Между... двух стай

   Молодая волчица ползла по глубокому снегу, мощной грудью вспарывая его. Что-то непонятное и таинственное, а потому настораживающее и пугающее, тянуло её сюда, на этот пригорок у опушки леса. Внизу тускло мерцали редкие огоньки, чувствительный нос слегка подрагивал, ловя непривычные или, может, просто давно забытые запахи дыма, человеческого жилья и ещё чего-то неуловимого, что так властно притягивало её.

    Густая жёсткая шерсть на загривке вздыбилась, губы нервно дёргались, зверь злобно ощерился. Грудь исторгала утробный предостерегающий рык. Волчица ещё сильнее прижалась к снегу и смотрела, смотрела немигающими глазами на спящую деревню…

    Когда-то давно, совсем маленьким беспомощным зверёнышем, она уже была здесь. И прожила тут почти год.

    Однажды к логову, где прятался выводок, пришли странные и страшные двуногие существа, с палками, изрыгающими огонь и смерть, убили мать, забрали братьев и сестёр. Самую маленькую самочку, забившуюся в дальний угол, чьи-то лапы вытащили последней. Страшное существо, которое, как она позже узнала, называлось Человеком, ухватило её за загривок, приподняло над землёй, разглядывая со всех сторон.
– Ладно, живи, малявка. Может, и сумею приручить тебя. Предки же приручили твоих сородичей… Потом сунул её в мешок. Так она попала на территорию Человека.

    Поначалу она задыхалась от непривычных запахов, умирала от страха, одиночества, от голода, на который обрекла сама себя, отказываясь есть пищу, которую предлагал ей Человек. Но природа требовала своего, жажда выжить заставила заглушить страх и отвращение. Сначала, украдкой, когда никого поблизости не было, зверёныш проглатывал куски сырого мяса, позже уже стал требовать их, хотя и скалилась, рычала, пыталась укусить протянутую руку. Особенно в ярость волчонка приводили человеческий взгляд и прикосновения.
– Не злись, расти, расти! Вот вырастешь, «поженим» тебя с нашим Акбаром… Эх, какое потомство будет!.. – мечтательно говорил Человек, бросая маленькой волчице мясо, кости.

    Так прошли лето, осень, вот уже и первый снег полетел. А потом и ручьи зажурчали. Маленький беспомощный щенок превратился в крупного мощного зверя. Клетка давно стала волчице тесной, она давила её угнетала. Ей хотелось куда-то бежать, обгоняя ветер, прыгать, резвиться, что-то внутри неё требовательно, настойчиво звало на волю,  желание вырваться из клетки распирало грудь и сжигало изнутри. А толстые металлические прутья крепко держали взаперти, не давая свободы. Она грызла их в исступлении, брызгая слюной и в кровь раздирая губы. Но тщетно… Тогда она садилась на задние лапы, задирала голову к небу и тоскливо выла. Особенно ясными лунными ночами. Деревенские дворняги в ответ захлёбывались лаем. Хотя близко не подходили, чувствовали мощь и силу, инстинкты подсказывали им, что этот зверь – опасен и лучше держаться от него на расстоянии…

   Выходил разбуженный этой перебранкой Человек, разговаривал с волчицей, пытался успокоить её. Иногда ругался, даже палкой замахивался. Но, видя вздыбленный загривок, налитые злобой глаза и оскаленные клыки, безнадёжно махал рукой и уходил в жильё. А в одну из таких ночей открыл клетку и сказал:
– Иди! Иди туда, откуда зов слышишь! Вижу, не поладим мы с тобой. Застрелить бы тебя, да рука не поднимается…
И ушёл, не оглядываясь.
           Волчица насторожилась: всё необычное её пугало. Потом осторожно на брюхе подползла к открытой дверце и на минуту застыла, прислушиваясь к ночным звукам. Где-то поблизости скрипнуло дерево, в лесу ухнула сова, с задетой ветром ветки с жёстким колючим шорохом посыпался сухой снег…

       Через мгновение волчица, сначала медленно, потом всё размашистей и быстрей, вытянувшись в тугую стрелу, летела к лесу.

     Волчья стая её не приняла. Она была для них чужаком: с другими повадками, с остатками омерзительных запахов дыма, огня, человеческого жилья, запутавшимися в густой серой шерсти. Волки не загрызли её, чувствуя родство, но и к стае близко не подпускали. Долго она бродила за сородичами, издалека наблюдая, как они слажено, все вместе, загоняли оленя или кабана, как жадно рвали добычу на куски и так же жадно проглатывали их, утоляя голод.

     Голод мучил и её, но в одиночку не могла она завалить лесного зверя. Однажды прямо перед носом из-под снега выскочил заяц и с визгом улепетнул прочь. Сработал природный рефлекс, волчица в два прыжка настигла ушастого. Он заверещал, забился в зубах и тут же затих: крепкие челюсти так сжали этот живительный комок, что расцепить их не смог бы никто. В другой раз волчица поймала зазевавшегося тетерева, спящего в глубоком снегу…

     Иногда она прибегала на этот пригорок и смотрела, смотрела на утонувшую в снегу деревню. Там были владения другой, человеческой стаи, которая тоже не приняла её. В лунные ночи волчица тоскливо выла. И тогда со стороны деревни доносился остервенелый собачий брех, с другой, из леса, – далёкий волчий вой…