Память...

    Не знаю с чего и начать? Опубликую отрывок (эпизод) из моей офицерской службы. Почему этот? Наверное, потому что засел в памяти и чем я старше становлюсь, тем настойчивей напоминает о себе. 
Итак, ИВАТУ им. 50-летия ВЛКСМ я закончил в 1973 году. Для прохождения дальней шей службы бал направлен в ЗАБВО (Забайкальский военный округ).
После собеседования в штабе округа (в городе Чита), определили меня в гарнизон Ареда, в режимную часть. 500 км. от Читы. Благодать! До сих пор с теплотой вспоминаю те годы службы. Гарнизон, что город, большой - два авиационных полка - истребительный и транспортный. Простор вокруг! Звёзды на небосводе с кулак размером – не светят – слепят.
    После трёх лет казармы хоть на льдину. Гоняли нас отцы командиры до последнего дня – спасибо, что гоняли - иначе и нельзя было.
В то время будущих офицеров фронтовики воспитывали. До сих пор с уважением вспоминаю этих мудрых, скромных воинов. Умели и «гайки закрутить», и лицо позволяли сохранить.
Врач из приёмной комиссии нашему комбату так и сказала: «Будущий самовольщик, смутьян и заводила. Его лучше на гражданке оставить. Хлебнёте с ним» …
Как в воду глядела. Я хлебнул! Но это отдельная история, не стоит о ней впопыхах и как ни будь.
Скажу, что за пять лет Забайкалья наряду с благодарностями от командующего округом и командира части били и двадцать суток офицерской «ГУБЫ», и суд офицерской чести. За честь и пострадал, но и об этом тоже в другой раз.
Вырос на просторе. До тайги рукой подать. Предки с Дона. Натура! Никакого с ней сладу. Вспомните, кто в Сибирь уходил, когда и за какие такие заслуги?
От немилости государевой бежали, от предательства. На Землю шли вольную для жизни свободной.
И сейчас рука к шашке тянется, когда ложь от тех слышим, кому врать - земными и небесными законами - под страхом смерти запрещено было.
   
Забайкалье в то время славилось и благополучием народным, и природой целомудренной. Несметное количество отар, зажиточные хозяйства мирно уживались с целомудренной тайгой, бескрайними просторами степей, живыми сопками, тихими балками, озёрами и речками.

Я полюбил этот край. И сейчас щемит сердце от нахлынувших воспоминаний, тёплых и ярких впечатлений так неожиданно ушедшей молодости. А ещё щемит от обиды и сожаления, что и эту красоту пустили в разор, обрекли на нищету и вымирание.
Не один десяток километров исходил я с «Тулочкой» за спиной по золотой степи, по целомудренной тайге. Когда один, а часто с сослуживцем и закадычным другом, Тереховым Юрой, начальником нашей автороты. На его «иже-спорт», как на ракете, с утренней зорьки на вечернюю, и снова на утреннюю … Ни разу никуда не опоздали: ни на построения, ни на поверки. Всё успевали ко времени!
Там же, на охоте, познакомились мы с местными парнями. Оказалось, казаки. А когда узнали, что и я родом из Сибири, и предки мои из казачьего сословия, мы крепко подружились.
Так потихоньку, незаметно приняли меня местные в свой охотничий коллектив. Частенько приглашали в тайгу на дальние, спрятавшиеся от чужого глаза, заимки.
В одну из таких поездок познакомили меня с интересными людьми, память об этой встрече свежа и по сей день. Правду об истории «Земли русской» из первых уст услышал. А понять, разобраться до конца, и по сей день не успел. Пока не отказался от гонки бестолковой - не остановился - да всё по «полочкам», так и летел, не замечая ни подсказок, ни вешек предками расставленных, не помня ни себя, ни имени своего, ни какого роду-племени.
    Как-то на охоте попали мы в переплёт. Погода расходилась ни на шутку – ливень, гроза, ветер с ног валит. Машину (ГАЗ-66) по кузова в болоте утопили. От тщетных попыток добыть её из трясины, измотались в конец. Артель охотничья вся как есть из казаков состояла. Сотник, дядька Вениамин, за старшего был. Пойдём, говорит, станичники пешим строем, тут недалече. Мы в тайгу километров за сто забрались, само собой, ни души вокруг. Людей и в населённых-то пунктах не шибко густо. Так, ютятся деревушки вдоль московского тракта, по берегам речек, да редкие полустанки вдоль «железки». Вот и всё население в тех местах.
    Шагали часа два по чуть заметной тропе. Где в траве по грудь, где в воде по пояс. Вечерело. Неожиданно тайга расступилась и отстала за спиной. Мы очутились в неглубокой балочке между нависшими с трёх сторон сопками. С одной стороны, обрывистый берег речки, с другой – крутой, будто срезанный ножом, карниз сопки, перед нами просторная поляна между речкой и темнеющей усадьбой.
Лес мокрый тяжёлый склонился над нашими головами, бросая вслед крупные капли захлебнувшегося дождя.
    Подойдя ближе, я разглядел: перед самой сопкой крепко накрепко вросла заимка. Виднелись дома и постройки поменьше, в сумерках было не разобрать.
Сотник шёл уверенно, коллектив тоже, приободрился повеселел. Я опомнился, когда навстречу нам выбежали огромные лохматые волкодавы. Такой рык и с медвежьим не мудрено спутать. Мы встали, как вкопанные.
Вскоре бесшумно отворились крепкие ворота внутреннего двора. Забор был исполнен на манер частокола, без щелей и хляби. Заострённые чёрные жерди, будто пики ощетинились. Крепость!
    Позже, когда я познакомился с заимкой и её обитателями поближе, с удовольствием отметил, что у хозяев в самом подходе вести хозяйство (на каждом шагу) просматривались глубокий смысл и житейская мудрость. Ничего лишнего, всё было представлено в первозданном виде. 
А это означало только одно: несомненно у этих людей имелось ясное понимание окружающего мира и своего места в нём. Во всём ощущалось присутствие любви, бережливость, трудолюбие, а также твёрдая уверенность в правильности своей жизненной позиции.
    Дом был срублен по старинке - в два этажа - из крепких лиственничных брёвен, с балконом по всей длине, с летней верандой, с переходами, лесенками и перилами.
Имелись ещё три дома, поменьше. И уйма хозяйственных построек: амбары, стайки, кухни, конюшни, сеновалы, бани и прочие строения. Каждое на своём месте - одно дополняло другое - являясь логическим продолжением, а где и завершением единой композиции. Под крышей навеса развешаны хомуты, потники, старые казачьи сёдла, волосяные вожжи, волчьи и медвежьи шкуры. Создавалось ощущение самодостаточности и не приемлемости каких бы то ни было излишеств.
Помнится, тогда я испытал противоречивые чувства. Первое – гордость! За то, что это наше и оно есть. Второе – сожаление! Что это последнее и потому ещё живо, что спрятано в глухой тайге подальше от посторонних глаз.
    Разместили нас в доме для гостей, в просторной изба со свеже побеленной печкой. Посреди горницы возвышался массивный стол, вдоль стен - под стать столу - широкие лавки, в дальнем углу крепкие нары, устеленные душистым сеном, у двери деревянная катка с ключевой водой, накрытая крышкой и берестяной ковш на гвозде.
В красном углу потемневшая икона в старинном окладе и горящая лампадка под ней. Икона сразу притягивала внимание, и я чувствовал, как расправляется душа. За порогом остались глупые предрассудки и пустые опасения. Я неожиданно осознал - здесь я настоящий - я вернулся в родной дом.
 … «А снаружи наши предки из последних сил сдерживали натиск «слепой» армады, несущей разор и забвение. Они последние из тех, кто помнит, как было и как должно быть. И, слава Богу, я среди них!» …
    После жаркой баньки мы, как смогли, привели себя в порядок. Я переоделся в полевую офицерскую форму - иногда брал с собой на всякий случай. Бывало, прямо с охоты и в караул. Пару раз такая предусмотрительность меня выручила. И тут пришлась кстати.
Гена, мой давний приятель, из местных, посоветовал: «Анатолий, ты портупею-то не забудь - одень на всякий случай - не помешает. Она - как раз - к месту придётся, вот увидишь». Я тогда подумал - шутит Генка, разыгрывает. Казаки такой народ – кого дураком выставить - они за милу душу. Такими небылицами напотчуют, так расстараются – ты потом, чтоб от икоты избавиться - не один месяц по бабкам побегать.
    Но когда я переступили порог хозяйского дома, то в первые секунды и сам растерялся от увиденного.
Статный мужчина во френче без погон, в галифе и хромовых сапогах «бутылочкой» стоял посреди светлой горницы, встречал гостей. Каждому задавал вопросы, касающиеся только лично его. Хозяин с интересом расспрашивал о родителях, детях, о деревенских новостях. Слышались вышедшие из обихода слова: «станичники, круг, казаки … шашки, пики, знамёна … станицы».
Заметив меня, хозяин шагнул навстречу. Остановившись в паре шагов, пристально посмотрел в глаза. Я тоже с интересом разглядывал его лицо, ещё не подозревая, что эта встреча перевернёт в моём сознании многие представления о «правде», как о мериле справедливости.
      - Звание?
      - Лейтенант!
      - Вера?
      - Православный!
Выпалил я «запрещённое» в то время в армейской среде …
      - А как же партийность?
Я насторожился и готов был ответить не совсем «корректно», но вовремя спохватился и промолчал. Он заметил моё замешательство и пришёл на помощь, разоружив меня своей открытой отеческой улыбкой.
      - Проходи к столу, господин лейтенант. Чем богаты! Посидим в честнОй компании, поговорим за нашу жизнь, помечтаем о счастье … вспомним о чести.
      - Товарищ! Исправил я нового знакомого. Товарищ лейтенант!
На что хозяин твёрдо возразил:
      - Запомни, лейтенант - офицер всегда господин! Был, есть и будет таковым! Он не принадлежит себе - он за святое дело призван жизнь отдать - немедля и не сомневаясь ни секунды!
      - А что для нас Вера, лейтенант?
Сам и ответил:
      - Святая Русь православная, люди наши - отцы, матери, жёны и дети - память родовая и честь святая неподкупная, с молоком материнским в кровь вошедшая!».
Перед Богом нашим все едины. Мы - дети Его – сыновья и братья. Меж собой мы господа, но не товарищи! И не морочь ты себе голову, господин лейтенант, не забивай чепухой. Одна у нас с тобой Родина – Россия! Мало ли кто чего навыдумывал, чтобы нас смущать, от Веры отвернуть, меж собой рассорить. Проходили! И не раз!
Тут свои собрались, ближе некуда. Скоро поймёшь, что по чём. Коль сотник доверяет, значит есть причина.
    Чем я мог возразить, если с детских лет с молитвой ложился, с молитвой день встречал?
Бабушку свою вспомнил слепую, глубоко верующую и всеми вокруг уважаемую. Как поводырём при ней рос, глазами её на мир смотреть учился.  Вроде колокол кто задел – слова эхом в груди отозвались.  Проснулся, загудел колокол. Так и гудит через всю жизнь. Никакого сладу с ним, со звоном этим …
    В противоположном углу над лампадкой живой иконостас светится. В потемневшем окладе икона святого Алексия (Алексий – святой человек – покровитель Забайкальского казачьего войска), по соседству икона Николая Угодника. В глаза святые лики заглядывают, не отвернуться. Я перекрестился с почтением от сердца. Вышло просто, так как в детстве, при бабушке.
Таким я тогда был: и крещёным, и поперечным одновременно. Казаки меня понимали. А как тут не понять, когда сами через это прошли: кто армию отслужил, кто в своих «университетах» обучился. Единый мы народ и горе у нас одно на всех. И воспитывали нас бережно, с прицелом на будущее. Чтобы сдюжили и сохранили то, что для казака свято: честь и память родовую! Хотя бы это, - без чего не мыслили будущего ни для себя, ни для детей своих.
    Сейчас приходится память, как конспект, перелистывать - страницу за страницей – дописывать, переосмысливать, додумывать то, что по молодости лет сердцем принял, а объяснить, сообразить до конца не успел. Жить спешил, не до того было. На «потом» оставлял, - вот и наступило моё «потом». Пока не решил, куда с этим «конспектом» податься?
Там оказывается столько неприметного на первый взгляд. Думал всё быльём поросло, ан нет – как вчера за столом сидели, чай душистый из тонких стаканов в серебряных подстаканниках пили.
Поджидало меня моё прошлое, не поверило, что не вернусь. Значит, так надо было … вернуться.
    Во главе стола восседал глава семейства – умный, крепкий, интеллигентного вида мужчина. Первое, что пришло в голову - после первого знакомства с ним - офицер! По правую руку от него(как позже выяснилось) расположились три сына. Глаза выдавали ум и образованность, а манеры принадлежность к особому сословию. Выправка военная, фигуры атлетические. Женщины вышли только для приветствия; хозяйка и красивая молодая женщина - дочь! Были и другие люди, но об этом в другой раз.
Много чего осталось там, на той, затерявшейся в тайге, заимке. Не мало и с собой захватил. Сижу вот, вспоминаю. Интересные картины всплывают: яркие, сочные, молодые … И почему я не художник?
По маминой линии все дядьки художники - сам в детстве рисовал. Попробовать, что ли?

Январь 2011г.