ЭТО ТО, ЧТО НАДО! рассказ

Сорока остановился около четырехэтажного дома у второго подъезда и стал разглядывать вывески фирм. Прочитав “Ханди” - изготовление рекламы”, воскликнул: “Вот! это то, что надо!”

Поднявшись на четвертый этаж, пошел по узкому длинному коридору, читая надписи на поподавшихся то слева, то справа, в шахматном порядке разномастных вывесках. Наконец, в конце почти ста метрового коридора, на приклеенном к массивной железной вороненой двери клочке бумаги прочитал:  “Ханди”.

Вошел в сумрачное помещение, состоявшее из двух комнат с разбитыми, ободранными столами, на которых стояли новенькие компьютеры с полной комплектацией.

За пультами работали молодые люди, набирая тексты и монтируя рекламные проспекты. В помещении стоял сплошной  хруст от потрескивавших компьютеров, они словно пережевывали введенную в них информацию.
- Здрасьте! Это “Ханди”? - войдя в роль пастуха, поинтересовался Сорока, обратившись к стоявшему во второй комнате молодому мужчине с белесыми глазами, на голову повыше его..
- Да! - с готовностью ответил тот и подошел к посетителю. - А вы что хотели?
- Дак чо, я седни одиннадцать верст пешком, пятнадцать километров на попутной, шестьдесят четыре на комфортабельном автобусе... Дак мне сказали с тобой поговорить.
- Говори, - перешел на ты Нилукин.
- Дак чо, наверно, представиться надо?
- А зачем?
- Ну, дак мне тут в городе-то делают замечания, вон и Браварин, мэр ваш, говорили, говорили, а он: “Ты, мужик, хоть бы представился, а то уйдешь, а я и знать не буду, с кем разговаривал на такую необычно значимую тему”.
- Я же не мэр, ты говори, зачем пришел?
- Дак чо, ты же знашь, скоро Александру Сергеевичу стукнет двести лет.
- Ну и что?!
- Как чо? Давай, ему памятник в вашем Барнауле и установим.
- Давай, а что от меня-то надо?
- Чо? Для начала будь попечителем фонда, который я тут у вас создал.
- Какого еще фонда?
- “Пушкин и Поэт...”
- А что для этого надо?
- Чо? Даешь свою визитку, а я в следующий приезд принесу тебе “Верительную грамоту”.
- Я плохо представляю, что такое “попечитель”, мы благотворительностью не занимаемся, не то время, да и денег нет.
- Дак я у тебя денег разве прошу?
- А как без денег строить памятник?
- Нет я тебе все-таки представлюсь, - увидев проблеск заинтересованности в глазах Нилукина , которые вдруг из белесых превратились в голубоватые.
- Представляйся, - заинтересованно позволил Нилукин.

Сорока, глядя в глаза, в которых вспыхивали искорки то недоумения, то недоверия, но с интересом скользили по фигуре читавшего:

Скребу пером, как по железу,
по белому листу без слов.
В союз писателей не лезу.
А кто, простите, я таков?
Сергей Сорока - из деревни
крестьянский сын из батраков.
Как говорится, род не древний,
но с незапамятных веков.

Пока Сорока читал свое испытанное представление, которое приводило в замешательство собеседника, таким резким переходом от неправильной деревенской речи к классической стихотворной, у Нилукина с каждой строчкой все голубее становились глаза, а по лицу поплыло желание продолжить беседу с этим странным человеком.
- Я с благоговением отношусь к Александру Сергеевичу, но у нас очень трудное финансовое положение в связи с обвалом рубля, все подорожало в два, а то и в три раза.
- Ты опять про деньги мне, я же тебе говорю, давай построим памятник, а ты мне нету денег. Я же не прошу денег, а приглашаю стать попечителем фонда.
- Нет я, вот так сразу, дать согласие не могу, я должен его взвесить и соотнести со своими возможностями.
- Дак ты чо, не генеральный директор?
- Генеральный, генеральный, поэтому и должен принимать ответственные решения, взвесив все за и против.
- А ты чо, думашь, Браварин, мэр ваш, безответственный человек? Он за сорок пять секунд принял решение и стал попечителем. А тоже вот так, как и ты, ответил: “В бюджете денег нет”.
- И как же ты его убедил?
- А я ему сказал, я же не денег у тебя прошу, а говорю, давай построим памятник Пушкину в городе Барнауле.
- А он что?
- Он чо? Спрашиват: “Как ты себе это представляешь, без денег построить?” А я ему говорю, давай вначале определим место, где будет стоять памятник.
- А он?
- Он: “И где такое место?”
- Я говорю, мол, там где и хотели установить сто лет назад - на Пушкинской улице, где она пересекается с Московским трактом. Ну щас-то его Ленинским проспектом зовут. А Браварин задумался и с чиновничьей ехидцей так говорит: “Смотри, Степан Петрович, дело говорит поэт”.
- Кто такой Степан Петрович?
- Как, ты не знашь Амелькина?!
- А,а, ну кто его не знает... - глаза Нилукина вдруг опять стали белесыми и в них потухли искорки интереса.
- Ну вот мы с ним продолжили.
- С кем? - почти безразличным тоном поинтересовался Нилукин.
- С Бравариным.
- И что же он тебе наобещал? - с нотками заинтересованности спросил генеральный.
- Чо он? Он опять денег нет. А я говорю, давай, определим, сколько земли надо. И определили тут же одну десятую сквера. А при расставании сказал: “Так, Сорока, все вопросы решай с моими с Перевазовым и Скелетовым”. Я еще спросил, а кто они такие? Это оказалось его первые заместители. Ну и, пожимая руку, он вручил мне вот с автографом свою визитную карточку, закончив словами: “Если они не смогут решить какой-то вопрос, заходи ко мне, решим”.... А ты чо не веришь, что я был у Браварина?
- Да, нет. Почему же?..
- Не веришь, не веришь. По глазам вижу, что не веришь. Дак я щас тебе покажу...

Сорока достал визитницу и открыл черные тисненые корочки, показывая первую визитку с фамилией Браварин.

У Нилукина поползли брови вверх, округлившиеся глаза с каким-то проблеском, нет не уважительности, а скорее всего зависти, загорелись любопытством, и он с готовностью произнес:
- Мы с тобой говорим, а я тебе не представился.
- Дак чо представляться, я и так знаю твое имя, его же легко запомнить, ты Владимир Владимирович, как Маяковский.
- А откуда ты меня знаешь?
- Я тут вас всех знаю.
Сорока удивился не меньше Нилукина тому, что так безошибочно угадал его среди работников “Ханди”, которые, побросав работу, внимательно слушали их необычный разговор. Помолчав с секунду, понимая, что пауза удивления затягивается, он спросил:
- Ну и чо ты решил, Владимир Владимирович?
- Нет, я так с наскока  решить не могу. Сделаем так; ты придешь через неделю и я дам ответ.
- Ладно, согласен, только вот я вижу, вы тут рекламу изготавливаете. А не сможешь сделать такой плакат, где Пушкин стоит, ну будущий памятник, и слова написаны, мол, скоро ему двести лет, дак вносите деньги на памятник.
- Вот, видишь, а говоришь денег не надо.
- От тебя не надо, раз их у тебя нет, а это обращение к тем, у кого они есть.
- На изготовление рекламы деньги нужны... и не малые.
- Сколько?
- На такую рекламу, с Пушкиным... четыре тысячи рублей.
- Дак вот изготавливаешь, в счет взноса в фонд, и не надо из собранных денег тратиться на рекламу будет.
- Нет, при всем уважении к Пушкину, я не хочу участвовать в авантюре.
- В какой авантюре?
- Соберешь деньги и только тебя и видели вместе с твоим фондом.
- Все, Владимир, разговор закончен, ты не тот человек, - твердо произнес Сорока и, резко повернувшись, вышел в длинный узкий стометровый коридор.