Сумеречная тропинка в логово

    Северная Карелия. Август. Компанией из пяти человек, в четырех палатках мы жили на острове, странно прилепленном к северо – восточному берегу лесного озера.
Озерцо было небольшое. Примерно, километр на два. Тянулось с востока на запад. С юга, запада и востока оно было окружено не старым, живым болотом. С севера крутая, длинная сопка, заросшая старым темным ельником.

    Ребята занимались кто чем. Кто собирал бруснику, кто грибы, кто рыбачил. Я занимался всем, чем только можно было заниматься в этих местах.
На табор все возвращались в разное время, готовили еду и в разное время ложились спать. И это было хорошо. Ни кто, ни к кому ни чем не был привязан. Все предоставлены сами себе. И это было здорово. И разговоров за «общим котелком» было не особенно много. Значит, больше могли слушать.

   Вот про это «слушать» и захотелось рассказать.

   Наш первый поздний августовский вечер на острове. Густые, живые сумерки. Где-то на болоте плачет ребенок.
- Уаааааааа……- пауза.
Через несколько секунд, с другого конца болота, ребенку отвечает волчий вой:
- Ыуууууууууу…..
До ближайшей деревни километров 30 лесом...
Ребята немеют от удивления:
- Что это?
- Волк с ребенком разговаривает – смеюсь.
Десять минут, полчаса, «разговор» ребенка с волком продолжается. И совершенно ясно, что это они между собой… О своем чем-то. А вот они уже вроде как поменялись местами. Уже волк воет оттуда, где плакал младенец, а младенец отвечает там, где выл волк…
- Кто это???
Я пожал плечами. Зачем? Пусть им будет Живая Тайна. Их у них и так совсем мало…
Ну, сказал бы я, что это гагара. Птица такая. Красивая очень. Размером с гуся. Только клюв длиннее и острый… Зачем?
На следующий вечер, едва стемнело, «волк с ребенком» опять начали перекличку. В поздних сумерках это было сочно и сильно…
И на следующий вечер… только вдруг, фальшивому волку ответил настоящий. Резко, коротко, но по настоящему. Потом еще. И еще. Короткий волчий рык. Потом тявки разных настроений, модуляций и громкости. Метрах в 500 от острова у подножия сопки.
- А это кто?
- Другие волки. Компанию собирают. Нас есть будут – шучу.
- Так в августе они не нападают! Сам говорил!
- Да не. Просто. Живут они тут. Вот и общаются.
   Когда все разбрелись по палаткам и уснули, стал вслушиваться. Тявк. Глухой, короткий рык. Опять несколько тявков…
Дошло. Примерно в  пятистах метрах от нас – логово. И первые дни они старались молчать. Или просто мы их не слышали…
  Утром всем рассказал про логово. Порекомендовал ни при каких делах не подходить близко. Мол, при угрозе волчатам родители способны на всё. Тут их и август не остановит. Убедил.
  Днем ребята опять разбредались по своим делам. А ночью, когда все засыпали, можно было делать самое интересное. Вслушиваться, внюхиваться, вчуиваться, вживаться в густую жизнь ночи.

  Иногда прилетал быстрый, узкий, короткий ветерок. Коротко обозначался, делал свое дело и прятался. Где-то далеко случался большой ветер. Тоже, что-то там несколько секунд-минут делал и затихал…
  Гагары выли и плакали своими потусторонними голосами. Неожиданно, но приятно, плескалась в озере большая рыба. Со свистом прилетали утки. Пара журавлей изредка подкурлыкивала с болота. Такое впечатление, что это они кряхтели, переворачиваясь во сне. Интересно, а как они спят? Ни разу ни видел спящего журавля. Куда они ноги девают? Представляю, лежит на боку, голову на мох положил, глаза закрыл, длиннющие ноги вытянул… спит. А кряхтит, когда на другой бок поворачивается. А как он поворачивается? Еще смешнее… умора.
   Но, интереснее всего было слушать логово. Тихие, детские тявки волчат. Короткие, беззлобные рыки взрослых… Притягивало и затягивало. А перед засыпанием, это слушание давало совсем интересный эффект.
Палатка становилась логовом. Рядом, вокруг, бегали волчата. А я, лежа на боку, чувствовал себя их мамой. Волчицей. И на животе у меня были соскИ. Мои волчата, тыкались мордочками мне в живот, молочка попить, а я им строгим голосом говорил:
- Август уже. И вы уже большие. И нету у меня молока.
А то, сам становился волчонком. И мамой для меня была сопка, густо заросшая старыми, черно-зелеными елями. Я сначала терялся, а потом «нырял в маму» и у меня начиналась другая жизнь…