Макалатура рассказ в трех частях

1. ВОТ  ТАК  ВОТ

Уверенный в себе человек никогда не принимает необдуманных решений. Но если уж принял решение, то выполняет его пунктуально шаг за шагом, без суеты и излишней шумихи. Он никогда не сваливает на обстоятельства случающиеся промахи по независящим от него причинам. Никогда не опускает рук и всегда принятое решение доводит до логического завершения.

Нодар Ревазович Тенгелия относит себя к таким людям, но никогда об этом вслух не говорит, даже в кругу семьи.

К Сороке он вначале отнесся с прохладцей, как он сказал в разговоре с сыном: “Он мне не показался, вот так вот”. На что Реваз Нодарович возразил:
- Не скажите, в нем что-то есть. Пастух, а стихи точные, с обилием метафор и сравнений.
- А речь? У меня, у грузина и то куда правильнее, а он “дак”, “щас”, “знам”, “решам”.
- А мне, кажется, что он вовсе и не пастух.
- А кто он тогда по-твоему?
- Не знаю, но точно не пастух...
Сороку на входе задержал вооруженный воздушным ружьем сторож вопросом:
- Вы к кому?
- К Нодару Ревазовичу.
- Минуту, подождите, - и с этими словами страж порядка удалился в приемную, откуда уже шел улыбающийся Тенгелия, бросив: “Заходи, Сережа!” сам зашел в бухгалтерию и распорядился:
- Перечислите на счет фонда “Пушкин и Поэт...” двадцать тысяч.
- Долларов?
- У них пока нет валютного счета, рублей.
- Вот так вот, Сережа, я слова сдерживаю.
- Нодар, они хотят тебя видеть на заседании комиссии.
- Какой еще комиссии?
- По созданию памятника.
- Передай, приду.
На комиссии Тенгелия представился сам:
- Директор индивидуально-частного предприятия “Тенгелия” - Нодар Ревазович.
- А фамилия как? - поинтересовался секретарь комиссии Многословов, и тут же пояснил, - это мне для протокола надо.
- Директор ИЧП “Тенгелия”, значит и фамилия Тенгелия, - с ехидцей в тоне подсказал Сорока.
- Так, я слышал, что вы согласны профинансировать создание памятника нашему великому поэту, двухсотлетие которого мы готовимся отметить, - с пафосом начал главный архитектор Бажанка Алексей Сергеевич.
- Нет, вот, немножко не так. Я весь памятник не потяну.
- Да, да я оговорился, вы согласны принять участие в долевом строительстве.
- Вот, так вот правильно.
- И сколько вы можете потянуть?
- Вот, так вот сто пятьдесят тысяч.
- Хорошо, так и записываем.
- Но не сразу. И лучше, если я буду не на счет кому-то перечислять, а конкретно тому, кто будет выполнять работы, а еще лучше, если на ваш счет, Алексей Сергеевич, - точно рассчитывая на отказ, произнес Тенгелия.
- Так, нет, нет, избави Бог, для этой цели мы специально создали фонд “Пушкин и Поэт...” И все деньги, которые вы хотите вложить на памятник, перечисляйте на их счет. Так, чтобы я не попал в неловкое положение, предлагается такая схема. Мы намечаем на неделю, что надо сделать и еженедельно собираемся у меня в девять.
- Вот, так вот я могу перечислить сто пятьдесят тысяч.
При этих словах Перевралов, наклонившись на ухо прошептал Сильченко: “Это мы со Старниковым привлекли его, так что пятнадцать тысяч нам, Геннадьич, полагается, мне и композитору”.
“Как это вы, я же помню, как вы поносили Сороку, когда он предложил его кандидатуру на собрании учредителей в попечители”, - парировал Сильченко.
- Николай Геннадьевич?
- Все, все я молчу, Алексей Сергеевич.
- Когда? Давайте наметим.
- Вот, так вот, но не всю сумму сразу... я могу дать металл, там медь, бронза, латунь.
- Хорошо, тогда поступим так, вы перегоняете треть общей суммы.
- Сколько это будет? - снаивничал Тенгелия, доброжелательно улыбаясь.
- Чего сколько?
- В рублях, вот, так вот.
- Это будет пятьдесят тысяч, - тут же ответил Бажанка.
- Нет, вот, так вот, таких денег у меня сразу нет. Я вам объясню, если бы они у меня на счету были, то я бы вам ничем помочь бы не смог. Я эту сумму могу перегнать к концу марта, началу апреля.
- Для начала, чтобы запустить механизм, достаточно чтобы было десять тысяч рублей на счету у фонда “Пушкин и Поэт...”
- Вот, так вот, вы поймите меня правильно, я кому попало денег давать не могу.
- Не кому попало, а фонду “Пушкин и Поэт...” - гордо озираясь почти выкрикнул Перевралов, - мы его для этой цели  и создали.
- Да, - поддакнул, композитор. Погруженный в свои мелодии.
- У меня одна просьба, нет, вот, так вот, две, - совершенно не реагируя на выкрик Перевралова, продолжал Тенгелия, - я вам посылаю заявку на красную линию.
- В течении недели я эту проблему сниму.
- А нельзя ли, - осторожно начал Тенгелия, - вот, так вот отремонтировать дорогу до Оби по Пушкинской улице.
- Хорошо, я приглашаю архитектора Центрального района и мы, я думаю, снимем и эту проблему, тем более, что в планах покрытие Пушкинской улицы к празднованию стоит, только определимся по срокам.
- Но лучше бы памятник установить на пересечении Пушкина и Комсомольского, я там бы сквер разбил и все облагородил... - мечтательно произнес Тенгелия.
- Администрацией города решение принято и памятник такому человеку, как Пушкин должен стоять на пересечении Пушкина и главной магистральной улицы города - проспекта имени Ленина, тут никаких других вариантов не будет! - жест-ко ответил Бажанка, явно подражая интонациям мэра города.
- Вот, так вот я, конечно, против администрации Браварина не пойду, согласен с вашими доводами. И еще один небольшой вопрос, вот, так вот по земле моего так называемого самозахвата под гаражи.
- Этот вопрос решится после того, как на счету фонда появится сумма в пятьдесят тысяч рублей, - со стальными нотками раздражения произнес Бажанка и, закрыв заседание, сообщил, - до свидания всем, до встречи в следующую пятницу.

После заседания комиссии Тенгелия отвел в сторону Сороку и поведал:
- Вот, так вот, Сережа, не дал взятку и уже “самозахват”, хотя земля находится на территории фирмы, за которую я регулярно плачу земельный налог. Нашли зацепку, что, мол, используется не по прямому назначению, нашли подзаконный акт, по которому необходимо специальное разрешение на строительство гаражей даже на собственной земле. Они вымогали сто тысяч рублей, нет, я лучше эти деньги отдам на строительство памятника Пушкину, чем этим чиновникам, вот, так вот.

2. Я   ВАМ  ТАК  СКАЖУ

На следующее заседание комиссии по созданию памятника Пушкину Сорока пришел без десяти минут девять, поздоровавшись с толпящимися в приемной главного архитектора посетителями, произнес:
- Я что, рано?
- А вы к кому? - не отрываясь от бумаг, вопросом на вопрос ответила секретарша.
- К Алексею Сергеевичу... Его что, нет?
- А вы что, с ним договаривались? - опять вопросом ответила секретарша. Ее утиный нос приподнялся, а глаза разбежались в разные стороны, словно рассматривали задававшего вопросы сразу с обеих сторон. Затем они постепенно сошлись и смотрели странновато, будто сходились в одной точке, не видя говорившего.
- Да, он назначил на девять.
- Ждите, он сейчас освободится, - углубившись в чтение бумажки, безразличным тоном ответила секретарша.

Вторым из фондовцев вошел Многословов, следом за ним Сильченко и сразу окунулся в речь Многсловова: “Я его встретил, у них торжественная часть, Сергеич, где протокол, давай я заготовлю по нему новый, я вчера был на встрече и выступил от имени руководства пушкинского фонда, меня слушали с большим вниманием, было много вопросов по работе фонда, а ты мне не даешь такой информации.”
- Надо не информацию собирать, а работать и рассказывать о своей работе в фонде “Пушкин и Поэт...”, пушкинский фонд находится в Москве, я вам уже скоро три года как твержу об этом, - не выдержал Сорока
- Ладно, Сергеич, не кипятись, - заступился за Многословова Сильченко, показывая факс и квитанцию поручение о перечислении денег Тенгелией, отгибая листочек с цифрами, пояснил, - а это остаток от той суммы.

Вошедший Тенгелия, слегка разгоряченный шампанским по поводу женского дня поздоровался со всеми фондовцами по ручке, развевая длиннополым пиджаком черного цвета, ловко маскировавшим округлившийся живот. Он сразу перехватил инициативу разговора: “Я вам, парни, так скажу, мне никакого барельефа не надо, хоть у вас в положении и написано, что внесшим сто пятьдесят тысяч рублей полагается барельеф, мне не надо. Я вот тогда перечислю сто сорок девять и все, как говорил. Я вас, парни, попрошу написать статью. Только вот мне в стихах не надо, я заранее говорю.”

Сорока всякий раз удивлялся, когда разговаривал с Нодаром Тенгелия. А удивляло его то обстоятельство, что он при каждом разговоре старался выявить любимое словечко, и каждый раз Тенгелия употреблял новое. В предыдущем разговоре он беспрестанно повторял “вот, так вот”, а сегодня “я вам так скажу” и “парни”, создавалось впечатление, что в зависимости от того, с кем разговаривал, для того и подбирал словечко - паразит. Вызывая полное доверие к своим словам у слушающих.

Тем временем Тенгелия продолжал: “Ну посудите, парни, мою жену уволили с работы. А она одна в Алтайском крае заслуженный работник культуры из архивных работников. Ей это звание присвоили в прошлом году, а нынче снимают с работы. Я вам так скажу, поставили какого-то ветеринара, который в архивном деле ни бельмеса. Ну, я вам так скажу, будет он разводить в архиве свинство, да петушиться, краевой архив завалит. Но, я вам так скажу, просто так я это не оставлю, я дело в суд передал, судья так и сказала, мол, что вы делаете? За однократное нарушение, притом незначительное, единичное и то не самой директором архива, а ее подчиненной. Я вам так скажу, у нее в трудовой книжке одна запись о приеме на работу - в краевой архив, она там тридцать один год проработала и только одни благодарности, от благодарностей трудовая разбухла, ей двенадцать листов одних вкладышей и все под благодарности. Она от рядового работника выросла до директора архива и все на одном месте. Я вам так скажу, это все комуняки, что опять пришли к власти у нас на Алтае, затягивают красный пояс. Они вон и на съезде предпринимателей, начинает командовать опять макалатура эта.

Присутствующие недоуменно посмотрели одновременно на Тенгелию, он пояснил: “Я так партийную номенклатуру называю. Там сам Коршунников, а кто он как не макалатура с тех с застойных времен. Да и новая макалатура не лучше, ее же учат старые политбюровцы и члены цека КПСС. Я вам так скажу, они нас обирают и обирают, а народ грабят и грабят. Они ничего делать не умеют, кроме как отнимать. Они в корне душат предпринимателей. Я с чего начинал? В восемьдесят девятом году организовал кооператив и после первого месяца работы всем выплатил по триста рублей, мне помогали жена и сын и еще двое моих закадычных друга из Грузии. Вы знаете, какие были слова моей жены? Нет, я вас по очереди спрошу, вот ответь, - обратился он к Сильченко, тот не задумываясь ответил:
- Где взял такие деньги?
- Нет, - бросил Тенгелия и подошел к Многословову, тот помявшись, ехидно улыбаясь, но сохраняя самообладание, чтобы потрафить предпринимателю, сказал:
- Может, сколько всего заработали?
- Нет.
Перевралов, не дожидаясь, когда Тенгелия подойдет к нему, со знанием дела изрек:
- На что такие деньжищи будем тратить?
- Нет! - торжествующе произнес Тенгелия и подошел к Сороке, у которого блуждала полуулыбка на лице. - А ты, Сережа, как думаешь?
- А не посадят нас? - предположил Сорока.
- Точно, - с еле приметным разочарованием подтвердил Тенгелия и продолжил, - я вам так скажу, парни, мы же были напуганы репрессиями, периодически устраиваемыми макалатурой, да и сейчас еще побаиваемся, что могут настать черные дни, вон Зюганов главный теперь коммунист, рвется к власти, а ведь если они придут к власти, то опять начнут все отнимать и делить.”

3. ЭТО,  КАК  ЕГО

Главный архитектор, склонив голову набок, словно он стеснялся своего роста, войдя в приемную поздоровался со всеми, впервые с начала работы комиссии по рукам с каждым, давая ладонь, он не пожимал руку, а держал ладонь открытой, давая это сделать здоровающемуся.

Произнеся, “Извините, женщины”, открыл дверь своего кабинета и выдохнул: “Вот, даже стол у начальника забрали, ничего, садитесь в кружок”. Он, разыгрывая гостеприимного хозяина, взял стулья от стены и расставил на середине кабинета полукругом к столу заваленному бумагами и служебными папками. Будто продолжая прежнее заседание комиссии, начал:
- Так, деньги поступили?
- Это, как его, я перечислил как и обещал, - быстро ответил Тенгелия.
- Вот поручение. - с этими словами Сильченко протянул лист полностью исписанный цифрами.
- Так, нам надо разработать положение о конкурсе, - раскрасневшись от выпитого шампанского, Бажанка начал лихорадочно нажимать на кнопки вызова, наконец попав на нужную, закончил, - сейчас мой заместитель Павел Евгеньевич Кроликов придет и мы продолжим.

Через мгновение в кабинет вошел пышноватый на лицо мужчина с типовым положением о конкурсах и остановился у порога, ожидая, что скажет главный. Тот, оторвавшись от кнопок, порывшись в бумагах, наконец сказал:
- Павел Евгеньевич, проходи, садись, - помедлив, добавил, - это мой боевой заместитель, прошу любить и жаловать.
- И попечитель фонда “Пушкин и Поэт...” - вставил Сорока.
Бажанка сухо посмотрел на Сороку, явно не одобряя своего заместителя, который не советуясь с ним стал попечителем фонда и сразу же вступил в работу, начертив эскизный проект дома “Пушкин и Поэт...”, не потребовав ни копейки оплаты, пояснив: “Это мой скромный вклад в вашу программу”.
- Так, председателем жюри буду я. В жюри надо ввести по представителю от союзов и общественных организаций, я думаю так семь, девять человек, не больше.
- А может мы сразу персонально внесем? - поинтересовался Сорока.
- Давайте, - неожиданно для себя согласился Бажанка, поймав себя на мысли, что он часто вопреки своему желанию поддерживает Сороку. “Но слово сказано” - мысленно закончил он, а вслух вновь повторил: - Председатель Бажанка.

Павел Евгеньевич второй раз обвел записанную фамилию Бажанка и дописал - председатель.
- В жюри предлагаю одновременно от фонда и союза писателей Марка Удалевича.
- Правильно, - опять неожиданно для себя согласился Бажанка, - видный литератор, да и краевед не менее заметный и член Союза писателей России.
- Как его отчество? - тут же обратился к Сороке Павел Евгеньевич.
- Марк Иванович Удалевич - поэт, - Кроликов слово в слово записал.
- Это, как его, надо кого-нибудь из скульпторов, - высказался Тенгелия.
- Не совсем корректно, - среагировал Многсловов, они же будут участвовать в конкурсе, ну не сами персонально, так их друзья.
- Да, да не совсем корректно, мы их тем самым в неудобное положение поставим, - подытожил Бажанка.
- Но зато более профессиональное будет жюри, - возразил Сорока и предложил, - а почему бы не ввести Федора Свободовольского, знаменитого монументалиста и не только на Алтае, он не собирается участвовать в конкурсе.
- Хороший скульптор, - вновь поддержал Бажанка, злясь на себя. - Только я не помню его отчества.
- Это, как его, Владимирович, - произнес Тенгелия.
- Так, я предлагаю ввести от предпринимателей... - говоря это, Бажанка лихорадочно перебирал бумажки, наконец найдя нужную, прочитал, - Нодара Ревазовича Тенгелия.
- Это, как его, нет нет, - привстав со стула начал Тенгелия, - это, как его, я же ничего в этих художественных образах не смыслю. Я это, как его деньги даю, а в жюри надо смыслящих людей.
- Вот и первый самоотвод, - проронил Сильченко.
- Так, я думаю  в жюри надо ввести президента фонда, - расплывчато улыбаясь слегка с захмелевшей улыбкой, ввернул Бажанка.
- А кто президент? - спросил у Сороки Павел Евгеньевич.
- Мы сейчас уточним, - ответил тот и обратился к председателю, - кого вы, Алексей Сергеевич, имеете в виду?
- Президента фонда “Пушкин и Поэт...”
- Фамилию бы хотелось услышать, раз мы перешли на персоналии.
- Кротов.
- Но он у нас председатель совета фонда, - незамедлительно вставил Многословов.
- А президент - Свинцов, - продолжил Сорока.
- Так, я имею ввиду Кротова.
Сорока наклонился к Павлу Евгеньевичу, который выводил фамилию  и тихо сказал: “В скобках поставьте (Сорока)”.
Кроликов, мотнув головой, словно отгоняя назойливую муху, изрек: “Мне как председатель скажет, тогда...”
- Алексей Сергеевич, после фамилии Кротов, надо в скобках записать Сорока.
- Я так и сделал, - и Бажанка протянул листок, в котором записывал фамилии предлагаемые участниками комиссии.
Павел Евгеньевич тут же дописал в своем списке “Сорока” и заключил в скобки.
- А я думал Сорока это ваша фамилия, а это выходит псевдоним?
- Нет! Это аббревиатура.
- Да-а-а?.. Но я же Кроликов, поэтому и птичью фамилию воспринимаю за подлинную.
- Вот видите, не читаете моих книг, а то бы не возникало никаких сомнений, в них все объяснено.
- Это, как его, а как насчет красной линии? - воспользовавшись минутным замешательством, поинтересовался Тенгелия.
- Так вы мне в понедельник позвоните.
- Это, как его, лучше давайте вы меня примете только по этому вопросу, но во вторник.
- Так, я записываю в девять ноль, ноль, Тенгелия - “красная линия”, - и без перехода закончил, - следующее заседание комиссии тринадцатого марта, до свидания.

На улице Тенгелия, подойдя к Сороке, сказал:
- Сережа, попомни мое слово, эта макалатура еще себя покажет, они будут получать награды, а мы с тобой останемся в стороне. Это сейчас мы ей пока нужны, а как только памятник будет вырисовываться, когда надо будет выступать по радио и телевидению, и особенно, когда придет время открытия, нас отодвинут в сторону, и ленточку резать будут другие.
- Нодар, так происходило, происходит и будет происходить, поэтому я отношусь ко всему спокойно, надо чтобы памятник был установлен.
- Он будет установлен, попомни мое слово.