Парторг

               
В тот день, а для любителей точности сообщаю дату: 23 октября 1987 года, во время нашей очередной экспедиции по Дагестану, я вдруг почувствовал с утра некую неуверенность и беспокойство. Какая-то неясная тревога, недомогание,  предчувствие беды томили меня, гасили радости путешествия, принуждали избегать общества товарищей. Боясь насмешек, я не высказывал своих опасений никому, просто списал все на трудности сплава по горной реке. Однако в  предстоящий день, нас не ждали серьезные препятствия. Не было опасных порогов, как и не было оснований беспокоиться. Но тревога в душе жила. Бросала в холодный пот. Сушила горло. Ладонь периодически потирала грудь, словно при болях в сердце. Паника терзала предчувствиями.
В дальнейшем, солнечный день и успешный сплав страхи несколько отогнали. Когда же вечером мы причалили к берегу, найдя небольшую полянку среди громадных обломков скал, где можно было установить палатки и заночевать, то  оснований для страхов вовсе не осталось. Страха не было, пока  разгружали вещи, переодевались в сухую одежду, разводили костер. Вернулся он, со звоном уроненного котелка. Эхо ударившегося о камни металла наполнило грохотом ущелье, резким уколом впилось в сердце. «Ну что они там так гремят!» - отозвалось  голове. Я оглянулся на горы, которые начинал окутывать вечерний мрак. Мне показалось, они слегка развернули свои вершины. Белыми, слепыми глазницами  ледников уставились на нас. Стало жутко, вдруг прозреют, увидят. Вдруг крикнут, как у Гоголя: «Вот он!»
Гулкий звон упавшего котелка сразу прояснил  причину моего страха. Этот звон, разнесшийся весьма далеко, мог привлечь к нам внимание. Призвать гостей. А я сегодня почему-то необъяснимо страшился возможного визита местных. Хотя привести, к примеру, какой либо серьезный конфликт с аварцами, я реально затрудняюсь. Просто предчувствие томило. Хотелось быть на этой полянке  как можно незаметнее.  Чтобы топор, которым рубили дрова, не так звонко врезался в сухую древесину, чтобы смех друзей по поводу очередного анекдота был менее раскатистым, чтобы ночь скорее  укрыла нас темным одеялом, потому с темнотой по горным тропинкам никто не бродит.
Пришедшая ночь, глухая и вязкая из-за плотных облаков,  моих страхов не развеяла. Наоборот, заставила по-звериному остро вслушиваться в темноту. Ловить звуки. Анализировать. Костер горел достаточно ярко, тепло и я, привалясь к камню, слегка жмурился от огня, глядя на беседующих друзей. Но смысла разговора не улавливал. Никак не мог сосредоточиться на том, что они говорят. Мой ум занимали ночные звуки. В гуле горной реки, в плеске волн всегда можно различить голоса людей,  их шаги,  скрипы повозок, и много еще чего. Можно через некоторое время понять, что ошибался. Вот и я, сколько не вслушивался,  так и не смог услышать ничего тревожного, грозящего опасностью.
В горах иногда случается, что  лежащий камень вдруг оставляет свое  место на склоне, скатывается в реку, по пути ударяя иные камни. Это дело обычное. И звук катящихся и ударяющихся камней обычен. Но когда до меня донесся подобный звук, очень далекий,  еле слышимый, я вдруг вздрогнул, подтянулся весь. Это был звук не упавшего камня, а камня, который столкнули. Мне определенно послышался звук удара металлом о камень, некий скрежет.
- Наверное, кто-то едет на лошади! – воскликнул я. Все прислушались. Подняли головы. Но только запоздавшая птица бесшумно промелькнула над нами и луна показалась в просвете меж облаков.
- Показалось, - ответили мне, - Что же ты так встрепенулся?!
- Не знаю... – ответил я. Беседа моих товарищей меж тем продолжилась по-прежнему, а я всем нутром ощущал, что какая-то невидимая беда приближается к нам. Снова где-то далеко-далеко стукнуло копыто о камень… Еще раз... Еще...
- Ну вот! – произнес я шепотом,  показав  рукой в сторону звуков, - Вот!
- Да мало ли кто там едет. Там наверху есть дорога, - успокоили меня.
- Да нет же, к нам едут! – даже с отчаянием прозвучал мой голос.
Какое-то время никаких звуков не раздавалось, слух ничего не улавливал. Луна между тем вновь укрылась в тучах, ледяной ветер с далеких снежных пиков пробежался по нашей полянке. Все поежились, как-то примолкли. Разговор иссяк.
- Ну вот, растревожил всех своей лошадью, - донеслось недовольное из темноты, - А ее …, - но не договорили, так как стук копыт раздался уже явственно, близко и все разом повернулись на звук. Кто-то действительно ехал в нашу сторону. Ехал достаточно уверенно, видимо хорошо зная тропу, легко ориентируясь в темноте. Звуки переступающего по каменистой тропе коня   становились все отчетливее. Потом, через какое-то время эти звуки стали стихать, а затем вовсе пропали. Теперь только потрескивание сучьев в костре, да гул реки, неустанно перекатывающей камни, нарушали тишину.
- Мимо проехали! – облегченно выдохнул сидевший слева от меня парень, - Мотает же людей нелегкая ночью!
Но я вдруг отчетливо осознал, что нет. Никто не уехал. К нам как продолжали, так и продолжают приближаться. Только звуков по какой-то причине не слышно. И этот, пока еще  невидимый в темноте всадник, едет не просто по тропинке,  едет именно к нам. И встреча неминуемо состоится. И она опасна. Поэтому тревога все более и более густыми клубами выползала из ущелья, накрывая поляну.
- Ассолом алейкум! –  раздалось из темноты. Вэдрогнув, мы увидели, как вороной конь, едва освещаемый отблесками костра, вынес на поляну незнакомца, плотно укутанного в темную бурку. Незнакомец, был весь черен: папаха на голове,  борода,  сапоги – все отливало чернотой. Одни белки глаз сверкали. Конь незнакомца нервничал, косился на нас, на костер, грыз удила, пританцовывал на месте.  Сзади седла наездника торчал приклад карабина. Я и сейчас, если бы мне предложили изобразить демона, не сумел бы найти для него более подходящего образа. Это был не врубелевский мечтатель, не лермонтовский скиталец - это было живое воплощение сил тьмы, загородившее собой весь остальной мир, проведшее незримую черту, через которую можно было переступить, только заглянув в самую бездну, в пропасть у которой нет дна.
Незнакомец с минуту помолчал, успокаивая коня. Оглядел нас пристальным, внимательным взглядом и услышав наше блеющее:
- Здр-р-р-расте!, - спросил:
- Коммунисты здесь есть?
Его правая рука слегка откинула полу бурки, оперлась на приклад карабина. Всадник замер в ожидании ответа. Наступила тишина. Такая, что кажется, в тот момент, умолкла река, костер перестал потрескивать, даже ветер боялся шевельнуться.
Коммунистов среди нас было трое. Все у костра знали, кто они, но молчали, потупив головы. Последствий ответа невозможно было предположить. Будь сейчас сорок первый год,  будь перед нами немец, это одно. Но теперь!? В конце девяностых!? Умереть от пули?! За что?! Как же так!? В советской стране, где партия стоит у руля, где есть  милиция. Есть закон.
     Правда, ночью в горах закон далеко. За чертой. Не добежишь. И отвечать на вопрос надо без него. Здесь, на  заброшенной полянке, глядя на приклад карабина. «Вся жизнь моя промелькнула перед глазами», - так обычно говорят в подобных случаях. У меня перед глазами ничего не мелькало. В горле пересохло, язык одеревенел. Глаза, страшась взглянуть на всадника, рассматривали землю. Хотелось жить. Пауза затягивалась. В лица друзей я тоже не решался посмотреть и от страха, и от стыда за свое молчание - я в партии  состоял.   
- Так есть коммунисты? – более раздраженно, как мне тогда показалось, произнес всадник. Конь под ним опять начал пританцовывать, надвинулся  на нас, почти полностью закрыв остальной мир. Остались только копыта, поблескивающий круп лошади и запах пота.
- Есть! – Я коммунист! –  мой товарищ справа, побелев лицом, поднял от земли свои глаза.
- Я, я тоже коммунист! – вдруг выдавилось из моих легких. Непроизвольно. Как-то само. В одно мгновение я ужаснулся тому, что сказал. Зачем?! И  в тоже время вдруг ощутил,  груз, давивший на меня, на сердце с утра, исчез. Исчезла раздражительность, беспокойство. Как у соседа, у меня исчезла необходимость  прятать свой взгляд. Я поднял  голову. Взглянул на черкеса. Услышал треск сучьев в костре,  гул реки,  увидел в появившемся прогале между туч яркие звезды. Легко стало. Потом и третий ответ раздался. Все оживились у костра. Загалдели. Конь захрапел. Всадник привстал и сверху раздалось: 
- Вах! Вах, как здорово! Приветствую, вас, товарищи! –  джигит, с чистосердечной улыбкой ребенка, спрыгнул с коня. Бросился к нам. Жмет руки, - Вах, как здорово!  Я секретарь местной парторганизации!
……………….
Спалось в эту ночь хорошо. Поджав под себя колени и положив сложенные ладошки под щеку я спал как ребенок. Сменившийся ветер, вместо холода, теперь нес тепло с полей Дагестана, с виноградников, в которых наливались солнцем ягоды, нес запах пекущегося хлеба из далеких аулов. Ночью в горах, как правило, очень тихо и спокойно. Никто не бродит. Так, иногда только…