К. Л. , златоуст из Турова? Часть 3

                Про царя Давида, юного Асафа и всех-всех…



     Я до сих пор не знаю, что меня подвигло присмотреться именно к «Псалтири», и предположить прямую связь этой загадочной книги с судьбой Кирилла Лукариса… Здесь, очевидно, сыграли свою роль история рыцарей-тамплиеров и сходство отдельных её мотивов с «Алфавитом духовным» святителя Дмитрия Ростовского. Позже я стал понемногу обращать внимание на то, что в «Псалтири» наличествуют вопиющие несоответствия реалиям Палестины «до н.э.», и откровенные «анахронизмы» – бытовые, религиозные, географические, зоологические, технологические и т.п. Уважаемые читатели, я не буду долго ходить вокруг да около, и прямо заявляю: Книга «Псалтирь» (по крайней мере, в Синодальном переводе, осуществлённом в 1868 – 1872 гг.) писалась вовсе не библейским «царём Давидом» (и уж точно – далеко не одним «Давидом»!), и вообще – не древними иудеями, и тем более – не «до нашей эры». Причины две. Во-первых, довольно позднее (по цивилизационным меркам) появление в Европе пергамента и бумаги, а значит – книгопечатания и полноценной художественной литературы в целом, что прямо повлияло на окончательное формирование  библейского Канона. А, во-вторых… Я вдруг задался одним незамысловатым вопросом: почему это тот же Дмитрий Ростовский, явно использовавший целые фразы и тропы из «Псалтири» в своих произведениях, далеко не всегда ссылался на этот «первоисточник»? То есть, он не писал методично: «ибо сказано…», «как гласит Святое Писание…», «рек царь иудейский Давид…» и пр. Он не боялся быть разоблачённым? Не опасался обвинений в «плагиате» или «графоманстве»? Удивительная уверенность…
 

     Сильно я сомневаюсь и в том, что псалмов изначально было 150, и все они (и всегда) композиционно занимали те самые места, на которых мы видим их сегодня… Ей-богу, было бы весьма интересно сделать сравнительный анализ аутентичных рукописных и печатных «Псалтирей» XV-XVI веков (их католических, протестантских и православных вариаций) западного и восточного изготовления (так, уже первая, весьма поверхностная и чисто «статистическая», попытка сравнения синодального варианта «Псалтири» с соответствующим текстом, например, англоязычной «Holy Bible», мягко говоря, вызывает удивление)… Скорее всего, количество «псалмопений» (а ещё вероятнее – количество т.н. «стихов» в псалмах) наращивалось постепенно, а их оригинальных редакций насчитывалось превеликое множество! Фантазирую ли я понапрасну? Видимо, нет. Позволю себе лишь несколько цитат. Вначале предоставим слово исследователю В.М.Кириллину, процитировав его работу «Переводная словесность Древней Руси: богослужебные и библейские тексты» (см. православный образовательный портал «Слово»): «… Из книг Ветхого Завета наиболее распространенной была Псалтирь. Использование этой книги на Руси было многообразным. Соответственно, сохранились ее разные виды: помимо богослужебных встречаются толковые Псалтири (с  толкованиями Афанасия Александрийского и Феодорита Киррского), учительные (ведь по Псалтири учились читать и писать) и даже гадательные… В славянской рукописной традиции известно два вида служебных Псалтирей — простая и следованная. Обе разновидности представляют собой сборник сложного состава. НАБОР ТЕКСТОВ В ОБЕИХ РАЗНОВИДНОСТЯХ СИЛЬНО КОЛЕБЛЕТСЯ И В РУКОПИСЯХ, И В ПОЗДНЕЙШИХ СТАРОПЕЧАТНЫХ ИЗДАНИЯХ» (выделено мной. – А.Н.). Из краткой источниковедческой справки к книге известного советского востоковеда И.Ш.Шифмана «Ветхий завет и его мир» (М., Политиздат, 1987, с.225) следует, что т.н. «Масоретская рукопись» содержала 2517 псалмо-стихов, а вот грекоязычная «Септуагинта», по «Клармонтанской рукописи» или «списку Моммзена», – 5000! И как прикажете сие оценивать? Более того, Илья Шолеймович на с.224 написал совершенно дивную вещь, снявшую (лично для меня) все недоуменные вопросы: «Синодальный перевод делался на основе еврейского масоретского текста, однако в полном соответствии с православной догматикой (sic!), а потому максимально приближен к Септуагинте и страославянскому переводу (sic!), который рассматривался как самостоятельный вариант Септуагинты. В РЕЗУЛЬТАТЕ СИНОДАЛЬНЫЙ ПЕРЕВОД СОДЕРЖИТ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ ОТКЛОНЕНИЯ ОТ МАСОРЕТСКОГО ТЕКСТА, А ТАКЖЕ ТЕНДЕНЦИОЗНЫЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ОРИГИНАЛА (выделено мной. – А.Н.). Так славянская «Псалтирь» - это «артефакт», нечто написанное в «свободном стиле» и «по мотивам»? Кто же конкретно приложил руку к «старославянскому» её переводу? Как интересно… А теперь – выдержка из письма митрополита Дмитрия Ростовского Фёдору Поликарпову, от 7 ноября 1708г.: «… Аще бо и суть у нас на языке славянском рукописные толкованные Псалтири:  НО НЕ ЯСНЫ, АКИ В ЛЕСУ И ПУСТЫНЕ (выделено мной. – А.Н.). И зело желается мне того дела, аще бы Бог дал, аще бы коса смертная не пресекла; обаче должен есмь с Давидом глаголати: «пою Богу моему, дондеже есмь» (Пс. 103, 33 и 145, 2)». Как же так могло получиться? Какие ещё «неясности» тревожили малороссийского богослова и русского митрополита в начале XVIII века, если «псалмопения», как нас пытаются заверить, имели многовековую историю и богатейшие традиции перевода? Существовали масоретский текст, греческая Септуагинта, старославянский вариант: бери и пользуйся всем этим богатством – сличай, правь, редактируй, комментируй!.. По-моему, уважаемые читатели, все три приведенные цитаты однозначно говорят в пользу выдвинутого мной предположения о достаточно позднем написании книг ветхозаветного канона. «Белорусские» же мотивы и страницы в биографиях Дмитрия Ростовского и Кирилла Лукариса, а также оболганная донельзя история рыцарей-тамплиеров (где ещё, как не на восточно-православных «нивах» и «пажитях» могла быть пропета «слава» в их честь, где ещё должны были прозвучать проклятия их преследователям и гонителям?), навели меня на мысль тщательно, скрупулёзно проштудировать знаменитое собрание псалмов. Результаты озадачивают, и, одновременно, восхищают…


     За содержание всей книги псалмов ручаться не берусь, но большинство её сюжетов (во всяком случае, в тех редакциях «Псалтири», которые были известны в православной «ойкумене») позволяет мне утверждать: кто-то очень талантливый (и на высочайшем  художественном уровне) запечатлел для вечности, среди прочих стихословий, терзания опального Константинопольского (Цареградского) патриарха, соорудив  нетленный литературный памятник его светлой памяти, и памяти всех тех (героев и жертв), кто не подчинился диктату католического, агрессивного «универсализма». А по ходу дела заклеймил вечным позором Святой Престол с его ползучим «дранг нах Остеном», отдельных персонажей западной истории, всевозможных подлых и неправых «судей», «псов»-доминиканцев (по их знаменитой эмблеме, в виде пёсьей головы, – а иначе нам никогда не понять о каких ещё «воющих по ночам» созданиях, бродящих вокруг да около главного героя, вообще идёт речь), а также горделивых «рыцарей Лойолы» и их прихвостней-униатов. Более того, целый ряд фраз и мотивов в «Псалтири» практически идентичны тем, которые содержатся в «Слове» Даниила Заточника, а также в итоговом творении Дмитрия Ростовского – «Алфавите духовном». Я не стану голословно утверждать, что только он участвовал в написании (или творческой переработке) сборника псалмов для православной канонической территории, охватывавшей современные Беларусь, Украину и Россию, ставшего основой для хрестоматийного Синодального перевода в XIX веке. Но я твёрдо убеждён в том, что если кто и мог тайным языком символов и аллегорий  описать в псалмах  душевные муки  и физические страдания ссыльного греческого патриарха, вероятно и закончившего свой земной путь на белорусском Полесье; если кто и оставил нам «зацепки», позволяющие с большой долей вероятности связать воедино фигуры Кирилла Туровского и Кирилла Лукариса, то этим человеком мог быть только он — иеромонах Дмитрий (Савич - Туптало)! Кроме того, принято считать, что именно Туровский составил «Канон великий о покаянии ко Господу по главам азбуки», а основную часть «Алфавита…» Дмитрия Ростовского, состоящую из 33 глав, как раз предваряет оригинальная «духовная» азбука… И ещё один маленький, но очень важный, нюанс: помимо списков якобы XIV в. (из собраний ГПБ, ГБЛ, Троице-Сергиевой лавры, Чудовского собрания и т.д.), учтённых И.П.Ерёминым в его, лучшем на сегодняшний день, издании сочинений Кирилла Туровского (1955—1958 гг.), и списков XV в., выявленных в рукописных собраниях Москвы Т.А.Алексеевой, кое-что находится и в собрании Ярославского Музея заповедника (sic!) — например, рукопись за № 15433, якобы XV в. (в ней читаются шесть слов туровского «златоуста»), причём древнейшим сборником, содержащим молитвы Кирилла, считается  № 15481 (якобы 2-й половины XIII в.), и тоже из собрания ЯМЗ… А как произведения «отче Кирилла» оказались-то в Ярославле? Кто и когда мог переместить их из ВКЛ в Московию (ибо всякую ненаучную фантастику с «почтовой связью XII века», или возможностью мгновенной «телепортации» людей того времени в пространстве, я решительно отметаю)? То-то и оно…


     Разве не печальная история аллегорического «утопления» Лукариса предстаёт перед нами в следующих фрагментах «Псалтири»: «…все  воды Твои и волны Твои прошли надо мною… Господь сказал: от Васана возвращу, выведу из глубины морской… Он простер руку с высоты и взял меня, И ИЗВЛЕК МЕНЯ ИЗ ВОД МНОГИХ (здесь и далее выделено мной. – А.Н.); избавил меня от врага моего сильного и от ненавидящих меня, которые были сильнее меня. Они восстали на меня в день бедствия моего, но Господь был мне опорою. ОН ВЫВЕЛ МЕНЯ НА ПРОСТРАННОЕ МЕСТО и избавил меня, ибо он благоволит ко мне… Строго наказал меня Господь, но смерти не предал меня… Ты посылал на меня многие и лютые беды, но и опять оживлял меня (Аллегория неоднократных «смещений» со своего поста и возвращений патриарха Кирилла на прежнее поприще? – А.Н.) и из бездн земли опять выводил меня»? И не о трагической ли предыстории своего отлучения патриарх Кирилл имел полное право написать, например, так: «…враги мои всякий день ищут поглотить меня, ибо много восстающих на меня, о, Всевышний!.. всякий день извращают слова мои; все помышления их обо мне – на зло: собираются, притаиваются, наблюдают за моими пятами, чтобы уловить душу мою…».  А свои драматические переживания и невесёлые думы, находясь уже в монастырском «заточении», здесь: «…Чужим стал я для братьев моих и посторонним для сынов матери моей (Имеется в виду Греко-православная Церковь? – А.Н.; а в «Слове о расслабленном» Кирилла Туровского находим такое интересное  место: «… и ближние мои стыдятся меня, так что чужим стал я братии своей из-за страданий»)… Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе. Все, видящие меня, ругаются надо мной, говорят устами, кивая головою: он уповал на Господа; пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему… Множество тельцов обступили меня; тучные Васанские окружили меня, раскрыли на меня пасть свою, как лев (?), алчущий добычи и рыкающий… Ибо псы (?) окружили меня, скопище злых обступило меня… они смотрят и делают из меня зрелище; делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий (Вероятно - аллегория выборов нового патриарха Великой Тартарии? Почему бы и нет? Ибо любое иное толкование этого отрывка неизбежно приводит нас (как минимум) к новозаветным реминисценциям! – А.Н.)… Поношение сокрушило сердце мое, я изнемог, ждал сострадания, но нет его, – утешителей, но не нахожу»?.. А кто скрывался под именами «Асаф» (автор псалмов 49, 72–82), «Еман Езрахит» (псалом 87), «Ефам Езрахит» (псалом 88), «Моисей, человек Божий» (псалом 89)? И кто такие «сыны Кореевы» (из псалмов 41,43–48,83,84,86), ведь аутентичные моления «Давида, сына Иесеева», официально закончились, как я понимаю, на 71-м псалме? И почему только единожды, в псалме 35-м, Давид – не просто Давид, а «раб Господень»? А сколько псалмов вообще не имеют ясно выраженного автора, и сколько приписываются Давиду лишь предположительно, в т.ч. и под соусом «учения Давида»? А псалом 126-й, приписываемый царю Соломону, а 145-й, якобы  впервые исполненный дуэтом ветхозаветных пророков Аггея и Захарии?.. Такое впечатление, что после появления письменности (и особенно – книгопечатания) «псалмопевцем» мог стать практически любой высокообразованный теолог или богослов, с более-менее бойким пером…

(окончание следует)