Глава 5

--Тут ещё спят?

Твою мать! Кто это припёрся ни свет, ни заря?

Глаза мои всё-таки открылись, и в них влезло улыбающееся изображение участкового, вытеснив собой предыдущую и спокойную тьму сонного забытья.

--Барин! Уж утро на дворе! Вставать, изволите? Или вы, вчерась, немного «того»?

--Я изволю быть разочарованным.


--По-поводу?
--По-поводу того, что я стал постоянно опаздывать. Вот если бы я был немного проворнее, то первым бы сказал, что утром меня разбудит не петух, прокукарекав. А участковый поднимет. Теперь вся слава, за эту фразу, досталась Высоцкому.

--Там сержант поднимал, а не участковый. Зато, как человеков.

--Один хрен, вы все менты, что сержант, что участковый. А «того», вчера, не было.

--Во сколько у тебя начался отбой?

--Последние показания мобилки относились к двум пятидесяти пяти. Так что можешь сопоставить данные мобилки и мои показания, чтобы определить время отбоя. Что случилось, а? Чего приехал?

--Так это… сами…сам, как говорится, просил приехать и свозить тебя в Ващановку. Или передумал уже? – В голосе лейтенанта появилась непонятная мне надежда. – Если передумал, то, на всякий случай, я - выходной, и у меня с собой всё есть. Ну, сам понимаешь, не в первый раз.

Надежда, звучавшая в его голосе, стала настолько очевидной, что я её понял своей сонной головой.

--Да-да-да, сам понимаю. И помню. Не передумал. В Ващановку мне надо. И… слушай, Василий Григорьевич, а что тебя заставляет всё время повторять одно и то же? «Как говорится», «не в первый раз»…. Это у тебя для заполнения пауз?

--Не знаю. Говорю, и всё. Для связки слов. Как говорится, вместо мата. Мне, мат, по должности не положен. А что, не нравится?

--Мне с утра много чего не нравится. Ехать будем?

--А завтрак?

--Отсутствие оного, стимулирует человека к завершению задуманного на день, и к приближению времени отдохновения, во время более позднего чревоугодия, при полном отсутствии такового в предыдущее время, проведённое в бодрствовании. Вот. Примерно, так. Как говорится.

Лейтенант посмотрел на меня без интереса. Этот интерес у него появился, когда он повернул голову к окну. Через минуту он снова нашёл мои глаза и, не понятно зачем, поправив кобуру, спросил:

--Я… слишком рано приехал?

--Не, нормально. Ты, это, представь себе такую штуку… не, не представляй. Короче говоря, я извиняюсь за своё утреннее состояние – это один. Пьём то, что покрепче – чай или кофе. Это ещё один. Едем в Ващановку, и делаем мои дела. Это уже будет… один и один… будет… будет ещё один. Так?

--Да что с тобой? Сдуру недоспал? Один, один….

--Вася… Григорьевич, я сдуру узнал много такого, что вы все старательно ныкаете. То есть - прячете. И ты, и этот лысый с бородой и остальные, с которыми ещё не успел познакомиться. И эта скрытность меня не воодушевляет, особенно в утреннее время. Поэтому, предлагаю предложение – пьём и едем. А когда вернёмся, то начнём уничтожать то, что ты привёз под закуску. Ну, и под мои вопросы с вашими ответами. Если согласен, то едем. Если нет, то пока.

--Так бы и сказал сразу. Где твои чашки?

--Тут… где-то… наверное. Да! Открыто!

Это я прокричал в ответ на вежливое постукивание в окно. Отражаясь от утреннего солнца и от полированной лысины Штрауха, в комнату вскочил зайчик. Солнечный. Или солнечно-лысый.

--Вот, блин! Вспомни чёрта, он и появится!

--Кто, Станиславыч? А чего ты с ним не поделил?

--Излишнюю лексику. Потом расскажу.

Поскольку архитектурным излишеством этого домика, открывание двери вовнутрь не считалось, то она вовнутрь и открылась, ускоренная приложением к ним ягодичных мышц господина Штрауха, заходящего спиной вперёд.

--Хорошо ещё, Сергей Станиславович, что вы не живёте в Коннектикуте. Это в Америке.

--Я знаю, где это, Доброе утро! А почему хорошо, что я там не живу? Вы это сказали относительно вчерашнего разговора?

--Нет. Доброе утро! По-поводу вчерашнего мы ещё пообщаемся.

--Тогда позвольте полюбопытствовать, чем это хорошо? Василий, прими у меня чашки.

Только дойдя до этой фразы в разговоре, и до географической точки, символизирующей центр комнаты, Штраух повернулся к нам лицом и выставил на обозрение довольное лицо выспавшегося человека, и три чашки ароматного и крепкого чая. За его лицо я его ненавидел, а за чай был благодарен. В сумме у меня получилось спокойное отношение к его приходу.

--Спасибо! Мы только что начали собираться искать чашки.

--Так чем же хорошо моё непроживание в Коннектикуте?

--Там, спасибо за вкусный чай, запрещено ходить спиной вперёд. Под страхом публичной порки.

--Это следует принять за намёк?

--Нет. Это я горжусь своей эрекцией. Утренней.

--Чем, простите?

--Эрудицией. Утренней. Очень вкусный чай!

--Я старался. Вы, осмелюсь спросить, надолго ли отлучаетесь?

--Я услышал два варианта возможного подтекста в вашем вопросе. По первому варианту вы надеетесь на то, что я свалю с концами. По второму, вы спрашиваете просто так, с целью определить время нашего возвращения для продолжения….

--Второй вариант! – Произнеся это, Сергей Станиславович выразительно стрельнул глазами на лейтенанта, старательно любующегося заоконными просторами Прибайкалья.

--… нашего застолья, - договорил я фразу, и согласно кивнул.

Значит, Штраух либо хочет мне что-то сказать, либо выплеснуть на меня свой благородный гнев в отношении моей вчерашней последней фразы. Снова два варианта и, как на смех, оба могут оказаться ошибкой. Мне, почему-то, резко расхотелось ехать в Ващановку. Но я не поддался этому желанию, допил чай и ещё раз поблагодарил Штрауха.

--Господин околоточный! Ехаем, однако! Дорога дальняя, нам бы по свету вернуться.

--Согласно государственному уложению  табели о рангах, и положению о чинах, должность, Василия Григорьевича, может трактоваться, как городовой.

--Умничаем, да? Тоже эрекция? Утренняя?

--Эрудиция.

--Всё едино. Что в….

--Хорош, эрудиты! Ехать надо. Через пару часов вернёмся. Станиславыч, это, сам понимаешь….

--Да, Станиславович, - перебил и передразнил я участкового, -  не в первый раз!

--Что вам от меня угодно?

--Закуску к нашему возвращению. Я кое-что привёз, так что….

--Это я сделаю, обещаю. Я свежей рыбки приготовлю. Тогда, не смею вас задерживать!

Интересно устроена тут жизнь! В доме у этого Штрауха валяется поломанная удочка, вчерашний день и вечер он всё время был у меня на глазах, да и расстались мы поздно. Выходит, что он с зорькой вскочил, и поломанной удочкой наловил рыбки? И, наверное, не с бережка ловил…. Не срастается по времени его рыбалка. Значит, я прав? Блин! Из-за этого участкового не получится сегодня разговор со Штраухом, а уже пора поговорить начистоту.

Время поездки до Ващановки было не долгим, но немного противным. Я слушал весёлый щебет участкового, вернее не слушал, а просто старался не мешать ему и не отвлекаться на него. Меня успокаивало то, что в его многословном монологе не было вопросов и это спасало меня от сползания с мысли, которую надо было уровнять до состояния приемлемой. Но я оказался бессилен против речевого шума слева, и неповоротливости моих мыслительный процессов внутри.

Только одно я выставил для себя, как обязательное для исполнения – найти правильный вопрос. По сути, поиск вопросов самое правильное занятие и самое трудное из всех мне известных. Кроме борьбы с похмельем, естественно. Фишку о правильном вопросе я извлёк из долгого и безрезультатного общения с книгами каких-то философов и критиков христианства. Нет, кое-что из их сильно умных и плохо читаемых словосочетаний, оттого и не всякий раз понимаемых, я умудрился понять и даже запомнить. Но вот вынес я кое-что иное – не важно, понимаешь ты тему или книгу в целом, правда, это не важно. Важно задать себе самому и виртуальному автору книги вопрос. Или, даже, несколько. Но вопрос должен быть настолько правильный и разумный, что поиск ответа на него сразу же отметёт массу сопутствующих слов, предложений и глав и позволит найти то, что легко поможет найти короткую дорогу к пониманию сложнейшей темы или смысла словоблудливой книги.

Этот вопрос я формулировал, сидя рядом со щебечущим участковым, и никак не мог его сложить в кучу для удобоваримого внутреннего понимания. Можно, в принципе, пойти другим путём и поступать так, как поступают все, или почти все вокруг -  с умным видом начать задавать мелкие и ходящие вокруг да около вопросики. С реальной возможностью настроить против себя собеседника. И с однозначно плохой возможностью поднять волну, гребень которой донесёт нежелательные брызги до Еланцевского капитана Ерёменко.

Одним словом, вопрос не создавался, гомон в кабине не прекращался, дорога закончилась у здания, в котором размещалась Ващановская почта.

Не сразу, но всё же мне удалось отправить свой многолистовой манускрипт по факсу в штаб-квартиру Самсона. Можно, было бы, и придумать себе ещё пару-тройку делишек по месту, но откровенно не хотелось. Злостно не хотелось. Кроме одного дела, которое пришлось озвучить для лейтенанта.

--Василий Григорьевич, у тебя стукач тут есть? Свой стукач?

Участковый от моего вопроса впал в ступор, идеально сходный с тем, в который он уже впадал в моём домике, после моего ответа на вопрос о завтраке. То же отсутствие интереса ко мне, тот же поворот головы в сторону и тот же возврат глазосодержащего аппарата в исходное положение, но с осмысленным и немного удивлённым выражением.

Интересно было бы узнать, это у него такая реакция на неожиданную непонимаемость в разговоре, или отработанная форма для оттяжки времени, чтобы осмыслить кем-то сказанное, и придумать ответ.

--Тебя смущает формулировка? Хорошо, спрошу иначе. Среди твоих знакомых есть человек, который всегда всё знает лучше остальных? Скажем, о футболе, там, о рыбалке, о филателии, о политике? Есть такой говорливый уникум?

--Теперь понял. Я, честно говоря, с самого утра не могу тебя до конца понять, ну, как говорится, без пояснений. А тут такой вопросец… ну, есть один. Ему даже предлагали….

--Свози меня к нему.

--Это срочно?

--Это надо.

--А мне не доверяете? Как говорится, моя информация вам мимо бани?

--Какая информация, Василий Григорьевич? Напомни мне. Не слышу? Нет у тебя информации! Всем руководит Ермоленко и с  тобой ничем не делится? А что мне с этого? Информация…. Ты, Вася, не дуйся. У тебя писька выросла до взрослого размера, потому и говорить будем, как взрослые мужики. Машину, в которой я ехал с двумя людьми, была сбита. Авария, там, ДТП, казус белли, инцест – называй это, как хочешь, но нашу машину именно сбили и я этому свидетель! Грузовик включил свет метров за десять до нас, хотя летел на приличной скорости. Или шустро разогнался. Вникаешь? Кто так мог поступить в вечернее время, когда вокруг темень, хоть негра целуй? На такие вопросы можно отвечать. Молчишь? А я думаю, что это местный. Воинской части уже нет, так? Расформировали за ненадобностью? А куда подевался подвижной состав безрельсового цеха? Своим ходом перегнали в Калининград или в Якутию? Ни хрена подобного! Его быстренько списали и продали. Только не говори мне, что это не так. Значит, у кого-то из местных появился грузовик.

--Почему из местных? В Ващановке ни у кого нет грузового автотранспорта.

--Григорьевич, ты, когда волнуешься, начинаешь говорить протокольным языком, замечаешь? Я тебе объясняю подробно. В любой части, естественно воинской, есть в найме гражданские лица, которые составляют часть необходимой инфраструктуры. Тот, кто сбил нас на грузовике, не обязательно должен быть из Вашановских, понимаешь? Этот человек тут работал. Это значит, что приезжал он на работу сюда каждый день и не из Биробиджана. Он живёт где-то тут, десять-двадцать километров в радиусе. И машина его паркуется тут рядом. Это понятно?

--Ну….

--Баранки гну! Твою мать! Этот хрен на грузовике ждал нас около поворота в полной темноте! Какого хрена он тут ждал? А машину он тут ждал, в которой я ехал. А как он её ждал? Спокойно, твою мать, он её ждал, очень спокойно! Потому, что знал эту дорогу хорошо и по этой дороге он за рулём не один день покатался. А ты мне тут «ну, информация…». Вася, к моей жопе кто-то хотел похоронный крест прикрепить, это ты понимаешь? Хотел, да не вышло, потому, что на моём месте оказался непредвиденный пассажир! Но, если до моего приезда сюда я уже был под прицелом, то сейчас и сегодня и здесь мне надо ждать нового покушения. А я ещё пожить хочу. Пусть не долго, но хочу, Вася, очень иногда хочу. А теперь скажи, как мне осуществить свою мечту? Нет, это я скажу. Мне надо готовиться к любым неприятностям и искать тот рот, который отдаст повторный приказ на моё уничтожение. Что-то я высокопарно заговорил, надо быть проще. Я, Вася, не должен отсюда уехать и не должен что-то узнать. Понятно? Не понятно тебе, Василий Григорьевич, ни хрена тебе не понятно! Потому, что на тебя не открыт охотничий сезон. А ты мне – информация…. О чём? Кто был тот погибший пассажир? Акты экспертизы есть? Акты ДТП есть? Где розыскные мероприятия по отлову грузовика? Где вышеупомянутая информация? У Ермоленко? Он там, а я тут. Тогда пошёл в жопу твой Ермоленко! Я уже скоро год тут, а он, сука, рыло своё не кажет! Информация, Василий Григорьевич? Нет у тебя её! И докажи мне, что её у тебя не по приказу твоего Ермоленко. Не надо дуться на меня, Василий Григорьевич, не надо. Мы говорим, как два взрослых мужика. Причём, один из нас – настоящая власть с пистолетом. Как мне надо поступить в этом случае, когда он меня не радует? Кто мне поможет? Говори теперь ты.

Участковый посуровел лицом и пару раз поправил кобуру. Это движение становилось характерным для него в те минуты, когда размеренное течение его мысли прерывалось чьим-то повышенным тоном. Или большим количеством слов.

Лейтенант был расстроен, это ощущалось даже на расстоянии. Он оглянулся, вздохнул и засунул руки в карманы брюк. Все эти телодвижения исключали только одно_ взгляд мне в глаза.

--Василий Григорьевич, -  немного отойдя от запала в разговоре, сказал я, - ты не на допросе. Ты не нашкодивший школьник. Ты представитель власти и, пожалуй, единственный, кому я могу доверять.

Это я, конечно, перегибал палку. Доверие к участковому убывало пропорционально времени, проведённому на вверенной ему территории. Может, я и ошибался в таком вот выводе, но лучше… что лучше? Я уже не видел этих альтернитивно-поговорочных вариантов типа «лучше так, чем так». Даже если я и пугал себя всем, что на самом деле не страшно, то чёткое разделение окружающей ситуации на чёрное и белое было оправдано. Мною оправдано. А остальное и остальные, которые на теперешний момент находились в зоне серого восприятия, автоматически перемещались в чёрную часть ситуативного спектра. Без возможности перейти в белую. Почти без возможности. Я имел право на такое разделение, хотя бы потому, что я просто боялся за свою жизнь при постоянной браваде о безразличии к смерти. Ту смерть, которая придёт за мной во сне, я не боялся и сейчас, но было ещё одна смерть, двоюродная сестра предыдущей. Она приходила тогда, когда ты боролся за жизнь и начинал проигрывать эту борьбу. А смерть, приходя немного раньше, стояла и смотрела на жалкие потуги и невозможность победить. И ты уже начинал её видеть, начинал понимать причину её появления и начинал холодеть от страха, отсчитывая доли секунды до её соприкосновения  с тобой. Именно это соитие смерти с тобой  в момент понимания происходящего и вызывало страх, а не та неопределённость, которая называется «переход в другое состояние». Ожидание смерти хуже самой смерти.

Вот взять бы, да и рассказать Васе во всех подробностях эту невесёлую мысль о смерти, и её ожидании. Но, скорее всего, он не проникнется пониманием моего страха, а только сделает сочувственный вид. Я, окажись на его месте, тоже вряд ли бы принял близко к сердцу чужой душевный тремор. Понимание приходит только после ощущения личной угрозы, а не после выслушивания о ней. И не надо верить тем, кто вслух говорит, что воспринял чужую беду, как свою. Это выпендрёж и желание перед кем-то заработать бонусные очки.

--И, как я успел заметить, - продолжил я говорить, одновременно наблюдая за нервозным поведением участкового, - ты парень честный не по должности и не по прихоти своей. Ты парень честный от рождения, а это, Василий Григорьевич, нынче редкость.

Зачем я врал ему? Чтобы сгладить неприятные последствия от начала разговора или…? А вот я не знал зачем. Просто не знал. И ещё я не знал, какой мыслью продолжу разговор. Я дал своему рту полную свободу действий потому, что пятью секундами раньше с тревогой для себя заметил, что говорю то, чего не собирался. Что-то, или кто-то зашевелил моим речевым аппаратом, производя на свет слова о честности. Что-то происходило со мной без моего участия. Теперь мы с Васей вместе поглядим, чем это закончится.

--Льщу я тебе, или нет? Как думаешь? А никак. Ты сейчас не думаешь, а только слушаешь и запоминаешь, чтобы позже проанализировать. Так-то вот. Ты парень честный, но… не очень быстрый. И это создаёт определённое неудовольствие друг другом. Ты, подчиняясь субординации, поступаешь так, как велит должностная инструкция, а я пытаюсь тебя торопить. Ты со своей стороны не можешь мне сказать, чтобы я не приставал к тебе постоянно, потому, что материалы по ДТП не лежат под сукном и на каждую бумажку и на её проверку необходимо время. Даже на такой компактной территории, как Ващановка и Еланцы. Но! Каждый день приносит мне, Вася, интересные странности. Об одной я тебе расскажу. Это всё та же машина. Она же грузовик. Я вспомнил номер машины и это не странность. А вот то, что на грузовике армейского образца с таким же номером приезжал Ермоленко забирать тела рыбаков, это странность. Правда, за рулём был не он, а мужик в камуфляжном костюме. Но сути это не меняет. Машины, которая нас столкнула, по вашим словам не существует, но на ней рассекает на ваших просторах капитан Ермоленко с пятнистоодетым мужиком, являющимся по совместительству хозяином несуществующей машины. Это, Василий Григорьевич, не просто повышение тона при разговоре с представителем власти, это… если я заматерюсь, достаточно ли конкретной окажется метафора, подразумевающая конец? Тебе, Вася, дают столько информации, сколько считают нужным, а не столько, сколько есть по этому делу. И ещё кое-что. Почему твой Ермоленко не едет на меня посмотреть и не приглашает меня к себе поговорить? Не понятно. Хотя понятно, почему он пообещал тебе третью звёздочку сразу после закрытия этого дела.

--Откуда вы знаете?

--А другие мои знания тебя не удивили?

--Нет, но….

--Едем к твоему знакомому. Чем быстрее мы поговорим с ним, тем быстрее пойдёт наше дело. А там уже и звёздочки обмывать.

--Ладно, только… я сам с ним поговорю. А то… новое лицо, он, вдруг, замкнётся….

--Василий Григорьевич, что я слышу? Психология на службе власти? Дорогой мой, как замкнётся, так и разомкнётся! Не в первый раз. Ничего, что я тебя цитирую? И потом, вам, как мне кажется, обоим есть что скрывать. Новое лицо, замкнётся…. Едем!

Причину нежелания участкового ехать я понял в ту секунду, как мы вошли в дом Епифановича, местного говоруна и всезнайку.

Но участковый оказался где-то прав. Это местный житель действительно отказался с нами разговаривать после того, как Участковый представил меня, перечислив все регалии погибшего майора.

Разговор не клеился. Вопросы участкового натыкались на односложные ответы с отрицательным подтекстом. Но не уезжать же просто так? Я собрался взять нить разговора в свои руки и наглостью выдавить нужные мне ответы. Но всё разрешилось иначе.

Когда мы ещё выслушивали очередное шамканье о том, что он, Епифанович, ничего не помнит, из соседней комнаты вышла его жена. Надобно сказать, что в доме, куда нас неохотно пустили, стоял какой-то запах. Было в нём что-то знакомое, а когда вышедшая жена выпустила в комнату дополнительную порцию этого ароматизированного воздуха, всё стало на свои места. И то, почему Епифанович молчал и то, почему лейтенант не рвался в поездку к этому говоруну и то, как следует дальше вести разговор.

--Василий Григорьевич, - сказал я и взял участкового за локоть. – Не возражаете, если я кое-что скажу?

--Нет, не возражаю, - ответил лейтенант таким убитым тоном, что мне даже самому стало его жалко.

--Спасибо. Послушайте, Епифанович, что же мы стоим около стола? Вы меня опасаетесь? Зря. Меня Василий Григорьевич уже угощал вашим коньяком. Можете мне не поверить, но ничего лучше я в своей жизни не пробовал. Может это нагло прозвучит, но не угостите ли нас своим зельем? От этого запаха у меня слюна выделяется. Или так давайте сделаем. Я куплю у вас бутылочку, и мы её выпьем под разговор.

Епифанович стрельнул глазами в участкового и, скорее всего, получил нужный в этой ситуации ответ.

--Не знаю, - произнёс свою самую популярную за сегодня фразу Епифанович, - у нас не принято гостям продавать. Мы же не дикари какие-нибудь. Если гость, то он само собой, гость. Валюша, сделай нам. А я, понимаете, не туда…. А оно вона как, вы же гости! Не сердитесь и не обижайтесь, но я же не на продажу и вообще… присаживайтесь!

За эту минуту его монолога стол уже был накрыт и на его жене Валюше появились платок и улыбка.

Разговор закончился быстро и информативно. Остальное время, потраченное на допивание бутылки местного коньяка, ушло на выслушивание мнений Епифановича относительно способов запекания картофеля, загрязнения Байкала и отсутствия заинтересованности у местных властей в сборе кедровых шишек. Причём, переходы от одной темы к другой были сделаны с таким изяществом, что я от восторга предложил выпить за хозяев дома стоя.

Примерно через час мы снова оказались на турбазе. Штраух сразу засуетился, а Вася принялся опустошать багажник машины. Он извлёк, наверное, пять или шесть пакетов, заполненных до отказа чем-то таким, что с утра называлось «у меня с собой».
Раньше, подумалось мне, я бы никогда не обратил внимания на всякие мелочи, случающиеся около меня и не задевающие меня физически. А сегодня с утра что-то в моём восприятии мира сильно изменилось – появилось, хотелось бы, конечно, назвать это аналитической и критической оценкой, но на самом деле всё называлось прозаичнее – подозрительность. Правда, себе в плюсы я добавил, что эту подозрительность я стал запоминать и расфасовывать по папкам, не торопясь делать анализ и выводы. Чего раньше не делал – не запоминал и не анализировал.
Сославшись на нежелание путаться между ног у двух профессионалов стола и стакана, я медленным шагом направился на берег, в сторону лодочной лёжки.

Но, оказавшись на берегу и поглядев по сторонам, моя пустоголовость и отсутствие внутренней дисциплины мигом вытеснили из головы всё, что я старался проанализировать в процессе запоминания. А у кого бы остались в работе мозги, когда перед ним открылась картина, красоту которой описать невозможно? Никто не обладает таким количеством необходимых слов, чтобы передать другому человеку ту красоту, которую нельзя представить и описать. Хотя… спасибо некоторым словам, пришедшим к нам из другого языка и считающимися не приличными в приличном обществе в присутствии дам. Но и эти слова отражают только эмоциональную сторону и совершенно не передают желаемый видеоряд. Зато, какую эмоцию передают! Одним словом, природа тут была – полный п-ец!

Я медленно переводил глаза от правого берега к левому и не верил, что эту красоту попросту создали растущие по своему произволу деревья, прозрачный до боли в глазах и ароматный воздух, нагромождённые по берегам камни, чистейшая Байкальская вода и лодки… которые оборвали моё поэтическое ощущение этого мира. Лодки лежали этим… ну, тем, что бывает у лодок снизу, тем они лежали вверх, напоминая мне… гробы. И ещё кое-что.

А почему гробы? А-а, да. Наши предки, которые проживали в языческие времена, хоронили своих соплеменников в обычных лодках. В одну клали тело усопшего, а вторую использовали как крышку. И современные гробы хранят традицию лодочной первоформе, правда, немного стилизованную под современность. А зачем мне нужны воспоминания об истории гробов? А? Не-ет, мне нужны лодки, раз уж я отвлёкся от красот окружающего мира. А с другой стороны, на кой шут мне эти тихоходные вёсельные средства переправы? Где обещанный анализ?

На всякий случай я шагами промерял расстояние от ближайшей лодки до кромки воды. Семнадцать шагов. И что из этого? Да ничего, просто выпитая водка и красота земная выбили меня из нужного настроения. Надо собраться любыми путями и вспомнить, для чего я сюда пришёл и что хотел запомнить из увиденного.

Я закурил и присел на ту лодку, от которой производил замер до воды. Что мне надо было увидеть такого, а? Господи, голова совсем не работает! Начинаем снова. Итак. Четыре лодки. От ближайшей, по береговой суше до воды семнадцать шагов. И что? Ловись рыбка, большая и очень большая. А это ещё тут при чём? А вот причём! Вспомнил! Штраух рыбкой свежей угощать собирался, а откуда он её взял? Удочка сломана, но, возможно, где-то есть и целая. Ладно. С пирса, длинной… одну секунду… шесть, ну почти, семь шагов в длину, ловить не с руки – тут глубина, от силы, метр. Не плавает здесь никто, кроме малька. Ловить спиннингом… так… я стою, замах… не, мимо, ребята! Тут так наклонились деревья, что достаточного размаха не будет вовсе. Так откуда рыба? На лодке сплавал на зорьке. Нет, не верно, садись, два! Лодки далеко от берега, все перев1рнуты, все сухие и по песочно-каменистому берегу не прочерчен след от волочения оной. Значит что? Пока не понял, но просто запомню. Нажимаю кнопку «запомнить»… есть! Функция сработала. А вот и призовая игра выскочила! Эту рыбу ему дал… этот…блин, как его? Нет, ну ты посмотри, а? Как зовут этого? Его зовут… Аль Пачино. Всё ясно. Где тут ближайший дурдом? При чем здесь Аль Пачино? И при…. Стоять, Зорька! Его фамилия Шрамко! А Аль Пачино играл главную роль в фильме «Человек со шрамом». Вот и связь – шрам и Шрамко. Вот и объяснялки! Вот как всё проистекает – кто-то даёт мне подсказку, чтобы по ней додуматься до ответа. Прости, головонька, что пользую тебя не по назначению. Обещаю исправиться. Теперь попробую снова. Шрамко, как третий УФОлог, не пропал. Он прячется где-то тут и пережидает смутные времена. Уехать не может – менты забрали документы. Явить себя миру нельзя тоже – он сразу заполнит собой пустующий третий мешок для трупов, и в этом нет сомнений. Ему остаётся только отсидеться и, дождавшись спада интереса к этому происшествию, автостопом убраться в сторону дома. Логично? Очень. А Штраух… он простой связной между Шрамко и  внешним миром. И от Шрамко вчера шёл Станиславович, когда столкнулся со мной на пороге своего домика. «А я к вам ходил»… конспиратор! Теперь и это понятно, а, значит, переходит в секцию загрузки памяти.

И последнее. Я не придумал главный вопрос, который поможет получать правильные для меня ответы, а не те, которые валяются под ногами. Только не выходит вопрос, не формируется. Он не должен звучать банально-наиграно, типа из фильмов про ментов, которые честные и цитируют Овидия в подлиннике. Это не вопрос из категории «Кто», «Зачем», «А где вы были» и «А кому это выгодно». Нужен вопрос, который не плодит себе подобных, как все вышеперечисленные. Это, конечно, здорово, что я танцую вокруг темы о вопросах и не работаю головой по существу. Ещё лучше я поступаю, когда критикую сам себя за то, что танцую вокруг темы и при этом хвалю себя за то, что критикую себя за то, что танцую вокруг темы…. Хватит! Я начинаю уставать от самого себя. От того, что я, как Анискин…. А этот, откуда выплыл? Ему-то что надо в моей измученной раздумьями голове? Анискин, он тоже участковый… а не очередная ли это подсказка, а? А вдруг? Случайностей не бывает, слышать, а не слушать и так далее. Это мне говорил Андрей, царствие ему небесное, и мальчишка-велосипедист, который, как оказалось, я и есть…. Снова не отвлекаться! Начинаем сначала! Анискин, так? Книга о нём называется… «Деревенский детектив». Пока ответа на подсказку нет. Пошли дальше. Написал книгу Виль Липатов. И что  с того? Не знаю. Погоди-погоди, а на что я обратил внимание, когда смотрел этот фильм? Я же помнил…. Ага, обратил внимание на то, что в фильм не вошли сцены размышления Анискина. Точно! Он, в книге, сидел и размышлял над каким-то делом и всё время повторял: «Так. Этак. Так. Этак». Да-да, в кино этого нет. Зато есть у меня, и я не знаю, что с этим делать. Это подсказка… какая? Фамилия персонажа? Нет. Автора? Нет, не похоже. Название книги? Глупость. Так. Этак. Так. Не так. Сам дурак. Рифмуется. Так – не так. А что, вроде я понял…. Именно! Вот как должен звучать вопрос, который мне нужен – что тут НЕ ТАК? Спасибо всем, кто подсказал! Что не так? Что в этой Ващановке и на этой турбазе не так? Теперь мне надо смотреть по сторонам и подставлять новые факты в матрицу этого вопроса. Что не так?

--Что у тебя не так?

Это довольнолиций Василий Григорьевич стоял у меня за спиной и теребил свою кобуру. Вот это меня уже начинало раздражать. Я про его игрища с кобурой.

--Что не так? Ты о чём?

--Так это ты тут причитаешь: «Что не так? Что не так?». Вот я и спросил.

--А-а…. Ой, Вася, не привык я к вашему коньяку и к вашей красоте. Сижу тут и пытаюсь зарифмовать пару строчек. Вот, подбираю рифму на «что не так».

--Сам дурак.

--Это ты такой, как сказал. Я же о природе стихи сочиняю. Балда ты, Вася.

--Да ладно, стихи он пишет. За столом сочинять будешь. Пошли! Давай-давай, Агния Барто. Ходи за стол!

За столом я отказался от ухи, чем несказанно удивил аборигенов, а в остальном всё прошло гладко. Старательно пьянея, я, время от времени, заглядывал в папку с надписью «Запомнить» и перелистывал последние поступления. Не вступая с собой в конфликт, я пополнил её новыми заметками. Первая – почему Вася не выгрузил пакеты с провиантом сразу, а возил их в машине, и вторая – слишком частое прикосновение к кобуре. Занёс в папку и запомнил.

Застолье из слегка напряжённого перетекло в обычно-весёлое и закончилось, не помню когда. Последний штрих засыпающего сознания – Штраух убирает со стола, а участковый не едет ночевать домой. Я уговорил его рано меня не будить. И, вроде, всё. Отбой. Здравствуй, подушка, я с тобой до утра.

Мне показалось, что обдумывать свою ситуацию, я начал ещё во сне. Хотя… что не приснится под алкоголь? И не такое приходилось видеть. Во сне, конечно.
В это утро меня никто не будил ни лично, ни каким-либо воспроизводимым шумом. За окном солнце, вокруг свежий воздух и я очень хочу в туалет. Поэтому, приятным это пробуждение было наполовину.

Закурил я на пороге дома, почёсывая себе живот, кашляя и заканчивая потягиваться. Из свежих мыслей только одна – что день грядущий мне преподнесёт?

Когда, почти неожиданно я увидел участкового, призывно машущего мне рукой, я даже упрекнул свой рассудок – я ведь делал конкретный запрос: «ЧТО день мне преподнесёт», а не КОГО. Оно всегда так бывает – свяжешься с непрофессионалом и поимеешь то, что дадут, а не то, что просил. Такая вот у меня утренняя безысходность.

--Доброе утречко, Олег Ильич!

--Доброе, Василий Григорьевич, если оно доброе.

--Или, если оно утро.

--Шутки с утра – плохая примета.

--Да ты что? Какая?

--Можно после обеда порвать левый носок.

--Это, как говорится, не примета, а так себе. У меня есть лучше – с утра, как говорится, ни капли, то и день зря.

--Я вижу, что ваш день зря не пройдёт, да?

--А вот ещё одна – с утра, как говорится, хлоп, и весь день свободен. Хотите свободный день получить?

Во время перепалок народной мудростью, мы медленно сходились, имитирую дуэлянтов. При этом я успел рассмотреть, что пистолета на участковом не было. Это какой знак? Хороший?

--Григорьевич, тебе не на работу сегодня?

--Имею право! Кто тут начальство?

--Ну да, ну да. А как Станиславович?

--Он как раз наполняет твою рюмку. Здоровье как? Как голова и остальные промежности тела?

--Что ты городишь? Какие промежности?

--Я… это, хотел, как говорится, сказать принадлежности.

--Я так понял, что вы давно встали….

--Нет, мы только вторую бутылку начали.

--Василий! Не томи человека, приглашай к столу! Уже всё вскипело.

--Включая, соответственно, наш разум возмущённый, - добавил я и вошёл в домик, в котором коротал ночь участковый.

Пить особенно не хотелось, но и не помешало бы, тем более что возникла одна мысль, реализовать которую я мог бы только после застолья.

После первой рюмки я очень быстро нашёл оправдание сегодняшней бездеятельности. Я решил, что нахожусь в режиме ожидания вестей от Самсона и возможных подвижек в Ващановке и в Еланцах. Ну, вроде того, что я сделал на сегодня всё, что мог и теперь жду ответного хода. Это самоуспокоение мне показалось резонным, с чем я себя тут же поздравил и согласился на вторую рюмку.

Так продолжалось около часа, или немногим больше. Ровно то того времени, как Василий Григорьевич начал разговаривать с закрытыми глазами и не всегда попадая артикуляцией в собственные звуки. Когда мы предложили ему прилечь и отдохнуть, он, открыв глаза, приказал нам никуда не расходиться до его возвращения. На бреющем полёте он отправился на кровать, где и заснул, не успев опустить голову на подушку.

 Мы выпили ещё по одной. Разговор активно не клеился, взглядами мы не встречались, в основном по инициативе Штрауха. Постепенно ожидание первого хода от собеседника или, как в моём случае собутыльника, начало утомлять и я первым сделал шаг к застольному перемирию.

--Сергей Станиславович, ну… а как дела, в общем… и целом?

--Спасибо, что интересуетесь моей судьбой. Я прекрасно понимаю, что подвигло  вас на подобный вопрос, но сделайте милость, не утруждайте себя неестественной попыткой выглядеть порядочным человеком. На мой взгляд, вы в достаточной мере проявили себя с негативной стороны, пользуясь моим гостеприимством. Я очень чётко определил для себя границы вашей порядочности, поэтому предлагаю оставить всё так, как есть. Не стоит из мнимой вежливости, направленной на хозяина, притворяться милым человеком. Ещё по одной?

По правде говоря, меня мало занимал его ответ и плохо скрываемая попытка в изысканной форме сказать, что я неблагодарная свинья. Я задал вопрос просто так, и он тоже ответил просто так. У нас образовалась обыкновенная ничья, которая ничего не меняла в наших отношениях, да и не могла изменить. Я постараюсь объяснить почему. Не стану придумывать красивые слова, определяющие то состояние, в которое я угодил в долю секунды. Это можно было бы назвать наитие, прозрение, интуиция и ещё как угодно. Но я не собираюсь давать объявление в газету, рекламируя себя как человека с исключительным ясновидением и ещё такого, которому, якобы, присущи те штуки, которые я уже перечислил. Я обыкновенный человек, который почти всегда трезво себе относится. Но, как у каждого человека, у меня происходят непредвиденные изменения в ощущениях, которые я раньше мог бы определить, как «почудилось». А вот после недавнего общения с Андреем и с самим собой в качестве мальчишки-велосипедиста, я начал прислушиваться к этим ощущениям и, даже, анализировать. Долгое предисловие и короткий рассказ. Это обо мне. Так вот. В те секунды, когда Штраух говорил обо мне так не лестно, у меня вдруг задвоилось в глазах, как после лишней рюмки водки. Но это двоение не являлось составной частью опьянения. Есть такое ощущение, когда многое понимаешь, но словами не можешь объяснить. То же почувствовал и я. Это раздвоение зрения очень походило на колебания воздуха, которые я наблюдал в Чехии, стоя с мальчишкой около пансиона в Ждирце. Тогда он мне говорил об остановке времени и о том, что бывает, когда кто-то случайный попадёт в эту зону. Вот сейчас у меня появилось ощущение того состояния, во всяком случае, очень сходное с тем. Вот зачем я так долго сам себе объясняю то, что и так знаю? Короче говоря, это двоение в глазах продолжалось около… не могу точно определить время. Оно началось после того, как Станиславович начал говорить и закончилось до финала его спича. Выходит, что две-три секунды. Но в течение этих секунд я осознал столько много, как будто мне кто-то рассказывал или… опять упираюсь в описание ощущений и опять уйду в сторону от важного.

Не знаю, как это называется, но то, что пришло ко мне ощущением, не задело органы слуха и зрения, а просто таки появилось в голове в районе затылка. И это появившееся напрямую касалось того, что со мной происходило и произойдёт тут, на этой турбазе. Мне это не очень понравилось.

Я бы с радостью списал это на нервную усталость, хотя правильно было бы это назвать пьянкой второй день, на… ещё на десяток причин. Но мой опыт годичной давности, не давал мне шанса вот так просто взять и отмахнуться от появившегося в моей голове. Конечно же, ум, как производное лукавого, сразу начал подсказывать мне ошибочность моих выводов. Мол, а чего же раньше такие откровения не приходили? И вообще, это обида на Штраух за его последние слова. И такое всякое в том же духе. Надо сказать, что ум у меня в этом отношении силён, поэтому я мгновенно засомневался в истинности увиденного, доведя уровень веры и сомнения до пятидесятипроцентного равновесия. У меня появилось три выхода. Первый – спокойно допивать и ждать пробуждения участкового, чтобы продолжить общение с ним и продолжать стучаться головой о стену, что представлялось мне равнозначными по смыслу действиями. Второй вариант – отмахнуться от всего и приложить максимум усилий для того, чтобы уехать домой. И третий -  всё проверить. Решительно я выбрал третий вариант, потому, что он был короче по количеству слов, затраченных на его толкование. И приступил я к его реализации немедленно.