня», а Люба, потеряв равновесие, упала, накрыв его своим телом. От яростных и не продуктивных телодвижений они едва не угодили во вращающиеся части монстра на колесах. Виктор вылез из под свирепой, копошащейся на нём, бабы и заглушил мотор. Он стал отряхивать с себя  комья земли и прошлогодних  распушившихся сорняков. На пахоте суча "лапами", злобно шипя, возилась огромная «лягуха» в расстегнувшемся, местами расползшемся от ветхости и  борьбы,  халате. Виктор «заржал», как конь, но всё-таки решил помочь «лягухе» встать. Та, изловчившись, вцепилась ему в волосы, что-то слезливо  «квакая». Здравые мысли каким-то образом всё же пробились сквозь мат и слёзы. Любовь поняла, что «кентавр» перепутал участки, а Витя – что отработал задаток не на том месте.
    Витя был Мужик. Плачущие женщины вызывали  в его душе жалость,  но облекать её в слова не умел. Он запахнул Любе полы халата, погладил по спине и нежно спросил: 
–Чё-нибудь пахать ещё надо?  А то, потом вспашу. Щас пойдём, помоемся, хозяйка, извалялись мы в грязи изрядно. 
    Любе стало спокойно и уютно на мягкой пахоте, вставать не хотелось, пригревало солнце, от «кентавра» приятно пахло крепким мужским потом. Он подал Любе руку и легко извлёк её из грядки. В бочке под стоком было полно воды. Сбросив остатка халата, она смело отдалась Виктору сначала для совместной помывки, затем для  обоюдных  ласк. Двое немолодых людей давненько не испытывали столь приятного внимания со стороны противоположного пола.
Он млел от поглаживаний, изучающего и смелого движения нежных рук, ласк, доставшихся ему прямо на земле-матушке от женщины,  у которой было всё красиво, кроме халата, на  котором они лежали.
– Чёрт с ним, с халатом, лишь бы никто не помешал проявить себя настоящим мужиком. 
Подумал Виктор.
    После спада возбуждения, они полежали под яблонькой. Любаша подумала, что это, прямо, библейское грехопадение. Затем  они выпили, закусили тем, что нашлось в меню одинокой женщины и уснули. Спали крепко и сладко. Проснулись от стука в дверь, окно, стены попеременно. Стучала соседка Вера. Она "дымилась" от возмущения и зависти за совращение оплаченного ею работника. Довольный «пахотой», умытый и причесанный Виктор на её крики резонно, хотя немного косноязычно, ответил, указывая на Любу:
– Во хозяйка, которой надо было огород вспахать, никуда не бегала, уважила работника, чаем напоила. Сейчас ей допашу, а завтра и твой огород обработаю.
Как не возмущалась Вера, Виктор закончил приводить в порядок землю на Любином участке и вместе с мотоблоком остался у неё на ночь. Утром Люба уехала на работу. Вера договорилась по мобильнику, что сегодня возьмет отгул: решила проследить за пахотой. Пока Виктор работал, она приготовила обед, сбегала в магазин,  купила кое-что для улучшения аппетита. Уселась на крылечке, любуясь ладным мужиком, отмытым Любой в бочке. Идиллию нарушила странного вида тетка: у неё было ярко накрашено лицо, волосы подобранны огромной заколкой, похожей на гребень петуха-мутанта. Нелепый вид дополняли мини юбка, турецкая переливающаяся люрексом блузка и комнатные тапки. Если учесть, что на первый взгляд в тетке было явно центнер с пудом, то впечатление это чудовище производило ужасающее. Оно бросилось по пахоте к Виктору. Механизатор соскочил со своего «коня», не успев выключить двигатель. «Конь» пошел по кругу, как пони по арене цирка. Тётка набросилась на Вериного работника, вопя в адрес Виктора смачные ругательства. Из них Вера поняла, что это жена, возмущенная изменой мужа.
    Она требовала, чтобы «жеребец» вернулся домой. «Жеребец» отвечал ей смело, находясь на безопасном расстоянии, что он от неё ни доброй ласки, ни доброго слова, давно не видел и не слышал, а он всё-таки – мужик. Вера, решив, что тётка может сорвать пахоту, пыталась сначала на литературном языке, усмирить разбушевавшуюся «стихию», затем использовала «заводскую» терминологию. Но чудовище, подумав, что именно у этой женщины её законный провел ночь, набросилась на Веру, обозвав её проституткой, схватив за волосы, уронив и давя на неё массой. Виктор палкой отогнал жену от работодательницы и побежал усмирять мотоблок, который пахал на своё усмотрение борозду между участками Веры и Любы.
    Вакханалия была остановлена председателем сада и садоводами, привлеченными  криками, воплями и рычанием мотоблока. Председатель был строг и лаконичен. Бывший офицер приказал всем разойтись, Виктору допахать участок, Вере расплатиться с работником. Виктор был нужен саду, он уже несколько лет помогал садоводам, и обижать его было невыгодно.
    Пахота и посадки были закончены, весна отцвела, гормональное половодье схлынуло, но конфликт Веры и Любы продолжался. Выпущенный на волю мотоблок так испоганил борозду-границу между участками женщин, что даже с поллитрой было не разобраться. В затянувшихся  прениях  Вера била подвернувшимся под руку кирпичом по земле и кричала:
– Вот здесь, здесь у меня в прошлом году росли георгины.
На что Люба ехидно и выдержано отвечала:
– В прошлом году росли, а в этом не будут. Мама была женщиной доброй, но бесхарактерной и позволяла вашим паршивым цветам расти на нашей земле.
–Ты губы напрасно раскатала, устроила грядку под сливой, мы в прошлом году там ходили.
– А в этом году не будете затаптывать дереву корни.
    Вера толкнула её, со словами:
– Пошла вон с моей земли!
    Началась смешная женская потасовка. Две интеллигентных, образованных женщины, одетых в садовую, рабочую одежду, более похожую на обноски, в которых ходят по помойках бомжи, толкали друг друга и выкрикивали забавную несуразицу.
Вера:
– Ты спишь с кем попало, даже с грязными трактористами!
Люба:
– Я его отмыла. А с тобой даже трактористы спать не хотят.
    Это продолжалось в присутствии соседей, которые с интересом наблюдали  перебранку. Вера считала себя стороной пострадавшей в процессе весенне-полевых работ. Она подала иск в суд за избиение и присвоение части её земли. Во время суда истица Вера и ответчица Любовь допускали грубые выкрики в адрес друг друга. Опытный пожилой судья несколько раз останавливал их, стуча молотком. Ему хотелось взгреть  молотком правосудия участниц процесса.
Свидетели путались в показаниях: никто не видел, Вера начала драку или Люба, никто не помнил, где проходила «пограничная» линия между участками. Судья, в сердцах, сквозь зубы, процедил:
– Если бы кто-нибудь из вас двоих был убит во время пограничного конфликта, процесс бы уже закончился.
    Он вынес вердикт: или примирение сторон, или пятнадцать суток ареста за обоюдное избиение, плюс оплата услуг БТИ за уточнение границ участков. Вера и Люба сразу пошли на мировую. Приехав в сад, вспомнили, где проходила граница. Они только не могли вспомнить и осознать, как позволили себе втянуться в эту тяжбу на свой позор и бесплатное развлечение соседям-садоводам. Любовь и Вера не должны быть посмешищем.

Л. Самойленко, Екатеринбург.2010г.